Война не щадит никого, так как она бесчеловечна по своей сути. И хотя прошло уже больше полувека после страшных событий 1941-1945 гг., нельзя равнодушно читать о героях, отдавших свою жизнь ради спасения родины. Особенно если это еще ребенок. Рано познавший горе и повзрослевший до срока… Горячо любивший свою семью и страну… Поклявшийся мстить врагу даже ценой собственной жизни… Смелый, рассудительный, готовый к самым нечеловеческим испытаниям… Но все еще ребенок. Это ему посвятил свое произведение бывший фронтовик Владимир Богомолов. «Иван» (читать краткое содержание можно в этой статье) еще раз доказывает, насколько несовместимы два этих слова: "война" и "дети".
Завязка: ночной гость
Дело происходило в октябре на берегу Днепра. командира батальона старшего лейтенанта двадцати лет Гальцева среди ночи разбудил дежурный. Он сообщил, что на берегу кого-то задержали. Тот барахтался в воде, на вопросы отвечать отказался и потребовал отвести его к начальству. Гальцев разглядел у входа мальчишку лет одиннадцати. Он был весь мокрый и посинел от холода. А «в его взгляде… чувствовалось какое-то внутреннее напряжение и… недоверие и неприязнь». Лейтенант попытался узнать у парнишки, кто он и как оказался в реке. Так начинается рассказ Богомолова «Иван».
Краткое содержание разговора героев можно свести к следующему. Игнорируя вопросы, мальчик назвал только фамилию и все требовал сообщить о нем в штаб. Гальцев долго отказывался это сделать и позвонил только тогда, когда гость назвал подполковника Грязнова и капитана Холина. Услышав фамилию Бондарев, на том конце провода засуетились. Приказали дать мальчику бумаги, чернил, а записи тут же отправить в штаб. И еще передать, что за ним уже выезжают, удивляет читателя Богомолов.
Приезд капитана Холина
Вернувшись, Гальцев увидел, что Бондарев уже не спит. Вскоре приехал капитан. Он бросился к мальчику, и только сейчас лейтенант узнал имя своего гостя. Иван тут же оживился и впервые улыбнулся. Холин сообщил, что его ждал Катасоныч. На это мальчик ответил: там были немцы, потому попасть к Диковке никак нельзя было. Еще добавил, что плыл на полене и чуть не утонул. Так постепенно раскрывает образ главного героя Богомолов. Иван (краткое содержание, к сожалению, может лишь поверхностно рассказать о герое) все еще казался лейтенанту маленьким и слабым.
Холин приказал убрать людей от землянки и тайком подогнать машину. Минут через десять мальчика, одетого в гимнастерку и шаровары, с медалью и орденом на груди, было не узнать. За столом они разговорились, и лейтенант выяснил, что Бондарева отправляли в суворовское, но он отказывался: не время. А когда Холин налил водки, мальчик произнес тост: «… чтоб я всегда возвращался» - и пригубил из кружки. Вскоре Иван встал и потребовал: «Поехали!» Холин растерялся, но противоречить не стал.
Перед отъездом Гальцев пожал мальчику руку и произнес: «… Ванюша, прощай!» Однако Бондарев поправил: «Не прощай, а до свидания!» - и взглянул исподлобья. Эта сцена дает понять, что героям суждено встретиться. А еще становится загадочнее.
Бондарев, "Иван": краткое содержание событий, случившихся в последующие дни
В батальон неожиданно приехал Катасонов, руководивший взводом в разведроте дивизии. Он обходил наблюдательные пункты, изучал обстановку на другом берегу. От Катасонова Гальцев услышал фразу о Ванюшке (так ласково называл его старшина): «Ему ненависть душу жжет».
Еще через три дня приехал Холин. Он тоже осматривал войска и долго вглядывался в схему и карту обороны, в противоположный берег Днепра. Готовится что-то серьезное, дает понять Богомолов.
Иван (краткое содержание не включает детали с описанием всех действий Катасонова и Холина) появился в один из вечеров так же таинственно, как уехал.
«Ему столько довелось пережить, что нам и не снилось»
Из разговора своих гостей Гальцев понял, что ночью Бондарева должны переправить на тот берег, прямо к немцам в тыл. Лейтенант попросил взять его с собой, но получил отказ. Иван вел себя доброжелательно, а увидев на поясе у Гальцева самодельный нож - память о лучшем друге, - попросил подарить его ему. Получив отказ, он начал капризничать, совсем как ребенок.
По дороге к берегу - нужно было сделать последние приготовления - Холин рассказал, как у Ивана на руках умерла сестренка. Мать пропала, а отца убили в первый день войны. Он прошел был у партизан. Сейчас горит желанием отомстить, и остановить его никто не в силах. Отправляли учиться, но он сбежал и в темноте от своих же получил пулю в плечо: Гальцев видел шрам еще при первой встрече. Теперь служил в разведроте, и равных ему не было. Прикинувшись бродягой, он мог попасть в самый тыл к фашистам и добыть ценную информацию.
Когда все приготовления были сделаны, Гальцев вернулся в землянку, где застал мальчика за обычной детской игрой. А ведь спустя несколько часов ему предстояло отправиться на задание, подчеркивает Владимир Богомолов. Иван (краткое содержание позволяет лишь упомянуть об этом) вел в этот момент себя так, как любой другой из его сверстников.
