Городская и деревенская. Городская и деревенская (сельская) ласточка. Как живут бывшие деревенские жители в городе

С представителями теории официальной народности сближались славянофилы. Они утверждали, что реформы Петра I были исторической ошибкой и что на народных идеалах лежит печать христианского восприятия мира. Отсюда их внимание к консервативным сторонам быта и их восхваление; отсюда - игнорирование произведений народного искусства, выражающих протест против существовавшего строя, и особое внимание к духовным стихам, христианским легендам, обрядовой поэзии и обрядам. В произведениях с печатью христианства, по утверждению славянофилов, выражалась истина души народной. По представлениям славянофилов, русский народ был носителем христианских идей смирения и покорности; славянофилы смотрели на него, как на «божественного избранника», «аполитического по своей сущности». Славянофильство , пропагандируя эти взгляды, фактически отстаивало устои экономической системы и социального строя феодально-крепостнической России. Личные прекрасные душевные качества Киреевских и Аксаковых, а также некоторых других славянофилов не мешали им идеализировать «патриархальный быт» и крепостнические отношения.

В истории фольклористики 30-50-х годов большую роль сыграл один из наиболее видных представителей славянофильства - Петр Васильевич Киреевский (1808-1856). В 30-х и 40-х годах вместе со своим другом поэтом Н. М. Языковым он стал центром, вокруг которого сгруппировались любители фольклора, представлявшие самые различные общественные круги. Корреспондентами П. В. Киреевского были А. С. Пушкин, высоко оценивший начинание Киреевского, известный диалектолог, собиратель пословиц В. И. Даль и многие другие. Сам П. В. Киреевский записывал немного (преимущественно под Звенигородом в Московской губернии), но, возглавив собирание фольклора, сосредоточил в своих руках сделанные во всех губерниях записи эпических и лирических песен: былин, исторических песен, необрядовых и обрядовых лирических песен, духовных стихов.

П. В. Киреевский мечтал опубликовать собранные материалы, как научное, тщательно подготовленное издание. Считая, что записанные тексты дошли до его времени в испорченном виде, Киреевский стремился реконструировать первоначальный вид песни. С этой целью он брал один, лучший по его мнению, вариант и заменял в нем «испорченные» строки, слова и части текстами, взятыми из других вариантов. Этот метод «реконструкции», хотя и исключал личные привнесения, был крайне произволен и приводил в ряде случаев к искажению народных произведений.

Так как П. В. Киреевский считал наиболее ценными из собранного материала духовные стихи, он и начал «реконструкцию» текста с них. В 1848 г. П. В. Киреевский издал обработанные им духовные стихи в количестве пятидесяти пяти номеров под названием «Русские народные песни». Остальной материал из собрания П. В. Киреевского при его жизни не был издан. П. В. Киреевский предполагал опубликовать песни в 4-х томах еще в начале 30-х годов; но, отказавшись от этого плана, он подобрал восемьсот свадебных песен в одном томе. Цензура дала разрешение на издание этого тома, но сборник так и не вышел в свет. Собрание П. В. Киреевского было напечатано уже после смерти собирателя. В 1860-1874 гг. была издана так называемая «старая серия» «Песен, собранных П. В. Киреевским»; в десяти выпусках этой серии былины и исторические песни опубликованы с многословными комментариями П. А. Бессонова, загружающими издание и в большинстве случаев не имеющими научного значения. Обрядовые и необрядовые лирические песни были изданы только в XX в. («Новая серия Песен, собранных П. В. Киреевским»: вып. 1-1911 г.; вып. 2, часть 1-1918 г.; вып. 2, часть 2-1929 г.).

В те же 30-е и 40-е годы народное творчество привлекает внимание западников. Некоторые представители либерального западничества высказывались по проблемам поэзии народа. В их кругах обычно утверждали, что русская народная поэзия бедна и лишена самостоятельности. Отрицание западниками оригинальности и значения народного творчества вызывало резкое осуждение революционных демократов. Особенно ясно это отношение проявилось в высказываниях Н. А. Добролюбова по поводу книги А. П. Милюкова «Очерк русской поэзии» (1847, 2-е изд. - 1857). Н. А. Добролюбов подчеркивал ложность оценки автором народных сказок как «нелепых вымыслов бушующей народной фантазии», выявлял ошибки в трактовке других жанров фольклора, считая недопустимым отрицание художественной, идейной, культурной значимости народного творчества. В истории фольклористики эти взгляды либеральных западников на народную поэзию существенной роли не сыграли.

