«Арион» Александр Пушкин
Нас было много на челне;
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны веслы. В тишине
На руль склонись, наш кормщик умный
В молчанье правил грузный челн;
А я — беспечной веры полн,-
Пловцам я пел… Вдруг лоно волн
Измял с налету вихорь шумный…
Погиб и кормщик и пловец! —
Лишь я, таинственный певец,
На берег выброшен грозою,
Я гимны прежние пою
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою.
Анализ стихотворения Пушкина «Арион»
Восстание декабристов в 1825 году заставило Александра Пушкина переосмыслить роль поэзии в общественной жизни. Автор пришел к выводу, что стихи способны стать довольно мощным оружием в руках поэта, если в них заложен определенный смысл. Благодаря этому осознанию в 1827 году им было написано стихотворение «Арион», посвященное декабристам и рассказывающее о событиях двухлетней давности.
Повествуя о восстании, Пушкин прибег к весьма распространенному в те времена приему аллегории . За основу своего поэтического повествования автор взял древнегреческий миф об Арионе – известно певце, который зарабатывал себе на жизнь, путешествуя и исполняя лирические баллады перед знатной публикой. Согласно легенде, после одного из публичных выступлений Ариону был преподнесен сундук с несметными сокровищами, с которыми певец решил отправиться на остров Коринф. Однако моряки, прознав о содержимом сундука, решили утопить Ариона в море и завладеть его богатствами. Когда поэт был выброшен за борт, его подобрал дельфин и, тем самым, спас жизнь Ариону, который после рассказал публике свою печальную и удивительную историю.
Отождествляя себя с древнегреческим певцом, Пушкин в стихотворении «Арион» несколько отклонился от мифического сюжета . По его версии, он был одним из членов команды судна, дружной и объединенной общей целью. «Нас было много на челне», — так начинается стихотворение, и первая его фраза является недвусмысленным намеком на то, что команда судна – тайное общество будущих декабристов, которые отправились в опасное путешествие по волнам жизни, готовя покушение на царя и смену общественного строя.
Ариону в этой команде была отведена роль поэта, который, «беспечной веры полон», пел пловцам свои удивительные песни. В этой фразе также угадывается очень тонкая аллегория, так как Пушкин был лично знаком со многими будущими декабристами, и его творчество вдохновило их на более решительные действия по свержению самодержавия. Рассказывая о том, как развивались последующие события, автор вновь отступает от мифологической канвы сюжета, отмечая, что «вдруг лоно волн измял с налету вихорь шумный». В результате шторма погибли «и кормщик, и пловец», а сам Арион был «на берег выброшен грозою», но не отчаялся тому, что с ним произошло. «Я гимны прежние пою. И рису влажную мою сушу на солнце под скалою», — такими строчками завершает поэт стихотворение «Арион».
Если проанализировать финал этого произведения, то параллель с событиями 1825 года вновь напрашивается сама собой. Действительно, Пушкин оказался одним из немногих друзей декабристов, которые по счастливой случайности были «выброшены на берег» и не участвовали в заговоре. Массовые аресты не коснулись поэта, хотя десятки представителей русской аристократии были казнены либо сосланы на каторгу в Сибирь. Существует несколько версий, которые объясняют произошедшее. Однако наиболее вероятным является допущение, что декабристы, ценя литературный дар Пушкина, не рискнули подвергать его опасности, поэтому скрыли от поэта дату предполагаемого восстания.
В итоге события 1825 года лишь косвенно коснулись поэта. Как близкий друг декабристов, он все же попал под подозрение и, выражаясь образным языком, был вынужден «сушить рису», т.е. доказывать свою непричастность к восстанию. Однако поэт не отказался от своих убеждений, о чем прямо заявил в стихотворении «Арион», Он стал лишь более осторожным и рассудительным, осознав, что как поэт может принести своему народу гораздо больше пользы, разбудив самосознание людей своими тонкими и не лишенными сарказма стихами.