Переправа
Вошедший позже Холин вдруг сообщил, что Катасонова срочно вызвали в дивизию - это была уловка, чтобы не говорить Ивану, что старшину убили. Вместо него на тот берег отправился Гальцев.
Перебравшись через Днепр, мужчины долго ждали, пока двенадцатилетний Иван (настоящая фамилия - Буслов) минует дозор. Ему предстояло за ночь пройти около двадцати километров и затем - еще не меньше тридцати. Холин долго не решался возвращаться назад, а позже, в землянке, в сердцах отметил, что они третий год воюют, «а в глаза смерти - как Иван! - … и не заглядывали».
Погиб как герой
Гальцев все не мог забыть о мальчике. А когда оказался в Берлине, увидел учетные карточки тайной полиции. С одной из фотографий глядело знакомое лицо. На приколотом к карточке листе указывалось, что на запретной территории задержали подростка: одна из местных жительниц опознала в нем Ивана. Его допрашивали четыре дня, но он держался вызывающе и никаких сведений не сообщил. Ранним утром 25 декабря 1943 года его расстреляли. А полицейский, поймавший подростка, получил сто марок. Так заканчивает произведение Богомолов ("Иван").
В ту ночь я собирался перед рассветом проверить боевое охранение и, приказав разбудить меня в четыре ноль-ноль, в девятом часу улегся спать.
Меня разбудили раньше: стрелки на светящемся циферблате показывали без пяти час.
Товарищ старший лейтенант… а товарищ старший лейтенант… разрешите обратиться… - Меня с силой трясли за плечо. При свете трофейной плошки, мерцавшей на столе, я разглядел ефрейтора Васильева из взвода, находившегося в боевом охранении. - Тут задержали одного… Младший лейтенант приказал доставить к вам…
Зажгите лампу! - скомандовал я, мысленно выругавшись: могли бы разобраться и без меня.
Васильев зажег сплющенную сверху гильзу и, повернувшись ко мне, доложил:
Ползал в воде возле берега. Зачем - не говорит, требует доставить в штаб. На вопросы не отвечает: говорить, мол, буду только с командиром. Вроде ослаб, а может, прикидывается. Младший лейтенант приказал…
Я, привстав, выпростал ноги из-под одеяла и, протирая глаза, уселся на нарах. Васильев, ражий детина, стоял передо мной, роняя капли воды с темной, намокшей плащ-палатки.
Гильза разгорелась, осветив просторную землянку, - у самых дверей я увидел худенького мальчишку лет одиннадцати, всего посиневшего от холода и дрожавшего; на нем были мокрые, прилипшие к телу рубашка и штаны; маленькие босые ноги по щиколотку были в грязи; при виде его дрожь пробрала меня.
Иди стань к печке! - велел я ему. - Кто ты такой?
Он подошел, рассматривая меня настороженно-сосредоточенным взглядом больших, необычно широко расставленных глаз. Лицо у него было скуластое, темновато-серое от въевшейся в кожу грязи. Мокрые неопределенного цвета волосы висели клочьями. В его взгляде, в выражении измученного, с плотно сжатыми, посиневшими губами лица чувствовалось какое-то внутреннее напряжение и, как мне показалось, недоверие и неприязнь.
Кто ты такой? - повторил я.
Пусть он выйдет, - клацая зубами, слабым голосом сказал мальчишка, указывая взглядом на Васильева.
Подложите дров и ожидайте наверху! - приказал я Васильеву.
Шумно вздохнув, он, не торопясь, чтобы затянуть пребывание в теплой землянке, поправил головешки, набил печку короткими поленьями и так же не торопясь вышел. - тем временем натянул сапоги и выжидающе посмотрел на мальчишку.
Ну, что же молчишь? Откуда ты?
Я Бондарев, - произнес он тихо с такой интонацией, будто эта фамилия могла мне что-нибудь сказать или же вообще все объясняла. - Сейчас же сообщите в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь здесь.
Ишь ты! - Я не мог сдержать улыбки. - Ну а дальше?
Кто это «они»? В какой штаб сообщить и кто такой пятьдесят первый?
В штаб армии.
А кто это пятьдесят первый?
Он молчал.
Штаб какой армии тебе нужен?
Полевая почта вэ-че сорок девять пятьсот пятьдесят…
Он без ошибки назвал номер полевой почты штаба нашей армии. Перестав улыбаться, я смотрел на него удивленно и старался все осмыслить.
Грязная рубашонка до бедер и узкие короткие порты на нем был старенькие, холщовые, как я определил, деревенского пошива и чуть ли не домотканые; говорил же он правильно, заметно акая, как говорят в основном москвичи и белорусы; судя по говору, он был уроженцем города.
Он стоял передо мной, поглядывая исподлобья настороженно и отчужденно, тихо шмыгая носом, и весь дрожал.
Сними с себя все и разотрись. Живо! - приказал я, протягивая ему вафельное не первой свежести полотенце.
Он стянул рубашку, обнажив худенькое, с проступающими ребрами тельце, темное от грязи, и нерешительно посмотрел на полотенце.
Бери, бери! Оно грязное.
Он принялся растирать грудь, спину, руки.
И штаны снимай! - скомандовал я. - Ты что, стесняешься?