К 40-м годам XIX в. появились новые обширные сборники, содержащие разнообразный материал. Сама жизнь, выдвигаемая ею проблема прав народа и его бесправия при крепостном строе, заставляла обращаться к творчеству народных масс. Вопросы творчества народа решались по-разному и с разных позиций в зависимости от политических убеждений и общественных взглядов собирателей и исследователей фольклора. В работу по собиранию его включались все более широкие круги собирателей.

Естественным выражением этого процесса и явилась организация в 1848 г. Русского географического общества, создавшего большую сеть корреспондентов во всех губерниях России и сделавшего собирание фольклора в полном смысле слова массовым Ч

Киреевский Иван Васильевич

(22.03.1806 - 11.06.1856) - один из основателей славянофильства, род. в Москве 22 марта 1806 г. Происходил из семьи столбовых дворян Белевского уезда , где находилось и родовое имение Киреевских, с. Долбино. На шестом году К. лишился отца, умершего от тифозной горячки во время ухода за ранеными русскими и французскими. К. остался на попечении матери, Авдотьи Петровны. Через несколько месяцев по смерти отца К., в Долбино приехал близий родственник матери К., поэт Жуковский, и прожил здесь почти два года, до конца 1815 года; воспитание своих внуков-племянников Жуковский хотел сделать "одним из главных дел своей жизни". Хотя это намерение ему и не удалось осуществить, тем не менее между ним и племянниками установилась на всю жизнь прочная привязанность. Настроение Жуковского должно было повлиять на К. в том же патриотическом духе, как и впечатления 12-го года; вкус к литературным занятиям был также развит в К. Жуковским, советовавшим матери пустить всех детей по писательской дороге. Десяти лет К. прочитал уже лучшие произведения русской и французской литературы, двенадцати лет - хорошо знал по-немецки. Последним влиянием, испытанным в детстве, было для К. влияние отчима, Алексея Андреевича Елагина, за которого его мать вышла в 1817 г. В библиотеке отца К. нашел философские произведения Локка и Гельвеция; но отчим направил его от английского эмпиризма и французского сенсуализма к немецкой метафизике. Вместо прежних литературных бесед, деревенские вечера в Долбине стали наполняться философскими спорами и рассуждениями. В 1822 г. Елагины переехали в Москву для дальнейшего воспитания К. Здесь братья К. брали домашние уроки у лучших проф. университета - Снегирева, Мерзлякова, Цветаева; слушали публичные лекции шеллингиста , учились по английски. В 1824 г. К. поступил на службу в московский архив иностр. коллегии, где собрался в это время целый кружок талантливой молодежи. Влияние новых учителей и товарищей не изменило направления К., но придало этому направлению больше сознательности. Уже в 1827 г. К. очень определенно ставит свои жизненные цели. "Мы возвратим" - пишет он - "права истинной религии, изящное согласим с нравственностью, возбудим любовь к правде, глупый либерализм заменим уважением законов и чистоту жизни возвысим над чистотою слога". И средство для этой моралистической пропаганды было уже выбрано К. "мне кажется, что вне службы я могу быть полезнее отечеству, нежели употребляя все время на службу. Я могу быть литератором... На этом поприще мои действия не будут безполезны: я могу сказать это без самонадеянности... Целую жизнь имея главною целью образовываться, могу ли я не иметь веса в литературе? Я буду иметь его и дам литературе свое направление". Влюбившись в свою троюродную сестру, Н. П. Арбеневу, К. просил ее руки и получил отказ. Отказ этот так потряс его нравственно и физически, что врачи признали для него необходимым путешествия. В январе 1830 г. К. выехал за границу, не для того, чтобы учиться, как он прежде мечтал, а для того, чтобы рассеяться. "Ни одного впечатления, в течение первого месяца, я не принял свежим сердцем, и каждый порыв внимания стоил мне усилия". Через четыре месяца острота чувства прошла, но тяжелый осадок