Почему ленин был против сталина. Ленин против ссср, или реинкарнация империи. Хорошо забытое старое

С трибуны XX съезда Хрущев заявил: «В декабре 1922 года в своём письме к очередному съезду партии Владимир Ильич писал:

„Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью“.

Это письмо - важнейший политический документ, известный в истории партии как „завещание“ Ленина, - роздано делегатам XX съезда партии. Вы его читали и будете, вероятно, читать ещё не раз. Вдумайтесь в простые ленинские слова, в которых выражена забота Владимира Ильича о партии, о народе, о государстве, о дальнейшем направлении политики партии.

Владимир Ильич говорил:

„Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.“».

В продолжении доклада Хрущев указывает на два новых документа, которые способны дополнительно «пролить свет» на личность Сталина. Приведу обширную, но важную цитату: «Эти документы - письмо Надежды Константиновны Крупской председательствовавшему в то время в Политбюро Каменеву и личное письмо Владимира Ильича Ленина Сталину.

Зачитываю эти документы:

1. Письмо Н. К. Крупской:

„Лев Борисыч,

по поводу коротенького письма, написанного мною под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку.

Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. […] О чём можно и о чём нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию, как более близким товарищам В. И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая и нервы напряжены у меня до крайности.

Н. Крупская“.

Это письмо было написано Надеждой Константиновной 23 декабря 1922 года. Через два с половиной месяца, в марте 1923 года, Владимир Ильич Ленин направил Сталину следующее письмо:

2. Письмо В. И. Ленина.

„Товарищу СТАЛИНУ. Копия: Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин,

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать её. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но, тем не менее, этот факт стал известен через неё же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. (Движение в зале.)

Товарищи! Я не буду комментировать эти документы. Они красноречиво говорят сами за себя. Если Сталин мог так вести себя при жизни Ленина, мог так относиться к Надежде Константиновне Крупской, которую партия хорошо знает и высоко ценит как верного друга Ленина и активного борца за дело нашей партии с момента её зарождения, то можно представить себе, как обращался Сталин с другими работниками. Эти его отрицательные качества всё более развивались и за последние годы приобрели совершенно нетерпимый характер».

Подобранные Хрущевым цитаты породили впоследствии известное старшему поколению утверждение: «Ленин, незадолго до смерти, предупреждал партию о недопустимости назначения Сталина на руководящие посты. Но Ленина ослушались, что и привело к трагическим последствиям».

Встречаются упоминания об этом и в современной литературе. Авторов конца XX - начала XXI века уже не интересует, был ли Сталин достойным продолжателем дела Ленина. С другой стороны, утверждения Хрущева содержат яркий бытовой эпизод столкновения с Крупской, который характеризует Сталина не с лучшей стороны. Эдвард Радзинский в книге «Сталин» так описывает этот случай:

«Крупская сообщила мужу о победе его решения, и едва оправившийся после припадков Ленин диктует письмо Троцкому…

На следующий же день Каменев, испугавшийся явного сближения Троцкого с Лениным, пишет записку Сталину о контакте вождей:

„Иосиф, сегодня ночью мне звонил Троцкий, сказал, что получил записку, в которой Старик выражает удовольствие принятой резолюцией…“

Сталин отвечает: „Тов. Каменев… Как мог Старик организовать переписку с Троцким при абсолютном запрещении доктора Ферстера?“

Новый тон: он уже не Иосиф, он - Генсек, никому не позволяющий нарушать партийное решение.

И тогда Сталин вызывает Крупскую по телефону и орёт на неё. Попросту грубо орёт.

Крупская в шоке. Вернувшись с работы домой, „она была совершенно непохожа на себя: рыдала, каталась по полу“, - вспоминала Мария Ульянова.

Видимо, тогда же, в нервном срыве, Крупская не выдержала и рассказала Ленину об оскорблении. Взбешенный Ленин написал Сталину письмо о разрыве отношений».

Согласно Радзинскому, именно Сталин организовал изоляцию Ленина с тем, чтобы больной вождь не мешал ему узурпировать власть: «Свидания с Лениным запрещаются. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Ильичу ничего из политической жизни, чтобы не давать поводов для волнений… Вождю о партийном решении не докладывалось. Он так и не узнал, что поступил под надзор врага».

В книге «Сталин» мы видим одну из трактовок событий, прямо наследующую докладу Хрущева на XX съезде КПСС. Нужно отметить, что письма Крупской и Ленина, о которых автор пишет: «Видимо, тогда же…» - разделяет два с половиной месяца, о чём упоминает Хрущев, но забывает Радзинский. Нелишне также вспомнить, что в апреле 1922 года И. В. Сталин решением пленума ЦК партии был избран Генеральным секретарём РКП(б), причём выдвинул его на этот пост сам Владимир Ильич.

Более того, «Письмо к съезду» не скрывалось, все делегаты XIII съезда партии были ознакомлены с письмом В. И. Ленина, но вместо «перемещения» Сталина по ленинской рекомендации ограничились порицанием. Невозможно согласиться с утверждением Радзинского о том, что Сталин на тот момент уже вертел партией как хотел и Ленин был ему не указ. Даже если предположить, что Сталин имел огромное влияние на Центральный Комитет (хотя на тот момент существовал и ещё один центр сил в лице Троцкого), вряд ли это влияние распространялось и на всех делегатов XIII съезда. И уж тем более вряд ли имя Сталина могло перевесить на идеологических весах мнение Ленина - этого не случилось и 30 лет спустя, в период разоблачения Хрущевым культа личности.

Советский исследователь В. Надточиев пишет: «Драматическая ситуация в партии сложилась в связи с политическим завещанием Ленина, и в первую очередь с „Письмом к съезду“. В этом ключевом документе, как известно, давались итоговые, лаконичные, но чрезвычайно ёмкие по содержанию оценки членов Политбюро ЦК, говорилось о возможных рецидивах их прежних ошибок. […]

Положение Сталина в этот момент было предпочтительнее других. В ожесточённой дискуссии с Троцким по вопросам партийного строительства и экономической политики партии, состоявшейся незадолго до смерти Ленина осенью 1923 года, он опирался на аппарат, на существовавшее в партии недоверие к Троцкому, к его политическому прошлому.

В результате авторитет Сталина значительно возрос, а делегаты XIII съезда РКП(б), высказавшись за его кандидатуру на посту Генерального секретаря ЦК партии, фактически предрешили решение этого вопроса на организационном пленуме ЦК в июне 1924 года…»

«Завещание», как мы помним, состояло не только из характеристик, но и из прямого предложения переместить Сталина с поста Генерального секретаря. Почему послание Владимира Ильича было оставлено без внимания? Рассмотрим этот вопрос подробнее.

В мае 1922 года у Ленина случился инсульт, который проявился утратой речи и частичным параличом правой стороны тела. После непродолжительного улучшения уже к осени симптомы вновь обострились. В декабре 1922 года у Ленина случился второй удар, и он оказался прикован к постели.

М. И. Ульянова вспоминает об этом периоде:

«30 мая Владимир Ильич потребовал, чтобы к нему вызвали Сталина. Уговоры Кожевникова отказаться от этого свидания, так как это может повредить ему, не возымели никакого действия. Владимир Ильич указывал, что Сталин нужен ему для совсем короткого разговора, стал волноваться, и пришлось выполнить его желание. Позвонили Сталину, и через некоторое время он приехал вместе с Бухариным. Сталин прошёл в комнату Владимира Ильича, плотно прикрыв за собою, по просьбе Ильича, дверь. […] Через несколько минут дверь в комнату Владимира Ильича открылась, и Сталин, который показался мне несколько расстроенным, вышел. […] Я пошла проводить их. Они о чём-то разговаривали друг с другом вполголоса, но во дворе Сталин обернулся ко мне и сказал: „Ей (он имел в виду меня) можно сказать, а Наде (Надежде Константиновне) не надо“. И Сталин передал мне, что Владимир Ильич вызывал его для того, чтобы напомнить ему обещание, данное ранее, помочь ему вовремя уйти со сцены, если у него будет паралич. „Теперь момент, о котором я вам раньше говорил, - сказал Владимир Ильич, - наступил, у меня паралич и мне нужна ваша помощь“. Владимир Ильич просил Сталина привезти ему яда».

Трудно сказать, где современные исследователи находят «руку Сталина» в изоляции В. И. Ленина зимой 1922 года. Запреты врачей сыплются на него непрерывно (и безрезультатно) целый год, но единственный результат, которого удаётся добиться, - это ограничение деятельности Ильича возможностью только диктовать, и не больше нескольких минут в день.

На фоне ухудшающегося здоровья Ленина 18 декабря 1922 года (уже после второго удара) пленум ЦК РКП(б) принимает решение оградить его от всякой информации. Решение пленума звучит так: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».

Дальнейшее развитие событий нам известно: Н. К. Крупская (возможно, просто чтобы порадовать) информирует Ленина о том, что его решение о монополии на внешнюю торговлю принято. Ленин загорается и диктует письмо Троцкому. О письме узнаёт Сталин и звонит Надежде Константиновне.

