О причинах поражения белогвардейцев в гражданской войне рассуждают и спорят многие и спорить, вероятно, будут вечно.
В советское время главной причиной считалась «справедливость» гражданской войны «трудящихся за свою свободу и независимость, отстаивающих завоевания Октябрьской революции», вследствие чего «народные массы поддерживали Советское государство, его Красную Армию и Флот и, несмотря на крайнюю усталость от 1-й мировой войны, потери, лишения, голод, холод, эпидемии…» и «спасли свою Родину от угрозы колониального порабощения» (1). Также имели место «военно-политический союз рабочего класса и трудового крестьянства» и сплочение «трудящихся всех национальностей в борьбе против белогвардейцев, интервентов и буржуазных националистов» (1).
Сами белые объясняли свое поражение по-разному. Очень популярным был замечательный по своей лаконичности вывод: «Бог не даровал нам победу». Многие называли причины чисто военного характера – выгодное стратегическое положение красных –центр России, (хотя выгодность тут относительная – находясь в окружении скорее можно проиграть, а не выиграть), неправильное планирование и выполнение операций, скверная работа тылов, безграмотность или даже тупость, а также склочность генералов и т.д.
Был у белых и такой вариант: «1.Нас предал Запад. 2. Нас не поддержал народ». Показательно, что первая причина считалась и главной. О причинах так называемого предательства Запада тоже есть немало версий, но на мой взгляд, здесь просто перепутана причина со следствием – белые не потому проиграли, что не получили поддержки Запада, а не получили ее, потому что проиграли. Прагматичные буржуи просто не захотели иметь дело с неудачниками. А вот почему белых не поддержал народ стоит рассмотреть.
В наше время укореняется мнение, что красные победили благодаря умело поставленной пропаганде с одной стороны и исключительно насильственными мобилизациями в сопровождении массового террора с другой. Белые же якобы проиграли из-за политики непредрешенчества – отсутствия у них сколько-нибудь внятной программы. Что касается политики непредрешенчества - есть основания считать, что только благодаря ей белым и удалось продержаться довольно долго, а выдвини они какую-либо конкретную программу, поражение их было бы намного более быстрым – слишком разнородный элемент они являли собой и то, что понравилось бы одним, не потерпели бы другие. И вообще - большевики всё же выиграли не выборы, а войну и притом войну долгую и шедшую с переменным успехом. Народ имел возможность посмотреть как на слова, так и на дела, как красных, так и белых.
За исключением небольшого числа наивных ни сами белогвардейцы, ни их сторонники вовсе не строили себе иллюзий насчет поддержки народа. Надежда на победу в войне основывалась главным образом на поддержке «заграницы».
Писатель, т.е. представитель интеллигенции И.А.Бунин еще в феврале 1918г. буквально как манны небесной ждет прихода хоть кого-нибудь: «После вчерашних вечерних известий, что Петербург уже взят немцами, газеты очень разочаровали. Слух: союзники -- теперь уж союзники!-- вошли в соглашение с немцами, поручили им навести порядок в России. …Вести со Сретенки -- немецкие солдаты заняли Спасские казармы… В Петербург будто бы вошел немецкий корпус….
…Немцы взяли Николаев и Одессу. Москва, говорят, будет взята семнадцатого…Слухи и слухи… Петербург взят финнами.... Гинденбург идет не то на Одессу, не то на Москву... Все-то мы ждем помощи от кого-нибудь, от чего-нибудь, от чуда, от природы! Вот теперь ходим ежедневно на Николаевский бульвар: не ушел ли, избавь Бог, французский броненосец, который зачем-то маячит на рейде и при котором все-таки как будто легче. ..Видел В. В. Горячо поносил союзников: входят в переговоры с большевиками вместо того, чтобы идти оккупировать Россию! (не больше не меньше! – И.С.) » (2)
То же утверждает и атаман П.Н.Краснов:
« Дон раскололся в это время на два лагеря - казаки и крестьяне. Крестьяне за малым исключением были большевиками… Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой. Крестьяне изменяли казакам, уходили к большевикам … воронежские, харьковские, саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками, не освобождали этой Родины от них, но шли против казаков.
Без немцев Дону не освободиться от большевиков - это было общее мнение фронтового казачества… Совершенно иначе смотрела донская интеллигенция и особенно пришлые из России люди… Дон раскололся на ориентации. Весь простонародный, хлеборобный Дон и большая часть интеллигенции держались германской ориентации, напротив, члены могущественной кадетской партии и многие политические беженцы считали, что все спасение Дона в демократии Англии и Франции, которые придут и спасут и Дон, и Россию. Как спасут? Непременно и не иначе, как живой силой» (3)
Не отстает и З.Н.Гиппиус (тоже писательница): «Оптимисты наши боятся слово сказать (чтоб не сглазить событий), но не выдерживают, шепчут, задыхаясь: Финляндия взяла Левашево... И если бы выступила Финляндия…
…На Деникина, впрочем, никто почти не надеется, несмотря на его, казалось бы, колоссальные успехи, на все эти Харьковы, Орлы, на Мамонтова и т. д. Слишком мы здесь зрячи, слишком все знаем изнутри, чтобы не видеть, что ни к чему, кроме ухудшения нашего положения, не поведут наши «белые генералы», старые русские «остатки», - даже если они будут честно и определенно поддержаны Европой. А что у Европы нет прямой честности - мы видим». (4)
Заметим, что немцы –это те, с кем Россия три с лишним года вела войну, называемую Второй Отечественной, а финны –это те, которые устроили массовый террор против русских зимой 1918г. без различия сословия, рода занятий и убеждений. Но что до этого «элите» России, когда надо справиться с собственным народом?
«Былого лишены почёта,
Они, чтоб власть себе вернуть,
Не то что немцам - даже чёрту
Могли ворота распахнуть...»
После этого особенно пикантно выглядят заявления, что красные победили исключительно с помощью интернационалистов…