Он так же молча, повозившись с набухшим узлом, не без труда развязал тесьму, заменявшую ему ремень, и скинул портки. Он был совсем еще ребенок, узкоплечий, с тонкими ногами и руками, на вид не более десяти-одиннадцати лет, хотя по лицу, угрюмому, не по-детски сосредоточенному, с морщинками на выпуклом лбу, ему можно было дать, пожалуй, и все тринадцать. Ухватив рубашку и портки, он отбросил их в угол к дверям.
А сушить кто будет - дядя? - поинтересовался я.
Мне все привезут.
Вот как! - усомнился я. - А где же твоя одежда?
Он промолчал. - собрался было еще спросить, где его документы, но вовремя сообразил, что он слишком мал, чтобы иметь их.
Достал из-под нар старый ватник ординарца, находившегося в медсанбате. Мальчишка стоял возле печки спиной ко мне - меж торчавшими острыми лопатками чернела большая, величиной с пятиалтынный, родинка. Повыше, над правой лопаткой, багровым рубцом выделялся шрам, как я определил, от пулевого ранения.
Что это у тебя?
Он взглянул на меня через плечо, но ничего не сказал.
Молодого старшего лейтенанта Гальцева, временно исполняющего обязанности командира батальона, разбудили среди ночи. Возле берега задержан мальчишка лет двенадцати, весь мокрый и дрожащий от холода. На строгие вопросы Гальцева мальчик отвечает только, что его фамилия Бондарев, и требует немедленно сообщить о своём прибытии в штаб. Но Гальцев, не сразу поверив, докладывает о мальчике, лишь когда тот верно называет фамилии штабных офицеров. Подполковник Грязнов действительно подтверждает: «Это наш парень», ему нужно «создать все условия» и «обращаться поделикатнее». Как и было приказано, Гальцев даёт мальчику бумагу и чернила. Тот высыпает на стол и сосредоточенно подсчитывает зёрнышки и хвойные иглы. Полученные данные срочно отправляются в штаб. Гальцев чувствует себя виноватым за то, что кричал на мальчика, теперь он готов ухаживать за ним.
Приезжает Холин, рослый красавец и шутник лет двадцати семи. Иван (так зовут мальчика) рассказывает другу о том, как не мог из-за немцев подойти к ожидавшей его лодке и как с трудом переплывал холодный Днепр на бревне. На форме, привезённой Ивану Холиным, орден Отечественной войны и медаль «За отвагу». После совместной трапезы Холин и мальчик уезжают.
Спустя некоторое время Гальцев вновь встречается с Иваном. Сначала в батальоне появляется тихий и скромный старшина Катасоныч. С наблюдательных пунктов он «смотрит немца», целые сутки проводя у стереотрубы. Затем Холин вместе с Гальцевым осматривает местность и траншеи. Немцы на другой стороне Днепра постоянно держат наш берег под прицелом. Гальцев должен «оказывать всяческое содействие» Холину, но ему не хочется «бегать» за ним. Гальцев занимается своими делами, проверяет работу нового фельдшера, стараясь не обращать внимания на то, что перед ним красивая молодая женщина.
Приехавший Иван неожиданно дружелюбен и разговорчив. Сегодня ночью ему предстоит переправа в немецкий тыл, но он и не думает спать, а читает журналы, ест леденцы. Мальчик восхищён финкой Гальцева, но тот не может подарить Ивану нож - ведь это память о его погибшем лучшем друге. Наконец Гальцев подробнее узнаёт о судьбе Ивана Буслова (это настоящая фамилия мальчика). Родом он из Гомеля. В войну погибли его отец и сестрёнка. Ивану пришлось пережить многое: он был и в партизанах, и в Тростянце - в лагере смерти. Подполковник Грязнов уговаривал Ивана поехать в Суворовское училище, но тот хочет только воевать и мстить. Холин «даже не думал, что ребёнок может так ненавидеть...». А когда Ивана решили не посылать на задание, он ушёл сам. То, что может сделать этот мальчик, и взрослым разведчикам редко удаётся. Решено, что, если после войны не отыщется мать Ивана, его усыновят Катасоныч или подполковник.
Холин говорит, что Катасоныча неожиданно вызвали в дивизию. Иван по-детски обижен: почему тот не зашёл попрощаться? На самом деле Катасоныч только что был убит. Теперь третьим будет Гальцев. Конечно, это нарушение, но Гальцев, и до того просивший взять его в разведку, решается. Тщательно подготовившись, Холин, Иван и Гальцев отправляются на операцию. Переплыв реку, они прячут лодку. Теперь мальчику предстоит нелёгкая и очень рискованная задача: незаметно пройти в тылу немцев пятьдесят километров. На всякий случай он одет как «бездомный отрёпыш». Страхуя Ивана, Холин и Гальцев около часа проводят в засаде, а затем возвращаются назад.
Гальцев заказывает для Ивана точно такую же финку, как та, что ему понравилась. Через некоторое время встретившись с Грязновым, Гальцев, уже утверждённый в должности командира батальона, просит передать нож мальчику. Но оказывается, что, когда Ивана окончательно решили отправить в училище, он самовольно ушёл. Грязнов неохотно говорит о мальчике: чем меньше людей знает о «закордонниках», тем дольше они живут.