«Легко представить себе возмущение Сталина, когда он узнал, что вопреки предписанному режиму Крупская спустя несколько дней приняла от Ленина диктовку… - пишет в статье „Сталин и Ленин“ философ и публицист Р. И. Косолапов. - Последующие „доброхоты“ пересказывали этот разговор с разными озадачивающими подробностями… но всё выглядело, вероятно, проще. Крупская крепко обиделась, когда Сталин напомнил ей о существовании ЦКК (Центральной контрольной комиссии. - Авт. ), которая призвана пресекать нарушения решений ЦК».

Аналогичную версию событий встречаем в уже цитировавшихся воспоминаниях М. И. Ульяновой: «При абсолютном запрещении врачей Крупская продолжала передавать записанные ею под диктовку Ленина его записки, письма соратникам, что вызвало раздражение Сталина, пригрозившего ей вызовом на заседание Контрольной комиссии ЦК партии (председателем которой был Каменев)».

Да и в самом письме Крупской говорится: «В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку».

Очевидно, случившееся задело Надежду Константиновну до глубины души. «О чём можно и о чём нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача…» - пишет она Каменеву. Видимо, вскоре история ссоры доходит и до В. И. Ленина.

Нужно упомянуть, что как у Хрущева, так и в дальнейшем в отечественной публицистике присутствует некоторая путаница с датировками. «Письмо к съезду» Хрущев верно датирует декабрем 1922 года, и касается оно не только Сталина, в нём Ленин даёт характеристики многим партийным деятелям. Другая часть письма, начинающаяся со слов «Сталин слишком груб, и этот недостаток…», известна как «Дополнения от 4 января 1923 года к письму-диктовке В. И. Ленина».

В этот период, уже после того, как конфликт с Н. К. Крупской становится ему известен, В. И. Ленин диктует два письма. Известное нам дополнение к «Политическому завещанию» и личное письмо Сталину: «Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать её…» Далее из письма Ленина следует, что Сталин и Крупская между собой давно это недоразумение разрешили: «Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее…» - и далее о разрыве отношений.

К сожалению, эти два весьма эмоциональных письма В. И. Ленина являются, видимо, следствием прогрессирующей болезни, на которую, возможно, наложилась обида за так и не исполненное Сталиным в мае обещание. По крайней мере, нет оснований полагать, что прикованный к постели Владимир Ильич за год болезни имел другие основания пересмотреть своё отношение к И. В. Сталину. В апреле он выдвинул его на пост Генерального секретаря, в мае просил помочь уйти из жизни, а через 8 месяцев призвал «переместить» на основании того, что он груб. Если реальные основания были, остаётся только удивляться, что они не приведены по существу.

Не секрет, что Ленин всегда ценил Сталина как работника, считал его человеком слова. Начиная с 1920 года у Владимира Ильича ухудшилось здоровье. Опасаясь за свое состояние, Ленин именно Сталина попросил «в случае чего» достать и передать яд – вождь был убежден, что на Сталина в этом плане можно положиться.

Как пишет сестра Владимира Ильича М. И. Ульянова, некоторые признаки недовольства поведением Сталина у Ленина к тому времени уже были, в разговорах с близкими родственниками вождь называл Кобу неумным. Однако при осложнении болезни Ленина именно Сталин бывал у него чаще других соратников по партии.

В декабре 1922 года произошел инцидент, который коренным образом и навсегда изменил отношение Ленина к Сталину как к человеку.

Болевшего Ленина ограждали от политической информации, чтобы любые переживания не усугубили его самочувствие. Куратор процесса лечения вождя И. В. Сталин узнал о том, что жена Ленина Н. К. Крупская все-таки ведет с мужем беседы на политические темы. В порыве гнева Сталин грубо отчитал Крупскую по телефону, не стесняясь в выражениях.

Крупская тяжело переживала тот разговор. М. И. Ульянова вспоминает, что Надежда Константиновна выла и каталась по полу. Эта история с опозданием, но все же дошла до Ленина. Придя в бешенство, Ильич письменно попросил Сталина извиниться, в противном случае грозил разорвать с ним отношения. Сталин тогда извинился, недоумевая по поводу того, что проблеме придана слишком большая значимость.

Свою последнюю победу, причем над большинством партийных лидеров, Ленин одержал в конце жизни – осенью 1922 года. Тогда он настоял на том, чтобы единое советское государство строилось как союз республик, каждая из которых имела бы право на выход.

Ленин всегда выходил победителем из внутрипартийных столкновений, которых было немало. Он умел убеждать, причем не только при помощи логики. Во время дискуссии вокруг Брестского мира Ильич остался в меньшинстве, что грозило ему политическим проигрышем. Тогда он пообещал выйти из ЦК и напрямую обратиться к массам. Соратники такой перспективы, понятное дело, испугались и вынуждены были поддержать Ленина. Ну, а потом уже сами убедили себя в том, что Владимир Ильич был прав.

1. Последняя победа

Талант (если не сказать, гений) полемиста, помноженный на железную волю, придал Ленину несокрушимый авторитет. Рядовые члены партии даже выработали особую технологию, которая помогала им определиться во внутрипартийных спорах: «Голосуй всегда с Ильичем – не ошибешься!»

Свою последнюю победу, причем над большинством партийных лидеров, Ленин одержал в конце жизни – осенью 1922 года. Тогда он настоял на том, чтобы единое советское государство строилось как союз республик, каждая из которых имела бы право на выход. А ведь почти все ведущие партийно-государственные деятели считали, что национальные республики должны были войти в РСФСР на правах автономий – без права выхода. Именно в этом была суть «плана автономизации», который выработал нарком по делам национальностей И. В. Сталин. Таких же представлений придерживались Ф.Э. Дзержинский, Г.В. Чичерин, Г.К. Орджоникидзе и др.

Даже вождь Коминтерна и горячий поборник мировой революции Г.Е. Зиновьев был за унитарное государство.

Самое интересное, что Ленин на первых порах вовсе не протестовал против автономизации. Уже в начале 1922 года вполне могла бы возникнуть единая социалистическая Россия, включавшая в свой состав Украину, Белоруссию и Закавказье. И тогда у нас была бы совсем иная история, и совсем иное государство.

Но создание единого государства было отложено – по инициативе Сталина. В январе 1922 года нарком иностранных дел Чичерин поставил вопрос – как же быть с представительством национальных республик на международной Генуэзской конференции? Ведущие державы соглашались вести переговоры с РСФСР, но были категорически против участия в них ее сателлитов. Наркоминдел предлагал поступить просто – взять, да и включить республики в РСФСР. Но Сталин посоветовал не торопиться, а подготовиться к процессу объединения как следует – в течение нескольких месяцев. Иосифа Виссарионовича тут даже и упрекнуть-то нельзя — и даже как-то грешно. Уж сколько мы знаем разного рода поспешных реформ, которые только загубили разного рода благие начинания. И, тем не менее, так получилось, что благоприятный момент был упущен. А в течение нескольких месяцев в политическом мировоззрении Ленина произошел очередной крутой перелом. Что же случилось?

2. Федерация: «за» и «против»

Ленин пытался вести себя как стопроцентный прагматик от политики и идеологии. Он считал, что в разные периоды можно использовать совершенно разные формы организации – в том числе и государственной. В вопросах о национально-государственном строительстве он следовал за К. Марксом и Ф. Энгельсом, которые также относились к государству, как орудию реализации политических идей. В принципе, «классики» были против федерации, предпочитая ей унитарную республику. Яснее всего об этом написал Энгельс в 1891 году: «По-моему, для пролетариата пригодна лишь форма единой и неделимой республики. Федеративная республика является еще и теперь в общем и целом необходимостью на гигантской территории Соединенных Штатов, хотя на востоке их она уже становится помехой. Она была бы шагом вперед в Англии, где на двух островах живет четыре нации… Она давно уже сделалась помехой в маленькой Швейцарии… Для Германии федералистическое ошвейцарение ее было бы огромным шагом назад».

Ленин мыслил также. В 1913 году он писал: «Мы за демократический централизм, безусловно. Мы против федерации. Мы за якобинцев против жирондистов… Мы в принципе против федерации — она ослабляет экономическую связь, она негодный тип для одного государства». А годом позже он высказывался не менее категорично: «Ставить в свою программу защиту федерализма вообще марксисты никак не могут, об этом нечего и говорить».

В то же самое время Маркс, Энгельс и Ленин признавали, что при определенных условиях федерация может быть необходимой. Например – для того, чтобы предотвратить развал крупного государства. Дескать, если не получается решить вопрос посредством унитаризма, то можно прибегнуть и к федерализму – рассматривая его как переходный этап. Образцом подобной диалектики Ленин считал проект «классиков» по созданию федеративного союза Англии и Ирландии.

Более того, накануне Февральской революции 1917 года Ленин выступил с проектом создания «Соединенных Штатов мира», заявив о том, что они «являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, — пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства». («О лозунге Соединенных Штатов Европы»)

Это уже был типичный красный глобализм, который никогда не «отпускал» Ленина. Можно даже сказать, что Ленин-глобалист постоянно душил Ленина-государственника.

И единое советское государство Ленин создавал именно как основу этих самых «Социалистических штатов мира».