Как сторонники, так и ненавистники большевиков солидарны во мнении, что народ поддержал большевиков, говоря упрощенно, из-за земельного вопроса, только вторые при этом обвиняют большевиков в обмане. «Земельная» версия, по-моему, верна, но не полна. Во-первых, большевики по сути просто оформили де-юре то, что крестьяне уже осуществили де-факто – «черный передел» помещичьей и кулацкой земли. Во-вторых, сами белые так или иначе тоже обещали дать землю крестьянам. В-третьих, в Сибири, где не было помещичьего землевладения, главной силой, противостоящей белым, были крестьяне и притом крестьяне, недавно переселившиеся из европейской России («столыпинские аграрники»), то есть те, кому землю дал еще царь. Также на Украине, с ее обилием хуторских хозяйств, крестьяне в абсолютном большинстве восстали против белогвардейцев. По свидетельству генерала-диссидента П.Г. Григоренко: «Село наше, как и ВСЕ (выделено мной - И.С.) соседние украинские и русские села, было "красное". Соотношение такое. У красных, к которым до самого конца гражданской войны причислялась армия Махно, из нашего села служили 149 человек. У белых - двое». (5)
Во время войны белое командование не раз пыталось установить контакт с Махно, но всегда безуспешно. Причина простая –Махно боялся, что от него отвернется народ, если узнает о каких-либо связях с «беляками». С красными он то дружил, то враждовал, но с белыми – только враждовал!
Во время сибирского антикоммунистического (не антисоветского!) восстания 1920-1921гг. были случаи, когда уже готовые восстать деревни отказывались от выступления буквально в последнюю минуту, узнав, что командовать ими будут белые офицеры. Со своей стороны красные распускали слухи, что если восстать против Советской власти – вернется Колчак. Помогало очень неплохо. Да и те крестьяне, кто все-таки восставал, резко отвергали и монархистов и даже эсеров – только Советская власть…без комунистов, а по сути – без продразверстки.
Во время Кронштадтского мятежа 8 марта 1921 г. А.И.Гучков писал Врангелю: «В интересах как этого революционного движения, так и репутации «белого» дела необходимо, чтобы Вы и мы, Ваши единомышленники, не отождествлялись с руководителями движения. Тот демократический, рабочий, солдатско-матросский характер, который носит Кронштадтская и Петроградская революция, должен быть сохранен без примеси белогвардейского и буржуазного элемента: только в таком случае это движение окажет разлагающее влияние на оставшиеся в руках советской власти части Красной Армии, которая окончательно подточит устои этой власти. Всякая чужеродная примесь способна лишь повредить делу».(6) Хорошо сказано – устои советской власти будут подточены только без примеси белогвардейского элемента. А если появится такая примесь, что будет?
И наконец в 1941г., после более чем двадцатилетнего правления большевиков, после коллективизации, т.н. «рукотворного голодомора», т.н. «Большого Террора» немцы отвергли предложение русских белоэмигрантов в военной помощи против СССР. Причину объяснили без обиняков: «Участие эмигрантов в борьбе принесло бы мало реальной помощи германской армии, но в то же время дало бы пищу и без того уже активной советской пропаганде, убеждающей русский народ, что с германскими войсками идут реакционеры, золотопогонники, помещики и т.п.». (7) Читай – война помимо немцев с белогвардейцами усилит сопротивление Красной Армии, проще говоря, русского народа.
Так что дело не только в земле и тем более, в терроре. Рискну предположить следующее – за белыми народ не пошел по довольно простой причине – считал их чужими себе, «господами», «барами». Эпизодический шолоховский герой, бывший белоказак дал однозначную оценку: «Коммунисты - они нашего рода, сказать, свои, природные, а энти черти-те по-каковски гутарют, ходют гордые все, а середь зимы снегу не выпросишь, и попадешься им, так уж милости не жди!».(8)
Вследствие этого и появился тот феномен, который не могли понять и/или принять белые тогда и их единомышленники сейчас: «…получалось совершенно нелепое, но одинаково типичное для ВСЕХ (-И.С.) белых фронтов положение:
Когда уходили красные - население с удовлетворением подсчитывало, что у него осталось…Когда уходили белые - население со злобой высчитывало, что у него взяли…» (А.А. фон Лампе) (9)
Или: « Но вот феномен. Мы все это слышали, знали. Прошло два года и уже
забыли. Расстрелы белыми первых советов помним, рассказы о зверствах белых у
нас в памяти, а недавний красный террор начисто забыли..» (П.Г.Григоренко (5)). Здесь этот феномен тем более феноменален, что сцены красного террора, которые наблюдали Григоренко с земляками, были более жестоки и пожалуй, более циничны, чем сцены белого.
Отсюда напрашивается вывод – в глазах народа красные (в смысле – противники белых) были свои, и будь они хоть хорошие, хоть плохие. Держать зло на них было не принято. А белые, будь они хоть трижды расхорошие, все равно были чужими, и променять на них красных не желали.
И наконец, те рассказы, которые мне доводилось слышать о гражданской войне от родственников и знакомых, часто укладывались в такую схему: «Они, белые, у нас мужиков в свою армию забирали, а потом как НАШИ подошли, мужики от белых домой сбежали». То есть свои родственники или односельчане, служившие в белых, это вроде как и не «белые». «Белые» -это какие-то «они», просто сначала они были рядом, а потом «наши» «нас» от «них» освободили. Добавлю, что все мои родственники, так или иначе участвующие в гражданской войне, прошли через белую армию.