Но Гальцев не может забыть о маленьком разведчике. После тяжёлого ранения он попадает в Берлин для захвата немецких архивов. В найденных документах тайной полевой полиции Гальцев вдруг обнаруживает фото со знакомым скуластым лицом и широко расставленными глазами. В донесении сказано, что в декабре 1943 г. после яростного сопротивления был задержан «Иван», наблюдавший за движением немецких эшелонов в запретной зоне. После допросов, на которых мальчик «держался вызывающе», он был расстрелян.
Главный герой Иван Буслов – смелый мальчишка, который потерял на войне самых близких, и поэтому решил мстить врагам. На своем коротком жизненном пути мальчик увидал очень много страшных вещей. Совершенные им подвиги, непосильны многим взрослым людям. В конце концов он трагически погибает в 1943 году. Его пытаю немцы, но он героически держится до последнего. О смерти Ивана узнает командир Гальцев лишь в 1945 году. Он относился к мальчику, как к родному.
Повесть учит, что мужественным может быть не только взрослый человек, но и ребенок. Это хорошая черта характера, благодаря которой на земле царствует мир и покой.
Читать краткое содержание Иван Богомолов
События повести разворачиваются во время ВОВ (1941-1945 гг). Старшего лейтенанта Гальцева неожиданно разбудили ночью. Дело в том, что на берегу нашли мальчишку 12 лет, который трясся от голода и холода. Этого мальчика зовут Иван Буслов. Гальцев пытается выбить информацию с мальчишки, но, к сожалению, узнает лишь его фамилию. Иван настаивает на том, чтобы доложили о его прибытии в штаб. Но лейтенант сообщает о мальчишке лишь тогда, когда точно убедился в достоверности его слов. Герой назвал верно все фамилии офицеров штаба. Подполковник Грязнов на самом деле подтверждает, что мальчишка на их стороне, что о нем необходимо хорошо заботиться. Гальцев неловко себя чувствует за то, что нагрубил мальчишке, и с этого момента он готов оберегать его.
В штаб является симпатичный и веселый юноша 27 лет. Зовут его Холин. Иван повествует ему о неимоверных авантюрах, о том, как чудом выжил. Дело в том, что мальчишка не было возможности подойти к ждавшей его шлюпке из-за фашистов, и вынужден был плыть через морозный Днепр на бревне. Холин привез приятелю военную одежду, на которой были медали за заслуги. Пообедав вместе, Иван с Холином уезжают.
В скором времени Холин снова встречается с товарищем. Новый старшина батальона спокойный, уравновешенный Катасоныч. То и дело, он целыми днями стоит около наблюдательной трубы и следит за противниками. Иван с товарищем осматривают территорию. Враг совсем рядом и тщательно следит за событиями, которые происходят на берегу реки. Гальцен должен помогать Холину, но он не желает унижаться перед ним. Старший лейтенант выполняет свои служебные обязанности и контролирует работу медсестры, делая вид, что не замечает перед собой симпатичную девушку.
Иван как никогда разговорчив и приветлив. В полночь он должен отправиться во вражеский тыл, но мальчишка ничуть не боится, он спокойно сидит и читает брошюры, ест сладости. Мальчику понравился кинжал Гальцева, но тот не может его отдать, так как это память от погибшего приятеля. Лейтенант узнает о жизни мальчишки. Иван лишился отца и сестренки во время военных действий. И поэтому мстит немцам за своих родных. Этому мальчишке пришлось многое повидать. Холин был удивлен тому, что ребенок может испытывать такую ненависть. В штабе Ивана упрашивали поступать в военное училище, но он противился этому. Этот мальчик настоящий герой, многие взрослые не способны на такие мужественные поступки. После войны офицеры планировали найти мать мальчика, а в случае если ее не найдут, Ивана заберет Катасоныч в свою семью для воспитания.
Холин сообщает, что Катасонычу велели явиться в штаб. Мальчишка держит обиду на нового старшину на то, что тот даже не попрощался. В этот момент старшина был убит врагами. Вместо него будет Гальцев. После многочисленных тренировок трое храбрецов: Холин, мальчик и лейтенант отправились на военную операцию. Переплыв Днепр, они прячутся. Ивану предстоит выполнить тяжелую миссию – пройти большой путь в тылу врага. Приятели страхуют мальчишку, ждут в засаде продолжительное время, а затем возвращаются обратно.
Гальцев делает заказ для мальчика такой же кинжал, как у себя и просит передать его Ивану. Подполковник без особого желания рассказывает Гальцеву о мальчишке. По мимике военного было видно, что он что-то скрывал от Гальцева. Дело в том, что когда Ивана хотели отправить в военное училище, тот сбежал. Утверждает, что меньше о нем знают, больше он будет жить.
Мысли о мужественном Иване, не дают покоя, уже назначенному командиру, Гальцеву. Получив опасное ранение, он попадает в госпиталь в Берлин. Листая документы секретной службы, он видит фото знакомого мальчишки с худыми скулами и широко раскрытыми глазами. В заключении было написано, что в 1943 году врагами был задержан некий Иван, который следил за движением поездов. После многочисленных сопротивлений, допросов, на которых он себя хамски вел, он был убит врагами.
Картинка или рисунок Богомолов - Иван
Другие пересказы для читательского дневника
- Краткое содержание Гоголь Игроки
Ихарев – человек, который очень ловок, и очень осторожен, чтобы вести себя слишком неаккуратно. Когда он появился в одном городском трактире, он сначала постарался все сведения, которые были ему необходимы, выведать просто у слуги трактира.
