О. Генри

«Вождь краснокожих»

Двое авантюристов — рассказчик Сэм и Билл Дрисколл — уже кое-что заработали, и теперь им нужно ещё немного, чтобы пуститься в спекуляции земельными участками. Они решают похитить сына одного из самых зажиточных жителей маленького городка в штате Алабама полковника Эбенезера Дорсетта. Герои не сомневаются, что папаша преспокойно выложит за любимое чадо две тысячи долларов. Улучив момент, друзья нападают на мальчишку и, хотя тот «дрался, как бурый медведь среднего веса», увозят его на повозке в горы, где прячут в пещере. Впрочем, мальчишка с восторгом относится к своему новому положению и вовсе не хочет домой. Себя он объявляет вождём краснокожих, Билла — старым охотником Хэнком, пленником грозного индейца, а Сэм получает прозвище Змеиный Глаз. Ребёнок обещает снять с Билла скальп, и, как затем выясняется, слова у него не расходятся с делом. На рассвете Сэм просыпается от диких воплей. Он видит, что на Билле верхом сидит мальчишка и пытается ножиком, которым они резали грудинку, снять с него скальп. У Билла возникают первые сомнения, что кто-либо в здравом уме пожелает платить деньги за возвращение такого сокровища. Впрочем, отправившись на разведку, Сэм и впрямь не замечает в доме Дорсеттов признаков беспокойства.

Между тем обстановка в лагере накаляется, и видавшие виды жулики оказываются беспомощными перед выходками своего пленника, отлично вошедшего в роль вождя краснокожих. По настоянию Билла, на плечи которого ложится основной груз забот по охране пленника, выкуп снижается до полутора тысяч. После чего Сэм отправляется с письмом к ближайшему почтовому ящику, а Билл остаётся стеречь ребёнка.

По возвращении Сэм узнает, что Билл не вытерпел испытаний и отправил мальчишку домой. «Я проскакал все девяносто миль до заставы, ни дюймом меньше. А потом, когда поселенцы были спасены, мне дали овса. Песок — неважная замена овсу. А потом я битый час должен был объяснять, почему в дырках пустота, зачем дорога идёт в обе стороны и отчего трава зелёная». Билл признает свою вину перед партнёром, но уверяет того, что, если бы ребёнок остался, его, Билла, нужно было бы отправлять в сумасшедший дом. Но счастье Билла кратковременно. Сэм просит его обернуться, и за своей спиной его приятель обнаруживает вождя краснокожих. Однако дело близится к развязке. Полковник Дорсетт полагает, что похитители запросили лишнего. Со своей стороны он делает встречное предложение. За двести пятьдесят долларов он готов взять сына обратно. Он лишь просит привести ребёнка под покровом темноты, так как соседи надеются, что он пропал, и отец не ручается за то, что они могут сделать с теми, кто приведёт его обратно. Сэм возмущён, но Билл умоляет его согласиться с щедрым предложением полковника Дорсетта («он не только джентльмен, он ещё и расточитель»).

Ровно в полночь Сэм и Билл сдают отцу обманом приведённого домой мальчишку. Поняв, что его надули, тот вцепляется мёртвой хваткой в ногу Билла, и отец отдирает его, «как липкий пластырь». На вопрос, как долго сможет полковник продержать ребёнка, Дорсетт говорит, что силы у него уже не те, но за десять минут он ручается. «В десять минут, — говорит Билл, — я пересеку Центральные, Южные и Среднезападные Штаты и успею добежать до канадской границы».

Рассказ о двух авантюристах Сэме и Билле Дрисколле. Цель их спекуляций- земельные участки, но им не хватает денег, поэтому они похищают сына зажиточного жителя небольшого городка, расположенного в штате Алабама. У мошенников даже сомнений нет относительно того, что богатый полковник Эбенезер Дорсетт обязательно заплатит за своего сынулю 2 000 долларов.

Сэм и Билл похищают мальчишку и доставляют в горы. Место, куда спрятали юного пленника, - пещера. Удивительно, но мальчуган в восторге от своего нового положения и даже не желает возвращаться домой. Более того, он нашел себе увлекательную игру в индейцев, в которой он вождь краснокожих, Билл – старый охотник Хэнк и пленник грозного индейца. Сэму досталось прозвище Змеиный Глаз. Малец оказывается не таким уж маленьким и безобидным. Пообещав снять с Билла скальп, он схватил нож для разделки мяса, залез на рассвете на Билла и вознамерился привести обещание в действие.

