Классный час для старшеклассников. Конспект «Лагерь смерти», посвящённый памяти узникам Освенцима
Описание: Данный классный час, посвященный освобождению узников лагеря смерти Освенцим, рассчитан для учащихся 10-11 классов. Работу могут использовать классные руководители для проведения классных часов, бесед посвящённых 70- летию Победы в Великой Отечественной войне.Цель:
Познакомить учащихся с историей концлагеря Освенцим.
Задачи:
- Расширить представления учащихся о Великой Отечественной войне;
- Формировать у учащихся интерес к истории страны;
- Воспитать чувство сострадания к памяти жертв нацистов.
Оборудование:
- Компьютер;
- Мультимедийный проектор.
Звучит музыка Иоганна Себастьян Баха, композиция: Sarabande
Ученик 1:
(слайд 1;2)
Сколько б лет не прошло и столетий,
Будет помнить народ и земля
Лагеря, где мучительной смертью,
Гибли люди, фашистов кляня.
Гибли женщины, дети, солдаты,
Оставляя лишь горы костей
Да пижамы, штаны полосаты,
Что валялись у камер – печей
Ну а те, кто дождался победы
До сих пор не верят тому,
Что ушли навсегда страхи - беды,
До сих пор проклинают войну.
До сих пор по ночам еще снятся
Голод, холод, болезни и смерть,
Номер лагерный навечно остался,
Не сотрет его временем след.…
Надежда Горланова
Классный руководитель:
(слайд 3, 4)
Под польским городом Краковом находится место, которое не оставит равнодушным никого. Здесь располагается самый большой лагерь основанный немцами - лагерь смерти Освенцим. Лагерный комплекс состоял из трех лагерей: Аушвиц I (служил главным центром всего комплекса), Аушвиц II (также известный как Биркенау, «лагерь смерти»), Аушвиц III (группа из нескольких небольших лагерей,созданных вокруг общего комплекса). Каждый день для проживающих в лагере проходил в борьбе за выживание.
Сбежать оттуда заключённым было невозможно, так как вся территория была окружена колючей проволокой под напряжением и сторожевыми башнями. Попытка сбежать каралась смертью. Это одно из самых страшных мест на земле… Сегодня, в преддверии празднования 70-летия Победы над фашизмом, давайте совершим небольшую экскурсию в лагерь и вспомним, какие события там происходили…
Ученик 2: (слайд 5)
Отношение к заключённым были нечеловеческие. Поддерживать элементарную гигиену без мыла и воды было невозможно. Лишь изредка давали ограниченное количество времени, чтобы помыться. В туалет узников пускали два раза в день на несколько секунд. Заключённых подолгу не кормили, они питались корой и травой. Бывало, нацисты развлекались, устраивали «гонки», когда в разных концах лагеря узникам бросали брюкву, люди бросались к овощу, давя друг друга. Спали заключённые на трёхэтажных нарах, застелённых соломой. В таких антисанитарных условиях люди часто заболевали различными инфекционными болезнями.
Ученик 3: (слайд 6)
Концлагеря считались конвейерами смерти. Здесь ни на минуту не останавливалась работа крематориев и газовых камер. Каждый день в лагеря прибывали новые узники. Их досматривали врачи и делили на трудоспособных и нетрудоспособных. Людей слабых и больных, детей, стариков отправляли в газовые камеры, чтобы не было паники им говорили, что ведут в баню. В газовых камерах их травили газом «Циклон», хватало 15 – 20 минут, чтобы умертвить людей. После этого с тел снимали все ценности, хорошие вещи, вырывали зубы, у женщин отрезали волосы. Затем тела отправляли в печи.
Ученик 4 (слайд 7)
В лагерях велись принудительные работы. На воротах лагеря написано «Arbeitmachtfrei», что с немецкого означает «труд освобождает». Люди работали и днём и ночью, в мороз и солнце, трудились с помощью лопат и ломов. Заключённые были привлечены к строительству дорог, новых бараков, складов. Многие работали на металлургических заводах. Десятки тысяч узников были привлечены к строительству военного химического завода и военного завода взрывателей и запалов для бомб и снарядов вблизи Освенцима. На сельскохозяйственных работах узниц, бывало, запрягали в плуги, вместо лошадей. В процессе работы людей жестоко избивали. Тех, кто не справлялся с работой, ждали крематории.
Ученик 5: (слайд 8)
Немало в Освенциме было детей и беременных женщин. У многих рожениц отбирали после рождения ребёнка и топили в металлических бочках, затем тельца выбрасывали на съедение крысам. Светловолосых и голубоглазых детей отбирали и направляли в Германию. Детей от 8 до 16 лет, тех, кого не отправили в газовые камеры, нацисты принуждали к физическим работам вместе с взрослыми. На детях, так же, как и на взрослых проводились эксперименты, на них испытывались смертельные дозы транквилизаторов. Близнецов немецкие врачи отбирали для медицинских экспериментов.
Мало, кто из детей сумел выживать в таких зверских условиях.
Ученик 6 : (слайд 9)
В Освенциме широко практиковались медицинские эксперименты и опыты. Испытывались новейшие лекарственные препараты. Изучались действия химических веществ на человеческий организм. На заключенных проводили эксперименты, заражали такими опасными заболеваниями как малярия, гепатит, тиф и желтуха. Нацистские врачи проводили хирургические операции на здоровых людях, в качестве тренировок. Одной из распространенных операций, была кастрация мужчин и стерилизация женщин. Мало кто из подопытных заключённых выживал.
Классный руководитель: (слайд 10; 11)
27 января 1945 года, советская армия освободила концлагерь Освенцим от нацистов, где тысячи заключённых ждали освобождения. Этот день считается Днём памяти жертв концлагерей.
После войны на территории лагерей открыли музей Аушвиц-Биркенау. На памятной плите написано: «Да будет на века криком отчаяния и предостережением для человечества это место…» Это место - напоминание о самом страшном преступлении против человечества. Наш с вами долг помнить историю своей страны, чтобы те ужасные события никогда не повторились.
Наш классный час, хочу закончить строками из стихотворения Eвгения Понятовского
Освенцим.
Полвека над Освенцимом всевластна тишина.
Она погромче всякого набата.
Цветут цветы там, где когда-то
Лежали грудой сотни мёртвых тел людских...
Неужто позабудем мы о них,
Безвестных, и ни в чём не виноватых?...
Презентация на тему: Классный час «Лагерь смерти», посвящённый памяти узникам Освенцима
ФОТО Тимур Артамонов
В ночь с 14 на 15 марта 1939 года моему отцу позвонили и сказали: «Бери семью и беги в Польшу. Немцы вот-вот войдут в Чехословакию». Отец, профессор, специалист по греческой и латинской филологии, был, во-первых, поклонником немецкой культуры, во-вторых, бежать ему казалось трусостью. «Совсем с ума сошли», - отреагировал он на звонок. Мне было тогда 14 лет. А в 16 я вместе со всей семьей оказалась в гетто в Терезиенштадте.
«До встречи в Праге!»
Мужчин и женщин разделили по разным казармам. В моей жили 50 женщин и детей. Спали на полу. Самой страшной проблемой был голод. Спустя какое-то время семьям разрешили жить вместе. Но мы, подростки, входившие в молодежное сионистское движение, захотели жить отдельно от родителей, у нас был свой барак. Я в нем была старостой. Мы работали на полях, выращивали овощи для нацистов.
Там я в первый раз в жизни влюбилась. Его звали Петер, и у него была подружка-блондинка. Но с помощью женских уловок я добилась, что Петер предложил поучить меня английскому. После трех часов занятий мы уже целовались… В 1943-м немцы разрешили свадьбы в гетто. Петер пришел к моему отцу и, заикаясь и смущаясь, попросил моей руки. Я была уверена, что отец ему откажет, скажет, что я слишком молода. Но он только спросил нас, любим ли мы друг друга, и ответил: «Я рад! Я согласен!» И тут я начала ужасно плакать: «Ты что, с такой легкостью меня отпускаешь?!» Все, конечно, посмеялись. А потом раввин Лео Бек - он был такой крупной фигурой международного уровня, что немцы не посмели его уничтожить - совершил свадебный обряд.