остался чуть ли не навсегда в душе Киреевского. "Для меня молодость уже качество чужое и завидное", пишет 24-х летний К.; "на всякое кипенье восторга я смотрю с таким же чувством, с каким безногий инвалид глядит на удалые движения своих товарищей". После восьмимесячного пребывания за границей, где К. встретил своего раньше уехавшего в Германию брата Петра, он поспешил вернуться в Россию, испуганный слухами о холере. Заграничное путешествие не расширило кругозора К. Подобно своему брату, он слушал профессорские лекции в Берлине и Мюнхене, знакомился с профессорами; за пределы университетской жизни его интересы не выходили, а в этих пределах его интересовали по преимуществу философия, богословие, отчасти история. Он познакомился лично с Гегелем и Шеллингом, но учения их или были для него не новы, или не произвели сильного впечатления; самые сильные впечатления заграничной жизни были у обоих братьев чисто отрицательные. Еще из Германии К. писал: "нет на всем земном шаре народа плоше, бездушнее, тупее и досаднее немцев! Булгарин перед ними гений!" Через год, по возвращении, Киреевский получил разрешение издавать журнал "Европеец". Пушкин приветствовал новое издание; в журнале приняли участие "все аристократы", по выражению . Сам редактор выступил с давно задуманной статьей: "XIX век". Часто видят в этой статье выражение западнических мнений, которых будто бы держался К. в начале 1830-х гг. Действительно, К. доказывает в ней необходимость заимствовать просвещение с Запада - но только для того, чтобы Poccия могла стать во главе человечества и приобрести вceмирно-историческую роль. Просвещение К., несомненно, уже понимал в это время как усвоение внешних знаний и техники; он уже собирался из русского народного характера вывести особенности русской "философии" или "любомудрия", как он потом выражался; он уже строил свое понимание русского характера и русской философии на христианском начале в его восточной форме. Ему недоставало только берлинских лекций Шеллинга, чтобы дать своим взглядам окончательную формулировку. "Европеец" запрещен был на втором номере, по подозрению, что К., под предлогом литературной критики, хочет вести политическую пропаганду. Только энергическое заступничество Жуковского предупредило высылку Киреевского из Москвы. С этих пор наступает двенадцатилетний период бездействия, объясняющийся как тем сильным впечатлением, которое произвело на К. запрещение "Европейца", так и привычкой к праздному препровождению времени "на диване, с трубкой и с кофе", о которой не раз упоминают приятели К. и он сам уже с 20-х годов. Вероятно, тут играла роль и женитьба К. на давно любимой девушке (1834). "Жаль", писал про братьев К. Грановский, "что богатые дары природы и сведения, редкие не только в России, но и везде, гибнут в них без всякой пользы для общества. Они бегут от всякой деятельности". высказывал то же со своей обычной бесцеремонностью: "К. обабился и изленился". Общественное оживление 40-х годов подняло, однако, и настроение К. С возвращением в Москву салонные споры приняли более острый характер, перешли в литературу, вызвали более резкую и точную формулировку взглядов и привели, наконец, к открытому разрыву. К. опровергал Гегеля Шеллингом и, в духе последнего, противопоставил философии мысли и логики - философию чувства и веры. Первая для него исчерпывала смысл европейской жизни, вторая должна была сделаться специальным достоянием русских. Вероятно, это возобновление интереса к философии и желание разработать свою давнишнюю идею в более точной форме побудило К. искать кафедры философии в московском унив. Опальный издатель "Европейца" получил, однако, отказ. Немногим удачнее была и попытка вернуться к литературной деятельности, которой К. жаждал тогда "как рыба еще не зажаренная жаждет воды". В 1845 г. передал К. редактирование "Москвитянина": Петр К. и многие сотрудники "Европейца" стали принимать участие в журнале. Но с трудно было вести дело; притом