Билл первым высказывает сомнение относительно того, что кто-нибудь захочет еще и платить за такого, как этот маленький разбойник. Сэм решает прогуляться к дому Дорсеттов и посмотреть, чем заняты родители. Мошенник удручен, ведь он не увидел каких-либо следов беспокойства родителей.

Выходки плененного мальчугана усугубляются. Он все больше входит в образ вождя краснокожих. Жулики решают снизить цену выкупа. Сэм несет письмо к почтовому ящику, но когда возвращается, то узнает, что Билл не выдержал истязаний «вождя» и отвез его домой. Билл понимает, что виноват перед Сэмом, но побоялся, что ему грозил сумасшедший дом.

Рано Билл обрадовался – мальчишка вернулся. Полковник Дорсетт же присылает ответное письмо, в котором обязуется забрать сына за 250 долларов при условии, что вернут ребенка лучше ночью, поскольку соседи могут побить. Похитители считают это предложение очень щедрым. Они обманом приводят мальчишку в полночь домой. Отец еле отодрал сына от ноги Билла и пообещал ворам, что сможет удержать ребенка только 10 минут. Билл ответил: «В десять минут я пересеку Центральные, Южные и Среднезападные Штаты и успею добежать до канадской границы».

Название произведения: Вождь краснокожих
О. Генри
Год написания: 1907
Жанр произведения: повесть
Главные герои: Сэм и Билл - аферисты, Вождь краснокожих - украденный мальчик, мистер Дорсетт - отец.

Сюжет

Действие происходит в городке штата Алабама. Сэм и Билл хотят преуспеть в спекуляциях с земельными территориями. Для осуществления этой цели недостаточно средств. А именно, нужно достать 2 тысячи долларов. Они решают похитить мальчика, сына полковника Дорсетта. Была поставлена соответствующая сумма выкупа. Бандитам удалось привести ребенка в пещеру. Но тот наоборот обрадовался «путешествию» и решил вовлечь жуликов в игру в индейцев. Выходки мальчика были невыносимы. Билла он назвал своим пленным, а себя Вождем Краснокожих. Страшные выходки пленного вынуждают послать письмо отцу о снижении суммы до 1500. Но у того есть свои условия - похитители платят 250 долларов и он заберет мальчика. Аферисты таки согласились на это предложение и отдав «Вождя» поспешили скрыться, чтобы он их не нашел.

Вывод (мое мнение)

Писатель явно не поддерживает мнение о том, что для заработка денег можно пожертвовать честностью и порядочностью. Ситуация развилась совсем не так, как изначально планировали захватчики. Это напоминает, что жизнь любит делать сюрпризы. Дети оставленные сами себе абсолютно не контролируемы. Воспитание во все века было необходимо.

В лучшие свои минуты (он) выхо -

дит из пределов, указанных поэзии,

и смело делает шаг в нашу область.

ПИ. Чайковский об А.А. Фете

О Фете спорят по сей день. Оценка его стихов удивительно противоречива. Одни восторженно называют его «соглядатаем природы». Другие снисходительно причисляют к поэтам, проповедующим «чистое искусство», потому что его поэзия не была связана с общественной жизнью. Говорят, Писарев его стихами предлагал оклеивать стены вместо обоев. Тем не менее романсы на стихи Фета, по признанию Салтыкова-Щедрина, распевала «чуть не вся Россия». Их и сегодня поют: «На заре ты ее не буди...», «О, долго буду я...».

Содержание фетовекой лирики легко выразить тремя словами: природа - любовь - творчество, и даже еще конкретнее; воспользуюсь мыслью одного современного литературоведа: «Природа, прочувствованная влюбленным сердцем, где природа - и сам пейзаж, и природа души человеческой». Так уж получается, любое его стихотворение о природе одновременно и о любви, и о творчестве.

