Как-то смотрел я симпатичный водевильчик с фрагментами сюжета из знаменитой когда-то мелодрамы "Москва слезам не верит"- назывался,
кажется, "Между нами, девочками" - и один из третьестепенных
персонажей, пытаясь произвести впечатление на даму, принялся читать ей стихи.
Вот они:
Ах!
Как из солнца половицы,
Ажурных окон вереницы,
Под каждым – милое корытце
Для слезно - плачущей зимы.
Ах! Эти тканые дорожки,
Улыбка клавишей гармошки,
И на столе, как мед, морошка,
А рядом самовар и мы.
Ах! Эти сдержанные речи
По вечерам у русской печи,
Как ритуал во время встречи
Молочных северных ночей.
Ах! За окном цветет зарница,
Кругом – глаза речной водицы,
И вновь заезжий гость дивится
Портрету родины моей.
- Не Блока, не Есенина читаете - намекая
на тривиально-рутинный характер обращения к творчеству упомянутых, а также
подчёркивая неординарость культурных запросов своего спутника, отреагировала
дама - а саму Цветаеву - и поощряюще на него взглянула.
Здесь я оставляю героев водевиля и речь
буду вести о том, что мне интересно.
Сомнения в авторстве Цветаевой возникли сразу
- не тот звук. Когда слушаешь чтение цветаевских стихов, кажется, что слышишь не голос, а его эхо. А здесь не то что эхо, даже отголосков не наблюдается. Но стишок понравился жемчужной
россыпью слов, и поскольку под рукой такой безграничный источник информации,
как интернет, тут же нагуглил первую строчку.
Ну так вот, имя автора - Ирина Стецив.
Решил поискать её на стихире. И что вы думаете? Нэма! Тогда, может, в избе? С тем же результатом.
Столько хлама, а хорошего автора нет...
В погоне за красивым словом стихи ямальской поэтессы приписали... Цветаевой.
По случаю вспомнилось, как в одной эстрадной юмористической репризе герой вопрошал публику: «Есть ли жизнь за МКАДом?». Его забавные рассуждения сводились к тому, что это весьма сомнительно…
Шутки шутками, а в жизни подобные персонажи провоцируют ситуации совсем не смешные. Случай же приключился такой. На днях в редакцию «КС» обратилась надымчанка Ирина Стецив, известный автор нескольких стихотворных и прозаических книг, член Союза писателей России:
– Недавно по одному из федеральных каналов начали показывать новый сериал «Между нами, девочками», – рассказала она, – легкий, непринужденный, как раз, чтобы посмотреть вечером после работы, и я им заинтересовалась.
И вот, просматривая очередную серию, Ирина с удивлением услышала, как один из героев ленты цитирует ее стихи, а героиня, поощряя его начитанность, говорит, что они принадлежат… перу Цветаевой.
– «КС» не раз рассказывал о моем творчестве, – вспоминает Ирина Юрьевна, – пожалуйста, помогите сохранить мое доброе имя, ведь не все люди знают досконально творчество Цветаевой, и теперь, «благодаря» авторам сериала, они могут заподозрить меня в плагиате!
ГОСПОДА МОСКВИЧИ, ТАЛАНТЛИВА НЕ ТОЛЬКО ЦВЕТАЕВА!
Мы когда-то рассказывали нашим читателям, что Ирина Стецив родом из Архангельской области. В основу написанного ею «Портрета Родины» (того самого, прозвучавшего в сериале) легли дорогие ее сердцу детские воспоминания:
– Моя голубоглазая родня, широкие деревянные половицы, выкрашенные желтой краской и оттого действительно казавшиеся солнечными, а еще – большой ведерный самовар, у которого так любила собираться вечерами вся наша семья, – вспоминает автор строк.
Так и родилось это стихотворение – образное, лиричное, написанное с теплой любовью к Родине и без малейшего намека на патриотическую штамповку:
Ах! Как из солнца половицы,
Ажурных окон вереницы,
Под каждым – милое корытце
Для слезно плачущей зимы.
Ах! Эти тканые дорожки,
Улыбка клавишей гармошки,
И на столе, как мед, морошка,
А рядом самовар и мы.
Ах! Эти сдержанные речи
По вечерам у русской печки,
Как ритуал во время встречи
Молочных северных ночей.