3. «Независимость» как пропагандистское оружие

При этом Ленин, конечно же, не хотел отделения от России «национальных окраин». Более того, он считал, что именно федерализм поможет сохранить государственное единство, столь необходимое для реализации коммунистического проекта. Отсюда и знаменитое право на отделение, которое Ленин и большевики торжественно обещали «нацменьшинствам». Они понимали его как некую формальность, которая окажет грандиозное пропагандистское воздействие на «окраины». Большевики рассуждали примерно так – пусть кто хочет, тот и отделяется, тем более, что процесс отделения идет уже и без нас – полным ходом. Мы потом все вернем назад, главное – выставить себя защитниками «угнетенных» наций.

Кроме того, большевики считали, что право на отделение станет их мощным пропагандистским оружием в борьбе с британским колониализмом.

Реальной же независимости никто никому давать не хотел. И это великолепно показали события времен гражданской войны.

В данном плане весьма занимательна история советизации Закавказья. Здесь большевики достигли вершин имперского «маккиавеаллизма». Известно, что в республиках Закавказья утвердились антибольшевистские режимы — дашнаков в Армении, муссаватистов в Азербайджане и меньшевиков в Грузии. Ликвидировать их, объединив данные территории с Советской Россией, стало возможным лишь на заключительном этапе гражданской войны.

Летом 1920 года Турция напала на дашнакскую Армению. Большевики не стали противодействовать агрессии и спокойно наблюдали за ее развитием. В самый ответственный момент Красная армия просто-напросто блокировала остатки дашнакских войск и триумфально вошла в Ереван.

Осуществив коммунистический переворот в Азербайджане, Кремль немедленно заручился нейтралитетом Грузии, чье руководство трусливо отказалось хоть как-то поддержать Армению против одинаково враждебных ей красных и турок.

Более того, Советская Россия временно признала независимость Грузии. Решив же проблемы с Арменией, красные, вместе с Турцией, осуществили прямое военное вторжение и покончили со смехотворной грузинской «независимостью».

В результате военных и политических побед большевиков сложились все условия для того, чтобы создать централизованную, унитарную Российскую социалистическую республику – с автономиями для «националов». Однако этому воспрепятствовал сам Ленин.

Что же побудило его выступить против унитаризма? Как представляется, на Ленина повлияла сложная ситуация, которая сложилась в так называемом «мировом рабочем движении».

4. Ставка на социал-демократию

Весной 1921 года Ленин решил покончить с «военным коммунизмом», который истощал силы страны и вызвал волну мощных крестьянских восстаний. На X съезде РКП (б) была провозглашена новая экономическая политика (НЭП), давшая существенные послабления крестьянству. В стране вводился государственный капитализм, подразумевающий наличие многоукладной экономики. Таким образом, во внутренней политике стал преобладать государственный прагматизм.

Между прочим, Ленин думал о таком повороте еще в начале 1918 года. В марте 1918 года он даже написал статью «Очередные задачи Советской власти», призванную обосновать новый курс. В ней он призвал приостановить атаку на капитал и вступить в компромисс с буржуазией. Иными словами, наиболее дальновидные лидеры большевизма, в частности, Ленин, предлагали начать НЭП еще весной 1918 года. И если бы не гражданская война, то мы имели бы совершенно иную историю социалистического строительства. Очевидно, что партия большевиков стала бы медленно эволюционировать в социал-демократическом направлении.

Ленин бывал разным и революционные периоды у него сменялись периодами, скажем так, реформаторскими.

Курс на умеренность проявил себя и в политике внешней, которая была тесно связана с «борьбой за коммунизм во всемирном масштабе». В 1918-1920 годах ставка делалась на победу коммунистических партий в Европе. Ожидалось, что новоиспеченные социалистические государства, обладающие передовой промышленностью, помогут Советской России. Однако этого не произошло.

Поэтому Ленин решил пойти на сближение с европейской социал-демократией, которая давно уже стала важнейшей частью западного политического истеблишмента. На III конгрессе Коминтерна (июнь-июль 1921 года) был выдвинут проект создания «единого рабочего фронта», призванного соединить расколотое социалистическое движение. Ленин надеялся, что социал-демократия вступится за Советскую Россию перед мировым сообществом и поможет ей восстановить экономику. При этом он, конечно же, не выпускал из виду политические интересы большевизма: «Цель и смысл тактики единого фронта состоит в том, чтобы втянуть в борьбу против капитала более и более широкую массу рабочих, не останавливаясь перед повторными обращениями с предложением вести совместно такую борьбу даже к вождям II и II1/2 Интернационалов».

Социал-демократы откликнулись на предложение большевиков, и в апреле 1922 года Берлине прошла конференция представителей всех трех Интернационалов. (Помимо II Социалистического и III Коммунистического в то время функционировал еще и т. н. Двухсполовинный Интернационал, объединяющих левых социалистов.) Там обсуждался вопрос о подготовке всемирного рабочего конгресса. Казалось бы, создание единого фронта – есть дело решенное, но в самый последний момент лидеры II и II 1/2 Интернационалов решили проводить рабочий конгресс без коммунистов. Вот это, собственно говоря, и побудило Ленина совершить очередной политический поворот. Он приходит к мысли о том, что советское государство должно строиться в качестве наднационального образования, приемлемого для европейского пролетариата, который якобы пожелает вступить в союз – прообраз мировой коммунистической республики. В Россию европейцы не вступили бы никогда, а вот в конфедерацию социалистических стран – тут еще можно было подумать.

5. «Нет у революции конца»

Судя по всему, в конце своей жизни Ильич задумал революционизировать советское общество – с тем, чтобы социализировать всю Европу. Во времена перестройки нас пытались убедить в том, что последние работы Ленина были нацелены на углубление НЭПа и чуть ли не на демократизацию. В пример часто приводили его статью «Как нам реорганизовать Рабкрин?» (январь 1923 года). В ней Ленин предлагал: «Выбрать 75-100 (цифры все, конечно, примерные) новых членов ЦК из рабочих и крестьян. Выбираемые должны подвергнуться такой же проверке по части партийной, как и обыкновенные члены ЦК, ибо выбираемые должны будут пользоваться всеми правами членов ЦК ».

«Перестройщики» умильно трактовали это предложение как яркое проявление демократизма, якобы присущее Ильичу. На самом же деле Ленин надеялся с помощью этих 75-100 новых членов ЦК обуздать различные внутрипартийные группировки и установить режим своей личной власти. Какой тут вообще мог быть демократизм, когда рядовые члены партии использовали технологию «Голосуй всегда с Ильичем!» И можно только согласиться с выводом А.В. Шубина: «Ленин не был настолько наивен, чтобы считать, что новички-рабочие начнут одергивать Сталина и Троцкого. Они должны были служить надежной опорой Ленина в ЦК». («Вожди и заговорщики»)

Ленин был недоволен усилением позиций Сталина, которого еще недавно сам же и выдвинул в генеральные секретари ЦК. В первой половине 1922 года отношения между двумя руководителями были весьма доверительными. Так, в мае, после первого удара, Ленин попросил Сталина дать ему яд, чтобы избежать дальнейших мучений. Понятно, что для этого нужна была определенная степень близости.

Но тогда у Ленина был «умеренный» период и ему больше импонировал «аппаратчик» Сталин, для которого главным было укрепление Российского социалистического государства. А вот когда «реформизм» сменился революционаризмом, то Сталин стал неугодным.

Зато резко возросли «акции» Л.Д. Троцкого, отношения с которым у Ленина всегда были натянутыми. Еще до революции Ленин назвал Льва Давидовича весьма обидным словом «Иудушка». Но и Троцкий тоже за словом в карман не лез и на одном из заседаний Политбюро обвинил Ленина в «хулиганстве».

И, тем не менее, во внутрипартийной борьбе Ильич обратился за помощью к «Иудушке». В своем письме от 5 марта 1923 года он попросил Троцкого взять сторону руководства Компартии Грузии (Б. Мдивани и др.), которые резко выступали против Сталина, Орджоникидзе, Дзержинского и др. «централистов», а также настаивали на создании советской конфедерации.

Ленин возлагал большие надежды на Троцкого, как на наркома военных дел и руководителя Красной армии. Во-первых, он, как глава правительства (Совнаркома) стал опасаться усиления партийного аппарата, который возглавлял талантливый управленец Сталин. А Троцкий, будучи наркомом, непосредственно подчинялся Ленину. Сталин тоже был наркомом, но как генсек пользовался известной независимостью. Поэтому-то Ленин и предлагал в своем «Письме к съезду» переместить его с этого поста.

Во-вторых, «вождь мирового пролетариата» решил сделать ставку на Красную армию и ее вождя – Троцкого. Коминтерну и местным компартиям он не очень-то доверял. В марте 1921 года немецкие коммунисты попытались, по заданию Исполнительного комитета Коминтерна (ИККИ), поднять «пролетарское восстание», но у них ничего не вышло.

Сближение с Троцким принесло свои плоды. «Уже 6 марта Троцкий послал Сталину замечания к его тезисам „Национальные моменты в партийном и государственном строительстве“, — пишет В.З. Роговин. — В этих замечаниях Троцкий предлагал Сталину сказать о наличии в партии великодержавного уклона и уклона со стороны „националов“, подчеркивая при этом, что второй — и исторически, и политически является реакцией на первый. Троцкий также предложил снять содержавшееся в тезисах Сталина категорическое утверждение об уже достигнутом правильном решении национального вопроса в СССР. Сталин принял эти поправки. В исправленных с учетом замечаний Троцкого тезисах доклада Сталина на XII съезде, опубликованных 24 марта в „Правде“, на первое место выдвигалась „особая опасность“ великодержавного уклона». («Была ли альтернатива?»)