Лирика Фета - в качестве примера возьму стихотворение «Я повторял: “Когда я буду...”» - отличается особой ритмикой, музыкальностью. Так уж был устроен поэт, что мир он видел сквозь музыку, сквозь мелодии сердца. И в этой мелодичности, в этих музыкальных интонациях приобретали особую силу живописные образы и афористичная мысль лирика. Музыкальности Фет добивался множеством способов. В данном случае он использует прием резкой смены ритма:

Я повторял: «Когда я буду

Богат, богат!

К твоим серьгам по изумруду -

Какой наряд!»

Лирика Фета - это поэзия человека, всматривающегося в себя. Поэзия человека, всматривающегося в мир природы исключительно вокруг себя - и не далее. Он нигде не придумывает, он просто делится со мной, читателем, своими чувствами, ощущениями, впечатлениями, мыслями, переживаниями, душевными движениями, можно сказать, исповедуется.

Тобой любуясь ежедневно,

Я ждал, - но ты -

Всю зиму ты встречала гневно

Мои мечты.

И только этот вечер майский

Я так живу,

Как будто сон овеял райский

Нас наяву.

Да, его не напрасно причисляли к поэтам, проповедующим «чистое искусство», т. е. не связанное с общественной жизнью и борьбой, с живыми интересами современности, он таковым и был. И вообще, он избегал в лирике даже прямой автобиографичности, характерной для других поэтов. А если судить о тематике его стихотворений, то, повторю, пространство своей лирики он умудрился разместить в границах обычного треугольника: природа - любовь - творчество.

Впрочем, если быть точным, то лирика Фета, признают литературоведы, не поддается тематической и жанровой классификации. Хотя сам автор и называл свои стихотворения то элегиями, то думами, то мелодиями, то посланиями, то посвящениями, то вообще стихотворениями на случай. Такая уж была это лирика: манерой и стилем она была4 невнятно-беглой и ускользающе-неопределенной. Но нельзя сказать, что она была ни о чем.

Поэт отличался строгой взыскательностью и высокой культурой. Он многое знал и много умел в технике стиха, но все свое мастерство поэта отдал практически одному жанру - лирической миниатюре, где главными для него стали правда чувств и психологии, точность наблюдений, реалистичность отражения души человека, живущего среди природы и меняющегося вместе с ней. Единственная борьба, какую отразила его лирика, это сложная, противоречивая борьба природы и человека, но даже здесь борьба его интересовала ничуть не меньше их взаимосвязи.

Что же касается борьбы в сфере общественной жизни, то поза поэта-оратора, поэтический лозунг, призыв в стихах, стремление дать ответ на столь любимые многими вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?» - все то, что владело умами революционных демократов, от Фета было далеко. Он хотел остаться в сердцах читателей и остался «соглядатаем природы». Поэтому и писал о человеке под небом полдня, зимним утром, майским вечером, под звездами, у моря, в ненастье, на проселочной дороге, на пчельнике, на ветру, под ливнем, в бурю, в степи вечером, в лесу, в пору ледохода, разглядывающем сквозную паутину, слушающем в саду соловьиные трели... Он предпочитал строкам о гражданской свободе строчки о качающейся травинке, о дрожащем листке, о нахохлившемся воробье, который, «в песке купаясь, трепещет», о разноцветной тычинке колокольчика под окном... А потому в его «Деревне» нет ни крестьян, ни покосившихся изб, в изображении Фета она больше походит на усадьбу на полотне художника-экспрессиониста. Да, не Пушкин он, и даже не Тютчев.

Экспрессионистская манера Фета (не зря его поэзию сравнивали с живописью) даже пейзаж, какой он создавал словами, делала субъективным, окрашенным восприятием человека. Там, где другие верно находили один-единственный тон, он, лирик Божьей милостью, улавливал бесчисленное количество полутонов. К нему прямо относятся слова многих художников: «Я так вижу». Но именно это видение мира рождало волшебные строки:

В моей руке - какое чудо! -

Твоя рука,

И на траве два изумруда -

Два светляка.

В живописи пленэр (вольный воздух) обновил пейзаж. Фет дал пленер - открытое небо, свет и воздух - русской поэзии.

Как поэт Фет не любит слов: они слишком точны и не могут передать во всей полноте и многообразии оттенки человеческих чувств и эмоций.