цензурные затруднения и болезнь отбили у К. охоту вести "Москвитянин"; выпустив три книжки, он бросил работу и опять на семь лет замолчал. Свои религиозно-философские идеи ему удалось высказать только в 1852 году, в изданном славянофильским кружком "Московском Сборнике". Но и эта попытка повременного издания встретила затруднения со стороны цензуры. Статья К. была отмечена как особенно вредная, и 2-й том "Моск. Сборника" не был выпущен в свет, "не столько за то, что в нем было сказано, сколько за то, что умолчано". После запрещения "Сборника" К. опять уехал в деревню. "Не теряю намерения" - пишет он из деревни - "написать, когда можно будет писать, курс философии. Теперь, кажется, настоящая пора для России сказать свое слово о философии, показать им, еретикам, что истина науки только в истине православия. Впрочем, и то правда, что эти заботы о судьбе человеческого разума можно предоставить хозяину, который знает, когда и кого послать на свое дело". Эти строки хорошо выражают настроение последних годов К. "Существеннее всяких книг и всякого мышления" - писал он тому же - "найти святого православного старца, который бы мог быть твоим руководителем, которому ты бы мог сообщать каждую мысль свою и услышать о ней не его мнение, более или менее умное, но суждение святых отцов".Уже вскоре после свадьбы К. познакомился со схимником Новоспасского м-ря о. Филаретом. Из Долбина он часто ездил в соседнюю Оптину пустынь, помогал обители в издании св. отцов и очень сблизился со своим духовником, о. Макарием. С таким настроением К. встретил первые годы царствования Александра II. Славянофильский кружок задумал издавать журнал "Русскую Беседу", и К. послал в "Беседу" статью "О необходимости и возможности новых начал для философии". Это было вступление изложению собственной системы К.; но продолжение осталось ненаписанным, так как 11 Июня 1856 г. К. умер в Петербурге, куда приехал для свидания с сыном. Вместе со статьей в "Моск. Сборнике", эта статья "Рус. Беседы" осталась главным памятником религиозно-философского мировоззрения К. .Сравнительно с обширными планами юных годов, такой результат был очень скромен. Помимо неблагоприятных условий литературной деятельности, это отсутствие литературной экспансивности нельзя не поставить в связь с тем малым сочувствием, которое вызывали мнения К. за пределами его ближайшего дружеского кружка. "Оба брата К.", пишет , "стоят печальными тенями... Непризнанные живыми, не делившие их интересов, они не скидывали савана. Преждевременно состарившееся лицо Ивана К. носило резкие следы страданий и борьбы... Жизнь его не удалась... Положение его в Москве было тяжелое. Совершенной близости, сочувствия у него не было ни с его друзьями, ни с нами... Возле него стоял его брат и друг Петр. Грустно, как будто слеза еще не обсохла, будто вчера посетило несчастие, появлялись оба брата на беседы и сходки. Я смотрел на К. как на вдову или мать, лишившуюся сына. Жизнь обманула его; впереди все было пусто - и одно утешение: погоди немного, отдохнешь и ты". К "Полному собранию сочинений" К., изданному в 1861 г., приложены и материалы для биографии К. Ценные сведения о К. разбросаны в соч. Барсукова: "Жизнь и труды Погодина" и в биографии , составленной Н. П. Колюпановым. Биография К. в (1894, ј 7) имеет компилятивный характер. Письма И. и П. К. из-за границы начали печататься в 1894 г. ј 10. О взглядах П. В. К. см. , "Характеристики литературн. мнений"; К. Н. Бестужев-Рюмин, в "Отеч. Зап. " (1862, . јј 1- 3); , "Русский Дон Кихот" ("Сочинения", СПб., 1894, т. II); Ф. Терновский, "Два пути духовного развития, в "Трудах Киев. Дух. Акад. " (1864, 4); Т. G. Masaryk, "Slovenske studie. L Slavjanofilstvi lvana Vasiljevice Kirejevskeho" (Прага, 1889); П. Г. Виноградов, "И. В. К. и начало моск. славянофильства" (в , 1891). Другия статьи см. у , "Материалы для истории философии в Poccии" (VI); И. В. Киреевский, в "Приложениях к Boпросам философии и психологии" (кн. 6).