В 44-м немцы стали переправлять мужчин из гетто в Освенцим. Никто из нас не понимал, что это такое. Немцы хитрили, говоря, что посылают их на другую работу. После отправки первого эшелона кто-то сумел переправить в гетто записку с предупреждением, что в Освенциме всех ждет смерть. Мы не поверили. В тот момент Европа еще не знала про концлагеря. Первым отправили моего старшего брата, потом родителей. У меня и мысли не было, что мы не увидимся. Уже был июль 1944-го, русская армия наступала, все были уверены, что война вот-вот кончится, и на прощание говорили друг другу: «До встречи в Праге!».
Через месяц пришла очередь моего мужа. Я отправилась с ним на вокзал. Когда офицер выкрикнул его имя, я подошла и сказала, что хочу ехать с мужем. Офицер был удивлен моей дерзостью, никто так не разговаривал с эсэсовцами. Он как будто даже смутился и сказал: «Идите оба отсюда!» Мы вернулись в свой лагерь и думали, что спаслись. Но через три дня муж снова был в списках на отправку. Один из наших, отвечавший за работу на плантациях, подозвал меня и сказал: «Не вздумай ехать с мужем. Вы будете вместе первые 24 часа, а потом вас разделят». Я не поверила. На этот раз немцы позволили ехать всем желающим. Нас везли в вагонах для скота. Поезд пришел в Освенцим в темноте - людей всегда привозили туда ночью. Ярко горели прожектора, рвались с поводков овчарки, офицер СС командовал: женщины сюда, мужчины туда. Мы с Петером обнялись, поцеловались и сказали друг другу: «До встречи в Праге!»
Дорога в газовую камеру
Женщин, в свою очередь, поделили на группы: молодых и старше 40. Привели в барак. Евреи, которые там годами были старостами, сказали: «Вас сейчас поведут в душевую. Там будет либо вода, либо газ». Перед душем мужчины-эсэсовцы побрили нам волосы - на голове, под мышками и внизу. И мы не могли узнать друг друга, потому что без волос все стали выглядеть иначе. В душе оказалась вода…
Мы ничего не чувствовали. Шок был такой силы, что просто отключал сознание. Ты просто не понимаешь, что происходит. Чувствуешь только ужасный холод. Все вещи, которые у нас были, отобрали. Выдали нам какие-то грязные летние одеяла. И еще деревянные сандалии. Никаких трусов, лифчиков, ничего этого больше не было. В пять утра надо было стоять на построении на этом ужасном холоде. Тот, кто не успевал, оказывался в газовой камере. Через несколько недель я не захотела встать утром. Девушки меня тормошили, я говорила: «Оставьте меня, я хочу спать». Они силой подняли меня и в строю поддерживали, чтобы не упала.
Однажды утром была команда: «Строй, налево, вперед!» Нас повели через железнодорожные пути. Мы знали, что за ними дорога к газовой камере. Со мной шла подруга из нашего молодежного движения. Вдруг она наклонилась, увидев на земле иголку с ниткой. Я сказала ей: «Слушай, там, куда мы идем, тебе не нужна иголка». А она ответила: «Ты никогда не знаешь наверняка…» Вдруг нам велели остановиться и ждать. На холоде мы простояли полчаса. Потом нас развернули и повели обратно в бараки. Оказалось, в тот день крематории были переполнены, для нас уже не было места. А еще через три дня нас перевезли в другой лагерь, где были заводы по производству оружия. Там мы работали. Там не было крематория, но голод был ужасный. Три куска черного хлеба и черный кофе, конечно, без молока утром, в обед и ужин суп. Мы искали еду повсюду… По утрам мы рассказывали друг другу сны. В них было два типичных сюжета. Первый - что мы едим. Второй - что мы встречаемся со своими семьями.
Вежливая эсэсовка
Что помогало тогда выжить?.. У меня было счастливое детство. Помню себя лет в 10, как я лежу в своей кровати и думаю: со мной не может произойти ничего плохого! Увы, плохое, самое плохое, что только можно представить, все-таки случилось со мной. Но этот детский опыт счастья дал мне силу, какую-то базовую уверенность. А вот что мешало выжить - это культура. Я выросла в очень культурной среде. Отец, как я сказала, профессор, мать талантливый музыкант (выйдя замуж, она, конечно, не могла выступать, но музыка всегда звучала в моем детстве). До 14 лет я прочла больше книг, чем за всю долгую жизнь потом. Так вот, все это надо было в концлагере забыть. Что позволяет выжить там, так это инстинкты. А культура противоположна инстинктам.
Раз в несколько недель мы дежурили на кухне. Смены были в том числе и ночные, потому что военные заводы работали круглосуточно. Мне выпало дежурить ночью 13 февраля 1945 года. Эта дата потом вошла в учебники истории в связи с бомбардировкой Дрездена англичанами. А мы были в 15 км от Дрездена. Мне надо было варить в огромном котле суп, а за мной, как обычно, надзирала эсэсовка, красивая такая блондинка в начищенных до зеркального блеска сапогах. Вдруг откуда-то издалека послышался непонятный звук, он все нарастал и нарастал, мы поняли, что над нами летят самолеты. Они стали сбрасывать бомбы, мощные прожектора с земли пытались захватить их лучом. Все вокруг грохотало. А у нас не было бомбоубежищ, спрятаться некуда. И вдруг эсэсовка изменившимся голосом, очень вежливо, обратилась ко мне на «вы»: «Госпожа, вы не могли бы сесть со мной рядом?» Я села. Я была бесконечно рада, просто ликовала оттого, что она тоже боится. Она начала говорить мне: «Война - это ужасно. Мы, немцы, не хотели этой войны». Я говорю: «Мы, евреи, тоже!» Она вдруг спрашивает: «Вы думаете, мы умрем?» И я злорадно отвечаю: «Очень может быть!»
Я с наслаждением ее запугивала, не думая, что и сама могу погибнуть. Она стала рассказывать про свою жизнь, про своего друга, который воюет в России, и много месяцев она не знает, что с ним. Я с горящими глазами говорю: «Нет уже никакой войны в России, русские уже в Европе!» И вот наконец все стихло. Секунды - и она начала кричать на меня! Пришли за супом рабочие, я раздавала им еду, стараясь не глядеть на нее, мне казалось, она теперь может меня убить. Не думаю, что в тот момент она увидела во мне человека. Ей нужна была лишь функция, кто-то, кто ее успокоил бы.
Выжила я одна
В апреле 45-го стало ясно, что немцы проиграли войну. Они разрушили наш концлагерь, а нас хотели увезти подальше, чтобы мы не попали к русским. Нас посадили в вагоны для скота и стали возить туда-сюда, потому что пути то тут, то там были разрушены. Кто-то из наших сказал надзирательнице, что мы из Терезиенштадта, может, нас можно вернуть туда? А Терезиенштадт в тот момент был под юрисдикцией Красного Креста, немцы не имели права подойти к нему ближе, чем на 5 км. Они проводили нас до этой линии. Они пытались даже обращаться с нами по-человечески. Потому что начали бояться. А я уже почувствовала свою силу, я вообще была доминантной, поэтому объявила: «Мы вообще не будем с ними разговаривать!» Мне приходило в голову наброситься на них и отомстить, но сил не было.
В полном молчании мы прошли дорогу до Терезиенштадта. Там случилась трагедия. Красный Крест приготовил для нас огромные котлы с едой, люди рванули к ним, набросились на еду и многие умерли. Ночью мы с моей подругой-чешкой убежали оттуда, сели на поезд - нас пустили бесплатно, увидав, что мы из концлагеря, - и утром 13 мая вернулись в Прагу. Этой ночью она была освобождена, и в 8 утра по этому поводу зазвонили колокола всех церквей. Я вышла из поезда в одной ночнушке, деревянных сандалиях, без белья и без волос… У меня не было дома. У меня не было семьи. Мои родители, брат, Петер - все погибли в концлагерях.