Завершить статью хочу сборником рассказов о гражданской войне, услышанными за последние 30-35 лет. Все рассказы только УСТНЫЕ, слышал их от родственников, свойственников, знакомых или из выступлений на историческом вечере, посвященном гражданской войне. Описанные действия происходили на территории современных Кемеровской, Новосибирской, Курганской, Пермской и Томской областей. Все вопросы в диалогах заданы мной.
1. «Отца мобилизовали белые, они до Томска-то доехали, там сборный пункт был, а оттуда сбежали. И много сбежало? Много, только с нашей деревни они впятером бежали, а кто из других мест – тех тоже полно. Они сразу сбежали или когда красные стали подходить? Сразу, красные еще нескоро пришли».
2. «Через нас через много кто проходил, красные два раза - нормально прошли, чехи были – тоже никого не тронули. А вот колчаковцы… И вешали и в колодцах людей топили. Это у нас до сих пор помнят».
3. « У вас в деревне в белых кто-нибудь служил? Нет, никто. Почему? А попрятались все в лесу от них. А в красных? Тоже никто. Почему? Так они никого не брали к себе».
4. «Белые, когда отступали, заминировали плотину. Если бы взорвали, половину посёлка бы затопило. Не взорвали потому, что красный подпольщик эти заряды обезвредил. Я в школе учился, нас на экскурсию водили на это место».
5. «У бабушки в избе на постое двенадцать казаков стояло. Бабушка говорила: с утра до ночи на них варить надо было. А сами только на печи лежали. И слова им не скажи – бьют, не смотрят, кто перед ними. Соседка была, старуха уже, как-то потихоньку сказала: «Наши уже близко, скоро придут». Казак услышал: «А, «ваших» ждёте?!» - и нагайкой прямо по лицу! А при красных как было? Красные наоборот – ни куска ни у кого не взяли, еще и помогали по хозяйству – дров наколоть, например. Одно только – коней они меняли, у них кони отощалые были. И что, мужики соглашались своих коней на отощалых менять? Ну да, боялись, вдруг белые вернутся, а так красные их подальше прогонят».
6. «Твой отец в войну в белых был? Да, мобилизовали силой, некуда деваться было. Потом к красным перешел. И долго он в белых пробыл? С полгода где-то. Ну, а к красным он в одиночку перешел или с другими? Не знаю, но вроде все они перешли. Кто все? Ну с кем он служил».
7. «Пока белые стояли, наши деревенские, кто богатеи, всё свое добро в лесу спрятали, лошадей, скотину туда угнали. И сами там прятались. В деревне только бедные остались, у кого взять нечего было. Только когда красные пришли, они из леса вышли. Богатеи –это кулаки, что-ли? Ну да. То есть кулаки от белых прятались? Конечно, белые же отбирали всё –и одежду и самовары, вообще что мало-мальски ценное грабили. А красные что, кулаков не трогали? Красные никого не трогали».
8. «У нас в деревне, слава богу, обошлось - белые никого не убили. Потому что не доносил никто. А вот в Х.(соседняя деревня – И.С.) сразу пятерых на одних воротах повесили. А красные к вам заходили? Нет, вообще не заметили, как они пришли. Потом, кто в город съездил –узнал об этом, рассказал».
Дополню – в этой же деревне (вернее, селе в 7-8 километрах от города), по словам той же очевидицы и по той же причине – отсутствию доносов никто не пострадал во время репрессий 1937-38гг. Убитых белыми там не было, но…см.п.9
9. « У деда с бабушкой конь был, незадолго до того его купили, долго копили деньги. Так белые зашли, и даже в дом не заходя, сразу к конюшне и начали его выводить. Бабушка в окно увидела, выбежала в чем была (в декабре – И.С.), в крик, стала не пускать их. Они сначала отталкивали, отгоняли её, потом как дали по голове, она без сознания на снег упала, долго пролежала. Жива осталась, но что-то застудила по женской части, потом всю жизнь болела».
10. «Белые как отступать стали, наших деревенских заставляли с ними идти с обозами. А километров с десять отъехали – раздели до белья, плетьми избили и бросили на дороге (был ноябрь – И.С.). Дядя мой кое-как дополз до дома, неделю кровью похаркал и помер».
11. «Твой дед как погиб? Не знаю, вроде бунт они там подняли против Колчака. Белые против Колчака бунт подняли?! Да, сказали, что против своих не будут воевать. Ну, их всех и перебили».
Поясню – из того, что мне удалось узнать на сегодняшний день, имелся в виду реальный факт - мятеж против Колчака, поднятый с подачи эсеров белыми офицерами в Новониколаевске (совр. Новосибирск) в ночь на 7 декабря 1919г. Мятеж был быстро подавлен стоявшими недалеко ПОЛЬСКИМИ частями. Только одних офицеров и только расстрелянных было 33 человека. Сколько погибло солдат – неизвестно.
12. « А как народ к ним, белым должен был относиться? Вот эта улица, которая сейчас улица Фрунзе (в Новосибирске – И.С.) вся ведь сплошь в трупах была!»
13. «Дядя рассказывал, они до Мариинска дошли и больше не воевали. Как не воевали, война же еще продолжалась, Колчака только в Иркутске взяли? Не знаю, он сказал, не воевали. Сдались они, что-ли, красным? Не знаю, может быть. Но если больше не воевали, что с ним было после этого? Домой вернулся, я помню, как он пришел в обмотках».
Уточняю: Мариинск –это Кемеровская область, а дом этого дяди был в Пермской области.
14. «Девки, бабы молодые от них, белых, в подполах прятались – они с собой забирали. У соседей дочь было забрали, она в какую-то избу забежала, кричит: «Спрячьте меня!». Её в какое-то тряпьё замотали и на кровать уложили, белые зашли, им говорят: «У нас больная в тифу лежит». Они сразу ушли.
15. « Про Пермь читал – там восстание в 1920 или 1921 году против красных было, что-нибудь знаешь об этом? Никогда не слышал, не было таких разговоров».
16. Это относится к сибирскому антикоммунистическому восстанию 1920/21гг.:
« По соседним деревням поднялось чалдоньё, к нам пришли, говорят: «Не пойдёте с нами – всех перебьём»».
Поясняю: «к нам» -это к «расейским» переселенцам, тем самым «столыпинским аграрникам», а «пойти с нами» - восстать против красных.
17. Признаюсь, услышав этот рассказ, я ДАЖЕ УДИВИЛСЯ:
«Когда пришли красные, было видно –это армия, конечно кто-то и в заплатках был, и оборванные были, но все в военной форме. Порядок организован хорошо –каждый боец своё дело знал, дисциплина была. А белые –какой-то сброд, толпа. Одеты кто во что: кто в форме, кто чуть не в лохмотьях, а кто чуть не в собольих шубах. Организации никакой, дисциплина –они, наверное и слова-то такого не знали. И любой, даже небольшой, отряд идёт –полные обозы награбленного тащит. Не армия - банда».
18. И последний рассказ – здесь действие происходило в 30-х и 40-х годах:
« Вот ты в школе в комсомол вступал, а в армии - в партию, тебе при этом на вид не ставили, что у тебя отец белый? Нет, об этом никто и не упоминал. -А почему не упоминали? -Так все же и так знали, что он в белых был, что об этом говорить? Ну, а в партию когда вступал в армии, там же вроде биографию надо было рассказывать? Биографию мою знали. А про родителей никто не спрашивал –зачем? Меня по службе знали, рекомендацию мне командиры написали. Больше ничего не требовалось».
Дополню этот рассказ несколькими интересными фактами. У этого собеседника- моего родственника, кроме отца в белых служили двое дядей –братьев отца (один из них потом стал кадровым красным командиром/офицером Советской Армии). Военную службу этот родственник проходил в железнодорожных войсках НКВД. (Вообще в НКВД в разное время и в разных его структурах у меня служили трое родственников –один, как уже сказано, был сыном и племянником троих белогвардейцев, другой сам был белогвардейцем, третий –сыном раскулаченного и репрессированного царского офицера. Самый подходящий контингент для «карательного органа тоталитарного режима»). По сравнению с сослуживцами он имел довольно высокое (среднее специальное) образование, поэтому за считанные месяцы вырос от рядового до замполитрука (звание, равное старшине). Неоднократно получал предложение стать офицером, но отказался. А главное в его ответе мне не то, ЧТО он сказал, а то КАК он сказал. В его голосе звучало откровенное недоумение –дескать, а разве могли не принять в комсомол и партию из-за такого пустяка, как родня-белогвардейцы? Ерунда какая!