Киреевский Иван Васильевич

Русский философ-идеалист, литературный критик и публицист; наряду с основоположник славянофильства. Происходил из старинного дворянского рода; брат П. В. Киреевского. С 1822 слушал лекции в Московском университете. Входил в кружок "любомудров", испытал влияние немецкой идеалистической философии. В литературе обратил на себя внимание статьей "Нечто о характере поэзии Пушкина" (1828). В "Обозрении русской словесности за 1829 год" охарактеризовал этапы развития русской литературы начала 19 в. и выделил реалистические тенденции последнего, "пушкинского" периода. В 1830 К. был в Германии, слушал лекции философов Ф. Шлейермахера, Г. Гегеля, Ф. В. Шеллинга, К. Риттера. В 1832 К. предпринял издание журнала "Европеец", привлек к нему лучшие литературные силы (в т. ч. А. С. Пушкина). Журнал был запрещен на втором номере, в частности за статью К. "Девятнадцатый век", в которой Николай I усмотрел пропаганду конституции. В дальнейшем К. посвятил себя почти исключительно теоретическим занятиям; участвовал с начала 1840-х гг. в разработке учения славянофилов. В 1845 некоторое время редактировал журнал "Москвитянин" (№ 1-3). Основные опубликованные сочинения - "О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению в России" (1852), "О необходимости и возможности новых начал для философии" (1856). Рассматривая философию Гегеля как завершение западноевропейского рационализма, восходящего к католической схоластике и Аристотелю, К. противопоставляет ей традиции Платона и восточно-христианские "умозрения" (восточные патристики), из которых, по К., и должна исходить самобытная русская философия. Предпосылка её - духовно-нравственная цельность личности, находящая своё выражение в религиозной вере, а основная задача - "мысленное развитие"... "отношения веры к современной образованности" (см. Полн. собр. соч., т. 1, М., 1911, с. 271, 253). В отходе от религиозных начал, утрате духовной цельности и, в частности, разъединении познавательных и моральных сил К. видит источник кризиса "европейского просвещения" и господства отвлеченного мышления в идеалистической философии. Усвоение Россией достижений "европейской образованности", этого "зрелого плода всечеловеческого развития", должно сопровождаться по К., переосмыслением их на основе православного учения, сохранившего в чистоте изначальную истину христианства. В этом, утверждает К., и состоит то "новое начало", которое Россия призвана внести во всемирную историю; источники его он пытается усмотреть в характере древнерусской общественной жизни и быта. Консервативно-утопический идеал универсальной православно-христианской культуры, овладевающей "…всем умственным развитием современного мира..." (там же, с. 271), выдвигался К. без учёта конкретных общественно-политических условий России середины 19 в. К. оказал влияние на развитие русской идеалистической философии конца 19-начала 20 вв.

Соч.: Полн. собр. соч., т. 1-2, М., 1911.

Лит.: Лясковский В., Братья Киреевские, СПБ, 1899; Душников А. Г., И. В. Киреевский, Казань, 1918; Манн Ю., Путь Ивана Киреевского, в его кн.: Русская философская эстетика, М., 1969; , Русская философия 11-19 веков, Л., 1970 с. 237-43; MüIler E., Russischer Intellekt in europäischer Krise. Ivan V. Kireevsky (1806-1856), Köln - Graz, 1966 (библ.); Goerdt W., Vergöttlichung und Gesellschaft. Studien zur Philosophic von I. V. Kireevskij, Wiesbaden, 1968; Gleason A., European and Muscovite. Ivan Kireevsky and the origins of Slavophilism, Camb. (Mass) 1972.

11.06.1856 (24.06). – Умер Иван Васильевич Киреевский, один из виднейших представителей славянофильства

Иван Киреевский: от романтизма к Православию
К познанию России от обратного – 9

Иван Васильевич Киреевский (22.03.1806–11.06.1856), один из виднейших представителей славянофильства. Родился в дворянской семье. Отец Киреевского был близок к масонским кругам XVIII в., рано умер. Мать, религиозная женщина, под влиянием своего родственника, поэта , была горячей поклонницей немецкого романтизма. В 1817 г. вышла повторно замуж за А.А. Елагина. Отчим Ивана был почитателем Канта и Шеллинга. В таком окружении воспитание мальчика и его брата, будущего известного фольклориста , шло в "прогрессивно-европейском" русле. К двенадцати годам Киреевский знал в совершенстве немецкий язык, изучал древние языки. С 1822 г. слушал лекции в , в частности, по философии Шеллинга.

Как известно, варварское и вместе с ним всей Европы на Россию нанесло серьезный удар по русскому масонству и западничеству, отрезвило русскую общественно-политическую и философскую мысль, сделало ее более национальной – особенно в эпоху Государя . Именно в его царствование, в виде реакции на работы , наиболее яркого выразителя западнического отношения к России, – но не как этнического понятия, а как православного осмысления места России в истории. (И.В. Киреевский позже в одном из писем отмечал, что правильнее было бы назвать это направление "православно-русским".)

С 1824 г. Киреевский служил в архиве Министерства иностранных дел, где встретил ряд талантливых молодых людей (особая дружба связывала его с А.Н. Кошелевым), вместе с которыми основал философский кружок – "Общество любомудров", которое занималось изучением немецкой философии – она ведь слыла тогда вершиной познания. Однако идеал "любомудры" искали в некоем синтезе Запада и Востока. И уже тогда Киреевский, хотя и видел в западноевропейском міре нашего христианского собрата, чувствовал его ущербность: «Мы возвратим права истинной религии, изящное согласим с нравственностью, глупый либерализм заменим уважением законов и чистоту жизни возвысим над чистотой слога» (письмо Кошелеву, 1827).