Нас было много на челне;
Иные парус напрягали,
Другие дружно упирали
В глубь мощны веслы. В тишине
На руль склонясь, наш кормщик умный
В молчанье правил грузный челн;
А я — беспечной веры полн, —
Пловцам я пел… Вдруг лоно волн
Измял с налету вихорь шумный…
Погиб и кормщик и пловец! —
Лишь я, таинственный певец,
На берег выброшен грозою,
Я гимны прежние пою
И ризу влажную мою
Сушу на солнце под скалою.
Анализ стихотворения «Арион» Пушкина
Большую часть своего творчества Пушкин посвятил декабристам и их неудавшемуся восстанию. В 1827 г. в двухлетнюю годовщину казни зачинщиков восстания он написал стихотворение «Арион», в котором в аллегорической форме описал знаменитое событие. В основу произведения поэт положил древнегреческий миф об известном певце, но существенно изменил его содержание. Тем самым Пушкин стремился скрыть от цензуры истинный смысл стихотворения, о котором должны были догадаться лишь тонко чувствующие люди, разделявшие его взгляды.
Стихотворение напоминает произведения древнегреческих авторов благодаря торжественному стилю и использованию устаревших слов и выражений («челн», «лоно волн», «вихорь»), использовавшихся в описании героических деяний и подвигов.
В образе команды корабля Пушкин имеет в виду декабристов. Каждому из них была предназначена определенная роль в восстании, подобно различным функциям моряков («парус напрягали», «упирали… мощны веслы»). Поэт отводит особое место «кормщику умному», который непосредственно отвечает за курс корабля. Неизвестно, кого именно он имел в виду, так как у декабристов не было общего лидера. На это место претендовали Н. Муравьев и П. Пестель.
Себе Пушкин отводит скромное место «таинственного певца». Это заявление можно принять лишь отчасти. Обличительные произведения великого поэта вдохновили на восстание многих людей. Избежать ареста и суда ему помогли скрытность друзей и просто счастливая случайность. Пушкина во время восстания не было в столице, иначе он бы разделил участь всех декабристов.
«Вихорь шумный» символизирует расправу над восставшими. «Команда» декабристов была уничтожена: зачинщики казнены, остальные отправлены в сибирскую ссылку. Пушкин, избежав ареста, сравнивает свое спасение с неожиданным попаданием на берег. Он продолжает петь «гимны прежние», т. е. не отказывается от своих убеждений. Но «кораблекрушение» не прошло бесследно. Поэт находится под пристальным вниманием власти и цензуры. Из-за постоянной угрозы наказания он вынужден действовать крайне осторожно, т. е. сушить «ризу влажную».
В стихотворении «Арион» Пушкин блестяще использовал прием иносказания. Для неискушенного читателя оно представляется просто красивым переложением древнего сюжета. Но для более осведомленного человека стихотворение – резкое антиправительственное заявление. Хотя в нем и нет негативных оценок («вихорь шумный» — простое явление природы), но чувствуется огромное сочувствие поэта движению декабристов и сожаление по поводу его поражения.
Текст стихотворения Пушкина«19 октября 1827» был создан в 1825 году, во время ссылки в Михайловское. Произведение посвящено дате, когда был основан Царскосельский лицей. За годы учебы в лицее ученики его стали одной семьей, и после окончания регулярно собирались вместе. Известно, что когда сам поэт читал во время собрания, то произведение было воспринято, как импровизация. Однако это не совсем так. Если читать стих «19 октября 1827»Пушкина Александра Сергеевича внимательно, то можно заметить продуманность произведения. Сам текст подвергался авторской редактуре неоднократно. Композиция продумана до мельчайших деталей, а фразы поражают своей отточенностью. В тексте присутствуют самые разные жизненные ситуации, в которых без помощи Бога не обойтись. В своем произведении поэт пожелал своим друзьям успехов в карьере, продвижения по службе. Однако в жизни необходима не только хорошая карьера. Встречи друзей на пирах и любовь, для Пушкина были на первом месте. Учить стихотворение можно не только в классе на уроке литературы, но и в режиме онлайн. На нашем сайте вы может полностью скачать его текст.
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье;
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук.
Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.