Библиография
(1) –Энциклопедия «Гражданская война и военная интервенция в СССР»
(2) Бунин И.А «Окаянные дни»
(3) Краснов П.Н. Всевеликое войско Донское
(4) Гиппиус З.Н. Дневники
(5) Григоренко П.Г.В подполье можно встретить только крыс...
(6) Кара-Мурза С.Г. «Гражданская война»
(7) Из стенограммы официального сообщения представителям русской эмиграции во Франции, сделанного Ю.С. Жеребковым 25 июля 1941 (http://www.duel.ru/200315/?15_6_1)
(8) Шолохов М.А. «Поднятая целина»
(9) Лампе А.А. фон «Причины поражения вооруженного восстания белой армии»

Рассказывает о причинах поражения сборной России в четвертьфинальном матче чемпионата мира.

Cмолов подвел сборную

Покидавшие трибуны после матча болельщики даже не пытались сдержать свое негодование. Часть зрителей проводила сборную аплодисментами и криками «Молодцы!». Другие - чертыхались на чем свет стоит, костеря Федора Смолова. Разочарование нападающим «Краснодара» объединило в ночь на воскресенье простых фанатов и тех, кто наблюдал за игрой в комфортабельных условиях ложи VIP.

Недовольство игрой форварда выражал, что называется, и стар, и млад.

«Ну вот куда он полез бить пенальти?!» - воздавал руки к небу один респектабельный любитель футбола.

«Да зачем его вообще было на поле выпускать?» - вторил ему мальчик лет восьми.

«Ты точно не хорват? - задал неожиданный вопрос корреспонденту «Газеты.Ru» другой топ-зритель. - Ну тогда ладно, ступай. Мне бы сейчас хорватов… Или Смолова».

36-й матч Федора за национальную команду и правда получился неудачным. 28-летний форвард появился на поле в середине второго тайма - на 67-й минуте, заменив автора первого российского гола Дениса Черышева .

Надо сказать, трибуны не поняли этого решения Станислава Черчесова . Черышев был активен и охотно шел вперед, пытаясь создать если не угрозу, то напряжение у ворот Даниела Субашича.

Однако наставнику было виднее - поэтому он выпустил второго форварда в пару к Артему Дзюбе. А вскоре убрал того, отправив Смолова на острие.

Нынешний ЧМ сложился для дважды лучшего бомбардира Премьер-лиги неоднозначно. Он был включен в стартовый состав на первую игру с Саудовской Аравией, однако показал себя не слишком успешно и уступил место Дзюбе, который сразу же забил.

В дальнейшем Смолов появлялся в лучшем случае по ходу матчей. Основным форвардом сборной стал Дзюба.

В игре против хорватов Федор имел шикарную возможность открыть, наконец, счет своим мячам на мундиале. И - чем черт не шутит - принести России путевку в полуфинал.

В середине первого экстратайма хорваты едва ли не впервые в матче грубо ошиблись у своих ворот. Потеряли мяч, и тот моментально был запущен в штрафную на Смолова. Стадион замер в ожидании чуда. Однако Федор, показалось, не думал пытаться нанести удар, а предпочел упасть в надежде на пенальти.

Судья и глазом не повел. А видеоповтор снял все вопросы: Смолов добровольно шел на «фол» и слишком картинно упал…

Буквально в следующей же атаке наши соперники вырвались вперед (2:1). И вновь не обошлось без нападаюшего, чью неоптимальную физическую готовность отмечали в предыдущие дни многие специалисты.

Теперь Смолов оказался на пути мяча после удара Домагоя Виды. Однако лишь проводил его взглядом. А заодно закрыл обзор Игорю Акинфееву , который не смог отвести эту угрозу своим воротам.

Да, Смолов искренне хотел помочь партнерам при опасном «стандарте», поэтому и очутился в своей, а не чужой штрафной. За это отдадим игроку должное. Что, впрочем, ни в коей мере его не оправдывает.

Тем удивительнее, что Черчесов доверил Смолову право исполнить первый удар в серии 11-метровых. Задумка изначально показалась не самой очевидной. Есть же Сергей Игнашевич с железными нервами, который много лет щелкает пенальти четко и почти всегда без шансов для вратарей.

Его кандидатура выглядела идеальной на роль забойщика, но не сложилось, армеец подошел к «точке» вторым из россиян.

Смолов попытался пробить на хитрость, в стиле Паненки. К разочарованию всей России, послал мяч очень удобно для Субашича. Тот, уже завалившись в угол, справился с ударом левой рукой. И хотя почти тут же партнеры исправили ошибку Федора, следующий промах, уже Фернандеса, оказался роковым.