В 1830 г. Киреевский вместе с братом Петром предпринимает поездку в Германию, слушает лекции Гегеля (с которым знакомится лично), Шлейермахера в Берлине, потом едет к Шеллингу в Мюнхен, перед которым преклоняется. По возвращении в Россию основал журнал "Европеец" (1832) с целью сближения западной и русской культуры, запрещенный на втором номере за статью Киреевского "ХIХ век". Жуковский, бывший в то время воспитателем Наследника (), предотвратил более суровое наказание. В течение следующих 12 лет Киреевский ничего не публиковал... И это было его счастье, чтобы не приходилось потом стыдиться за написанное.

В 1834 г. Киреевский женился на замечательной женщине – Наталии Петровне Арбениной – духовной дочери , который однажды исцелил ее от серьезной болезни. А она исцелила своего супруга от нецерковности. Под влиянием жены и ее круга общения у Киреевского развивается тяга к святоотеческим трудам, которые, оказывается, задолго до немецкой философии дали ответ на все существенные вопросы бытия. И ответ гораздо более убедительный даже на философском уровне. (Об этом воцерковлении говорится в записке "История обращения И.В. Киреевского", найденной в его бумагах.) Киреевский разочаровывается в рационализме западной философии, который привел западное христианское общество к секуляризации, и обращается к славянофильству. В 1852 г. Киреевский публикует статью "О характере европейского просвещения в его отношении к просвещению России".

Особое значение имела близость (семь верст) имения Киреевского к и влияние старца Филарета, подарившего Киреевскому свой нательный крестик – и это оказало огромное влияние на Ивана, загадавшего именно такое желание: старец прочел его мысли. Иван Васильевич (совместно с , Шевыревым, Погодиным) принимает деятельное участие, в том числе финансовое, в издании переводов и др. святоотеческой литературы (всего 16 книг) в духовном сотрудничестве с иеромонахом Макарием (Ивановым), позже причисленным к лику святых. Знание греческого языка помогает ему в точной сверке с подлинниками и это благотворно воздействует на духовное созревание самого Ивана Васильевича.

При этом чувственный романтизм его преобразился в глубокое религиозное чувство. «Киреевский в каком-то смысле ближе к Церкви, чем , – он находился в постоянном общении с церковными людьми, особенно со старцами Оптиной пустыни. И если у Хомякова центральным понятием (не только в богословии, но и философии) является понятие Церкви, то для мысли Киреевского таким центральным понятием является понятие духовной жизни. Отсюда исходил Киреевский в своих философских размышлениях; в известном смысле, его главные построения базировались именно на понятии «духовного опыта» ( . "История русской философии").

В то же время его противопоставление Православия западному христианству исходило на основе углубленного философского изучения в молодости: «Киреевский не с чужих слов, не извне, а изнутри, знал "искажающие влияния" Запада» (прот. Зеньковский). Киреевский считал, что гибель западной цивилизации, пораженной язвой рационализма, неизбежна; ее может спасти только восприятие православно-славянской цивилизации, наиболее полно раскрывающейся в духе русского народа.

Согласно Киреевскому, существуют две формы познания - отвлеченно-рациональная (свойственная западноевропейскому міру) и полная, «живая», включающая в себя, кроме рационального, также этический, эстетический, интуитивный и др. моменты. Совокупность моментов этого «живого знания» подчинена высшему познавательному акту - религиозной вере. «Не в том дело, чтобы подчинить разум вере и стеснить его, а в том, чтобы изнутри поднять мышление до высшей его формы, где вера и разум не противостоят одна другому».

«Познание реальности есть функция Богопознания, – и разрыв с реальностью начинается в области веры, означает ее заболевание... Таким образом, поврежденность нашего ума, в силу отхода от "первоестественной цельности", восполняется тем, что вноссит в наш дух вера. Вот почему, "находясь на высшей степени мышления, православный верующий легко и безвредно может понять все системы мышления, исходящие из низших степеней разума, и видеть их ограниченность и, вместе с тем, их относительную истинность. Но для мышления, находящегося на низшей степени, высшая непонятна и представляется неразумием" ...» (Зеньковский).

Вот почему, в частности, даже христиане Запада часто не любят Россию. Хотя никак нельзя сказать, что Киреевский "не любил" Запад – он стремился выявить и спасти его общий с нами древнехристианский фундамент. Именно потому его вклад в так называемое "славянофильство" столь благороден, глубок и поучителен для всех европейских христиан.