Я пью один; вотще воображенье
Вокруг меня товарищей зовет;
Знакомое не слышно приближенье,
И милого душа моя не ждет.
Я пью один, и на брегах Невы
Меня друзья сегодня именуют…
Но многие ль и там из вас пируют?
Еще кого не досчитались вы?
Кто изменил пленительной привычке?
Кого от вас увлек холодный свет?
Чей глас умолк на братской перекличке?
Кто не пришел? Кого меж вами нет?
Я его полюбила очень давно, Тынянова. И писателя и человека.
Сегодня поищу, дома ОН или на даче.
А читая строки из Тынянова, я ушла далЕко, далекО. В свою школу, к своим друзьям, свои учителям.
И вспомнила, как я уже во взрослом возрасте учила "Евгения Онегина" наизусть.
Как же, моя подруга знает наизусть ВСЕГО "Онегина", а я нет.
Но, признаюсь честно, одновременно я учила наизусть Лермонтова.
В 90-х годах был бум, и Пушкина, и про Пушкина так много издавали книг.
И все они есть у меня. Все читала, прочитала не один раз.
А вот теперь захотелось вернуться....
Они у меня дома. Вот и займусь делом.
Онегина знаю, почти всего, когда плохо, загрущу, сплин догоняет, я читаю про себя Онегина.
Убегаю от действительности туда, в 19-й век.
Лермонтова чаще читаю. Больше люблю? Не знаю!?
Оба дороги.
Глядя на себя в зеркало, понимаю, понимала, что в мой литературный салон...не пришли бы...Пушкин и Лермонтов, а вот, Некрасов был бы, бывал бы у меня в салоне, доведись мне родиться ЧУТЬ раньше. И Белинский, и Чернышевский, и Добролюбов...И Станкевич!!!
И на Герцена замахнусь, как и они, друзья обещали, клялись, так и я хотела жить для...ради.
Оригинал взят у evrica_taurica в "Бог помочь вам, друзья мои!" 19 октября - Лицейская годовщина
Из книги Юрия Тынянова "ПУШКИН", глава "Лицей"
*
Он рос один, и ему трудно было теперь привыкнуть к товарищам. Горчаков изображал старичка:
Ах! Опять мои старинные болезни! - говорил он со вздохом и ковылял.
Мы, старички, - говорил он насмешливо. Всё давалось ему легко. Он гордился этим. У него были уже поклонники. Ломоносов и Корсаков во всем подражали ему. Профессора были к нему благосклонны: он сразу занял первое место; у него была память, которая без всяких усилий и понимания, как в зеркале, повторяла все, что он читал. Он учился усердно. Во всем остальном он был забывчив, особенно на имена, но, казалось, был даже доволен этим.
Этот... как его... да: Фома, никак не могу припомнить, - говорил он о дядьке Фоме и щелкал пальцами, как старик, может быть как его дядя, новгородский губернатор.
Александр завидовал ему и побаивался.
Вальховский ночей не спал и старался также занять первое место.
Броглио лучше всех подставлял подножку, и Александр дважды чуть не попался. Броглио и Данзас были отчаянные - так их аттестовал Мартин.
Они также соревновались между собою - в наказаниях. Данзас поставил себе за правило ухмыляться, когда делал ему замечания Мартин. Монах менялся в лице при этой наглой улыбке отчаянного воспитанника. Раз найдя уязвимое место инспектора, Данзас стал злоупотреблять своею смелостью. Обычные наказания на него не действовали, и для него было найдено новое: он был одет на сутки в свой старый детский сертук, в котором прибыл в лицей. Сертук был до того узок, беден, дурно сшит, что вызвал смех и произвел действие. Форма спасала их от бедности, младенческих сертучков и штанишек, скроенных родителями. Александр, поглядев на Данзаса, радостно засмеялся. Данзас был смешон, как шут. Но он очень скоро припомнил свой собственный наряд и притих: ему ни за что не хотелось, чтобы его одели в старый сертучок.