Ах! За окном цветет зарница,
Вокруг глаза речной водицы.
И вновь заезжий гость дивится
Портрету Родины моей.
Согласитесь, неудивительно, что именно оно приглянулось автору сценария или авторам диалогов. Приглянулось настолько, что его захотелось использовать в канве фильма. Вот только авторство, с их точки зрения, видимо, подкачало. Ведь герой сериала должен был блистать знанием творчества классика, а не современного сибирского поэта…
ПОКА НАМ НИКТО НЕ ОТВЕТИЛ
Автором сценария к сериалу «Между нами, девочками» выступил Алексей Кирющенко. Он знаком огромному количеству россиян как режиссер, создавший известные и любимые многими ленты: «Сваты», «Приключения солдата Ивана Чонкина», «Байки Митяя» и еще более десятка других многосерийных фильмов.
Корреспондент «КС» нашел аккаунт Алексея Адольфовича в одной из социальных сетей и попробовал связаться с ним, чтобы получить разъяснение по использованию стихотворения Ирины Стецив под чужим именем. Однако на высланное письмо никакого ответа пока не поступило.
Также не было никакой реакции и на аналогичное письмо, направленное в адрес кинокомпании «Look film», под эгидой которой снимался сериал «Между нами, девочками». Хотелось бы надеяться, что это объясняется занятостью, невозможностью регулярно просматривать почту и вовремя отвечать на письма, а не презрительным отношением ко всему и всем, что находится за пределами МКАД.
«КС» решил далее не ждать ответных писем, тем более что их может и не последовать. А вот за честное имя нашей талантливой землячки мы готовы поручиться. Хотя и она не собирается бездействовать. Ирина Стецив намерена найти адвокатов, которые специализируются на авторском праве, и в ближайшее время защитить свое честное имя уже в суде. Ее также поддержали коллеги по литобъединению и готовят совместное письмо в российскую «Литературную газету».
Реплика по поводу
Ошибка сериальщиков не осталась незамеченной и в творческих кругах блогосферы. Ищущему истину удалось добраться до нее без труда.
Оскар Амчиславский, поэт:
– Смотрел я симпатичный водевильчик (…) назывался, кажется, «Между нами, девочками» – и один из третьестепенных персонажей, пытаясь произвести впечатление на даму, принялся читать ей стихи.
– Не Блока, не Есенина читаете, – намекая на тривиально-рутинный характер обращения к творчеству упомянутых, а также подчеркивая неординарность культурных запросов своего спутника, отреагировала дама, – а саму Цветаеву, – и поощряюще на него взглянула.
Здесь я оставляю героев водевиля и речь буду вести о том, что мне интересно.
Сомнения в авторстве Цветаевой возникли сразу – не тот звук. Но стишок понравился жемчужной россыпью слов. И поскольку под рукой такой безграничный источник информации, как Интернет, то тут же нагуглил первую строчку. Ну, так вот, имя автора – Ирина Стецив.
Мнение
ТАЛАНТЛИВЫЕ ПОЭТЫ ЕСТЬ И В ГЛУБИНКЕ!
Людмила Ефремова , член Союза писателей России, руководитель надымского литературного объединения:
– Со случаями подобного «заимствования» наши авторы уже не раз сталкивались. У кого-то плагиаторы брали понравившуюся прозу, у кого-то – стихотворения, даже рисунки у наших художников умудрялись копировать и ставить под ними свои подписи.
Были случаи, когда эти работы даже выставлялись на литературные конкурсы, и в итоге организаторы передавали их нам, как экспертам, для оценки. Иногда «подмену» автора замечали наши читатели и сообщали в литобъединение. Но с использованием строк под чужим именем в фильме на федеральном канале мы сталкиваемся впервые!
Кто-то из плагиаторов, видимо, считает, что нынешний читатель – совершенно безграмотен и не может отличить классика от современного писателя.
Но это, конечно, не так! Среди наших современников – масса хорошо образованных людей. И создатели подобных фильмов, безответственно относясь к написанию сценариев, заведомо роняют свой авторитет в глазах аудитории.