- Краткое содержание Даль Девочка Снегурочка
Жили на свете старик со старухой, и не было у них детей. Увидели они однажды, что соседские ребятишки снежки лепят, решили тогда старики себе ребенка слепить. Взяли комочек снега, занесли домой
- Краткое содержание Иисус Христос - суперзвезда рок-опера
Всё больше людей верят, что Иисус – сын Господа Бога, и только Иуда отказывается это признавать. Иуда уверен, что мысли про Иисуса и Бога не дают людям сосредоточиться на угрозе со стороны римлян.
- Краткое содержание Шукшин Крепкий мужик
В селе освобождается складское помещение, которое раньше было церковью. Практичный бригадир Шурыгин, поговорив с председателем колхоза, решает пустить ее на кирпичи для свинарника. Прочную церковь разрушить под силу только тракторам
- Краткое содержание Человек который смеется Виктора Гюго
Это роман о том, как наследник лорда, Гуинплан, был похищен людьми, которые уродовали детей и продавали их как шутов. Несмотря на свою ужасную внешность, юноше удалось найти свою любовь
(Отрывок)
В ту ночь я собирался перед рассветом проверить боевое охранение и, приказав разбудить меня в четыре ноль-ноль, в девятом часу улегся спать.
Меня разбудили раньше: стрелки на светящемся циферблате показывали без пяти час.
Товарищ старший лейтенант… а товарищ старший лейтенант… разрешите обратиться… - Меня с силой трясли за плечо. При свете трофейной плошки, мерцавшей на столе, я разглядел ефрейтора Васильева из взвода, находившегося в боевом охранении. - Тут задержали одного… Младший лейтенант приказал доставить к вам…
Зажгите лампу! - скомандовал я, мысленно выругавшись: могли бы разобраться и без меня.
Васильев зажег сплющенную сверху гильзу и, повернувшись ко мне, доложил:
Ползал в воде возле берега. Зачем - не говорит, требует доставить в штаб. На вопросы не отвечает: говорить, мол, буду только с командиром. Вроде ослаб, а может, прикидывается. Младший лейтенант приказал…
Я, привстав, выпростал ноги из-под одеяла и, протирая глаза, уселся на нарах. Васильев, ражий детина, стоял передо мной, роняя капли воды с темной, намокшей плащ-палатки.
Гильза разгорелась, осветив просторную землянку, - у самых дверей я увидел худенького мальчишку лет одиннадцати, всего посиневшего от холода и дрожавшего; на нем были мокрые, прилипшие к телу рубашка и штаны; маленькие босые ноги по щиколотку были в грязи; при виде его дрожь пробрала меня.
Иди стань к печке! - велел я ему. - Кто ты такой?
Он подошел, рассматривая меня настороженно-сосредоточенным взглядом больших, необычно широко расставленных глаз. Лицо у него было скуластое, темновато-серое от въевшейся в кожу грязи. Мокрые неопределенного цвета волосы висели клочьями. В его взгляде, в выражении измученного, с плотно сжатыми, посиневшими губами лица чувствовалось какое-то внутреннее напряжение и, как мне показалось, недоверие и неприязнь.
Кто ты такой? - повторил я.
Пусть он выйдет, - клацая зубами, слабым голосом сказал мальчишка, указывая взглядом на Васильева.
Подложите дров и ожидайте наверху! - приказал я Васильеву.
Шумно вздохнув, он, не торопясь, чтобы затянуть пребывание в теплой землянке, поправил головешки, набил печку короткими поленьями и так же не торопясь вышел. - тем временем натянул сапоги и выжидающе посмотрел на мальчишку.
Ну, что же молчишь? Откуда ты?
Я Бондарев, - произнес он тихо с такой интонацией, будто эта фамилия могла мне что-нибудь сказать или же вообще все объясняла. - Сейчас же сообщите в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь здесь.
Ишь ты! - Я не мог сдержать улыбки. - Ну а дальше?
Кто это «они»? В какой штаб сообщить и кто такой пятьдесят первый?
В штаб армии.
А кто это пятьдесят первый?
Он молчал.
Штаб какой армии тебе нужен?
Полевая почта вэ-че сорок девять пятьсот пятьдесят…
Он без ошибки назвал номер полевой почты штаба нашей армии. Перестав улыбаться, я смотрел на него удивленно и старался все осмыслить.
Грязная рубашонка до бедер и узкие короткие порты на нем был старенькие, холщовые, как я определил, деревенского пошива и чуть ли не домотканые; говорил же он правильно, заметно акая, как говорят в основном москвичи и белорусы; судя по говору, он был уроженцем города.
Он стоял передо мной, поглядывая исподлобья настороженно и отчужденно, тихо шмыгая носом, и весь дрожал.
Сними с себя все и разотрись. Живо! - приказал я, протягивая ему вафельное не первой свежести полотенце.
Он стянул рубашку, обнажив худенькое, с проступающими ребрами тельце, темное от грязи, и нерешительно посмотрел на полотенце.
Бери, бери! Оно грязное.
Он принялся растирать грудь, спину, руки.
И штаны снимай! - скомандовал я. - Ты что, стесняешься?