Славу А. А. Фета в русской литературе составила его поэзия. Причем в читательском сознании он давно воспринимается как центральная фигура в области русской классической лирики. Центральная с хронологической точки зрения: между элегическими опытами романтиков начала XIX столетия и Серебряным веком (в знаменитых ежегодных обзорах русской литературы, которые печатал в начале 1840-х годов В. Г. Белинский, имя Фета стоит рядом с именем М. Ю. Лермонтова; итоговый же свой сборник «Вечерние огни» Фет издает в эпоху пред-символизма). Но центральная и в другом смысле — по характеру его творчества: оно в высшей степени отвечает нашим представлениям о самом явлении лирики. Можно было бы назвать Фета самым «лиричным лириком» XIX века.

Один из первых тонких ценителей фетовской поэзии критик В. П. Боткин главным ее достоинством называл лиризм чувства. Об этом же писал и другой его современник, известный литератор А. В. Дружинин: «Фет чует поэзию жизни, как страстный охотник чует неведомым чутьем то место, где ему следует охотиться».

Непросто сразу ответить на вопрос о том, как проявляется этот лиризм чувства, откуда берется это ощущение фетовского «чутья поэзии», в чем, собственно, состоит своеобразие его лирики.

По своей тематике на фоне поэзии романтизма лирика Фета, особенности и темы которой мы подробно разберем, достаточно традиционна. Это пейзажная, любовная лирика, антологические стихотворения (написанные в духе античности). И сам Фет в своем первом (изданном в то время, когда он был еще студентом Московского университета) сборнике «Лирический пантеон» (1840) открыто продемонстрировал свою верность традиции, представив своеобразную «коллекцию» модных романтических жанров, подражая Шиллеру, Байрону, Жуковскому, Лермонтову. Но это был ученический опыт. Собственный голос Фета читатели услышали чуть позже — в его журнальных публикациях 1840-х годов и, главное, в последующих его сборниках стихотворений — 1850,1856 годов. Издатель первого из них, друг Фета поэт Аполлон Григорьев, в своей рецензии написал о самобытности Фета как поэта субъективного, поэта неопределенных, недосказанных, смутных чувств, как он выразился — «получувств».

Конечно, Григорьев имел в виду не размытость и неясность фетовских эмоций, а стремление поэта выразить такие тонкие оттенки чувства, которые не могут быть однозначно поименованы, охарактеризованы, описаны. Да Фет и не тяготеет к описательным характеристикам, к рационализму, наоборот — всячески стремится уйти от них. Тайна его стихов во многом определяется как раз тем, что они принципиально не поддаются растолкованию и вместе с тем производят впечатление удивительно точно переданного душевного состояния, переживания.

Таково, к примеру, одно из самых известных, ставшее хрестоматийным стихотворение «Я пришел к тебе с приветом... ». Лирический герой, захваченный красотой летнего утра, стремится поведать о ней своей любимой — стихотворение представляет собой произнесенный на одном дыхании монолог, обращенный к ней. Наиболее часто повторяющееся слово в нем — «рассказать». Оно возникает на протяжении четырех строф четырежды — как рефрен, определяющий настойчивое желание, внутреннее состояние героя. Однако никакого связного рассказа в этом монологе как раз и нет. Нет и последовательно выписанной картины утра; есть ряд маленьких эпизодов, штрихов, деталей этой картины, как будто выхваченных наугад восторженным взглядом героя. Но чувство, цельное и глубокое переживание этого утра в высшей степени есть. Оно сиюминутно, но сама минута эта бесконечно прекрасна; рождается эффект остановленного мгновения.

В еще более заостренной форме этот же эффект видим в другом стихотворении Фета — «Это утро, радость эта... ». Здесь чередуются, смешиваются в вихре чувственного восторга уже даже не эпизоды, детали, как это было в предшествующем стихотворении, а отдельные слова. Причем слова номинативные (называющие, обозначающие) — имена существительные, лишенные определений:

Это утро, радость эта,

Эта мощь и дня и света,

Этот синий свод,

Этот крик и вереницы,

Эти стаи, эти птицы,

Этот говор вод...