Трудно сказать – к чему бы привел тандем Ленина и Троцкого, направленный против других руководителей партии. Не исключено, что революция приступила бы к пожиранию «своих детей» задолго до 1937 года. Но Ленин был тяжело болен, и ему трудно было заниматься политикой даже и вполсилы.

Тем не менее, Ленин успел сорвать автономизацию и навязал модель союза республик – вместо единой республики. И это произошло еще осенью 1922 года.

Сталин разумно уклонился от прямого боя с Лениным. Он понимал, что обязательно проиграет – авторитет Ленина был воистину запредельным, на что ему и указывал Л.Б. Каменев в записке, поданной во время заседания Политбюро: «Думаю, раз Вл. Ильич, настаивает, хуже будет сопротивляться». И в самом деле, Сталин ничего бы не выиграл, но только подпортил бы свой имидж «верного ленинца». До этого у Сталина не было никаких серьезных трений с Лениным – в отличие от «Иудушки» или, например, Зиновьева, который, вместе с Каменевым, выдал в октябре 1917 года план вооруженного восстания. Сталин вынужден был согласиться с созданием наднационального союза.

6. Оптимизация СССР

Будущее показало, что европейский пролетариат вообще не захотел никакой коммунистической революции. Но Советское государство уже существовало как наднациональный союз республик. А такая форма объединения была весьма рискованной. Право на выход сработало как мина замедленного действия, в «перестроечные» 80-90-е годы.

Возможно, проживи Ленин еще несколько лет, и он бы сам демонтировал СССР, превратив его в унитарную Российскую республику. Но он умер в 1924 году, после чего все его свершения стали восприниматься как нечто сакральное и не подлежащее и малейшей критике. В этих условиях ничего уже изменить было нельзя. Попробуй Сталин выступить против СССР, как его моментально обвинили бы в отходе от ленинизма. (Обвинения в этом и так звучали достаточно часто и звучно.)

Но Иосиф Виссарионович все-таки не смирился с создавшимся положением и попытался максимально оптимизировать сам СССР, приблизив его к унитарному государству. Кстати, уже и в 1922 году Сталин настоял на некоем компромиссе. Ленин требовал оставить СССР «лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность отдельных наркоматов». («К вопросу о национальностях или об автономизации») По сути, Ильич выступал за создание конфедерации, надеясь, что это облегчит присоединение к Союзу новых стран – европейских, азиатских и т. д. Тем не менее, была выбрана более централистская модель. И если бы Сталин полностью согласился с Лениным, то Союз распался бы еще в 20-е годы – ведь никакой мировой революции не намечалось.

В 1936 году Сталин использовал новую Конституцию для укрепления единства страны. «Если раньше советская федерация по сути, была договорной, но теперь она становилась конституционной, – пишет Д.О. Чураков. – В прежней конституции СССР 1924 г. текст основного закона начинался с декларации о создании СССР и союзного Договора. В тексте „сталинской Конституции» ссылок на эти документы уже не содержалось. Тем самым они утрачивали свою силу. СССР становился единым государством. Соответственно этому изменялась и структура государственных органов. Вместо Всесоюзного съезда Советов, двухпалатного ЦИК СССР и его Президиума новый основной закон предусматривал образование Верховного Совета СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Если раньше высшие органы формировались методом делегирования, то теперь они избирались на основании всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права. Тем самым высшие органы власти уже не сковывались местными руководящими элитами и могли отражать общенациональные интересы. По-новому распределялись и полномочия между союзным центром и республиками». („Сталинская национальная политика и решение русского вопроса в СССР в 20-30-е годы“)

И, наконец, самое главное. Сталин ликвидировал т. н. „национальные районы“ и „национальные сельсоветы“, которые обладали огромным удельным весом.

„По данным на 1934 год, к категории национальных были отнесены каждый десятый район и каждый восьмой-десятый сельсовет в стране, — сообщает А.О. Вдовин. – Однако в Конституции СССР 1936 года эти нижние этажи советской федерации не были узаконены. К началу 40-х годов многие из них были расформированы, национальный статус нерасформированных уже не подчеркивался“. („Российский федерализм как способ решения национального вопроса: (История и современность) “). Да уж, можно только представить себе – на сколько частей распалась бы страна в 1991 году, если бы эти самые национальные районы и сельсоветы продолжали бы существовать.

К сожалению, Сталин так и не успел исправить все то, что наделал Ленин во время своего очередного революционно-нигилистического „помрачения“.

Александр Елисеев

3 апреля 1922 года Иосиф Сталин стал первым Генсеком СССР. Этот государственный, политический, партийный и военный деятель был и остается одной из наиболее неоднозначных фигур в мировой истории.

На протяжение трех десятилетий Сталин стоял во главе Коммунистической партии и Советского государства.

Впрочем, при большевиках против Сталина активно выступал Владимир Ленин. "Сталин слишком груб, и этот недостаток становится нетерпимым в должности Генсека", - утверждал вождь большевиков.

Однако и после смерти Ленина его наставления остались не услышанными. Напротив, Сталин обострил борьбу за власть. Он превращая вчерашних врагов в верных товарищей, а старых друзей записывал в предателей.

В июле 1928 года Сталин выдвигает новую концепцию, по которой "продвижение к социализму не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы". В эту концепцию не вписывалась провозглашенная Лениным Новая Экономическая политика ("НЭП").

Следующим нововведением Сталина стало раскулачивание и насильственная коллективизация сельского хозяйства. Это приводит к массовому голоду в тридцатые годы - он уносит миллионы жизней в Поволжье, на Украине и Северном Кавказе.

Убийство Кирова первого декабря 1934 года послужило предлогом для начала политических репрессий в огромных масштабах. По новому законодательству, на следствие отпускалось не более десяти дней, ходатайства о помиловании не принимались, приговор к высшей мере приводился в исполнение немедленно.

Массовый террор коснулся не только политической верхушки. Миллионы ни в чем неповинных граждан были расстреляны или отправлены в лагеря на длительные сроки.

Не избежал этой участи практически весь высший и средний командный состав Красной Армии, что обернулось катастрофическими последствиями в 1941-42 годах.

На международной арене лавирование между странами Западной Европы привело к подписанию в 1939 году "Пакта о ненападении" между Советским Союзом и Германией. Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов провозгласил: "Заключение Советско-Германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение товарища Сталина блестяще оправдалось".

Однако через два года, в 1941 году, Гитлер нападал на Советский Союз.

Маниакальная подозрительность "вождя всех народов" и после войны заставила его продолжить свою политику устрашения и репрессий.

Умер Сталин 5 марта 1953 года от инсульта на подмосковной даче в Кунцево. Кроме охраны рядом с ним не было никого.

Тело забальзамировали и положили в мавзолей рядом с Лениным. Однако в 1961 году, после XX партийного съезда, на котором Хрущев разоблачил Сталина, его тело вынесли из Мавзолея и захоронили рядом - у Кремлевской стены.

47. СТАЛИН ПРОТИВ ЛЕНИНА

Профессор Феликс Клемперер, известный немецкий врач, во время XI партсъезда прилетел в Москву, чтобы осмотреть Ленина. На консультацию был приглашен также бреславский специалист-невролог др. Отфрид Р. Фёрстер. Состояние здоровья Ленина, вероятно, повлияло на решение Сталина оставить два правительственных поста и занять должность генерального секретаря партии.

Клемперер вернулся в Берлин 3 апреля, а 5-го он дал интервью газете «Нью-Йорк Тайме». Ленин получил об этом сообщение и попросил достать ему «на время этот № «Таймса», когда он придет» {1006} .

Интервью было опубликовано в «Таймсе» от 6 апреля. Клемперер сказал, утаивая многое, что: «Ленин - человек крепкого физического сложения, большой рабочей энергии, и все время работает 14–16 часов в день. За последнее время его трудоспособность уменьшилась, и он и его друзья решили расследовать, не является ли это следствием какой-либо болезни…»

«Мы прибыли почти одновременно и были хорошо приняты, - рассказывает далее Клемперер. - Первую информацию мы получили от наркома здравоохранения д-ра Семашко, который дал нам в качестве постоянных сотрудников своих помощников д-ра Розанова и д-ра Марецкую. Мы осмотрели Ленина и нашли лишь небольшую неврастению, следствие переутомления. Кроме некоторых общих предписаний относительно диеты и физических упражнений, никаких медицинских советов не потребовалось. Мы рекомендовали, чтобы Ленин некоторое время берегся и отдохнул».