Исчерпали лимит везения

Конечно, было бы преступлением сказать, что в предыдущих встречах россияне побеждали только за счет везения. Напротив, сборная сражалась с более мастеровитыми соперниками во многом за счет невероятной самоотдачи и борьбы на каждом участке поля. Но и удача часто было на нашей стороне.

У нас залетало все в матче против Саудовской Аравии, Египет забил сам себе, а Испания в три раза больше владела мячом и имела на порядок больше опасных моментов.

Сборной России во многом везло и в матче с хорватами. Вспомните хотя бы удар в штангу от Ивана Перишича в середине второго тайма.

Но в серии пенальти везение от нас все-таки отвернулось.

Когда-нибудь это должно было случиться. На слабый удар Смолова вратарь среагировал лишь в последний момент, а отбитый Акинфеевым выстрел Модрича от штанги предательски залетел в ворота. Такое бывает, это футбол. Остается сказать «спасибо» фортуне, за то, что она подарила нам победу над испанцами.

Хорватам не везло исторически. Вспомните хотя бы драматичный четвертьфинал Евро-2008, когда «шашечные» забили Турции на 119-й минуте, но пропустили ответный на 122-й и проиграли по пенальти. Похоже, сейчас судьба вернула балканской команде должок.

Не хватило физической готовности

Не секрет, что все топовые сборные выходят на пик формы к решающим матчам чемпионата мира. Именно поэтому французы забили только три мяча в группе, бельгийцы едва не проиграли Японии, а Англия лишь на морально-волевых вырвала победу в поединке с Тунисом. Сейчас все эти сборные в полуфинале вместе с Хорватией будут определять обладателя заветного кубка.

Во втором тайме было заметно, что соперник превосходит российскую команду по движению. «Шашечные» не переставая давили на нашу оборону, а уставшим футболистам Станислава Черчесова приходилось лишь отбиваться.

Иван Ракитич из «Барселоны» провел матч не так ярко, как, наверное, мог, то от звезды мадридского «Реала» Луки Модрича постоянно исходила угроза. Было заметно: россияне уделили повышенное внимание нейтрализации хорватского лидера. Нередко во время приема мяча его встречали двое оппонентов.

Тем не менее, миниатюрный хавбек получал снаряд, разгонялся и либо сам старался пробить, либо - куда чаще - искал партнера горячей передачей.

Модрич создавал прямую угрозу владениям Акинфеева с первой минуты и до последней. Но и остальная команда оставила цельное впечатление. Чего у хорватов не отнимешь, так это способности терпеть, вырывать свое «на зубах». Выиграть две кряду серии пенальти - это достижение, близкое к уникальному. Нервы хорватских пенальтистов оказались крепче наших. Хорватский характер - вот еще одна явная «фишка» этого чемпионата.

Русские революции 1917 года, а также последовавшую за ними Гражданскую войну современники часто называли новой Смутой. Параллели, конечно, очевидны, но гораздо больше отличий. И главное из них то, что в Смуте XX столетия победили не «национально-консервативные средние слои» (историк С.Ф. Платонов), а, говоря языком XVII века, - «воры».

Причины прискорбной победы очевидны. Сравнивая способность русских к самоорганизации в двух Смутах, нельзя не заметить ее очевидный упадок. Силы, сопротивлявшиеся все более нарастающему социальному хаосу, оказались многократно слабее сил, хаосу способствовавших и старавшихся на его волне урвать побольше шкурных выгод. Далеко растерянным и безвольным буржуазии и дворянству 1917-го до посадских и служилых людей 1611-го, создававших народные ополчения! Два века господства петербургской вертикали подорвали всякую местную инициативу.

Грустным парадоксом (особенно учитывая почти повальный антисемитизм белогвардейцев) смотрится тот факт, что в финансировании Белого движения на его начальном этапе решающая роль принадлежала не русскому, а еврейскому капиталу: ростовский коммерсант Абрам Альперин дал в декабре 1917 года А.М. Каледину 800 тыс. рублей на организацию казачьих партизанских отрядов, 200 тысяч Бориса Гордона составили львиную долю в критически необходимом для Добровольческой армии М.В. Алексеева полумиллионе, собранном ростовскими же предпринимателями. Какой контраст - борьба в то же время с коммунизмом в Германии, где «Антибольшевистский фонд» германской промышленности щедро выделил «Фрайкору» (местному и гораздо лучше организованному и многочисленному - не менее 150 тыс. человек - аналогу Добровольческой армии) 500 млн марок!

Не мудрено, что в обстановке всеобщего распада власть взяла в руки маргинальная, но дьявольски энергичная и авторитарно управляемая марксистская секта, чему нимало не помешала ее скверная репутация агентуры немецкого Генштаба. Большая часть населения России - крестьяне - охотно признали новых правителей, первым делом законодательно закрепивших черный передел и обещавших измученной стране скорый мир. В буржуазно-обывательской же среде «поначалу… господствовало убаюкивающее активный протест убеждение, что большевики продержатся не более двух недель. Потом стали возлагать надежды на то, что после окончания мировой войны победители - неважно кто - но непременно займутся ликвидацией нелепого, но жестокого кошмара, затеянного большевиками. Среди сил, противостоящих большевизму, поразительно мало было людей, готовых сплотиться и действовать» (В.П. Булдаков). «Российские деловые круги не восприняли Октябрь 1917 года как катастрофу. Вплоть до осени 1918-го предприниматели, за редким исключением, не покидали мест постоянного проживания и вели, насколько было возможно, привычный образ жизни» (М.К. Шацилло).

Генерал и донской атаман А.П. Богаевский так вспоминал о настроениях казачества: «Разбрелись казаки по своим станицам, и каждый эгоистически думал, что страшная красная опасность где-то далеко в стороне и его не коснется. Отравленные пропагандой на фронте, строевые казаки спокойно ждали советской власти, искренно или нет считая, что она и есть настоящая народная власть, которая им, простым людям, ничего дурного не сделает. А что она уничтожит прежнее начальство - атамана, генералов, офицеров, да, кстати, и помещиков, так черт с ними! Довольно побарствовали!» Тот же Богаевский приводит следующий характерный эпизод. Кто-то из белых спросил у донского крестьянина: «А что, дед, ты за кого, за нас, кадет, или за большевиков?» Тот ответил не задумываясь: «Чего же вы меня спрашиваете? Кто из вас победит, за того и будем». Похожая ситуация была и в других казачьих войсках (за исключением Терского, из-за поддержки большевиками их старинных врагов - чеченцев и ингушей).