Обидно и за авторов, которые живут и пишут за пределами столиц, в маленьких российских городках, поселках и деревнях. Талантливых и трудолюбивых писателей, оригинальных, ярких, имеющих образное, не зашлакованное сознание, в сегодняшней России десятки, если не сотни.
Хотелось бы надеяться, что создатели сериала «Между нами, девочками» просто ошиблись. В этом случае рекомендую им простую практику – проверять и перепроверять материал, на который они ссылаются или опираются при написании текстов. Это поможет избежать досадных ошибок и сохранит их авторитет.
Елена Пекка
Рассерженная почитательница нашей поэтессы (ч. СП России) Ирины Стецив позвонила ей домой и с упрёком выдала: «Ах, Ирина Юрьевна, как вы меня разочаровали! Я всем хвалилась книжкой с вашим автографом, а вы, оказывается, не гнушаетесь подкормиться стихами классиков! Посмотрите 8-ю серию по «России 1» «Между нами, девочками», где играют прославленные актёры, и пусть вам будет стыдно!..»
Выйдя из ступора, Ирина позвонила мне. Потом мы вместе в мутной паутине интернета выловили нужную серию и внимательно уставились в монитор. Один из персонажей приглашает даму в ресторан и, демонстрируя свою начитанность, цитирует ей стихотворение нашей Ирины:
...Ах! Эти сдержанные речи
По вечерам у русской печи,
Как ритуал во время встречи
Молочных северных ночей.
Ах! За окном цветёт зарница,
Кругом - глаза речной водицы,
И вновь заезжий гость дивится
Портрету родины моей!
На что не менее образованная впечатлённая героиня восклицает: «…Не Блока, не Есенина читаете, а саму Цветаеву…»
«Дожили…» – выдохнули мы.
На ближайшем заседании литературного объединения обсудили столь «знаменательное» событие в жизни провинциальных литераторов. Наталья Массальская развеселилась: «Подумаешь, радоваться надо…» – и выдала экспромт:
«Во все века Он проЦветает,
И услужить всегда вам рад.
И ты, Ирина, не святая,
Коль «вдохновила» Плагиат!»
Потом мы припомнили с десяток случаев, когда здесь, на краю земли, в ЯНАО, наши скромные труды заимствовали поэты из соседнего округа ХМАО. Причём воровство обнаруживалось в дарёных фолиантах под супер-пупер обложками, изданных на средства богатых спонсоров нефтегазовой отрасли. Помнится, на страницах альманаха «Обская радуга» я разродилась статьёй «Чужой «души прекрасные порывы» покоя не дают…».
Однако мало что изменилось с тех пор. Зачастую полуграмотный интернет, увы, для многих стал единственно достоверным источником.
Заглянул на огонёк наш известный ямальский историк Вадим Гриценко и, услышав новость, подлил масла в огонь. Оказывается, его труды в большом почёте не только в России и далеко за её пределами, но и у собратьев по перу. Так, с регулярной периодичностью использует материалы В. Гриценко тюменский историк Александр Петрушин. В его статье «Рыбный фронт Тобольского Севера» приведены якобы письменные воспоминания бывшего спецпереселенца и организатора ловли рыбы Николая Дмитриевича Могоряну. А между тем Н.Д. Могоряну как в давно прошедшие, дееспособные годы, а тем более на девятом десятке лет ничего не писал. Он по просьбе своей дочери Валентины изложил историю Вадиму Гриценко при их встрече в надымской квартире. Отредактировав устный рассказ, Вадим опубликовал его в рамках исторического очерка «Трагедия на мысе Яптик». Очерк был напечатан в периодических изданиях, а потом вошёл в двухтомник В. Гриценко «История Ямальского Севера в очерках и документах» (Омск, 2004).
Историк А. Петрушин сдул это у В. Гриценко, не посчитав нужным упомянуть того, у кого сдул. А чуть позже тобольский историк Надежда Загороднюк, прочитав сюжет уже у А. Петрушина, в своей статье «Сибирское Заполярье в годы войны» (на примере Тазовского района Тюменской области) чистосердечно на последнего и сослалась…
В интернете можно найти и другие следы заимствований А. Петрушина у В. Гриценко. Например, в издании «Тюменская область сегодня» от 29.07.2014 г.
«В общем, – констатировал Вадим, – как всегда, «настоящие историки» предпочитают читать друг друга. А беседы с очевидцами – стезя малоуважаемых краеведов».