Перед нами как будто только простое перечисление, свободное от глаголов, глагольных форм; стихотворение-эксперимент. Единственное поясняющее слово, многократно (уже не четыре, а двадцать четыре (!) раза) возникающее на пространстве восемнадцати коротких строк — «это» («эти», «этот»). Согласимся: чрезвычайно неживописное слово! Казалось бы, оно так мало подходит для описания такого красочного явления, как весна! Но при чтении фетовской миниатюры возникает завораживающее, магическое, прямо проникающее в душу настроение. И в частности, заметим, благодаря неживописному слову «это». Многократно повторенное, оно создает эффект непосредственного видения, нашего соприсутствия в мире весны.

Являются ли остальные слова только отрывочными, внешне беспорядочными? Они выстроены в логически «неправильные» ряды, где соседствуют абстракции («мощь», «радость») и конкретные черточки пейзажа («синий свод»), где союзом «и» соединены «стаи» и «птицы», хотя, очевидно, подразумеваются птичьи стаи. Но и эта бессистемность значима: так выражает мысли человек, захваченный непосредственным впечатлением и глубоко его переживающий.

Зоркий глаз исследователя-литературоведа может выявить в этом как будто сумбурном перечислительном ряду глубинную логику: сначала взгляд, устремленный вверх (небо, птицы), потом — вокруг (ивы, березы, горы, долы), наконец — обращенный внутрь себя, в свои ощущения (мгла и жар постели, ночь без сна) (Гаспаров). Но это именно глубинная композиционная логика, восстанавливать которую читатель не обязан. Его дело — пережить, прочувствовать «весеннее» душевное состояние.

Ощущение удивительно прекрасного мира присуще лирике Фета, и во многом оно возникает благодаря такой внешней «случайности» отбора материала. Создается впечатление, что любые, наугад выхваченные взглядом из окружающего черты и детали упоительно прекрасны, но тогда (делает вывод читатель) таков и весь мир, остающийся за пределами внимания поэта! Такого впечатления Фет и добивается. Его поэтическая саморекомендация красноречива: «природы праздный соглядатай». Иными словами, красота природного мира не требует усилий для ее выявления, она бесконечно богата и как будто сама идет навстречу человеку.

Образный мир лирики Фета создается нетрадиционно: зрительные детали производят впечатление случайно «бросившихся в глаза», что дает повод называть фетовский метод импрессионистическим (Б. Я. Бухштаб). Цельность, единство фетовскому миру придают в большей степени не зрительные, а другие виды образного восприятия: слуховые, обонятельные, осязательные.

Вот его стихотворение, названное «Пчелы »:

Пропаду от тоски я и лени,

Одинокая жизнь не мила,

Сердце ноет, слабеют колени,

В каждый гвоздик душистой сирени,

Распевая, вползает пчела...

Если бы не заглавие, то начало стихотворения могло бы озадачить неотчетливостью своего предмета: о чем оно? «Тоска» и «лень» в нашем сознании — явления, достаточно далекие друг от друга; здесь же они соединены в единый комплекс. «Сердце» перекликается с «тоской», но в противовес высокой элегической традиции здесь сердце — «ноет» (фольклорно-песенная традиция), к чему тут же добавляется упоминание о совсем уж невозвышенных слабеющих коленях... «Веер» этих мотивов фокусируется в конце строфы, в ее 4-й и 5-й строках. Они готовятся композиционно: перечисление в рамках первой фразы все длится, перекрестная рифмовка настраивает читателя на ожидание четвертой строки, рифмующейся со 2-й. Но ожидание затягивается, оттягивается неожиданно продолжающей рифменный ряд строчкой со знаменитым «гвоздиком сирени» — первой зримой деталью, сразу впечатывающимся в сознание образом. Его возникновение завершено в пятой строке появлением «героини» стихотворения — пчелой. Но тут уже важна не внешне зримая, а звуковая ее характеристика: «распевая». Это распевание, помноженное на бесчисленное множество пчел («в каждый гвоздик»!), и создает единое поле поэтического мира: весеннего роскошного гула-гуда в буйстве цветущих сиреневых кустов. Вспоминается заглавие — и определяется главное в этом стихотворении: чувство, трудно передаваемое словом состояние весенней неги, «смутных душевных порывов, не поддающихся даже тени анализа прозаического» (А. В. Дружинин).

Птичьим криком, «зыком», «свистом», «дробью» и «трелями» созидался и весенний мир стихотворения «Это утро, радость эта...».