Отдых был предметом разговора, происшедшего 6 апреля между Лениным и Серго Орджоникидзе, высокопоставленным кавказским коммунистом и близким приятелем Сталина. Орджоникидзе посоветовал Ленину поехать на Кавказ. На другой день Ленин написал Орджоникидзе письмо: «Нервы у меня все еще болят, и головные боли не проходят. Чтобы испробовать лечение всерьез, надо сделать отдых отдыхом». Ленин стал подумывать о Кавказе (в те дни - три дня поездом от Москвы). «Признаться должен откровенно, что недоверия к «окраинам» у меня чрезвычайно много; от этого недоверия (и от больных нервов) я прямо-таки ожидаю, что выйдет какой-нибудь «анекдот» вместо всякого лечения. Даже здесь под Москвой мне случалось видеть, как после кучи обещаний получались «анекдоты», для исправления коих оставалось одно: уехать из назначенного места назад в Москву и дождаться там «устранения анекдотов». А из-под Тифлиса или из-под Новороссийска «назад в Москву» не уедешь. Боюсь я, признаться, дальней поездки: не вышло бы утомления, ерунды и сутолоки да склоки вместо лечения нервов» {1007}

Орджоникидзе ответил успокаивающим письмом. В то же время на сцене появился знаменитый Камо, просивший Ленина взять его с собой для охраны и всякой помощи на месте. Камо (настоящее имя: Тер-Петросян), земляк и приятель Сталина, принимал участие в экспроприациях, которые до революции проводились для пополнения кассы большевиков. Именно он, под закулисным руководством Сталина, осуществил 25 июня 1907 года нашумевшее ограбление курьеров Государственного банка в Тифлисе, давшее партии громадную сумму - 341000 рублей золотом {1008} .

О предполагаемой поездке Ленина на Кавказ Камо мог знать только от М. И. Ульяновой и Л. Б. Красина. Ленин 8 или 9 апреля написал Орджоникидзе, что невозражает против общества Камо, но должен знать «высоту (над уровнем моря) намеченного дома… ибо сердце у Н. К.» - Крупской - «плохо и большой высоты не вынесет» {1009} .

Сталинская идея отправить Ленина на Кавказ, где он был бы отрезан от кремлевских дел, была все еще жива 17 апреля, когда Ленин снова осведомился у Орджоникидзе о высотах (думали о Боржоме или Абастумане), о доме, об отоплении и т. д. {1010}

О дальнейших событиях рассказывает д-р В. Н. Розанов: «Вечером 20 апреля 1922 года мне позвонил Н. А. Семашко и сказал, что он просит меня завтра поехать к Владимиру Ильичу: приезжает профессор Борхардт из Берлина для консультации, так как нужно удалить пули у Владимира Ильича», - пули, оставшиеся со времени покушения Фанни Каплан {1011} . «Я ужасно удивился этому и спросил: «почему?» Николай Александрович рассказал мне, что Владимир Ильич в последнее время стал страдать головными болями, была консультация с Клемперером… Клемперер высказал предположение… что эти боли зависят от оставшихся в организме В. И. пуль, якобы вызывающих своим свинцом отравление. Мысль эта мне, как хирургу, перевидавшему тысячи раненых, показалась прямо странной, что я и сказал Н. А. Он со мной соглашался, но все-таки на консультацию нужно было ехать».

Наутро Розанов заехал за Борхардтом, и они вместе поехали в Кремль. С ними поехала переводчица. «Нас провели прямо в кабинет Владимира Ильича, который сейчас же вышел к нам, поздоровался, переводчице сказал, что она нам не нужна: «сами сговоримся», и пригласил нас к себе на квартиру». Тут Ленин рассказал о своих головных болях и о диагнозе Клемперера. Когда Ленин сказал, что Клемперер посоветовал удалить пули, «Борхардт сделал сначала удивленные глаза, и у него вырвалось unmoglich (невозможно), но потом, как бы спохватившись, вероятно, для того, чтобы не уронить авторитета своего берлинского коллеги, стал говорить о каких-то новых исследованиях в этом направлении». Розанов же определенно сказал, что пули никак не могли вызвать головных болей, так как они обросли «плотной соединительной тканью, через которую в организм ничего не проникает. Пуля, лежавшая на шее, над правым грудино-ключичным сочленением, прощупывалась легко… и против удаления ее я не возражал, но категорически восстал против удаления пули из области левого плеча: эта пуля лежала глубоко, поиски ее были бы затруднительны; она так же, как и первая, совершенно не беспокоила В. И., и эта операция доставила бы совершенно ненужную боль. В. И. согласился с этим и сказал: «Ну, одну-то, давайте удалим, чтобы ко мне не приставали и чтобы никому не думалось».

Решено было оперировать в полдень 23 апреля в Солдатенковской (ныне - Боткинской) больнице, где работал Розанов. «Я предложил Борхардту приехать ко мне в больницу к 11 часам, думая показать ему до операции хирургические отделения, но профессор Борхардт просил разрешения приехать в 10 1 / 2. Я, конечно, не возражал, думая, что он хочет поподробнее осмотреть нашу больницу».

«Борхардт приехал и притащил с собой громаднейший, тяжелый чемодан со всякими инструментами, чем премного удивил и меня, и всех моих ассистентов. Инструментов для операции требовалось самый пустяк:…а он притащил их целую гору. Я успокоил его, что у нас есть все, все приготовлено, готов и раствор новокаина, есть и перчатки» и т. д. Так как до операции оставалось много времени, Розанов предложил Борхардту ознакомиться с госпиталем. Но тот сказал, что хочет начать готовиться к операции. «После этого Борхардт стал говорить, чтобы оперировал я, а он будет ассистировать, я ему на это ответил, что оперировать должен он, а я с удовольствием ему поассистирую».

Ленин приехал ровно в 12, в сопровождении охраны и комиссара Семашко. «Кто же будет оперировать?» - спросил Семашко. Розанов ему ответил: «Немец, конечно, для чего же он приехал?» Семашко с этим согласился.

Операция прошла успешно. «Владимир Ильич, видно, совершенно не волновался, во время самой операции только чуть-чуть морщился». Розанов был уверен, что Ленина через полчаса после операции можно будет отпустить домой, но Борхардт потребовал, чтобы пациент остался в больнице хотя бы на сутки. Встал неожиданный вопрос: куда положить Ленина. «Отделение было совершенно переполнено, - пишет Розанов, - но - кем? Я знал, чем каждый из них болен, но совершенно не представлял себе, что может быть на уме у моих больных». В интересах безопасности было решено освободить отдельную палату в женском отделении и положить Ленина туда. Ленин сначала запротестовал, но, узнав, что так врачам будет удобнее за ним наблюдать, согласился.

Рана быстро зажила после нескольких перевязок. Когда последняя повязка была снята, Розанов спросил Ленина, как он вообще себя чувствует. Ленин ответил, что «в общем ничего, только вот головные боли по временам, иногда сон неважный, настроение плохое».

«Вам, товарищ Розанов, самим-то надо отдохнуть, вид у вас тоже скверный, поезжайте за границу, я вам это устрою», - парировал Ленин, предлагая Розанову ехать в Германию. Тот предпочел Рижское взморье, а для своей фельдшерицы попросил путевку в Крым. Ленин написал Семашко, прося его приготовить необходимые документы. Когда это не помогло, он обратился к Сталину. Секретариат ЦК по просьбе Ленина постановил отправить Розанова с сыном в Ригу {1012} , а фельдшерицу с приемной дочерью - в Крым.

Сам Ленин уехал в Горки.

Там он потерпел два поражения. Он написал Сталину, что, так как «реальный шаг к перемирию достигнут в Генуе», следует объявить сокращение Красной Армии на одну четверть. Это предложение Ленина, продиктованное по телефону в 14 ч. 50 мин. 20 мая 1922 г. было четыре дня спустя отвергнуто сессией ВЦИК {1013} .

Сессия ВЦИК, происходившая с 12 по 26 мая 1922 года, навела Ленина на мысль, что ВЦИК, этот советский эквивалент парламента, нуждается в радикальной перестройке. В записке от 23 мая «т. Сталину для

Политбюро» Ленин предложил, «чтобы не менее 60 % членов ВЦИКа были рабочие и крестьяне, не занимающие никаких должностей на совслужбе» и «чтобы не менее 67 % членов ВЦИКа были коммунисты». Политбюро рассмотрело это предложение 26 мая и передало его в особую комиссию {1014} . Ни Сталина, ни Политбюро требование контроля над составом «парламента», конечно, не смущало. Смущало их другое: как сократить участие бюрократов в законодательном органе до 40 %?

В 10 часов утра 26 мая Розанову позвонила по телефону сестра Ленина М. И. Ульянова и «с тревогой в голосе» попросила его скорее приехать, говоря, что «Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота». «Скоро подали автомобиль, - пишет Розанов, - заехали в Кремль, а оттуда уже на двух машинах отправились в Горки, забравши из аптеки все необходимое… Поехали Н. А. Семашко, брат Владимира Ильича Дмитрий Ильич, доктор Л. Г. Левин, т. Беленький и еще кто-то».

Еще раньше приехавший в Горки д-р Готье рассказал им, что рвота у Ленина «уже кончилась, болит голова, но скверно то, что у него имеются явления пареза (т. е. неполного паралича или ослабления функций) правых конечностей и некоторые непорядки со стороны органа речи». «Итак в этот день, - вспоминает Розанов, - впервые смерть определенно погрозила своим пальцем».

Врачи и семья пытались утешить Ленина, но он отвечал: «Нет, это первый звонок» {1015} .

Все реакции на сифилис оказались отрицательными. Тем не менее была снаряжена целая медицинская экспедиция в Астрахань, откуда родом были предки Ленина с отцовской стороны, чтобы проверить подозрения о наследственном сифилисе. «Такую старую грязь разворошили, что и вспоминать нет охоты», - рассказывал заместитель Ленина по Совнаркому, а позже - председатель Совнаркома А. И. Рыков Борису Николаевскому в 1923 году, в Саарове под Берлином, где оба были гостями Максима Горького. Сестра Рыкова была замужем за братом Николаевского, и свойственники часто вели беседы, когда встречались за границей, хотя Рыков был большевиком, а Николаевский - меньшевиком. (Рыков был в этом отношении бесстрашен. В 1923 году он присутствовал на кремации меньшевистского вождя Мартова в Берлине.)