Сопротивление большевизму, начавшееся сразу после Октябрьского переворота, долгое время было делом небольшой кучки мужественных идеалистов - в основном совсем молодых людей - новоиспеченных офицеров, юнкеров, интеллигентов, студентов, гимназистов… Собственно, из них в то время и состояла русская нация - из людей, сознательно вставших с оружием в руках на защиту ценностей национально-демократической России против возродившегося в социал-демократическом обличии самодержавия. 29 октября 1917 года в Петрограде вспыхнуло быстро подавленное восстание юнкеров, в московских боях 27 октября - 1 ноября также главную роль играли юнкера, к ним присоединились не более 700 офицеров «из находившихся тогда в городе нескольких десятков тысяч» (С.В. Волков), в целом же «из 250 тыс. офицеров менее 3% сразу же с оружием в руках выступили против Октябрьской революции» (А.Г. Кавтарадзе). 8-17 декабря в Омске 800 юнкеров и 100-150 добровольцев безуспешно пытались противостоять 20 тыс. солдат запасных полков и рабочих.

Среди примерно 3700 человек, участников знаменитого Ледяного похода зимы-весны 1918 года, с коего и начинается, по сути, история Белого дела, насчитывалось 2350 офицеров (при том, что в Ростове их тогда обреталось до 17 тыс., а в Новочеркасске - до 7 тыс.), из них 1848 были офицерами военного времени - недавними штатскими, призванными на фронт, лишь пятая часть добровольцев по возрасту перешла сорокалетний рубеж, примерно столько же было едва достигших совершеннолетия (кстати, за подавляющим числом руководителей похода не числилось никакого недвижимого имущества - так что отнести их к помещикам или капиталистам нет никакой возможности). То же соотношение сохранялось и впредь: вплоть до 1920-го офицеры в Вооруженных силах Юга России составляли 60-70%, а 95% из них были не кадровыми военными, а все теми же офицерами военного времени. Лишь 40% (около 100 тыс. человек) офицерства оказались в составе различных белых армий. Большая же часть офицеров либо уклонились от участия в Гражданской войне, либо перешли на службу большевистской диктатуре - некоторые добровольно, преимущественно же по мобилизации. Всего к концу 1920 года в Красной армии служили, по разным оценкам, от 50 до 75 тыс. военных специалистов, которые занимали подавляющее большинство высших командных и штабных должностей - 85% командующих фронтами, 82% командующих армиями, до 70% начальников дивизий и даже до 80% среднего командного состава в звене «командир полка - командир батальона» (причем идейных большевиков среди них было не более нескольких сотен).

Таким образом, две трети русского офицерского корпуса, тщательно отученного самодержавием от всякой политической активности после декабристского инцидента, либо не препятствовали установлению в стране откровенно антинационального режима, либо, решив прислониться к твердой государственности, пусть даже и в марксистской упаковке, сыграли решающую роль в его победе, ибо без такого количества военспецов Красная армия, конечно же, никогда не сложилась бы в серьезную боевую силу. Если в октябре - начале ноября пассивность офицерства можно еще объяснить совершенно естественной неприязнью последнего к Временному правительству, допустившему массовую резню офицеров после провала августовского корниловского выступления, то с ноября-декабря, когда на Дону генералами М.В. Алексеевым, Л.Г. Корниловым и А.И. Деникиным (последние двое от Временного правительства как раз пострадали) было поднято знамя антибольшевистской борьбы, такое оправдание уже не работает. Даже в период своих наибольших успехов, с учетом проведенной на отвоеванной территории мобилизации, в сентябре 19-го все Белые армии насчитывали в своих рядах не более 250-300 тыс. человек, в то время под красным знаменем воевали полтора миллиона.

Но, разумеется, если бы с большевиками сражались только добровольцы, Гражданская война не продлилась бы три с лишним года. Массовый народный отпор большевизму начался весной 1918 года, когда крестьяне почувствовали на себе прелести его продовольственной политики, изымавшей из деревни практически весь хлеб подчистую. Благодаря мощному восстанию ранее просоветских казаков Верхнего Дона (в ответ на политику расказачивания) Деникин прорвался в Донскую область и начал наступление в Центральные районы России, а в октябре 19-го он уже стоял в 250 километрах от Москвы. Как от зачумленного, от коммунистического Кремля разбегались национальные окраины.

И все же белые проиграли. Национально-демократические лозунги Белого дела («За Россию, за свободу!») русскому большинству казались совершенно абстрактными и непосредственно его не касающимися. Массовые антибольшевистские настроения и радость по поводу освобождения от красного ига так и не вылились в общенародное организованное движение, которое стало бы гарантией от всегда возможных перемен военного счастья. В.А. Маклаков, посетивший в октябре 1919 года области, занятые Вооруженными силами Юга России, писал Б.А. Бахметеву: «Деникину удалось создать, по-видимому, прекрасную армию… Но зато в России, кажется, только и есть хорошего, что его армия… Тыл просто никуда не годится и больше всего потому, что я не вижу в нем никакого идейного одушевления, никакой жажды работать и абсолютно никакого организационного таланта. …вся энергия, поскольку она осталась, уходит на удовольствия и на наживу… Спекулируют и воруют все… Вместе с тем у всего русского общества нетерпеливое ожидание, когда же мы будем в Москве. Но про приход в Москву они говорят так, как будто приход должны делать и сделать за них, помимо них».