Он так же молча, повозившись с набухшим узлом, не без труда развязал тесьму, заменявшую ему ремень, и скинул портки. Он был совсем еще ребенок, узкоплечий, с тонкими ногами и руками, на вид не более десяти-одиннадцати лет, хотя по лицу, угрюмому, не по-детски сосредоточенному, с морщинками на выпуклом лбу, ему можно было дать, пожалуй, и все тринадцать. Ухватив рубашку и портки, он отбросил их в угол к дверям.
А сушить кто будет - дядя? - поинтересовался я.
Мне все привезут.
Вот как! - усомнился я. - А где же твоя одежда?
Он промолчал. - собрался было еще спросить, где его документы, но вовремя сообразил, что он слишком мал, чтобы иметь их.
Достал из-под нар старый ватник ординарца, находившегося в медсанбате. Мальчишка стоял возле печки спиной ко мне - меж торчавшими острыми лопатками чернела большая, величиной с пятиалтынный, родинка. Повыше, над правой лопаткой, багровым рубцом выделялся шрам, как я определил, от пулевого ранения.
Что это у тебя?
Он взглянул на меня через плечо, но ничего не сказал.
Я тебя спрашиваю, что это у тебя на спине? - повысив голос, спросил я, протягивая ему ватник.
Это вас не касается. И не смейте кричать! - ответил он с неприязнью, зверовато сверкнув зелеными, как у кошки, глазами, однако ватник взял. - Ваше дело доложить, что я здесь. Остальное вас не касается.
Ты меня не учи! - раздражаясь, прикрикнул я на него. - Ты не соображаешь, где находишься и как себя вести. Твоя фамилия мне ничего не говорит. Пока ты не объяснишь, кто ты, и откуда, и зачем попал к реке, я и пальцем не пошевелю.
Вы будете отвечать! - с явной угрозой заявил он.
Ты меня не пугай - ты еще мал! Играть со мной в молчанку тебе не удастся! Говори толком: откуда ты?
Он закутался в доходивший ему почти до щиколоток ватник и молчал, отвернув лицо в сторону.
Ты просидишь здесь сутки, трое, пятеро, но, пока не скажешь, кто ты и откуда, я никуда о тебе сообщать не буду! - объявил я решительно.
Взглянув на меня холодно и отчужденно, он отвернулся и молчал.
Ты будешь говорить?
Вы должны сейчас же доложить в штаб пятьдесят первому, что я нахожусь здесь, - упрямо повторил он.
Я тебе ничего не должен, - сказал я раздраженно. - И пока ты не объяснишь, кто ты и откуда, я ничего делать не буду. Заруби это себе на носу!.. Кто это пятьдесят первый?
Он молчал, сбычась, сосредоточенно.
Откуда ты?..-с трудом сдерживаясь, спросил я.- Говори же, если хочешь, чтобы я о тебе доложил!
После продолжительной паузы - напряженного раздумья - он выдавил сквозь зубы:
С того берега.
С того берега? - Я не поверил. - А как же попал сюда? Чем ты можешь доказать, что ты с того берега?
Я не буду доказывать. - больше ничего не скажу. Вы не смеете меня допрашивать - вы будете отвечать! И по телефону ничего не говорите. О том, что я с того берега, знает только пятьдесят первый. Вы должны сейчас же сообщить ему: Бондарев у меня. И все! За мной приедут! - убежденно выкрикнул он.
Может, ты все-таки объяснишь, кто ты такой, что за тобой будут приезжать?
Он молчал.
Некоторое время разглядывал его и размышлял. Его фамилия мне ровно ничего не говорила, но, быть может, в штабе армии о нем знали? За войну я привык ничему не удивляться.
Вид у него был жалкий, измученный, однако держался он независимо, говорил же со мной уверенно и даже властно: он не просил, а требовал. Угрюмый, не по-детски сосредоточенный и настороженный, он производил весьма странное впечатление; его утверждение, будто он с того берега, казалось мне явной ложью.
Понятно, я не собирался сообщать о нем непосредственно в штаб армии, но доложить в полк было моей обязанностью. - подумал, что они заберут его к себе и сами уяснят, что к чему; а я еще сосну часика два и отправлюсь проверять охранение.
Покрутил ручку телефона и, взяв трубку, вызвал штаб полка.
Товарищ капитан, восьмой докладывает! У меня здесь Бондарев. Бон-да-рев! Он требует, чтобы о нем было доложено «Волге»…
Бондарев?.. - переспросил Маслов удивленно. - Какой Бондарев? Майор из оперативного, поверяющий, что ли? Откуда он к тебе свалился? - засыпал вопросами Маслов, как я почувствовал, обеспокоенный.
Да нет, какой там поверяющий! - сам не знаю, кто он: он не говорит. Требует, чтобы я доложил в «Волгу» пятьдесят первому, что он находится у меня.
А кто это пятьдесят первый?
Я думал, вы знаете.
Мы не имеем позывных «Волги». Только дивизионные. А кто он по должности, Бондарев, в каком звании?