– Людмила! Ты представляешь, – раздражённо прокричал он в трубку, – смотрю «Вести» по России 1, где как бы поздравляют с 85-летием известного историка, академика РАН Андрея Николаевича Сахарова. Так вот, сначала его назвали Андреем Ивановичем, а потом «явили» фото Андрея Дмитриевича Сахарова!!!
Я успокоила друга:
– Вадим! Но ведь имя и фамилию озвучили верно?!
Мы оба рассмеялись.
Да-а, между нами, девочками, говоря, Москва слезам не верит...
Людмила ЕФРЕМОВА, председатель Ямальского отделения СП России, руководитель литературного объединения «Надым», г. Надым
Вот, например, с Либрусека - как Вам? -
Леонид Губанов
Несколько стихотворений
Сиреневый кафтан моих обид... Мой финиш сломан, мой пароль убит. И сам я на себя немного лгу, скрипач, транжир у поседевших губ.
Но буду я у родины в гостях до гробовой, как говорится, крышки, и самые любимые простят мой псевдоним, который стоит вышки.
Я женщину любимую любил, но ничего и небосвод не понял, и сердца заколдованный рубин последнюю мою молитву отнял.
Гори, костер, гори, моя звезда. И пусть, как падший ангел, я расстрелян, Но будут юность в МВД листать, когда стихи любовницы разделят.
А мне не страшно, мне совсем светло, земного шара полюбил я шутки... В гробу увижу красное стекло и голубую подпись незабудки!
ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ПОЛЕЖАЕВА
Погибну ли юнцом и фатом на фанты? Юсуповым кольцом на Гришкины следы? Не верю ни жене, ни мачехе, ни другу В чахоточной стране, где казни пахнут югом. Где были номера, и Англии, и ангела, тень моего пера, что грабила и лапала. Сходились на погост, и в день рожденья сыщика мы поднимали тост за лучшего могильщика. И шебуршала знать, когда нас запрещали в такие годы брать. Мороз по завещанью, стеклянная пора, где глух топор и сторож, где в белый лоб дыра, где двух дорог не стоишь. Где вам жандармы шлют гнилой позор допросов. Где всем поэтам шьют дела косым откосом. Где узнают карниз по луже с кровью медленной полуслепых кулис... Там скрылся всадник медный. Где девки, купола, где чокнутое облако... Россия, как спала? С утра, наверно, робко вам?! И щами не щемит во рту народовольца, и брежжит динамит, и револьвер готовится. Горбатая Москва Россия зубы скалит. Копеечной свечой чадят ее секреты. Печоркин горячо напишет с того света. Ворую чью-то грусть, встречаю чью-то лесть. Белеющая Русь, я твой порожний рейс! Толпа, толпа, толпа, среди бровей поройся. Не дура та губа на бронзовом морозе! О, если б был пароль для тех ночей начальных, то тот пароль - мозоль. Храни меня, отчаянный! Как снятие с креста, судьба моя печальная, Храни меня, звезда, счастливая, случайная!
Жизнь - это наслаждение погоста, грубый дом дыма, где ласточка поседевшей головою бьется в преисподней твоего мундира.
Жизнь - это потный лоб Микеланджело. Жизнь -- это перевод с немецкого. Сколько хрусталя серебряные глаза нажили? Сколько пощечин накопили щечки прелестные?
Я буду стреляться вторым за наместником сего монастыря, то есть тела, когда твоя душа слезою занавесится, а руки побелеют белее мела.
Из всего прошлого века выбрали лишь меня. Из других - Разина струги, чифирь Пугачева. Небо желает дать ремня. Небо - мой тулуп, дородный, парчовый.
Раскаленный кусок золота, молодая поэтесса - тоска, Четыре мужика за ведром водки... Жизнь - это красная прорубь у виска каретою раздавленной кокотки.
Я не плачу, что наводнение в Венеции, и на венских стульях моих ушей лежит грандиозная библия моего величия и теплые карандаши. Темные карандаши всегда Богу по душе.
Богу по душе с каким-нибудь малым по голубым распятиям моих вен, где, словно Пушкин, кровь ругается матом сквозь белое мясо всех моих белых поэм!