О том же вспоминал позднее и сам Деникин: «Классовый эгоизм процветал пышно повсюду, не склонный не только к жертвам, но и к уступкам. Он одинаково владел и хозяином и работником, и крестьянином и помещиком, и пролетарием и буржуем. Все требовали от власти защиты своих прав и интересов, но очень немногие склонны были оказать ей реальную помощь. Особенно странной была такая черта в отношениях большинства буржуазии к той власти, которая восстанавливала буржуазный строй. Материальная помощь армии и правительству со стороны имущих классов выражалась ничтожными в полном смысле слова цифрами. И в то же время претензии классов были весьма велики». Похожую картину разложения тыла в колчаковском Омске рисуют мемуары белых офицеров, воевавших на Восточном фронте. В последнем оплоте Белого дела - Приморье - на призыв его правителя (воеводы) М.К. Дитерихса к городской интеллигенции пополнить состав Земской Рати во Владивостоке откликнулось 176 человек из 4000, причем среди них не было ни одного человека из организаций, политически поддерживающих белых. Буржуазная молодежь скрывалась от призыва в Харбине, а на фронт шли преподаватели и студенты.

Впрочем, были и отрадные исключения. Как показывает новейшее исследование Л.Г. Новиковой, в бывшей Архангельской губернии, не знавшей крепостного права, с ее многовековыми традициями развитого местного самоуправления, белое Северное правительство обрело неплохую социальную опору. Осенью 1919 года общее число мобилизованных в Северной области составило более 54 тыс., то есть десятую часть ее населения, и успех «не был связан с каким-либо особым насилием со стороны белых властей». В самом Архангельске на основе добровольных квартальных комитетов, патрулировавших город с целью предотвращения грабежей, возникло народное ополчение из более чем тысячи мужчин, свободных от призыва, причем, по воспоминаниям очевидца, «собравшаяся публика по своему образованию и положению были первые люди в городе… краса и гордость города». Крестьяне в ответ на зверства красных сами организовывали белые партизанские отряды, которые к концу января 1919 года представляли серьезную военную силу - около 2,5 тыс. бойцов. Тем не менее степень их политической сознательности не стоит преувеличивать, член Северного правительства Б.Ф. Соколов, близко общавшийся с партизанами, с сожалением отмечал: «Напрасно… было бы искать в психологии партизан чувств общегосударственных, общенациональных. Напрасной была бы попытка подвести под их ненависть антибольшевистскую - идейную подкладку. Нет, большевики оскорбили грубо… душу партизан, допустив насилия над женами и сестрами, разрушив их дома и нарушив их вольные права… Но до России, до всей совокупности российских переживаний им было дела очень мало». И потом - судьба войны решалась не на Русском Севере.

Изначальная слабость социальной базы, конечно же, не снимает с вождей Белого дела ответственности за их плохо сформулированную положительную программу, не способную увлечь широкие народные массы. Размытое решение аграрной проблемы оттолкнуло от них крестьянство: в Сибири крестьянская партизанщина стала одним из важнейших факторов поражения А.В. Колчака. Непредрешенчество в национальном вопросе, проистекавшее из имперских иллюзий, сделало врагами нерусские национальные движения. «Дрались и с большевиками, дрались и с украинцами, и с Грузией и Азербайджаном, и лишь немного не хватило, чтобы начать драться с казаками, которые составляли половину нашей армии», - предъявлял претензии деникинской национальной политике П.Н. Врангель (сюда стоит добавить и чеченцев, с которыми шла война с использованием тактики выжженной земли). Вполне антибольшевистские режимы Прибалтики и даже Польши предпочитали договариваться с красными, а не с белыми, правда, как оказалось впоследствии, на свою же беду.

Аграрная реформа во врангелевском Крыму, проводимая сподвижником Столыпина А.В. Кривошеиным и законодательно закреплявшая за крестьянами всю захваченную ими землю на правах собственности за небольшой выкуп, и заигрывания Крымского правительства с националами явно запоздали. В отличие от большевиков, белые лидеры совершенно не владели искусством социальной демагогии: «…большевики выиграли потому, что умели обещать все, что угодно, чтобы затем забрать еще больше. Белые не умели обещать, а когда им приходилось забирать относительно немногое, то все воспринималось как морально ничем не подкрепленный произвол» (В.П. Булдаков). Большевики прекрасно понимали, откуда им угрожает первостепенная опасность, поэтому красный террор имел четкий социальный адрес - те слои русского этноса, которые были способны к организованному сопротивлению новой власти. Все наглядно видно, например, по собранным С.П. Мельгуновым сведениям о 5004 расстрелянных во второй половине 1918 года, - среди последних лидируют интеллигенты (1286) и офицеры и чиновники (1026), вместе - почти половина общей цифры. Кстати, собственно буржуев в мартирологе всего 22, из чего понятно, насколько растяжимо большевики трактовали понятие «буржуазия». Характерен финал Гражданской войны на Юге - зимой 1920-1921 годов: «В Крыму было расстреляно, утоплено в море, прилюдно повешено едва ли не 100 тыс. человек - не только из числа офицеров, чиновников военного времени, солдат, работников в учреждениях Добрармии, которым было предписано явиться на регистрацию, но и масса представителей интеллигенции» (В.П. Булдаков).

Красное самодержавие целенаправленно срезало голову только-только начавшей формироваться русской нации, уничтожало ее образованный и руководящий слой. Пусть голова и была забита множеством глупостей, но она вполне имела шанс постепенно поумнеть при нормальной эволюции страны.

Представителей русской элиты оказалось не только непропорционально много среди погибших, но среди почти двух миллионов беженцев из страны победившего социализма. Заметное место и там, и там занимали сознательные русские политические националисты. В Киеве членов Русского национального клуба местное ЧК уничтожало прямо по спискам, за свои погромные статьи без суда и следствия был расстрелян М.О. Меньшиков; в эмиграции оказались П.Б. Струве, В.В. Шульгин, П.И. Ковалевский, братья А.А. и Б.А. Суворины и другие. Оставшиеся жить в СССР вынуждены были тщательно скрывать свои убеждения. Недоедание, холод, болезни косили ряды старой интеллигенции не менее эффективно, чем террор, по указанным причинам, например, в 1918-1922 годах окончили свой земной путь семь академиков. В.И. Вернадский в одном из писем 1921-го так описал реальность красного Петрограда: «Мне сейчас все кажется мифом о Полифеме, в пещере которого находятся русские ученые». Некий саратовский интеллигент составил мартиролог скончавшихся в 1917-1930 годах своих 134 знакомых, из которых 18 было расстреляно (в основном в 1919-м), 17 умерли от истощения (как правило, в 1920-1921-м), кончили жизнь самоубийством шесть (20-е), сошли с ума четыре (тоже 20-е).