Непосильная вина
Через год я приехала в Израиль, где жила семья мужа. В порту в Хайфе меня встречал его отец. Я сразу его узнала - настолько они с Петером были похожи. Его семья хотела меня удочерить, но я не согласилась. Это было слишком тяжело. И я ушла от них в кибуц.
Я годы была в депрессии. Я не хотела жить. Думаю, депрессия - естественная реакция на то, что я пережила. У нас была очень большая семья. Со всей дальней родней около 60 человек. Только у отца было шесть сестер, все они были замужем, с детьми. Из всех осталась я одна. Как и у других выживших, у меня было огромное чувство вины. Я могу объяснить его как психолог, хотя логике это не поддается. Мы предпочитали чувствовать себя виноватыми, нежели беспомощными. У нас развился черный юмор. Когда мы встречались с такими же выжившими - а нас выжило около 10% всего - мы могли спросить: «А что с таким-то?» - и получить ответ: «Да он уже давно в дым превратился!» Черный юмор, да, потому что душа не способна все это вместить.
Я не могла найти себе места. Я получала одну специальность за другой, но меня не устраивало ничего. Я не позволяла себе личную жизнь - это казалось мне неверностью по отношению к погибшему мужу. Моим спасением стало то, что я попала к Эриху Нойманну 1 . Он вернул меня к жизни. Я стала юнгианским аналитиком. Вышла замуж в 29 лет, родила двоих детей. Муж, с которым я прожила 30 лет, совсем не походил на Петера, он был полной его противоположностью. Что ж, это говорит о развитии. Но мне пришлось работать над собой долгие годы. Если бы мне сегодня сказали, что я снова окажусь в лагере, - я бы покончила с собой тут же. Но если ты уже оказался там, то ты хочешь выжить, инстинкт выживания необыкновенно силен. И это неизбежно рождает в душе отчуждение. Должно пройти много лет, прежде чем душа сможет как-то переварить, понять то, что произошло, и жизнь как-то нормализуется.
Справиться с чувством вины было невероятно трудно. Пожалуй, главное, что мне помогло, - сознание, что я сделала то, что должна была сделать, - не осталась в Терезиенштадте, а отправилась с мужем в Освенцим. Я была с ним до последней минуты, пока нас не разлучили насильно».
1 Эрих Нойманн (Erich Neumann, 1905 - 1960), немецкий психолог, философ, писатель, ученик Карла Густава Юнга.
Мария Шустрова
Сегодня весь мир отмечает Международный день памяти жертв холокоста — день, когда Красная армия освободила крупнейший лагерь смерти Аушвиц-Биркенау. К этой дате Европейский еврейский конгресс приурочил день памяти холокоста в Европейском парламенте, на который были приглашены выжившие узники концлагеря. Их истории — в материале РИА Новости.
Убита вся семья по списку
Бельгийский еврей Поль Соболь был подростком, когда в сентябре 1942 года его вместе со всей семьей арестовали в Брюсселе. Они ни от кого не прятались, жили в своем доме, и немцы, у которых были списки всех евреев города, легко их нашли. Семью Соболь отправили в Освенцим. Полю и сегодня трудно говорить о том, что он перенес в концлагере. Из всех родственников выжил только он.
"В апреле 45-го года была эвакуация, лагерь должны были закрыть, мы понимали, что нужно бежать, пока нас всех не "ликвидировали". Но не успели. Нас перевезли из Аушвица в Дахау, под Мюнхен. 1 мая меня освободили американцы. Мне было 19 лет", — рассказывает Поль Соболь.
Душ раз в 10 месяцев
Еще один бельгийский еврей, Нейман Херман, вместе с семьей был арестован по доносу.
"Некоторые сдавали евреев и получали за это деньги. У немцев были списки всех евреев, живших в Бельгии. Иногда дети жертвовали собой ради родителей: они сами сдавались, чтобы не арестовали взрослых", — вспоминает он.
У него были два брата с женами и детьми: у одного — четырехмесячный ребенок, у второго — полуторагодовалый. "Мне с братьями удалось спастись, но их женам и моим племянникам — нет", — говорит Херман.
Он провел в лагерях почти три года. Первое время евреям разрешалось носить свою одежду. Форму узника концлагеря ему выдали только в апреле 1944 года, когда его перевезли в Аушвиц 3.
"Мы работали с 6 утра до 6 вечера. На работе нам запрещалось есть. Да и в остальное время кормили скудно. Нас брили наголо. Помню, было жутко холодно. Не всем удалось выжить. Мне повезло — я был молод. Люди постарше и те, кто физически был слабее, погибли. Это была настоящая каторга. До апреля 44-го я ходил в той же одежде, в которой меня арестовали. Мыться нам разрешали крайне редко. За все время я только три раза был в душе. Всю накопившуюся грязь трудно было смыть", — рассказывает Херман.
Из Освенцима Неймана вместе с другими выжившими узниками эвакуировали, когда стало понятно, что Красная армия уже близко и неминуемо захватит концлагерь. Двадцать дней арестанты шли пешком.
"У некоторых не было сил идти. Выходили из лагеря семь тысяч человек, а дошли до Бухенвальда и других лагерей только 1200 человек. Тех, кто не мог идти, расстреливали на месте. У нас даже обуви не было, мы оборачивали ноги тряпками. Мы шли, словно по стеклу, и нас били по ногам, чтобы мы шли быстрее. За все время перехода нам лишь дважды давали картошку. В апреле 45-го меня из Бухенвальда освободили американцы, мне было 19 лет", — говорит бывший узник.
"Счастливое детство"
О трагическом прошлом своих родителей поведал и спикер Кнессета Израиля Йоэль Эдельштейн.
"Мои родители, Анита и Юрий Эдельштейн, не много рассказывали о том, что им довелось пережить в годы холокоста. Потому мне так запомнились слова отца: "Знаешь, у меня нет друзей детства". Я вдруг осознал, что так оно и есть! Никто из его друзей не знал его в юности, в Киеве — со всеми он познакомился уже на более поздних этапах жизни. "Да, — продолжил отец, — все те дети, с которыми я играл, остались в Бабьем Яре", — вспоминал политик.
Мама рассказывала ему о жизни в гетто Шаргород в Транснистрии, например, как однажды она срезала с одежды отца пуговицы — чтобы поиграть с детьми на улице. "Я слушал ее, и мне казалось, что жизнь в гетто не была такой уж ужасной. Но потом я встретил женщину, выжившую там. "Знаешь, — сказала она мне, — твои родители и в самом деле очень тебя любят. Иначе твоя мама рассказала бы тебе правду о гетто Шаргород", — заключил Эдельштейн.
Цель — выжить любой ценой
Профессор Томаш Радиль (Чехия) родился в 1930 году в регионе, который стал частью Венгрии.
"Меня и мою семью привезли в Аушвиц-Биркенау грузовом вагоне, и все мы вместе должны были подойти к сортировочному пункту. Мои родители были совершенно здоровы, им было 63 и 56 лет. Они хотели остаться вместе. Их желание было исполнено: их вместе отправили в крематорий. А у меня спросили профессию и возраст. Я ответил: "Слесарь, 16 лет". Это было неправдой, потому что я еще учился в школе, и мне не было и 14-ти. Но я понял, что надо адаптироваться, иначе тебя убьют. Это было абсолютно ясно уже на входе", — вспоминает бывший узник.
Его отправили в так называемый Zigeunerlager ("цыганский табор") в Биркенау. Для подростков был специальный барак. Там более 3000 цыган убили за одну ночь — в живых никого не осталось.