Воля и тело Ленина сражались с болезнью. Он делал, насколько мог, физические упражнения, отдыхал, гулял (хотя и с трудом) и повиновался врачам. В начале июня Клемперера опять вызвали в Россию. Вернувшись оттуда в Берлин, он рассказал корреспондентам, что Ленин чувствует себя сравнительно хорошо, но не может долго заниматься умственным трудом, так как даже чтение книг и газет его быстро утомляет и приводит к головной боли. Клемперер прибавил, что болезнь Ленина связана не с нанесенными ему в 1918 г. ранениями, а скорее с его образом жизни на протяжении последних тридцати лет, во время которых он работал по 16 и более часов в день. Клемперер отрицал, что Ленин страдает от прогрессивного паралича.

Через несколько недель после первого удара Ленин начал упражняться в письме: «Лидия Александровна! - писал он Фотиевой 12 июля. - Можете поздравить меня с выздоровлением. Доказательство: почерк, который начинает становиться человеческим. Начинайте готовить мне книги (и посылайте мне списки) 1) научные, 2) беллетристику, 3) политику (последнюю позже всех, ибо она еще не разрешена). Привет! Ленин» {1016} .

На другой день Ленина навестил Сталин. Гость привел на страницах «Правды» слова Ленина: «Мне нельзя читать газеты, - иронически замечает тов. Ленин, - мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины».

«Я хохочу, - пишет о себе Сталин, - и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике».

Сталин пишет: «Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы - все эти вопросы мелькают один за другим… Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие… Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус».

Процесс эсеров, о котором упоминает Сталин, происходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года. На скамье подсудимых сидели 34 эсера, среди них - 11 членов ЦК этой партии, Гоц, Тимофеев и другие. На конференции трех Интернационалов, состоявшейся в Берлине 2–5 апреля 1922 года, представители Кремля Радек и Бухарин под давлением западных социалистов и в надежде на создание «единого фронта», который облегчил бы проникновение коммунистов в европейское рабочее движение, согласились не применять к подсудимым эсерам смертной казни. Услышав об этой уступке, Ленин продиктовал статью под названием «Мы заплатили слишком дорого». Статья была опубликована в «Правде» от 11 апреля 1922 г. В ней говорилось: «Наши представители поступили неправильно, по моему убеждению, согласившись на следующие два условия: первое условие, что Советская власть не применит смертной казни по делу 47 социалистов-революционеров (число подсудимых позже было сокращено. - Л. Ф.) второе условие, что Советская власть разрешит присутствовать на суде по этому делу представителям всех трех Интернационалов».

В качестве защитников на этом первом московском показном процессе выступили Эмиль Вандервельде, Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд. 12 эсеров, среди них Гоц, Тимофеев, Герштейн и Гендельман-Грабовский, были приговорены к смертной казни. Других присудили к долгому тюремному заключению, а некоторых «освободили от наказания». Президиум ВЦИК, утвердив этот приговор, постановил: «В отношении обвиняемых, приговоренных к высшей мере наказания, приговор привести в исполнение лишь в том случае, если партия социалистов-революционеров не откажется от методов вооруженной борьбы против Советской власти» {1017} . (Часть выживших эсеров была расстреляна в 1938 году.)

Может быть, именно этот приговор сформулировали Ленин и Сталин, сидя на солнышке в Горках в июле 1922 года.

Вождя лечило целое созвездие немецких и русских врачей. Он поправлялся. «Правда» от 29 июля объявила, что он больше не пациент, он просто в отпуску. Каменев, выступая 4 августа на полугодичной конференции РКП, сказал, что Ленин быстро поправляется и скоро вернется к работе. «Я видел его только вчера», - сказал Каменев. (16 сентября Каменева назначили заместителем председателя СНК и СТО, т. е. третьим заместителем Ленина.)

Каждый день в Горки прибывали телеграммы с пожеланиями выздоровления и прочими изъявлениями народных чувств. Некоторые из них перепечатывались в «Правде», на не очень видном месте. («Правда», кстати, в то время уделяла страницу и даже больше различным объявлениям, они появлялись даже на первой странице и очень бросались в глаза, - большие уродливые буквы, примитивные рисунки, широкие бордюры.)

24 сентября 1922 года «Правда» выпустила бесплатное иллюстрированное приложение на хорошей белой бумаге, посвященное исключительно Ленину. В предисловии к нему Бухарин, самый чувствительный из большевиков, выразил чувства своих товарищей простыми словами: мы выпускаем это приложение, чтобы показать, что Ленин выздоровел и будет с нами еще очень долго. Но не надо обременять его, просил Бухарин, теперь, когда он снова стал за рулем государственной машины.

Корреспонденция Каменева, опубликованная в этом же приложении, отражает некоторый журналистский талант. Написана она необычно. «Что интересует Ленина?» - спрашивает Каменев - и отвечает: американский сенатор Бора, недавно опубликованные письма Короленко к Луначарскому, сбор налогов, внутреннее положение в Польше и деятельность АРА, работа советских трестов и положение Гувера на приближающихся американских выборах, книга В. Шульгина иоборот внешней торговли, профсоюзный съезд и посевная площадь России, фотографические работы Марии Ильиничны Ульяновой и неудачи Наркомпроса, а также «многое, многое другое».

Что осуждает Ленин? В первую очередь, бюрократический аппарат.

Кого он хвалит? Американских товарищей, привезших 20 тракторов в Пермь, и пермских крестьян, быстро починивших дороги, чтобы эти тракторы смогли туда добраться.

О чем Ленин говорит меньше всего? О своей болезни.

Обо всем этом Каменев узнал, как он пишет, во время часовой прогулки вокруг дома, в котором живет Ленин.

Сталин сравнил свой визит к Ленину 15 сентября с той их встречей, когда они смеялись над врачами и Ленин «не торопился высказывать своих мнений». «На этот раз, - писал Сталин в иллюстрированном приложении к «Правде», - тов. Ленин окружен грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости, переутомления… Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью. Наш старый Ленин, хитро глядящий на собеседника, прищурив глаз…» Тут Сталин внезапно прерывает описание и перечисляет разные вопросы внешней и внутренней политики, о которых они говорили. Он цитирует слова Ленина: «Положение тяжелое. Но самые тяжелые дни остались позади. Урожай в корне облегчает дело. Улучшение промышленности и финансов должно придти вслед за урожаем». Теперь нужна борьба против бюрократии. «Внешнее положение… Антанта… Поведение Франции… Англия и Германия… Роль Америки…» «Жадные они и глубоко друг друга ненавидят, - цитирует Ленин. - Раздерутся. Нам торопиться некуда» {1018} .

Но главным в приложении были иллюстрации, рассчитанные на широкую публику, на тех, кто не умел читать слова коммунистов, или не верил им. На обложке была единственная фотография: Ленин в полувоенной куртке и кепке, Крупская в белом платье. Его голова и безбородое лицо казались уменьшившимися, он пытался улыбнуться. Лицо Крупской было печально. Она прошла через трудный период, в течение многих недель все время оставаясь при Ленине. Внутри были еще фотографии: Ленин сидит один, в пальто, в кепке, в высоко зашнурованных ботинках, с толстыми венами на узловатых руках; Сталин и Ленин; Каменев и Ленин; улыбающийся Ленин ведет за руку пятилетнего племянника Витю; опять Ленин на прогулке, руки заложены в карманы штанов. Ленин, глубоко сидящий в складном кресле, поодаль - Крупская на скамье, в другом платье, но все в таком же настроении. Есть еще одна фотография, не вошедшая в приложение: безбородый Ленин, неулыбающаяся Крупская, Анна Елизарова, маленький Витя и смеющаяся маленькая дочка поварихи. У Ленина и Крупской не было детей. Виктор Дмитриевич Ульянов, ставший инженером, - единственный отпрыск всей симбирской семьи Ульяновых.

Иллюстрированное приложение не только показывало, что Ленин жив и здоров. Оно провозглашало его возвращение к работе. И в самом деле он уже занял снова свое место за рулем.

Правительственные учреждения начали посылать ему отчеты. Одним из первых был отчет Рабкрина, цербера советской бюрократии. В мае 1922 года, когда Сталин перешел на пост генсека, Троцкий предложил упразднить Рабкрин. В Рабкрине было 12000 человек аппарата. Троцкий считал их бесполезными бюрократами. Ленин возразил: «Насчет Рабкрина тов. Троцкий в корне неправ. При нашей отчаянной «ведомственности» даже среди лучших коммунистов, при низком уровне служащих, при интриганстве внутриведомственном (хуже всякого рабкриновского) нельзя обойтись без Рабкрина сейчас». Ленин предложил сократить аппарат Рабкрина с 12 до 2000 человек, повысив их содержание втрое {1019} . Большинство сотрудников Рабкрина были коммунисты.