А вот примеры обонятельной и осязательной образности:

Что за ночь! Прозрачный воздух скован;

Над землей клубится аромат.

О, теперь я счастлив, я взволнован,

О, теперь я высказаться рад!

«Что за ночь…»

Еще аллей не сумрачен приют,

Между ветвей небесный свод синеет,

А я иду — душистый холод веет

В лицо — иду — и соловьи поют.

«Еще весна...»

На пригорке то сыро, то жарко,

Вздохи дня есть в дыханьи ночном...

«Вечер»

Насыщенное запахами, влагой, теплом, ощущаемое в веяниях и дуновениях, пространство лирики Фета ощутимо материализуется — и цементирует детали внешнего мира, превращая его в неделимое целое. В пределах этого единства слиты воедино природа и человеческое «я». Чувства героя не столько созвучны событиям природного мира, сколько принципиально неразделимы с ними. Это можно было видеть во всех текстах, о которых шла речь выше; предельное («космическое») проявление этого найдем в миниатюре «На стоге сена ночью...». А вот стихотворение, также выразительное в этом плане, которое относится уже не к пейзажной, а к любовной лирике:

Жду я, тревогой объят,

Жду тут на самом пути:

Этой тропой через сад

Ты обещалась прийти.

Стихотворение о свидании, о предстоящей встрече; но сюжет о чувствах героя разворачивается через демонстрацию частных деталей природного мира: «плачась, комар пропоет»; «свалится плавно листок»; «словно струну оборвал Жук, налетевши на ель». Слух героя предельно обострен, состояние напряженного ожидания, всматривания и вслушивания в жизнь природы переживается нами благодаря замеченным им, героем, мельчайшим штрихам жизни сада. Они соединяются, сплавляются воедино в последних строчках, своеобразной «развязке»:

Ах, как пахнуло весной!

Это наверное ты!

Для героя дуновение весны (весеннего ветерка) неразделимо с приближением любимой, и мир воспринимается целостным, гармоничным и прекрасным.

Этот образ Фет выстраивал на протяжении долгих лет своего творчества, сознательно и последовательно уходя от того, что сам называл «тягостями будничной жизни». В реальной биографии Фета таких тягостей было более чем достаточно. В 1889 году, подводя итог своему творческому пути в предисловии к сборнику «Вечерние огни» (третий выпуск), он писал о своем постоянном стремлении «отворачиваться» от будничного, от скорби, не способствовавшей вдохновению, «чтобы хотя на мгновение вздохнуть чистым и свободным воздухом поэзии». И несмотря на то что у позднего Фета появляется немало стихотворений и печально-элегического, и философско-трагедийного характера, в литературную память многих поколений читателей он вошел прежде всего как создатель прекрасного мира, хранящего вечные человеческие ценности.

Он жил представлениями об этом мире, а поэтому стремился к убедительности его облика. И это ему удавалось. Особая достоверность фетовского мира — своеобразный эффект присутствия — возникает во многом благодаря конкретике образов природы в его стихах. Как давно было замечено, у Фета, в отличие, скажем, от Тютчева, мы почти не встретим слов родовых, обобщающих: «дерево», «цветок». Гораздо чаще — «ель», «береза», «ива»; «георгин», «акация», «роза» и т. п. В точном, любовном знании природы и умении использовать его в художественном творчестве рядом с Фетом можно поставить, пожалуй, только И. С. Тургенева. И это, как мы уже отметили, природа, неотделимая от душевного мира героя. Она обнаруживает свою красоту — в его восприятии, и через это же восприятие раскрывается его душевный мир.

Многое из отмеченного позволяет говорить о сходстве лирики Фета с музыкой. На это обращал внимание сам поэт; о музыкальности его лирики неоднократно писала критика. Особенно авторитетно в этом отношении мнение П. И. Чайковского, считавшего Фета поэтом «безусловно гениальным», который «в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область».

Понятие музыкальности, вообще говоря, может подразумевать многое: и фонетическое (звуковое) оформление стихотворного текста, и мелодичность его интонации, и насыщенность гармоничными звуками, музыкальными мотивами внутреннего поэтического мира. Все эти особенности присущи поэзии Фета.