"Условия были очень тяжелыми, мы выживали странным образом. Немцы, СС, организовали что-то типа отбора 15-летних малолеток. Никто точно не знает зачем. Мы так этого и не узнали. Но постепенно стали убивать людей, проводя отборы. Я просто расскажу о некоторых из них. Их было очень много", — говорит Радиль.
Один раз его с несколькими сверстниками отвели на соседнее футбольное поле, где зондеркоманда иногда играла в футбол с эсэсовцами, охраняющими крематорий. Один из эсэсовцев пришел с доской и прибил ее к воротам. Подростки должны были быстро бежать друг за другом и либо стукнуть по доске и остаться в живых, либо не стукнуть и умереть. Так отбирали тех, кто "не достоин" выжить. Друг будущего профессора тогда этот отбор не прошел.
"Следующий отбор проводил Менгель, главный врач Биркенау. Он сидел и скучал: группа неквалифицированных капо не очень умело организовала процесс. И он по очереди указывал пальцем на мальчишек: в одну сторону — убить, в другую — оставить жить. Ему было скучно и совсем неинтересно. Целый день убивать людей — просто выматывающая работа", — рассказывает господин Томаш.
Узники поняли, что в одиночку не выжить, и стали объединяться в группы. Многие впадали в панику и перебегали из одной группы в другую — от приговоренных к смерти к тем, кому позволили жить. Группа Радиля состояла из пяти человек. Они использовали совершенно иной подход к Менгелю.
"Мы пятеро стали маршировать, вели себя как немецкие солдаты, своими движениями и поведением хотели показать, что очень хотим служить рейху. И он указал в правильном направлении. Поэтому я и выжил", — говорит профессор.
Его отобрали в команду, разгружавшую картофель. Потом ему повезло: его отправили в главный трудовой лагерь Аушвица, где условия были получше. Там он попал в команду, которую нацисты планировали обучить профессии каменщиков. А 27 января 1945 года концлагерь освободили советские войска.
"Мы были счастливы, что бойцы Красной армии помогли нам. Ощущение счастья продолжалось часы, может быть дни, но не больше. Поскольку раньше у нас была четкая цель — выжить. А после войны не осталось никаких определенных целей, мы не знали, что же конкретно нам делать. И не знали, что случилось с нашими семьями, что нас ждет дома… Вскоре я начал кашлять кровью", — рассказывает Радиль.
Он вспоминает, что советские солдаты были очень добры к нему. Они отправили его к своим врачам, поскольку было понятно, что он болен туберкулезом. Ему выдали специальный документ взамен паспорта, его подвозили в военных эшелонах, кормили. Так за два месяца он добрался до дома.
"Я пришел домой первым. Счастливых не было. Некоторые люди вернулись, большинство — нет. После всего этого я долго не видел улыбающихся лиц", — заключил бывший узник Освенцима.
Узники Освенцима были освобождены за четыре месяца до окончания Второй мировой войны. К тому времени осталось их немного. В погибло почти полтора миллиона человек, большую часть из них составили евреи. На протяжении нескольких лет продолжалось расследование, которое привело к страшным открытиям: люди не только погибали в газовых камерах, но и становились жертвами доктора Менгеле, использовавшего их в качестве подопытных кроликов.
Освенцим: история одного города
Небольшой польский городок, в котором было уничтожено более миллиона безвинных людей, во всём мире называют Аушвиц. Мы называем его Освенцим. Концлагерь, опыты над женщинами и детьми, газовые камеры, пытки, расстрелы - все эти слова более 70 лет ассоциируются у нас с названием города.
Довольно странно будет звучать на русском языке Ich lebe in Auschwitz - "Я живу в Освенциме". Разве можно жить в Освенциме? Об опытах над женщинами в концлагере узнали уже после окончания войны. На протяжении многих лет открывались новые факты. Один страшнее другого. Правда о лагере под названием потрясла весь мир. Исследования сегодня и продолжаются. Написано множество книг и снято немало фильмов на эту тему. Аушвиц вошел в наше символ мучительной, тяжелой смерти.
Где происходили массовые убийства детей и проводились страшные опыты над женщинами? В Какой город у миллионов жителей на земле ассоциируется со словосочетанием "фабрика смерти"? Освенцим.
Эксперименты над людьми проводились в лагере, расположен рядом с городом, в котором сегодня проживает 40 тысяч человек. Это спокойный населенный пункт с неплохим климатом. Аушвиц впервые в исторических документах упоминается в двенадцатом столетии. В XIII веке здесь немцев уже было так много, что их язык стал преобладать над польским. В XVII столетии город захватили шведы. В 1918 году он снова стал польским. Спустя 20 лет здесь был организован лагерь, на территории которого происходили преступления, подобных которым человечество еще не знало.
Газовая камера или эксперимент
В начале сороковых ответ на вопрос о том, где находится концлагерь Освенцим, знал лишь тот, кто обречен на смерть. Если, конечно, не брать в расчёт эсэсовцев. Некоторые узники, к счастью, выжили. Позже они рассказали о том, что происходило в стенах концлагеря Освенцим. Опыты над женщинами и детьми, которые проводил человек, имя которого наводило ужас на узников, это страшная правда, которую слушать готов не каждый.
Газовая камера - страшное изобретение гитлеровцев. Но есть вещи и пострашнее. Кристина Живульская - одна из немногих, кому удалось выйти живой из Освенцима. В своей книге воспоминаний она упоминает случай: узница, приговоренная доктором Менгелем к смерти, не идет, а бежит в газовую камеру. Потому как смерть от ядовитого газа не так страшна, как мучения от опытов того же Менгеле.
Создатели "фабрики смерти"
Итак, что такое Освенцим? Это лагерь, который изначально предназначен был для политических заключенных. Автор идеи - Эрих Бах-Залевски. Этот человек имел звание группенфюрер СС, в годы ВОВ руководил карательными операциями. С его лёгкой руки к смерти были приговорены десятки Он принимал активное участие в подавлении восстания, произошедшем в Варшаве в 1944 году.
Помощники группенфюрера СС подыскали подходящее место в небольшом польском городке. Здесь уже находились военные казармы, кроме того, хорошо налажена было железнодорожное сообщение. В 1940 году сюда прибыл человек по имени Он будет повешен у газовых камер по решению польского суда. Но это произойдёт уже спустя два года после окончания войны. А тогда, в 1940-м, эти места Гессу понравились. Он с большим энтузиазмом принялся за новое дело.
Обитатели концлагеря
"Фабрикой смерти" этот лагерь стал не сразу. Сперва сюда направляли в основном в польских заключённых. Лишь спустя год после организации лагеря появилась традиция выводить на руке заключённого порядковый номер. Каждый месяц привозили всё больше евреев. К концу существования Освенцима они составляли 90% от общего числа узников. Количество эсэсовцев здесь тоже непрерывно росло. Всего концлагерь принял около шести тысяч надсмотрщиков, карателей и прочих "специалистов". Многие из них были преданы суду. Некоторые пропали бесследно, в том числе и Йозеф Менгеле, опыты которого наводили ужас на заключенных в течение нескольких лет.
Точное число жертв Освенцима здесь приводить не будем. Скажем лишь, что на территории лагеря погибло более двухсот детей. Большая часть из них была отправлена в газовые камеры. Некоторые попадали в руке Йозефа Менгеле. Но этот человек был не единственным, проводившим опыты над людьми. Еще один так называемый доктор - Карл Клауберг.
Начиная с 1943 года в лагерь поступало огромное количество заключённых. Большую часть следовало уничтожь. Но организаторы концлагеря были людьми практичными, а потому решили воспользоваться ситуацией и использовать определенную часть узников в качестве материала для исследований.
Карл Кауберг
Этот человек руководил экспериментами, проводимыми над женщинами. Его жертвами были преимущественно еврейки и цыганки. В эксперименты входило удаление органов, испытание новых препаратов, облучение. Что это за человек - Карл Кауберг? Кто он? В какой семье вырос, как прошла его жизни? А главное, откуда в нем появилась жестокость, выходящая за рамки человеческого понимания?