В августе, когда Ленин получил доклад из Рабкрина, его аппарат был сокращен до 8000. В ответном письме временно заведовавшему Рабкрином Свидерскому Ленин требовал провести дальнейшее сокращение - до 2000. Цюрупа, которого Ленин прочил в наркомы Рабкрина, еще не вернулся из Германии. «Цюрупа нервно заболел (эти знаменитые немцы лечили его только от сердца) и оставлен надолго в Германии, - писал Ленин Свидерскому, который и сам был нездоров. - Я считаю, что Вы должны сначала вылечиться вполне, вставить все зубы и научиться есть ими, а потом надо изо всех сил взяться за Рабкрин. Составьте надежных людей, 2–3, из коллегии, поручите им начать сейчас же коренное преобразование» {1020} .

Нет смысла решать, интересовался ли Ленин протезами Свидерского из личной внимательности или политической расчетливости. Свидерский был старый большевик, они с Лениным вместе жили на финском курорте в 1906 году, между ними была привязанность. Но действия таких односторонних политиков, как Ленин, нелегко анализировать. Объявляя выговор товарищу, запустившему свое здоровье, Ленин неизменно упоминал о «небрежном отношении к казенному имуществу». 18 мая 1922 года Ленин написал Сталину, поддерживая просьбу И. И. Скворцова-Степанова об отпуске: «Он человек болезненный. А работник сугубо ценный. Надо ему дать отдых согласно его просьбе; очень это поддерживаю. Вылечившись и отдохнувши, он будет архиполезен и как профессор, NotaBene, и как литератор» {1021} . В письме секретарю ВЦИК Авелю Енукидзе Ленин так же мешает личное с политическим: «9 января 1922. Прошу оказать содействие по покупке и получению хлеба для деревни Самарской губернии Алакаевки, представителю ее крестьянину Сергею Фролову, а также по снабжению деревни семенами на яровой посев. Так как я был с этой деревней знаком лично, - Ленин жил на хуторе близ Алакаевки весной и летом 1889–1893 годов, - то считал бы политически полезным, чтобы крестьяне не уехали без какой-либо помощи наверняка» {1022} . Инесса Арманд была в могиле. Бездетный Ленин не любил никого, даже самого себя, и, будучи человеком неспособным к личным отношениям, он на все смотрел с точки зрения политической целесообразности, в том числе и на свою жизнь и здоровье.

Нэп приносил плоды в виде нэпманов, мелких капиталистов, торговавших всем, что под руку попадало. Наркомфину хотелось залезть к ним в карманы. Ленин написал зам. наркома финансов М. К. Владимирову: «Насчет уловления «нэпманов» советую очень обдумывать… что нам делать: вводить ли подоходный налог или принудительный заем? или: что раньше?» {1023} Иными словами, и то, и другое.

Ленину в руки попала книга советского автора о тэйлоровской системе научной организации труда. В бумагах Ленина осталась неоконченная рецензия за эту книгу. Несмотря на «многоречивость автора», Ленин считал, что книгу можно использовать в качестве учебника «для всех профшкол и для всех школ 2-й ступени вообще». «Научиться работать, это теперь главная, действительно общенародная задача советской республики. Добиться поголовной грамотности; ни в коем случае не ограничиться этим, а во что бы то ни стало пойти дальше и перенять все действительно ценное из европейской и американской науки; - это наша первейшая и главнейшая задача» {1024} .

«Из газет вижу, что отчаянное положение с Донбассом и с Баку. Как вы думаете? - пишет Ленин своим заместителям в СНК. - Не рискнуть ли взять некоторые миллионы из золотого запаса? Не худее ли будет пропустить дело, оставить без помощи? Может быть закажете короткую (не более 5-10 строк) справочку, чтобы я ясно понял положение? Ленин» {1025} . За неделю до этого, 17 сентября 1922 года, он спрашивал у Владимирова: «Сколько у нас осталось золота? (а) всего (б) в том числе свободного от всяких обязательств» {1026} .

Из Кремля Ленину прислали проект договора о грандиозных рудных концессиях Лесли Уркарту, английскому владельцу многих сибирских рудников. Ленин все еще питал надежды на развитие концессий. В письме, написанном перед самым «первым звонком», адресованном Сталину и помеченном «Спешно. Секретно», Ленин рекомендовал дать концессию американцу Хаммеру: «Тут маленькая дорожка к американскому «деловому» миру, и надо всячески использовать эту дорожку». Но изучив предварительный договор с Уркартом, который мог послужить широкой дорогой к английскому деловому миру, он 12 сентября написал Сталину: «Прочитав договор Красина с Уркартом, я высказываюсь против его утверждения. Обещая нам доходы через два или три года, Уркарт с нас берет деньги сейчас. Это недопустимо совершенно… Предлагаю отвергнуть эту концессию. Это кабала и грабеж». На этот раз одного слова Ленина оказалось недостаточно. Вопрос о договоре обсуждался на заседаниях Политбюро 14, 21 и 28 сентября. Пленум ЦК только 5 октября, а затем СНК 6 октября приняли решение об отклонении договора {1027} . Враждебность Ленина объяснялась тем, что, по его мнению, иностранец не хотел ввозить в РСФСР иностранную валюту, а хотел получить от Кремля русскую валюту на текущие расходы.

Уркарт никогда не вернулся в свои сибирские владения.

Неудача переговоров в Генуе и в Гааге, неудача концессий показала Ленину, какое будущее предстоит Советам. Были развеяны его иллюзии о том, что капиталистический мир вынужден будет спасти экономику Советской России ради собственного спасения. «Наше положение особенно трудно, - писал Ленин в обращении к V съезду профсоюзов, - потому что нет средств для восстановления основного капитала, машин, орудий, зданий и т. п., а ведь именно эта промышленность, так называемая «тяжелая индустрия», есть основная база социализма. В капиталистических государствах обычно восстанавливают этот основной капитал посредством займов. Нам не хотят дать займа, пока мы не восстановим собственности капиталистов и помещиков, а мы этого сделать не можем и не сделаем. Остается необыкновенно трудный и долгий путь: скапливать понемногу сбережения, увеличивать налоги… Пока мы остаемся одни, задача восстановления нашего народного хозяйства ложится на наши плечи необыкновенно тяжело. Необходимо величайшим образом напрягать силы всех крестьян и всех рабочих, необходимо усовершенствовать и удешевлять наш государственный аппарат, который у нас еще очень плох… Пусть каждый сознательный крестьянин и рабочий, которому случится прийти в уныние под влиянием тяжелых условий жизни или чрезвычайной медленности нашего государственного строительства, припомнит недавнее прошлое, с господством капиталистов и помещиков. Такое воспоминание вернет ему бодрость в работе» {1028} .

Бодрость вернулась и к самому Ленину. В сентябре он отдает распоряжение помуправделами СТО: («Я приезжаю 1 или 2 октября. Во вторник, 3 октября, буду председательствовать. Заседание 5–9 часов. С перерывом 1 / 4 часа. Предупредите курильщиков. Не курить. СТРОГО. В перерыве (в соседней комнате) чай и курение… заседание здесь всех 3-х замов… Все это Вы должны устроить хорошо» {1029} .

Даже в голодающей стране человек жив не хлебом единым. В измученной, голодной России 1921–1922 годов люди говорили не только о хлебе, не только о работе и зарплатах. У многих на уме было совсем другое, это другое проникало сквозь стены Кремля и в деревню Горки. Имя этому «другому» был национализм. Большевики говорили о мировой революции и об интернационализме. Их разговоры служили определенным целям, даже когда не служили самой цели мировой революции. Но одной из главных их забот был национализм. Пробой большевистского интернационализма должно было служить его осуществление в границах России, ибо в России был свой «интернационал»: украинцы, белорусы, узбеки, таджики, туркмены, азербайджанцы, армяне, грузины, евреи, татары, бурят-монголы, кабардинцы и десятки других национальностей, общая численность которых почти равнялась численности великороссов. Испытывавшие угнетение при царе, от большевиков эти национальные меньшинства ожидали новой жизни. Некоторые даже ожидали независимости, ибо в таком духе они толковали дореволюционные заявления и послереволюционные декреты большевиков. Меньше всего на свете они ожидали вмешательства в свои дела тяжелой московской десницы. Монархия породила националистические чувства среди украинцев, балтийцев, финнов, грузин, армян и др. Как все колониальные народы, они предпочитали самоуправление власти иноземцев, как бы хороша она ни была. После революции Красная Армия, тайная полиция и московские комиссары быстро развеяли их мечты о независимости. Первым политическим принципом Ленина была централизованная власть, сосредоточенная в руках всероссийской партии коммунистов, члены которой всецело подчинялись Кремлю. Это делало издевкой слова большевистских декретов о самоопределении «вплоть до отделения», тем более что сам Ленин не верил в будущее маленьких народов (а его преемники сделали все возможное, чтобы оправдать его неверие). Всецело занятый классовой борьбой, Ленин недооценивал силы национализма.

На что могли рассчитывать национальные меньшинства при таких обстоятельствах? К 1922 году этот вопрос стал беспокоить нерусские народы России. Практически он сводился к вопросу, что такое федерализм. Является ли он только фальшивым фасадом, скрывающим за собою централизм? Это вопрос встал в сентябре 1922 года перед Лениным, собиравшимся вернуться из Горок в Москву.

Между Сталиным и Лениным возникли разногласия, возможно, обострившиеся потому, что Ленин почувствовал в Сталине чрезмерную жажду власти.