Звания у него нет, - невольно улыбаясь, сказал я. - Это мальчик… понимаете, мальчик лет двенадцати…
Ты что, смеешься?.. Ты над кем развлекаешься?! - заорал в трубку Маслов. - Цирк устраивать?! - тебе покажу мальчика! - майору доложу! Ты что, выпил или делать тебе нечего? - тебе…
Товарищ капитан! - закричал я, ошарашенный таким оборотом дела. Товарищ капитан, честное слово, это мальчик! - думал, вы о нем знаете…
Не знаю и знать не желаю! - кричал Маслов запальчиво. - И ты ко мне с пустяками не лезь! - тебе не мальчишка! У меня от работы уши пухнут, а ты…
Так я думал…
А ты не думай!
Слушаюсь!.. Товарищ капитан, но что же с ним делать, с мальчишкой?
Что делать?.. А как он к тебе попал?
Задержан на берегу охранением.
А на берег как он попал?
Как я понял… - Я на мгновение замялся. - Говорит, что с той стороны.
- «Говорит», - передразнил Маслов. - На ковре-самолете? Он тебе плетет, а ты и развесил уши. Приставь к нему часового! - приказал он. - И если не можешь сам разобраться, передай Зотову. Это их функции - пусть занимается…
Вы ему скажите: если он будет орать и не доложит сейчас же пятьдесят первому, - вдруг решительно и громко произнес мальчик, - он будет отвечать!..
Но Маслов уже положил трубку. И я бросил свою к аппарату, раздосадованный на мальчишку и еще больше на Маслова.
Дело в том, что я лишь временно исполнял обязанности командира батальона, и все знали, что я «временный». К тому же мне был всего двадцать один год, и, естественно, ко мне относились иначе, чем к другим комбатам. Если командир полка и его заместители старались ничем это не выказывать, то Маслов - кстати, самый молодой из моих полковых начальников - не скрывал, что считает меня мальчишкой, и обращался со мной соответственно, хотя я воевал с первых месяцев войны, имел ранения и награды.
Разговаривать таким тоном с командиром первого или третьего батальона Маслов, понятно, не осмелился бы. А со мной… Не выслушав и не разобравшись толком, раскричаться… - был уверен, что Маслов не прав. Тем не менее мальчишке я сказал не без злорадства:
Ты просил, чтобы я доложил о тебе, - я доложил! Приказано посадить тебя в землянку, - приврал я, - и приставить охрану. Доволен?
Я сказал вам доложить в штаб армии пятьдесят первому, а вы куда звонили?
Ты «сказал»!.. - не могу сам обращаться в штаб армии.
Давайте я позвоню. - Мгновенно выпростав руку из-под ватника, он ухватил телефонную трубку.
Не смей!.. Кому ты будешь звонить? Кого ты знаешь в штабе армии?
Он помолчал, не выпуская, однако, трубку из руки, и вымолвил угрюмо:
Подполковника Грязнова.
Подполковник Грязнов был начальником разведотдела армии; я знал его не только понаслышке, но и лично.
Откуда ты его знаешь?
Молчание.
Кого ты еще знаешь в штабе армии?
Опять молчание, быстрый взгляд исподлобья - и сквозь зубы:
Капитана Холина.
Холин - офицер разведывательного отдела штабарма - также был мне известен.
Откуда ты их знаешь?
Сейчас же сообщите Грязнову, что я здесь, - не ответив, потребовал мальчишка, - или я сам позвоню!
Отобрав у него трубку, я размышлял еще с полминуты, решившись, крутанул ручку, и меня снова соединили с Масловым.
Восьмой беспокоит. Товарищ капитан, прошу меня выслушать, - твердо заявил я, стараясь подавить волнение. - Я опять по поводу Бондарева. Он знает подполковника Грязнова и капитана Холина.
Откуда он их знает? - спросил Маслов устало.
Он не говорит. - считаю нужным доложить о нем подполковнику Грязнову.
Если считаешь, что нужно, докладывай, - с каким-то безразличием сказал Маслов. - Ты вообще считаешь возможным лезть к начальству со всякой ерундой. Лично я не вижу оснований беспокоить командование, тем более ночью. Несолидно!
Так разрешите мне позвонить?
Я тебе ничего не разрешаю, и ты меня не впутывай… А впрочем, можешь позвонить Дунаеву. - с ним только что разговаривал, он не спит.
Соединился с майором Дунаевым, начальником разведки дивизии, и сообщил, что у меня находится Бондарев и что он требует, чтобы о нем было немедленно доложено подполковнику Грязнову…
Ясно, - прервал меня Дунаев. - Ожидайте. - доложу.
Минуты через две резко и требовательно зазуммерил телефон.
Восьмой?.. Говорите с «Волгой», - сказал телефонист.
Гальцев?.. Здорово, Гальцев! - Я узнал низкий, грубоватый голос подполковника Грязнова; я не мог его не узнать: Грязнов до лета был начальником разведки нашей дивизии, я же в то время был офицером связи и сталкивался с ним постоянно. - Бондарев у тебя?
Здесь, товарищ подполковник!
Молодец! - Я не понял сразу, к кому относилась эта похвала: ко мне или к мальчишке. - Слушай внимательно! Выгони всех из землянки, чтобы его не видели и не приставали. Никаких расспросов и о нем - никаких разговоров! Вник?.. От меня передай ему привет. Холин выезжает за ним, думаю, часа через три будет у тебя. А пока создай все условия! Обращайся поделикатней, учти: он парень с норовом. Прежде всего дай ему бумаги и чернила или карандаш. Что он напишет в пакет и сейчас же с надежным человеком отправь в штаб полка. - дам команду, они немедля доставят мне. Создашь ему все условия и не лезь с разговорами. Дай горячей воды помыться, накорми, и пусть спит. Это наш парень. Вник?