К началу войны Карлу Каубергу уже был 41 год. В двадцатые годы он занимал должность главного врача в клинике при Кёнигсбергском университете. Каулберг не был потомственным врачом. Он родился в семье ремесленников. Почему решил связать жизнь с медициной, неизвестно. Но есть данные, согласно которым, в Первой мировой войне он служил пехотинцем. Затем окончил университет в Гамбурге. Видимо, медицина его так сильно увлекла, что от военной карьеры он отказался. Но Каулберг интересовался не врачеванием, а исследованиями. В начале сороковых он начал поиски наиболее практичного способа стерилизации женщины, которые не относились к арийской расе. Для проведения опытов был переведён в Освенцим.
Эксперименты Каулберга
Опыты заключались во введении в матку специального раствора, что приводило к серьезным нарушениям. После эксперимента детородные органы удалялись и отправлялись в Берлин для дальнейших исследований. Данных о том, сколько именно женщин стали жертвами этого "учёного", нет. После окончания войны он попал в плен, но вскоре, всего через семь лет, как ни странно, был освобождён согласно договору об обмене военнопленных. Вернувшись в Германию, Каулберг отнюдь не страдал от угрызений совести. Напротив, он гордился своими "достижениями в науке". В результате на него начали поступать жалобы со стороны людей, пострадавших от нацизма. Его снова арестовали в 1955 году. В тюрьме он провел на этот раз ещё меньше времени. Спустя два года после ареста умер.
Йозеф Менгеле
Заключённые прозвали этого человека "ангелом смерти". Йозеф Менгеле лично встречал поезда с новыми узниками и проводил отбор. Одни отправлялись в газовые камеры. Другие - на работы. Третьих он использовал в своих экспериментах. Одна из узниц Освенцима этого человека описывала следующим образом: "Высокий, с приятной внешностью, похож на киноактера". Он никогда не повышал голос, говорил вежливо - и это наводило особый ужас на заключенных.
Из биографии Ангела смерти
Йозеф Менгеле был сыном немецкого предпринимателя. После окончания гимназии изучал медицину и антропологию. В начале тридцатых годов примкнул к нацистской организации, но вскоре, по состоянию здоровья, покинул ее. В 1932 году Менгеле вступил в СС. В- время войны служил в медицинских войсках и даже получил "Железный крест" за отвагу, но был ранен и признан непригодным к службе. Менгеле несколько месяцев провел в госпитале. После выздоровления было отправлен в Освенцим, где и развернул свою научную деятельность.
Селекция
Отбор жертв для экспериментов было любимым развлечением Менгеле. Доктору достаточно было всего лишь одного взгляда на заключённого для того, чтобы определить состояние его здоровья. Большую часть узников он отправлял в газовые камеры. И лишь немногим пленникам удалось отсрочить смерть. Тяжело приходилось с тем, в ком Менгеле видел "подопытных кроликов".
Скорее всего, этот человек страдал крайней формой психического расстройства. Он получал удовольствие даже от мысли, что в его руках находится огромное количество человеческих жизней. Именно поэтому он каждый раз находился рядом с прибывшим поездом. Даже тогда, когда этого от него не требовалось. Его преступными действиями руководило не только стремление к научным исследованиям, но и жажда управлять. Всего одного его слова достаточно было для того, чтобы отправить десятки или сотни человек в газовые камеры. Те, что отправлялись в лаборатории, становились материалом для опытов. Но какова была цель этих экспериментов?
Непобедимая вера в арийскую утопию, явные психические отклонения - вот составляющие личности Йозефа Менгеле. Все его опыты были направлены на создание нового средства, способного остановить размножение представителей неугодных народов. Менгеле не только приравнял себя к Богу, он поставил себя выше него.
Опыты Йозефа Менгеле
Ангел смерти анатомировал младенцев, кастрировал мальчиков и мужчин. Операции он проводил без анестезии. Эксперименты над женщинами заключались в ударах током высокого напряжения. Эти опыты он проводил с целью тестирования выносливости. Однажды Менгеле стерилизовал нескольких польских монахинь посредством рентгеновского излучения. Но главной страстью "доктора смерти" были эксперименты над близнецами и людьми с физическими изъянами.
Каждому свое
На воротах Освенцима было написано: Arbeit macht frei, что значит "труд освобождает". Здесь также присутствовали слова Jedem das Seine. В переводе на русский - "Каждому свое". На воротах Освенцима, у входа в лагерь, в котором нашли свою смерть более миллиона людей, появилось изречение древнегреческих мудрецов. Принцип справедливости использовался эсэсовцами в качестве девиза самой жестокой идеи за всю историю человечества.
Я БЫЛ № 99176
Анатолий Ванукевич
Воспоминания бывшего малолетнего узника фашистских лагерей смерти Освенцим (Аушвиц), Гроссрозен и Нордхаузен
Я думаю, в моей жизни наступил самый ответственный период. Размышляя о прожитом и оценивая почти 53 года «сверхплановой», подаренной мне судьбой жизни, я прихожу к мысли, что годы после 11 апреля 1945 год были для меня временем хорошей, интенсивной, порой нелегкой жизненной школы.
В конце 1942 года в возрасте 12 лет после гибели родителей я остался совершенно один, и в течение последующих лет, особенно с 1942 по 1945 годы, сама жизнь учила меня жить и добиваться маленьких, но важных побед. Уже в те годы, пытаясь оценить ту или иную ситуацию, я доискивался до истины и думал: почему мир устроен так, что есть победители и побежденные, есть угнетенные и порабощенные, есть мародеры, убийцы, головорезы в фуражках с эмблемой в виде человеческих черепа и костей?.. Тогда я не находил ответа на эти вопросы.
Фашизм как чудовищная чума XX века зародился во вполне цивилизованной стране Европы – Германии. Гитлер, придя к власти в январе 1933 года, смог осуществить свои кровавые планы из-за разобщенности и нерешительности ведущих стран мира того времени. Главы правительств Англии, CCCР, США проводили выжидательную политику. И только захват нацистами большей части Европы, в том числе и бывшего СССР, побудил вышеназванную троицу создать в 1942-1943 годах антигитлеровскую коалицию. В итоге она разгромила фашизм только в 1945-м, заплатив при этом огромными человеческими потерям и – миллионами жизней и еще очень многим.
Мысли об этом неоднократно побуждали меня еще и еще раз оценивать увиденное и пережитое в годы второй мировой войны. В продолжение этих тяжелейших лет я мечтал об одном: во что бы то ни стало выжить и рассказать людям о том страшном, очевидцем и участником которого я был.
Я видел, с какой жестокостью уничтожали целый народ только за то, что его представителям суждено было родиться на свет евреями. Были и в прошлом экзекуции и погромы, но Гитлер превзошел все злодеяния минувшего. Решение так называемого «еврейского вопроса» он рассматривал как основную цель своей жизни, о которой он официально известил мир в своем «труде» «Майн кампф» («Моя борьба») еще в середине 30-х годов.
Есть вещи и деяния, которые человечество никогда не сможет забыть, никогда не сможет простить. Это – фашизм 30–40-х годов. Пройдут годы, века, а цивилизация снова и снова будет обращаться к прошлому. История не знает будущего без прошлого. И сейчас, спустя более полувека после Катастрофы, человечество все еще не утрачивает ощущения, что в истории XX века остаются «белые пятна». Кто как не мы может и обязан поведать правду о пережитом? Кто, если не мы, расскажет молодому поколению о жизни отцов и дедов, матерей и бабушек, о частице истории самого жестокого века? Многие авторы – историки и политики, по разным причинам нам не всегда могут изложить всю правду о тех или иных событиях. Жестокая цензура прошлого и сейчас порой хозяйничает в наших умах, и мы иногда с великой осторожностью и боязнью подходим к рассказу о жизненных коллизиях прошлого. А ведь факты, как известно, упрямая вещь. И архивы еще долгие годы будут для нас источником правдивых сведений о прошлом. О чем-то можем поведать и мы, живые его свидетели.