Было решено, что пришло время реорганизовать советское государство. Первоначально Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР), провозглашенная в первый день большевистской революции, включала в себя все национальные меньшинства, местные правительственные органы которых именовались автономными республиками или автономными областями, в зависимости от размеров. Таким образом, они входили в Российскую федерацию, как входили до того в Российскую империю. Со временем стало ясно, что такое положение унижает национальную гордость инородцев и не оправдывает на деле заявлений партии о наступлении новой эры в отношениях между народами. Пользуясь разными приемами, Москва стала постепенно создавать иллюзию суверенности среди национальных меньшинств. 22 февраля, например, члены Российской федерации - Украина, Армения, Азербайджан, Белоруссия, Бухара, Грузия, Дальневосточная республика и Хорезм - «поручили правительству РСФСР представлять их на Генуэзской конференции и подписывать от их имени договоры и соглашения» {1030} .

Позже в том же году был предпринят следующий шаг в этом направлении: Кремль приступил к образованию Союза Советских Социалистических Республик (СССР), в состав которого «добровольно» входили «независимые» республики - Украина, Белоруссия, Закавказская федерация (Грузия, Армения, Азербайджан) и пр.

После того как мумия Сталина была удалена из мавзолея на Красной площади, оказалось, что в течение десятилетий «культа личности» «преувеличивалась» роль Сталина в создании СССР и что на самом деле идея СССР принадлежит Ленину. Были опубликованы прежде не предававшиеся огласке письма Ленина по этому поводу. В советской прессе стали изобиловать статьи с нападками на самовозвеличение Сталина и попытками осветить его подлинную позицию в вопросе о национальностях.

Автор одной из таких статей говорит: «Сталин еще в период гражданской войны рассматривал независимые советские республики как ничем не отличающиеся от автономных республик… Сталин высказывался за распространение компетенции ВЦИК, СНК и СТО РСФСР на создаваемое объединение внешних и хозяйственных органов Закавказских советских республик» {1031} . В советских кругах Сталина теперь принято винить во всем, особенно когда дело каким-либо образом касается Ленина, но, тем не менее, Сталин, возможно, был прав, считая «независимые» советские республики всего лишь автономными в некоторых вопросах местного значения, но управляемыми на самом деле центральным кремлевским правительством через посредство местной коммунистической партии, подчиненной Кремлю. Ошибка его, вытекавшая из его общей склонности не обращать внимания на чувства как отдельных личностей так и миллионов людей, заключалась в том, что в проекте резолюции об отношении РСФСР с советскими республиками он говорил об автономии, а не о независимости. Ленин, обладавший более тонким умом, понимавший необходимость внешних уступок, не видел смысла в «автономизме» Сталина. Он знал, что по сути дела жертвовать ничем не придется, потому что республики-клиенты совершенно беспомощны.

По существу, т. е. по вопросу о гегемонии Москвы, Ленин и Сталин были в полном согласии. И все-таки они поссорились.

Находясь в Горках, Ленин стал мобилизовывать своих сторонников против Сталина. «Т. Каменев! - писал он 27 сентября 1922 года. - Вы, наверное, получили уже от Сталина резолюцию его комиссии о вхождении независимых республик в РСФСР. Если не получили, возьмите у секретаря и прочтите, пожалуйста, немедленно. Я беседовал об этом вчера с Сокольниковым, сегодня со Сталиным. Завтра буду видеть Мдивани (грузинский коммунист, подозреваемый в «независимстве»). По-моему, вопрос архиважный… Одну уступку Сталин уже согласился сделать. В параграфе 1 сказать вместо «вступления» в РСФСР - «Формальное объединение вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии». Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправными с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, «Союз Советских Республик Европы и Азии». Параграф 2 требует тогда тоже изменения. Нечто вроде создания… «Общефедерального ВЦИКа Союза Советских Республик Европы и Азии»… Важно, чтобы мы не давали пищи «независимцам», не уничтожали их независимости, а создавали еще новый этаж, федерацию равноправных республик… Сталин согласился отложить внесение резолюции в Политбюро Пека до моего приезда. Я приезжаю в понедельник, 2/Х. Желаю иметь свидание с Вами и с Рыковым часа на два утром, скажем в 12-2, и, если понадобится, вечером, скажем, 5–7 или 6–8» {1032} .

Перед отъездом из Горок Ленин разговаривал там с Орджоникидзе и с другими грузинами, а также с А. Ф. Мясниковым, предсовнаркома Армении. Он собирал себе сторонников.

Сталин не замедлил ответить на письмо Ленина к Каменеву. 27 сентября 1922 года он адресовал письмо Ленину и всем членам Политбюро, написанное, как говорится в поспеловской «Биографии» Ленина, «в недопустимо грубом тоне по отношению к Владимиру Ильичу». «Хотя Сталин согласился с предложением Ленина об образовании СССР, из всего текста письма» - письмо это так и осталось неопубликованным, и приходится верить Поспелову на слово - «видно, что это согласие - формальное. Он возражал против образования наряду со ВЦИКом РСФСР союзного Центрального Исполнительного Комитета и предлагал преобразовать его в федеральный ЦИК. Не поняв интернационалистской сущности идеи создания СССР, Сталин расценил позицию Ленина как «национальный либерализм».

Лояльность, как видно, была редким товаром в высших кругах Кремля, так как после встречи с Лениным в Горках Каменев немедленно сообщил Сталину: «Ильич собрался на войну в защиту независимости», - на что Сталин отвечал: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича». Эти записки цитируются Поспеловым (с. 611) по секретным архивам партии. Таким образом, Ленин и Сталин объявили друг другу войну.

6 октября Ленин не мог присутствовать на пленуме ЦК, так как у него был флюс, и он написал следующую записку, адресовав ее Каменеву: «Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Как только избавлюсь от проклятого зуба, съем его всеми здоровыми зубами. Надо абсолютно настоять, чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди - русский, украинец, грузин и т. д. Абсолютно! Ваш Ленин». На этой записке Сталин надписал: «Правильно! И. Сталин» {1033} .

Если Сталин соглашался с Лениным, то что их разделяло? Может быть, Сталин опять капитулировал перед Лениным? Как мог грузин Сталин быть великорусским шовинистом? Насколько серьезен был Ленин в своей защите национальных меньшинств?

Ни одна часть Российской империи не смогла достигнуть независимости от коммунистического владычества без борьбы против советских вооруженных сил. Закавказские республики после короткого периода независимости были завоеваны Красной Армией и насильно присоединены к России.

В чем же тогда заключалось понятие независимости по Ленину, и чем оно отличалось от сталинской концепции автономии?

Коммунисты отвечают, что несколько национальных республик - Украина, Белоруссия, Таджикистан, Узбекистан и др. - добровольно присоединились к России и вошли в Советский Союз. На возражения, что народ не изъявлял своей воли по этому вопросу, что не производилось никаких плебисцитов, коммунисты отвечают, что при пролетарской диктатуре решает воля рабочих, а если напомнить, что рабочие были в меньшинстве во всей России, а на окраинах - в особенности, и что рабочих тоже никто не спрашивал об их мнении, то последует ответ: коммунистическая партия воплощает волю всех рабочих, а она выступала за «независимость» в рамках советской федерации. Так, в статье Д. А. Чугаева в «Вопросах истории КПСС» указывается, что «принцип рабочего правительства - один из основных принципов строительства социалистического многонационального государства». Рабочее правительство имеет право истолковывать независимость как зависимость. И его точка зрения не лишена убедительности, так как самостоятельная Украина или самостоятельный Азербайджан не были бы советскими государствами, подвластными диктатуре пролетариата. Поскольку официально считается, что только антисоветские элементы могут помышлять об отделении от СССР, Москва, конечно, ведет себя вполне последовательно, когда отказывает народам России в праве на национальную независимость, осуществляемом через отделение.

Поэтому-то Ленин и решил дать национальным меньшинствам видимость независимости, соблюдая в то же время принцип «демократического централизма», в котором Москва представляла собою центр. Великоросс по воспитанию и, отчасти, по происхождению, он понимал, что великорусская половина России может быть склонна к угнетению инородцев даже и при коммунизме, а это, в свою очередь, обязательно приведет к сепаратистским поползновениям со стороны инородцев. Сталин же боялся уже одного слова «независимость». Грузин, он знал силу сепаратистского национализма на окраинах, не только среди 3 миллионов грузин, но и среди 40 миллионов украинцев. Внешние атрибуты независимости могли пробудить желание посмотреть глубже и достигнуть независимости по существу. Многие из тех, кто от независимости по форме хотел хотя бы частично перейти к независимости по содержанию, были убиты во время четвертьвекового правления Сталина. Грузинский деспот верил в Россию, единую и неделимую. Поэтому в сентябре 1922 года он быстро уступил Ленину и оставил свою идею «автономизации» в пределах РСФСР ради «независимости» в федеральном союзе. Но он продолжал оказывать сопротивление Ленину по существу: в вопросе о том, как следует распределить полномочия между Москвой и столицами союзных республик.

Как боролись право-троцкисты против В. И. Ленина, против дела социализма Как боролись троцкисты и зиновьевцы против Ленина, против социализма, против героических усилий пролетарской революции построить в СССР новое, социалистическое общество, – показали с