Они повторяли заданное всегда в классной комнате, каждый за отдельной конторкой. Посредине стоял черный стол. Данзас и Броглио в наказание за нескромное поведение и особенно странные, неприличные и бессмыслейные гримасы сажались гувернером Ильею за черный стол. В последнее время он перестал дожидаться с их стороны проступков и прямо усаживал их. Они привыкли к этому столу, и Данзас имел наглость заявлять, что за ним удобнее, чем за конторкой. За незнание немецких разговоров Дельвиг был однажды оставлен Гауеншилдом без завтрака, а в другой раз - за некое пренебрежение к урокам, которые не учил, дан ему за завтраком вместо чаю стакан воды с черным хлебом. Дельвиг в особенности был преследуем за лень.
Воспитанник Пушкин тоже бывал сажаем за черный стол в наказание за громкий смех в классе чистописания, чем г. Калинич был недоволен, и за пустые фигуры, которые чертил в классе немецкой словесности у г. Гауеншилда. Но у него не было дружбы с отчаянными. Он был угловат, диковат, ни с кем, кроме Пущина, пока не дружил.
У него не было княжества, он был не так силен, как Данзас и Броглио. Зато он говорил по-французски, как француз. У него были книжки, взятые из дому, - презабавные. Вечером его попросили прочесть что-нибудь. Он сначала отказался, но потом прочел им несколько стихотворений Вольтера; из них одно было забавное и, кажется, недозволенное, а другие не забавны, но, по-видимому, чем-то замечательны: он читал их с удовольствием, немного заунывно и улыбаясь неизвестно чему. Кой-кто зафыркал, он тотчас захлопнул книжку и взглянул исподлобья. Горчаков сказал, что у него есть вкус.
Вскоре все заметили: он грызет перья на уроках - что-то чертит и записывает; думали, что он записывает лекции. Пробовали приставать к нему после лекции, он выходил из себя и, не помня себя, готов был тут же подраться. Между тем гувернер, присутствовавший на лекциях, дважды сделал ему строгий выговор, и постепенно отчаянные стали его уважать. Он был занят на лекциях, видимо, чем-то посторонним и, кажется, ровно ничего не слушал. Однажды он не мог, да и не желал ничего повторить, когда его спросил Гауеншилд. Немец рассвирепел, но Пушкин не испугался; он, видимо, не боялся быть последним учеником, и у него были какие-то свои, посторонние занятия. Шалуны стали к нему присматриваться. Может быть, он писал стихи? Илличевский, рослый, но тщедушный, огорчился; он тоже писал стихи, но он не сердился, когда ему мешали. Он откидывал свои стихи в сторону, бегал, шел на прогулку, готовил упражнения, как все, - а потом, в свободное время, когда другие ходили по коридору, читали книги или рисовали, он писал стихи. В этом не было ничего странного или смешного. Яковлев передразнивал всех профессоров, Корсаков пробовал петь, Дельвиг врал, а Илличевский писал стихи. Это было провождение времени, забавное и даже чем-то полезное. Заставили его прочесть стихотворение, и оно понравилось: это была. басня, очень похожая на ту басню Дмитриева, которую им прочел в тот день Кошанский. Попросили прочесть Пушкина, и он отказался; вспыхнул, точно его ударили, и застыдился. Недаром он грыз перья - всем стало ясно, что он пишет хуже и у него ничего не выходит.
Потом обнаружилось, что Кюхельбекер, который почти не знает русского языка, тоже пишет стихи.
Номер четырнадцатый дичился; шалуны решили взяться за него. Однажды, когда Броглио припер его к стене, он вдруг побледнел, задохнулся и так грубо выругался, что Броглио смутился. Видимо, до лицея он уже кой-чему научился. Они не знали, что так почти всегда ругался его дядя Василий Львович. И они оставили его в покое.
Его знаний стали побаиваться: он был и чудак и шалун, хотя не такой, как Данзас и Броглио, а другой. Все по вечерам писали письма домой - некоторые каждый день; он не писал писем.
Однажды они пили вечерний чай, вошел своей быстрой походкой надзиратель Пилецкий и объявил им, что домой они отпускаться вовсе не будут, а родственники могут их посещать по воскресеньям и праздничным дням.