Посетив в последние годы два всемирно известных музея, посвященных Катастрофе, – Освенцим и Яд Вашем, я утвердился в мысли, что слишком рано закрывать тему второй мировой войны. Чем глубже я изучаю опубликованные труды о ней, тем со все большей отчетливостью предстают предо мной дни минувшие.
Вот некоторые цитаты из книги известной польской исследовательницы Хелены Кубки «Дети и молодежь в концлагере Освенцим»: «Особо трагична была судьба детей и молодежи в концлагере смерти Освенцим. Детей отбирали у матерей и умерщвляли их на глазах самыми коварными методами – удар по голове, сброс в горящую яму. Этот садизм сопровождался ужасными криками еще живых родителей. Трудно, невозможно установить число погибших детей.
Однако по общей численности транспорта, количеству вагонов в составах можно подсчитать, что только в Освенциме погибло 1,3–1,5 миллиона детей, по большей части еврейских, цыганских, привезенных из Польши, Белоруссии, Украины, России, Прибалтики, Венгрии, Чехии и других стран».
Далее автор приводит статистические материалы архивов: «Первый транспорт прибыл в Освенцим в марте-апреле 1942 года из Словакии, затем из Франции. Так, с 27 марта 1942 года до 11 сентября 1944 года только из Франции прибыло 69 больших и два меньших состава, где находилось около 69 тысяч человек, в том числе 7,4 тысячи детей». А ведь были в те годы составы с евреями из Бельгии, Германии, Австрии, Норвегии, Голландии, Югославии, Греции, Италии и особенно большие из Польши.
В итоге по оценке историков многих стран (имеется официальная статистика) из более чем 6 миллионов уничтоженных евреев до 50 процентов приходится на жителей Польши, где до 1 сентября 1939 года проживали более 3 миллионов евреев.
Геноцид целого народа в 1933–1945 годах оставил тяжелый след в истории. Еще не все имена и фамилии погибших известны и обнародованы, не все злодеяния фашизма раскрыты. Кто может дать ответ на вопрос: сколько гетто было на территории Польши, Белоруссии, Украины? По имеющейся оценке, только на территории Польши было 400 гетто, но до сих пор остаются неизвестными имена всех жертв. По Белоруссии, Украине вообще отсутствуют подобные оценки.
Дорога, по которой прошли чудом уцелевшие узники в 1941–1945 годах, тяжела и сложна, она для каждого сложилась по-своему, и многие наши собратья – большая часть бывших узников – не дошли до конца этого страшного пути.
Я не могу забыть эпизоды лагерной жизни в Освенциме 1943–1944 годов. Перед глазами – виселица на аппельпляце и станок, где мы получали свои «порции» ударов. Мне пришлось пройти и «Politische Abtielug» – политический отдел, где ударами плетки меня «награждал» бывший комендант концлагеря оберштурмбанфюрер Рудольф Гесс. Из моей памяти не стерлось обличие обер-врача – садиста в белом халате Иозефа Менгеле, на совести которого бесчисленные малолетние жертвы. Я уже многие годы ношу с собой портреты этих двух извергов, чтобы показывать людям. Всегда со мной фото, сделанное 1 февраля 1943 года, где я изображен в трех видах в полосатой форме, полученное мною из архива Освенцима еще в 1965 году.
Приведу одну цитату польского писателя Игоря Неверли – бывшего узника Освенцима. Он писал: «Правда Майданека или Освенцима – это трудная правда, а для тех, кто прошел через это – очень личная правда. Мне кажется, что отображение этой правды во всей ее сложности станет возможным лишь в произведениях будущих поколений. Она, эта правда, будет подлинная, как смерть, и уже не будет отравлять».
Кратко расскажу о своем тюремно-лагерном пути д линой в 1375 дней и ночей, начало которому положила война.
Начало войны запомнилось мне на всю жизнь ночной бомбежкой 22 июня 1941 года. Гродно, где мы жили, – пограничный город, стал жертвой фашизма в первый же день войны. Это была легкая добыча: город был окружен и взят без особого сопротивления. Покинуть его каким-либо способом было практически невозможно.
До начала войны мы жили обычной мирной жизнью. Отец, единственный кормилец семьи, портной высшего класса, имел свою небольшую мастерскую на улице Ожешко. Проживали мы рядом – в двухкомнатной квартире на улице Городничанской (затем Энгельса), 12. Отец был родом из Варшавы, а мать (девичья фамилия Любич) – из Гродно. В семье было трое детей – старшие сестра и брат и я. Хорошо помню, как уже в июле 1941 года евреям запрещалось ходить по тротуарам. Мы должны были пользоваться только проезжими дорогами. Вскоре появились и желтые «звезды Давида», которые нас обязали пришивать к верхней одежде.
Гродненские гетто (их было два) появились сразу же, летом 1941-го. Окруженная колючей проволокой, ограниченная территория была для нас, мальчишек, барьером, который мы часто преодолевали и уходили в город к полякам на поиск продуктов в обмен на одежду, ценные вещи, что родителям удалось сохранить. В эти гетто были согнаны не только жители города и близлежащих районов, но периодически туда поступали и еврейские семьи из Польши, Прибалтики, более отдаленных стран – Австрии, Чехии.
Первое время работоспособных мужчин использовали на разных работах в городе и области. Затем стали отбирать группы людей якобы для переселения. Потом мы узнали, что их расстреливали недалеко, в деревне Колбасино, которая была превращена в братскую могилу, не единственную в области. В гетто по причине голода, холода и болезней ежедневно умирали десятки, сотни мирных граждан. Их тут же хоронили возле домов, где они жили. Периодически проводились расстрелы и повешения, которые продолжались до конца 1942 года. На них сгоняли население гетто.
В конце 1942-го гетто было ликвидировано. Заключительный период ликвидации осуществлялся по особому плану. Ежедневно людей железнодорожными составами вывозили в концлагеря смерти. Я с родителями тоже попал в один из таких составов. В этот период уже поступила информация об «окончательном решении еврейского вопроса», которое должно было завершиться по плану Гитлера в 1943 году. Именно на этот период приходится «пик» работы многочисленных крематориев в Освенциме, Майданеке, Треблинке. В этих трех концлагерях-«миллионщиках» уничтожено более 6 миллионов человек.
Запомнился мне пеший поход под конвоем от гетто до железнодорожной товарной станции. Нас погрузили в вагоны с верхними зарешеченными окошками. Каждый вагон, после того как в него загружали до 120 человек, закрывали и опломбировывали. Без воды и пищи в до предела переполненных вагонах мы из Гродно со скоростью пассажирского поезда мчались через Белосток, Варшаву, Лодзь, Катовице в Освенцим.
В вагоне можно было только стоять, и потому уже вскоре после отъезда у многих было обморочное состояние. Без всякой надежды на жизнь люди умирали в тяжких муках и страданиях. На вторые сутки в вагоне были штабеля трупов, и по ним нас, детей, продвигали к окошкам, с которых родители пытались сорвать решетки. Наш эшелон двигался практически без остановок. Ночью на перегоне между Лодзью и Краковом меня на ходу поезда выбросили через окошко.
Я хорошо помню слова родителей: «Живи, Толя, живи», их поцелуи и слезы, оборвавшиеся внезапно. Я оказался в снегу под откосом железнодорожной насыпи. И сразу уснул, а, проснувшись, наелся вдоволь снега. Было утро. Я пошел в лес в поисках пищи, но прежде сорвал и закопал желтые звезды. На мне была теплая куртка и синяя буденовка с красной звездой. В то время это был любимый детьми головной убор, теплый и красивый, я дорожил им еще и потому, что сшит он был умелыми руками моего отца. Видимо, я бродил по лесу несколько дней, пока не был схвачен «шуцполицаями». Они во мне увидели партизана или их связного и решили передать в руки гестапо. Хорошо помню, как вели меня по улицам города Катовице под дулом автомата, как многие прохожие кричали: «Партизан! Большевик!». Мне тогда еще не исполнилось 13 лет.