Моя свеча, ну как тебе горится? Вязанья пса на исповедь костей. Пусть кровь покажет, где моя граница. Пусть кровь подскажет, где моя постель.
Моя свеча, ну как тебе теряется? Не слезы это - вишни карие. И я словоохотлив, как терраса, в цветные стекла жду цветные камни.
В саду прохладно, как в библиотеке. В библиотеке сладко, как в саду... И кодеин расплачется в аптеке, как Троцкий в восемнадцатом году.
Ждите палых колен, ждите копоть солдат и крамольных карет, и опять баррикад.
Ждите скорых цепей по острогам шута, ждите новых царей, словно мясо со льда,
Возвращение вспять, ждите свой аллилуй, ждите желтую знать и задумчивых пуль.
Ждите струн или стыд на подземном пиру, потому, что просты и охаять придут.
Потому, что налив в ваши глотки вина, я -- стеклянный нарыв на ливрее лгуна.
И меня не возьмет ни серебряный рубль, ни нашествие нот, ни развалины рук.
Я и сам музыкант. Ждите просто меня так, как ждет мужика лоск и ржанье коня.
Не со мною - так раб. Не с женою - так ладь. Ждите троицу баб, смех, березы лежать.
Никуда не сбежать, если губы кричат. Ты навеки свежа, как колдунья-свеча.
О, откуда мне знать чудо, чарочка рек? Если волосы взять, то светло на дворе!
НАПИСАНО В ПЕТЕРБУРГЕ
А если лошадь, то подковы, что брюзжат сырью и сиренью, что рубят тишину под корень неисправимо и серебряно.
Как будто Царское Село, как будто снег промотан мартом, еще лицо не рассвело, но пахнет музыкой и матом.
Целуюсь с проходным двором, справляю именины вора, сшибаю мысли, как ворон, у губ багрового забора.
Мой день страданьем убелен и под чужую грусть разделан. Я умилен, как Гумилев, за три минуты до расстрела.
О, как напрасно я прождал пасхальный почерк телеграммы. Мой мозг струится, как Кронштадт, а крови мало... слышишь, мама?
Откуда начинает грусть? орут стрелки с какого бока? когда вовсю пылает Русь, и Бог гостит в усадьбе Блока?
Когда с дороги перед вишнями Ушедших лет, ослепших лет совсем сгорают передвижники и есть они, как будто нет!
Не попрошайка я, не нищенка, прибитая злосчастной верой, а Петербург, в котором сыщики и под подушкой револьверы.
Мой первый выстрел не угадан, и смерть напрасно ждет свиданья. Я заколдован, я укатан санями золотой Цветаевой.
Марина! Ты меня морила, но я остался жив и цел. Ф где твой белый офицер с морошкой молодой молитвы?
Марина! Слышишь, звезды спят, и не поцеловать досадно, и марту храп до самых пят, и ты, как храм, до слез до самых.
Марина! Ты опять не роздана. Ах, у эпох. как растерях, поэзия - всегда Морозова до плахи и монастыря!
Ее преследуют собаки, ее в тюрьме гноит тоска. Гори, как протопоп Аввакум, бурли - бурлючая Москва.
А рядом, тихим звоном шаркая, как будто бы из-за кулис, снимают колокольни шапки, приветствуя социализм!
БАНДЕРОЛЬ СВЯЩЕННО ЛЮБИМОМУ
Александру Галичу
Молись, гусар, пока крылечко алое, сверкай и пой на кляче вороной, пока тебя седые девки балуют и пьяный нож обходит стороной.
Молись, гусар, отныне и присно, на табакерке сердце выводи, и пусть тебя похлопает отчизна святым прикладом по святой груди.
Молись, гусар, за бочками, бачками на веер карт намечены дуэли, да облака давно на вас начхали, пока вы там дымили и дурели.
Молись, гусар! Уже кареты поданы. Молись, гусар! Уже устали чваниться. Гарцуют кони, и на бабах проданных любовь твоя загубленная кается.
Молись гусар! Во имя прошлых девок, во имя Слова, что тобой оставлено, и может быть твое шальное тело в каких-нибудь губерниях состарится.
Молись, гусар, пока сады не поняли. Молись, гусар, пока стрельцы не лаются, ведь где-нибудь подкрасит губы молния, чтобы тебе при случае понравиться.