В наибольшей мере мы можем ощутить их в стихотворениях, где музыка становится предметом изображения, прямой «героиней», определяя собой всю атмосферу поэтического мира: например, в одном из известнейших его стихотворений «Сияла ночь... ». Здесь музыка формирует сюжет стихотворения, но одновременно и само оно звучит особенно гармонично и напевно. В этом проявляется тончайшее фетовское чувство ритма, стиховой интонации. Такие тексты легко положить на музыку. И Фет известен как один из самых «романсных» русских поэтов.

Но можно говорить о музыкальности лирики Фета и в еще более глубоком, сущностно-эстетическом смысле. Музыка — самое выразительное из искусств, непосредственно воздействующее на сферу чувств: музыкальные образы формируются на основе ассоциативного мышления. Вот к этому качеству ассоциативности и взывает Фет.

Встречаясь неоднократно — то в одном, то в другом стихотворении,— наиболее любимые им слова «обрастают» дополнительными, ассоциативными смыслами, оттенками переживаний, тем самым семантически обогащаясь, приобретая «экспрессивные ореолы» (Б. Я. Бухштаб) — дополнительные смыслы.

Таким становится у Фета, например, слово «сад». Сад у Фета — лучшее, идеальное место мира, где происходит органичная встреча человека с природой. Там царит гармония. Сад — место размышлений и воспоминаний героя (здесь можно увидеть отличие Фета от близкого ему по духу А. Н. Майкова, у которого сад — пространство человеческого преобразующего труда); именно в саду происходят свидания.

Поэтическое слово интересующего нас поэта — слово преимущественно метафорическое, и оно многосмысленно. С другой стороны, «кочуя» из стихотворения в стихотворение, оно связывает их между собой, формируя единый мир лирики Фета. Не случайно поэт так тяготел к объединению своих лирических произведений в циклы («Снега», «Гадания», «Мелодии», «Море», «Весна» и многие другие), в которых каждое стихотворение, каждый образ особенно активно обогащался благодаря ассоциативным связям с соседствующими.

Эти особенности лирики Фета были замечены, подхвачены и развиты уже в следующем литературном поколении — поэтами-символистами рубежа веков.