В гестаповской тюрьме в Катовице я пробыл более двух месяцев, мне и сейчас страшно вспоминать о них. Допросы проводились практически ежедневно. Были пытки, побои, угрозы, но я старался крепче держаться за хрупкие жизненные надежды. Оказавшись в камере вместе с пожилыми поляками, я сразу ощутил их заботу. Они ежедневно умирали, но не сдавались. Это они старались ради моего спасения внушить мне: «Ты не еврей, и они никогда не смогут это опровергнуть. Ты – белорус». Я усвоил их совет. Это и спасло мне жизнь, да еще заботливое отношение ко мне судьбы.
На допросах я так и отвечал: «Я – белорус», рассказывал, что отстал от поезда и ищу родителей, что родился в Польше, знаю польский и немного белорусский. Можно долго описывать тюремную жизнь, но тюрьма и есть тюрьма. Помню, что у меня брали кровь на анализ, врачи обследовали меня, и все уговаривали признаться и указать место расположения партизан. А как я мог это сделать, если ничего не знал? А если б и знал, то не сказал бы. Приговор гестаповцев был однозначным – лагерь смерти Освенцим.
И вот 1 февраля 1943 года я в арестантском вагоне прибыл из Катовице в Освенцим. (В 1965 году я получил официальное подтверждение об этом из архива музея на польском языке вместе с моим фото.) Сразу по прибытии нас отправили в баню, где постригли, побрили, накололи на левой руке номера, одели в полосатую форму и деревянные колодки. После всех этих процедур я превратился в «Heftling» – заключенного под № 99176 с буквой «R» – белорус.
Лагерная жизнь людей, имена которых заменяли номера, описана многократно в изданиях Польши, Израиля, других стран, и потому нет смысла повторяться. Расскажу лишь о некоторых моментах лагерной жизни 1943 – 1944 годов. (В этом лагере смерти, ставшем могилой более чем 4 миллионам человек, многие годы работает всемирно известный музей.).
Сначала мы прошли карантин в восьмом блоке, где нас учили «азбуке лагерной жизни». Это были тренировочные дни: нас строили в шеренги, мы шагали «в ногу», выполняли команды – «рехтс ум», «линкс ум», «мюце ап», «мюце ауф», «шнеллер» (направо, налево, снять шапку, надеть шапку, быстрее) и т.п. Шагать в деревянных колодках на босу ногу очень тяжело – мозоли и кровоточащие раны не заживали. Через две недели нас распределили рабочими бригадами по блокам. Некоторое время я был в 24-м блоке (чердак). Везде трехэтажные нары, соломенные матрацы, тонкие одеяла. Режим: подъем, кава, «аппель», то есть проверка, отправка на работу. Днем снова проверка и особый «аппель» вечером – нас пересчитывали по блокам, и блоковые СС лично отдавали ежедневный рапорт коменданту лагеря. Очень долго приходилось стоять, ибо пересчитать и свести воедино 25–30 тысяч узников было не легко. Зимой люди мерзли. Вскоре всех малолетних узников – детей и подростков 9–15 лет – собрали в 18-м блоке в подвале. Наш «капо» – старший блока, немец с зеленым «винкелем» (треугольник вершиной кверху), был особо жестоким человеком. Его крики и удары заставляли нас повиноваться беспрекословно, ибо расправа ожидала за малейшее нарушение. В лагере нас опекали старшие узники, помогали чем могли: едой, одеждой, важным советом.
Работал я в строительных мастерских – «Bauleitung Wersteten» – учеником маляра, другие вроде меня – учениками электриков, кровельщиков, сантехников. Такая работа нас устраивала: мы были рядом со старшими узниками, готовыми всегда и во всем помочь. В основном должность мастера занимали политические узники – поляки, немцы, фольксдойчи, чехи, словаки, очень редко – русские. Мастерские расположены были близко к основному лагерю, но каждый день дважды приходилось строем шагать через главные ворота, над которыми было написано: «Arbeit macht frei», «Jedem das seirrte» – «Работа делает свободным» и «Каждому – свое». Ни один узник, оставшийся в живых, не забудет этого никогда. Фашисты гордились такими лозунгами, планомерно выжимая из нас силы. Уже через 3–4 недели лагерной жизни человек худел и превращался в ходячий скелет.
Однажды утром, не предвидя никакой беды, мы были приведены под конвоем в мастерские, но к работе так и не приступили. Гестаповцы, ничего не объясняя, начали избивать нас прямо в строю, крича «швайне» – свинья. Мы ничего не могли понять. Чуть позднее стало известно, что накануне на мясокомбинате, где мы ремонтировали подсобные помещения, пропала свиная полутуша. Кто и как ее украл, выяснить не удалось. Фашисты спохватились слишком поздно. Нас всех строем привели в политический отдел лагеря (Politische Abtielung). Допрашивали поодиночке, избивали до потери сознания.
Помню «станок», к которому узника привязывали ремнями: включался мотор, станок начинал вращаться, а человека избивали плетками. Избитого уносили на носилках. Меня допрашивали на польском языке. «Ты еще слишком молод, – были первые слова, – скажи нам, кто украл мясо, и мы тебя отпустим на волю, ты только скажи правду». Я им ответил: «В лагере я еще ни разу не видел и не ел мяса. Никакой туши свиньи у нас в мастерских не было». Получив свою «порцию» ударов, я был вынесен на носилках. Затем всех нас, окровавленных, повели в лагерь и поместили в 10-м блоке, где, как и в 11-м, были устроены одиночные камеры, имелись спецустройства для пыток и стена смерти, у которой расстреливали узников после допроса. В конце концов один из старших узников взял вину на себя, его жестоко избили и на глазах у нас расстреляли. Через некоторое время нас отпустили по своим блокам. После этого я еще больше возненавидел фашистов.
Старшие товарищи после случившегося оказывали нам особое внимание и заботу – подкармливали и лечили. Со временем я стал догадываться, что в лагере существуют подпольные организации. Нас порой использовали для передачи записок, оповещения узников. Учитывая мои знания польского, русского и белорусского языков, меня направляли в те или иные блоки, где можно было получить какую-то информацию. Благодаря этому я подружился с русским военнопленным Виктором Липатовым (его лагерный номер 128808), встречался с поляком Юзефом Циранкевичем, видел генерал-майора Дмитрия Михайловича Карбышева, Александра Лебедева, которые возглавляли подпольные организации.
Следующий эпизод связан с тем, как меня поймали в воротах лагеря. За поясом было 3 батона вареной колбасы. Я выполнял поручение узников: во что бы то ни стало доставить колбасу в лагерь для поддержания больных. Долго меня готовили к этому – примеряли, обвязывали веревками, и казалось, что никто и никогда ничего не заметит. Но либо кто-то донес, либо просто собаки учуяли мой груз. Когда я вместе с другими проходил главные ворота лагеря, меня вытащили из шеренги и повели на аппельпляц, где всегда стояли виселицы, станок для избиения. Меня поставили на табуретку под виселицей и приказали держать колбасу в руках. Так я стоял несколько часов, ожидая смерти.
Трудно передать словами то, что со мной было в те часы. Узники 18-го блока, с которыми я жил, были уверены, что я погибну. Но свершилось чудо, я так считаю. В этот вечер проверка затянулась на многие часы. Возможно, проводились незапланированные чудовищные акции в связи с подходом большого количества составов, и крематории не справлялись с работой, не знаю. Разъяренный и слегка пьяный, комендант лагеря Рудольф Гесс, подойдя, начал избивать меня своей плеткой, крича «швайне», «ферфлюхте швайне» – свинья, проклятая свинья. Я упал, колбаса свалилась, я пытался подняться, но удары продолжались, и я снова падал. Через некоторое время он остановился. Может быть, Гесс уже выполнил свой план работы и изрядно устал? Но он вдруг с криками «ляус, шнеллер» погнал меня к блоку, где мое место еще пустовало.