Сначала они не поняли. Корсаков и Стевен спросили, когда же их отпустят домой. Пилецкий ответил:
По окончании лицея.
Стало тихо. Корф всплакнул; все сидели, растерянно друг на друга поглядывая. Чай остыл. Кюхельбекер надулся, стараясь не плакать, и слезы капали у него в стакан. Александр с любопытством на них смотрел. Потом он вспомнил голую стену детской комнаты, угольки в печке, отца - нахмурился и допил свой стакан до дна. Вечером, ложась спать, он взял томик Вольтера, который сунула ему Арина, прочел краткое стихотворение о Фрероне, которого укусил змей, от чего издох змей, а не Фрерон, улыбнулся от удовольствия и прижал книгу к щеке. Она была в ветхом кожаном переплете; кожа была теплая, как старушечья щека. Он еще улыбнулся и заснул.
**************************************** **************************************** ***********************
Впервые он нашел товарищей. Ранее его звали Французом, потому что никто, даже Горчаков, не писал и не говорил по-французски, как он. Горчаков иногда мимоходом говорил своим клевретам, что Пушкин говорит не по-французски, а по-парижски, и только раз прибавил без всякой задней мысли: "Там на бульварах все так говорят". Еще его звали Обезьяной. Прозвище это, как и многие другие лицейские, первым пустил Миша Яковлев. Сам Миша Яковлев звался Паясом. У него был приятный голос; они с Корсаковым пели на. крылосе лицейской церкви, и дьячок Паисий говорил, что он далеко пойдет, если не будет возносить тоны слишком поспешно. Он имел особенное дарование и склонность к музыке. Новые романсы он схватывал на лету, но настоящий талант был у него в искусстве изображения людей; если бы существовало такое искусство, Яковлев был бы в нем со временем первый, несмотря на то, что в Петербурге давно гремела слава одного гвардейца, умевшего очень похоже представлять молнию во время грозы.
Миша Яковлев угадывал в походке и в незаметных привычках существо человека. На уроках, когда одни занимались разговорами, другие рисовали карикатуры и прочее, он неподвижно, косо посматривал на товарищей, профессора, гувернера, как смотрит художник на натуру, избирая черты для рисунка.
О Пушкине он сказал, что не Пушкин похож на обезьяну, но обезьяна на Пушкина. Так он и изобразил его: одиноко прыгающим по классной комнате, грызущим перья и внезапно, в задумчивости, видящим на кафедре профессора. Заодно он изображал профессора - Кошанского, скрестившего руки на груди и мрачно его озирающего.
В особенности хорошо удавался ему смех Пушкина: внезапный, короткий, обрывистый и до того радостный, что все смеялись.
Теперь, после выгона Пилецкого, Яковлев прозвал его Тигром: может быть, потому, что, когда он сердился, его походка становилась плавная, а шаги растягивались.
У Александра нашлись льстецы. Маленький Комовский, с лисьим личиком, верткий, хитрый и доброжелательный, ранее его горячо осуждавший, теперь оказывал полное внимание и ссужал своими тетрадками, затем что Пушкина тетради были не в порядке. Любил он только Дельвига. Дельвиг был ленивцем, во всем повторявшим древнего Диогена; на уроках созерцал учителя, не слушая, но и не болтая. О чем он думал? Взгляд его был туманный, но вдруг становился озорным: проказы его были замысловаты. Дельвиг писал унылые песни, которые были почти всегда приятны. Он с удовольствием их читал, но, кажется, не придавал важности ни своим песням, ни чему другому.
Малиновский был дюж, рассудителен и смешлив. Яковлев был шут. Кюхельбекер - ученый чудак и безумец. В поэзии его привлекал Шапелен, всеми осмеянный. Матюшкин был добрая душа. Пущин, с ним было поссорившийся, вдруг протянул руку, посмотрел на него ясным взглядом, и Александр его обнял.
*********************************
Бог помочь вам, друзья мои,
В заботах жизни, царской службы
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море,
И в мрачных пропастях земли!