Лирика Фета по тематике не очень разно-
образна. Это в основном темы любви, приро-
ды, личностные переживания - темы, кото-
рые присущи практически всем поэтам.
Но у каждого есть то, что отличает его по-
эзию от поэзии других. У Тютчева, напри-
мер, преобладающим является философский
мотив. У Фета основным мотивом, который
встречается практически во всех его стихо-
творениях, является мотив огня. Ему в ли-
рике противопоставлен мотив воды, моря.
Можно встретить мотивы полета, гадания,
двоемирия.
Мотив огня, как я уже упоминала, основ-
ной. Огонь был стихией Фета, так же как у
Тютчева стихией была вода. Наверное, пра-
вы были мудрецы, когда говорили, что каж-
дому человеку соответствует своя стихия.
Огонь в поэзии Фета имеет свои образы.
Это - заря, закат, костер, лампа, звезды.
Как видим, это не только то, что в прямом
смысле относится к огню, но и то, что отда-
ленно напоминает его. Огонь в жизни Фета
связан еще и с личностными переживания-
ми. Его любимая девушка - Мария Лазич -
погибла от огня, уронив горящую спичку на
платье. В стихотворении «Весеннее небо гля-
дится…» огонь представлен в виде своего ма-
ленького собрата - огонька. Этот огонек вы-
зывает у нас чувство жалости, но мы знаем,
что он может быть частичкой чего-то боль-
шого и страшного:
Вдали огонек одинокий
Трепещет под сумраком липок;
Исполнена тайны жестокой
Душа замирающих скрипок.
В этом стихотворении вводится образ
скрипки, которая вызывает в нашем сознании
протяжные, печальные мелодии, и это еще
больше убеждает нас в чем-то грустном и пла-
чущем.
Огонь в лирике Фета часто связывается
с одиночеством:
Как на черте полночной дали
Тот, огонек,
Под дымкой тайною печали
Я одинок…
Эти строки напоминают нам предыдущее
стихотворение, в нем чувствуется та же пе-
чаль и грусть. Недаром здесь одиночество су-
ществует «под дымкой тайною печали». Когда
мы говорим о мотиве огня, мы имеем в виду
огонь не только, допустим, костра, но и свечи:
…Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,
Я при свечах навела,
В два ряда свет - и таинственным трепетом
Чудно горят зеркала.
В этих строчках огонь, свеча сопровожда-
ют ритуал гадания. Поэтому огонь здесь вос-
принимается как нечто таинственное. Можно
предположить, что это сближаются два ми-
ра - мир земной и мир небесный. Еще одно
стихотворение, где гадание связано с чем-то
личным:
…Помню я, старушка няня
Мне в рождественской ночи
Про судьбу мою гадала
При мерцании свечи.
Слова: «свеча», «ночь», «судьба»… В этот
ряд хочется добавить слово «тайна». Навер-
ное, и само гадание есть тайна, которую по-
стигнуть могут немногие. Тайну судьбы по-
эта раскрывает перед нами старушка няня.
Но поэт прерывает свое стихотворение, так
и не сказав нам, что нагадала няня. В это,
мне кажется, вложен философский смысл:
зачем знать свою судьбу раньше времени.
Какая ночь! Алмазная роса
Живым огнем с огнями неба в споре,
Как океан, разверзлись небеса,
И спит земля - и теплится, как море.
Здесь рядом с огнем присутствует вода.
Эти две стихии - основные в природе. В сти-
хотворении они противопоставляются друг
Другу — благодаря чему от этих строк веет спо-
койствием и умиротворенностью. Это спокой-
ствие усиливает словосочетание «и теплится,
как море». Здесь море - не грозная стихия,
но что-то безобидное и очень красивое.
В творчестве Фета часто встречается мо-
тив полета. До него его использовал Остро-
вский в пьесах «Бесприданница» и «Гроза»,
главные героини которых тоже хотели ле-
тать. Но у Фета полет не отвлеченный. Это,
например, полет птицы:
Зато, когда пора приспела,
С гнезда ты крылья распустил
И, взмахам их доверясь смело,
Ширяясь, по небу поплыл.
Мотив полета у Фета в разных стихотво-
рениях имеет разное значение. В одних слу-
чаях он обозначает приход новой жизни, воз-
вращение, любовь. В таких стихотворениях
используются образы бабочки, сокола. В дру-
гих стихотворениях полет - это переход в
другой мир, в вечность. Такой полет симво-
лизируют грачи, осенние листья, слетающие
с деревьев. Сюда можно отнести стихотворе-
ния «Опять осенний блеск денницы…», «Ба-
бочка». Эти стихотворения яркие, от них ве-
ет солнцем, теплом.
В стихотворении «На кресле отвалясь, гля-
жу на потолок…» показан полет грачей по кру-
гу. Круг - это символ вечности. Здесь подра-
зумевается смерть, но смерть не как конец,
пустота, а как вечность. Символом смерти
у Фета является и пчела, с которой поэт тоже
связывает мотив полета.
Любовная тема в лирике Фета имеет глу-
боко личностный характер. Любовь связана
с девушкой поэта, Марией Лазич, которая ос-
тавалась для Фета единственной любимой.
К этому циклу можно отнести стихотворения
«Ты отстрадала, я еще страдаю…», «Дома сни-
лись мне вопли рыданий твоих…» и другие.
Ты душою младенческой все поняла,
Что мне высказать тайная сила дала,
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить.
Эти строки - из стихотворения «АНег
е§о», что в переводе с латинского означает
«второе я». Любимая поэта навсегда останет-
ся вместе с ним.
К любовной лирике можно отнести стихо-
творение «Вакханка». Фета всегда тянуло к
прекрасному, гармоничному, чего не хватало в
реальной жизни. Поэтому в своем творчестве в
поисках гармонии и красоты он обращается к
античным временам. В стихотворении «Вакхан-
ка» описывается страстная и красивая девушка:
Закинув голову, с улыбкой опъяненья,
Прохладного она искала дуновенья,
Как будто волосы уж начинали жечь
Горячим золотом ей розы пышных плеч.
Поэзия Фета неповторима и многогранна.
Ее можно читать и перечитывать, и каждый
раз в ней обязательно найдешь что-то новое
и важное, которое раньше не смог заметить.
Поэтому она вечно молодая и прекрасная.