Мои страдания, а затем освобождение, в которое никто не верил, запомнили многие узники, особенно оказавшиеся вблизи места действия, около виселицы, в колонне 18-го блока. И сам я тоже долго не мог поверить в случившееся чудо. А может быть, Гесс просто пожалел меня, маленького, истощавшего от голода и других невзгод?.. Такие мысли приходят мне иногда в голову. Юзеф Циранкевич приходил ко мне, хвалил за мужество. Подобных эпизодов в лагерной страшной жизни случалось много. Узники знали, что обречены на гибель, что из этого лагеря живыми не выходят.
Часто в лагере проводились акции по отбору ослабевших узников. Они осуществлялись обычно в выходные дни или после вечерней проверки. Всех по блокам раздевали догола, пропускали через так называемую баню и комиссию, состоявшую из врачей и эсесовцев. Обливая холодной водой из брандспойта, нас приводили в чувство и по одному направляли на осмотр. Технология отбора была проста – здоровых направо, больных и ослабевших – налево. Тут же записывали номера только «левых». Это был сигнал: завтра уже не направят на работу, их ожидает смерть в крематории. Нередко бывали случаи подмены некоторых узников, ибо регистрацию больных проводили гражданские врачи (поляки, фольксдойчи), которые были связаны с руководителями подполья.
Жесткие правила лагерной жизни приучили нас к борьбе за самосохранение, к дружбе, взаимопомощи и взаимовыручке. Нередкими были случаи самоубийств – люди не выдерживали побоев, унижений, тяжкого труда, издевательств, голода и холода и уходили из жизни, вскрывая вены, бросаясь на колючую проволоку, по которой проходил ток высокого напряжения, и т.п. Мы уже привыкли к режиму лагерной жизни. Акции фашистов продолжались. Были и побеги из рабочих команд. Тогда убитых узников и их еще живых товарищей помещали на аппельпляце для всеобщего обозрения.
Вторая мировая война была в разгаре, фашисты отступали, а мы были обречены.
В конце августа 1944 года нас построили в колонны и направили сначала пешком, а потом на открытых железнодорожных платформах в концлагерь Гроссрозен, недалеко от Бреслау (ныне Вроцлав). Это небольшой лагерь, расположенный в горах, и мы работали главным образом в каменоломнях. Условия жизни были тяжелейшими. Охранники – власовцы проявляли особую жестокость. Здесь не было никакой медицинской помощи. У меня на шее сохранились шрамы от фурункулов, которые мне вскрывали старшие узники лезвием и промывали мочой. Погодные условия сказывались на здоровье узников. Ежедневно на специальных тележках трупы увозили в крематорий.
В феврале 1945 года нас опять перегнали, теперь в концлагерь Нордхаузен – у концлагеря Дора у Магденбурга. Он находился в промышленной зоне. Нас разместили в пустующих ангарах. Спали на бетонном полу. Кормили один раз в сутки запаренной неочищенной брюквой. Мы уже не работали: голодные, озябшие, больные мы едва передвигали ноги и ждали окончания войны.
В один из дней начала апреля 1945 года американская авиация бомбила Магденбург, в том числе и наш ангар. Плотность огня была очень высокой, и день превратился в ночь. Многие погибли. Я уполз с двумя узниками, и, переползая из воронки в воронку, укутываясь найденными одеялами, мы, наконец, добрались до стога сена. Легли спать, но передохнуть не удалось – нас обнаружили гитлерюгенды, вооруженные автоматами, с собаками. Они разметали наш стог. Позже мы узнали, что нас предал «остарбайтер» – русский или украинец. Один из нас имел неосторожность под утро выйти из стога и попросить у него хлеба и какой-нибудь пищи.
Нас снова погнали в лагерь, но повторилась бомбежка, и мы скрылись в лесу. На этот раз мы уже обзавелись оружием (гранаты, автоматы), подобранным в лесу. Вырыв окопы, мы спрятались в них, накрывшись ветками. Так мы встретили американские войска.
Нас накормили и передали в госпиталь. Это было 11 апреля 1945 года – мой второй день рождения. Нас взвесили, и я узнал, что в мои неполные 15 лет вешу 15 килограммов 300 граммов. За нами ухаживали, лечили и хорошо кормили. Предлагали поехать на постоянное жительство в США.
Теперь я думал только об одном: скорее бы поехать домой, надеялся увидеть своих родных. Через 5–6 недель по нашей просьбе нас перевезли в советскую зону и передали в лагерь для перемещенных лиц во Франкфурте-на-Одере. Здесь нас продолжали лечить, проверяли и готовили для отправки на родину. Везли нас на автомобилях с походной кухней через Польшу до Ковеля, где отпустили по домам.
В Гродно я добрался в августе 1945 года. У меня не было ничего, кроме котелка, одет я был в американский свитер. От железнодорожного вокзала я шел пешком по улице Ожешко хорошо знакомыми местами. Открыв калитку родного двора, я вошел, меня встретила собака и сразу, к моему удивлению, узнала. Услышав лай, выглянула дворничиха и повела меня к себе. Она рассказала, что в нашей квартире вся мебель на месте, а живет в ней пани Стефания Шурковская. Затем она повела меня в квартиру на первом этаже, в которой проживала семья полковника Матвея Кислика. Я рассказал им о себе, и они стали заботиться о моем трудоустройстве и жилье.
Вскоре исполком официально вернул мне родительское жилье, меня определили учеником повара в ресторан «Неман» на улице Энгельса, 20. Пани Шурковская уехала к своей дочери в Варшаву, а я начал новую жизнь, теперь уже трудовую. Первое время, по словам пани Шурковской, я вставал ночью и во сне воспроизводил лагерные команды «мюце ауф», «шнеллер» и другие. Меня обследовали врачи. Я получил свидетельство о рождении, а затем, уже в 1946 году, первый паспорт. Фотография того года у меня сохранилась.
Прошли годы, но в памяти моей не померкло прошлое, особенно период 1941–1945 годов. В целом жизнь сложилась удачно, не считая сложностей, без которых ее не бывает. Я выучился, стал профессором. Меня всегда сопровождали хорошие, добрые и отзывчивые люди, а я старался быть похожим на них, оставаясь в то же время самим собой. Я жил и живу по принципу – делать людям добро, всегда и во всем помогать нуждающимся, непременно выполнять намеченное – свои планы и программы. Я никогда не стремился к накопительству. Нашу семью несколько раз выгоняли из дома, не позволяя взять с собой что-либо. Я видел много горя, несправедливости, равнодушия, чванства и тому подобного как в детстве, так и взрослым.
Уровень жизни наших бывших малолетних узников постоянно снижается, и этому не может быть оправданий. Люди, доживающие свой век, должны жить в достатке – они это заслужили. Мы продолжаем надеяться на лучшее. Известно, что жизнь – это борьба, и в ней всегда есть победители и побежденные. Мне часто приходят на память слова генерала Дмитрия Карбышева: «Люди, будьте бдительны, мы победим». Это было сказано в феврале 1945 года. Жизнь продолжается.
В декабре 1989-го мы создали Полтавское отделение Союза малолетних узников Украины, и я являюсь его председателем. У нас на учете состояли более 600 человек, в том числе 55 бывших узников концлагерей смерти. Начиная с 1994 года, все получили так называемую компенсацию в размере 600-1000 немецких марок. Нас приравняли к участникам и инвалидам войны и даже к участникам боевых действий. Однако ни льготы, ни поступающая изредка материальная помощь не позволяют доживать век в достатке. При этом ежегодно уходят из жизни по 20 и более человек.
Однако мы живем надеждами на лучшие времена. Надежда умирает последней.
В оформлении использованы рисунки
Иосефа Бау
Ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