И только тень, и только пепел, пепел, паленый конь, и лишь грачи судачат. И только вздрогнет грязно-медный гребень... А снявши голову по волосам не плачут!
ВАЛЬС НА СОБСТВЕННЫХ КОСТЯХ
И когда голова моя ляжет, и когда моя слава закружит в знаменитые царские кражи, я займу знаменитые души.
Сигареты мои не теряй, а лови в голубые отели золотые грехи бытия и бумажные деньги метели.
Пусть забудется шрам на губе, пусть зеленые девки смеются, пусть на нашей свободной судьбе и свободные песни ведутся.
И когда черновик у воды не захочет признаньем напиться, никакие на свете сады не закажут нам свежие лица.
Я пажом опояшу печаль и в жаргоны с народом полезу, и за мною заходит свеча, и за мною шныряют повесы
В табакерке последней возьми вензель черного дыма и дамы. И краснеют князья, лишь коснись их колец, улыбавшихся даром.
Этот замок за мной недалек. Прихлебатели пики поднимут. Словно гном пробежит уголек, рассмеется усадьба под ливнем.
Не попросят глоточка беды горбуны, головастики знати, и синяк у могильной плиты афоризм тишины не захватит.
А когда голова моя ляжет, и когда моя слава закружит, лебединые мысли запляшут, лебединые руки закружат!
ПЕРИСТЫЙ ПЕРСТЕНЬ
Этой осенью голою, где хотите, в лесу ли, в подвале, разменяйте мне голову, чтобы дорого не давали.
И пробейте в спине мне, как в копилке, глухое отверстие, чтоб туда зазвенели ваши взгляды и взгляды ответственные.
За глаза покупаю книжки самые длинные. Баба будет любая, пару черных подкину ей.
За таки очень ласковое шефу с рожею каменной я с презреньем выбрасываю голубые да карие.
Ах, копилушка-спинушка, самобранная скатерть, мне с серебряной выдержкой лет пяти еще хватит.
За глаза ли зеленые бью зеленые рюмки, а на сердце влюбленные все в слезах от разлуки.
Чтоб не сдохнуть мне с голоду, еще раз повторяю, разменяйте мне голову, или зря потеряю!
МОНОЛОГ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА
И мир мной покинут, и пики козыри, и когда надо мной проституток, бродяг и уродов полки не пикнут кости
И Цветаева материлась, дура, и губной помадой шваль меня питала... Ах, какая же мура - цитаты МУРа, и моя петля на шее у гитары.
И мурашки ползут, ад чечетки... Я не барс, а барсук, очи черные.
Глубже, глаже стая лис. Шлепал галстук... Галя...Галя...Галя, брысь! Очи гаснут.
Снег на зло и на золу мыслей ваших. Что-то выпить не зовут, ****и крашеные.
Дай мне тонких сигарет, Бениславская, на тот свет, да на совет, хоть без ласки он.
Маринованной шпаной в мясе листьев принимаю ваш большой шальной выстрел.
Речей и свечей нечто... Неплохо бы помириться, О, разве нужна вечность, чтобы опохмелиться?!
Разорвали меня пополам
Проходимцы и купола, И, растраченный догола, Я уже ничего не сыграю На гитаре своей - Бордо, Где натянуты волосы Музы, И ныряют с моих бортов, Словно с башни с тяжелым грузом, Обнаженные, без порток, Мысли - светлые карапузы... Я иду поперек волны, И от груза трещит спина, Нет ни берега, ни жены, Только тень того пацана, Что нырнул с меня глубоко И не выплыл, совсем пропал... А писал стихи так легко, Словно в речке коня купал!..
Как поминали меня Я уж не помню и рад ли? Пили три ночи и дня Эти беспутные капли. Как хоронили меня Помню, что солнце - как льдинка... Осень, шуршанье кляня, Шла в не подбитых ботинках, За подбородок взяла Тихо и благословенно, Лоб мой лучом обвила
Алым, как вскрытая вена, Слезы сбежали с осин
На синяки под глазами Я никого не спросил, Ангелы все рассказали... Луч уходящего дня Скрыла морошка сырая, Как вспоминают меня Этого я не узнаю!