Так точно! - ответил я, хотя мне многое было неясно.
Кушать хочешь? - спросил я прежде всего.
Потом, - промолвил мальчик, не подымая глаз.
Тогда я положил перед ним на стол бумагу, конверты и ручку, поставил чернила, затем, выйдя из землянки, приказал Васильеву отправляться на пост и, вернувшись, запер дверь на крючок.
Мальчик сидел на краю скамейки спиной к раскалившейся докрасна печке; мокрые порты, брошенные им ранее в угол, лежали у его ног. Из заколотого булавкой кармана он вытащил грязный носовой платок, развернув его, высыпал на стол и разложил в отдельные кучки зернышки пшеницы и ржи, семечки подсолнуха и хвою - иглы сосны и ели. Затем с самым сосредоточенным видом пересчитал, сколько было в каждой кучке, и записал на бумагу.
Когда я подошел к столу, он быстро перевернул лист и посмотрел на меня неприязненным взглядом.
Да я не буду, не буду смотреть, - поспешно заверил я.
Позвонив в штаб батальона, я приказал немедленно нагреть два ведра воды и доставить в землянку вместе с большим казаном. - уловил удивление в голосе сержанта, повторявшего в трубку мое приказание. - заявил ему, что хочу мыться, а была половина второго ночи, и, наверно, он, как и Маслов, подумал, что я выпил или же мне делать нечего. - приказал также подготовить Царивного расторопного бойца из пятой роты - для отправки связным в штаб полка.
Разговаривая по телефону, я стоял боком к столу и уголком глаза видел, что мальчик разграфил лист бумаги вдоль и поперек и в крайней левой графе по вертикали выводил крупным детским почерком: «…2 …4, 5…» - не знал и впоследствии так и не узнал, что означали эти цифры и что он затем написал.
Он писал долго, около часа, царапая пером бумагу, сопя и прикрывая лист рукавом; пальцы у него были с коротко обгрызенными ногтями, в ссадинах; шея и уши - давно не мытые. Время от времени останавливаясь, он нервно покусывал губы, думал или же припоминал, посапывал и снова писал. Уже была принесена горячая и холодная вода, - не впустив никого в землянку, я сам занес ведра и казан, - а он все еще скрипел пером; на всякий случай я поставил ведро с водой на печку.
Закончив, он сложил исписанные листы пополам, всунул в конверт и, послюнив, тщательно заклеил. Затем, взяв конверт побольше размером, вложил в него первый и заклеил так же тщательно.
Вынес пакет связному - он ожидал близ землянки - и приказал:
Немедленно доставьте в штаб полка. По тревоге! Об исполнении доложите Краеву…
Затем я вернулся, разбавил воду в одном из ведер, сделав ее не такой горячей. Скинув ватник, мальчишка влез в казан и начал мыться.
Чувствовал себя перед ним виноватым. Он не отвечал на вопросы, действуя, несомненно, в соответствии с инструкциями, а я кричал на него, угрожал, стараясь выпытать то, что знать мне было не положено: как известно, у разведчиков имеются свои недоступные даже старшим штабным офицерам тайны.
Теперь я готов был ухаживать за ним, как нянька; мне даже захотелось вымыть его самому, но я не решался: он не смотрел в мою сторону и, словно не замечая меня, держался так, будто, кроме него, в землянке никого не было.
Давай я спину тебе потру, - не выдержав, предложил я нерешительно.
Я сам! - отрезал он.
Мне оставалось стоять у печки, держа в руках чистое полотенце и бязевую рубашку - он должен был ее надеть, - и помешивать в котелке так кстати не тронутый мною ужин: пшенную кашу с мясом.
Вымывшись, он оказался светловолосым и белокожим; только лицо и кисти рук были потемней от ветра или же от загара. Уши у него были маленькие, розовые, нежные и, как я заметил, асимметричные: правое было прижато, левое же топырилось. Примечательным в его скуластом лице были глаза, большие, зеленоватые, удивительно широко расставленные; мне, наверно, никогда не доводилось видеть глаз, расставленных так широко.
Он вытерся досуха и, взяв из моих рук нагретую у печки рубашку, надел ее, аккуратно подвернув рукава, и уселся к столу. Настороженность и отчужденность уже не проглядывали в его лице; он смотрел устало, был строг и задумчив.
Ожидал, что он набросится на еду, однако он зацепил ложкой несколько раз, пожевал вроде без аппетита и отставил котелок; затем так же молча выпил кружку очень сладкого - я не пожалел сахара - чаю с печеньем из моего доппайка и поднялся, вымолвив тихо:
Спасибо.
Меж тем успел вынести казан с темной-темной, лишь сверху сероватой от мыла водой и взбил подушку на нарах. Мальчик забрался в мою постель и улегся лицом к стенке, подложив ладошку под щеку. Все мои действия он воспринимал как должное; я понял, что он не первый раз возвращается с «той стороны» и знает, что, как только о его прибытии станет известно в штабе армии, немедленно будет отдано приказание «создать все условия»… Накрыв его двумя одеялами, я тщательно подоткнул их со всех сторон, как это делала когда-то для меня моя мать…