Свято место пусто не бывает - уничтоженную или эмигрировавшую элиту замещала новая - большевизированные выходцы из русских низов и инородцы, среди которых ведущая роль, разумеется, принадлежала предприимчивым и имевшим неплохой образовательный уровень евреям.

Очень точно о крушении русского нациестроительства после Октября написал в 1919 года известный ученый-аграрник А.В. Чаянов: «Русский народ представлял собой только демос - темную людскую массу, - в то время как он должен быть демократией - народом, сознавшим себя… Ему не доставало организованности, не доставало общественных навыков, не доставало организованной общественной мысли… Русская революция с подчеркнутой наглядностью вскрыла истину и показала, что у нас еще нет нации…»

К азалось бы, кампанию 1919 года белый лагерь встретил значительно окрепшим. От красных была освобождена и удержана огромная территория Сибири и Северного Кавказа. Правда, белые не контролировали центр страны с наибольшей плотностью населения и наиболее развитой промышленностью, но готовились к наступлению, которое должно было решить участь Советской России. На юге всю полноту власти сумел сосредоточить в своих руках генерал Деникин, временно подавивший казачий сепаратизм, на востоке - адмирал Колчак. Летом 1919 года Деникин даже объявил о своём подчинении Колчаку, однако сделал это уже в тот период, когда колчаковский фронт трещал по швам и белые из Поволжья откатывались к Уралу.

Весеннее наступление колчаковских армий началось в марте 1919 года на фронте Западной армии, уже 13 марта белыми была взята Уфа, причём, по некоторым данным, в плен тогда едва не попал сам Лев Троцкий. На фронте правофланговой Сибирской армии 7 марта был взят Оханск, на следующий день - Оса. Наконец, 18 марта на левом фланге Восточного фронта началось одновременное наступление частей Южной группы Западной армии и Отдельной Оренбургской армии, которые к двадцатым числам апреля вышли на подступы к Оренбургу, но увязли в попытках овладеть городом. 5 апреля Западная армия заняла Стерлитамак, 7 апреля - Белебей, 10 апреля - Бугульму и 15 апреля - Бугуруслан. Сибирская и Западная армии нанесли тяжёлые удары по 2-й и 5-й армиям красных.

В этой ситуации важно было, не теряя соприкосновения с противником, энергично преследовать его, чтобы до вскрытия рек овладеть стратегически важными пунктами. Однако сделать это не удалось. Хотя конечной целью наступления являлось занятие Москвы, намеченный план взаимодействия армий при наступлении был сорван практически сразу, а плана действий за Волгой не существовало вовсе . При этом предполагалось, что основное сопротивление красные будут оказывать у Симбирска и Самары . Левый фланг Сибирской армии тормозил наступление на Сарапул, занятый лишь 10 апреля, 7 апреля был взят Воткинск, 13-го - Ижевск, а затем войска двинулись на Вятку и Котлас. Между тем 10 апреля из состава 1-й, 4-й, 5-й и Туркестанской армий была создана Южная группа Восточного фронта Красной армии под командованием М. В. Фрунзе, которая с 28 апреля перешла в контрнаступление, лишившее Колчака шансов на победу. Уже 4 мая красные взяли Бугуруслан и Чистополь, 13 мая - Бугульму, 17 мая - Белебей, 26 мая - Елабугу, 2 июня - Сарапул, 7-го - Ижевск.

20 мая в наступление на Вятку перешла Северная группа Сибирской армии, занявшая 2 июня Глазов, но этот успех носил лишь частный характер и не сказался на положении фронта и прежде всего начавшей отступление Западной армии. 9 июня белыми оставлена Уфа, 11 июня - Воткинск, а 13-го - Глазов, поскольку его удержание уже не имело смысла. Вскоре белые утратили практически всю территорию, которой овладели в период наступления, и откатились за Урал, а затем были вынуждены отступать в суровых условиях по Сибири и Туркестану, претерпевая чудовищные лишения, на которые их обрекла недальновидность собственного руководства.

Важнейшими среди причин поражения стали проблемы высшего военного управления и стратегического планирования. Не следует забывать, что у истоков каждого решения стоял офицер Генерального штаба, обладавший индивидуальным теоретическим и практическим опытом, своими сильными и слабыми чертами. Наиболее одиозной в белом лагере в этом контексте представляется фигура Генерального штаба генерал-майора Дмитрия Антоновича Лебедева - начальника штаба Ставки Колчака.

Многие мемуаристы и исследователи называют Лебедева основным виновником неудачи наступления армий Колчака на Москву весной 1919 года. Но на самом деле вряд ли один человек, даже самый бесталанный, может быть виновен в провале такого масштабного движения. Представляется, что Лебедев в общественном сознании стал «козлом отпущения» и был обвинён и в тех ошибках и неудачах, за которые ответственен не был. Чего стоит наивность и недальновидность других колчаковских полководцев и самого Верховного правителя! Атаман Дутов, к примеру, в обстановке эйфории от успехов весеннего наступления заявлял журналистам, что в августе белые будут уже в Москве , но к этому времени они оказались отброшены в Западную Сибирь…

Однажды в разговоре с генералом Иностранцевым Колчак заявил: «Вы скоро сами убедитесь, как мы бедны людьми, почему нам и приходится терпеть даже на высоких постах, не исключая и постов министров, людей, далеко не соответствующих занимаемым ими местам, но - это потому, что их заменить некем» . Восточному фронту белых вообще не везло с руководителями. По сравнению с югом здесь всегда существовала нехватка кадровых офицеров и выпускников академий. По мнению генерала Щепихина, «уму непостижимо, удивлению подобно, до чего долготерпелив наш страстотерпец рядовой офицер и солдат. Каких только опытов с ним не производили, какие при его пассивном участии кунштюки не выкидывали наши «стратегические мальчики», - Костя (Сахаров) и Митька (Лебедев) - а чаша терпения всё ещё не переполнилась» .

По-настоящему талантливых и опытных военачальников и штабистов у белых на Восточном фронте было крайне мало. Наиболее яркие имена можно пересчитать буквально по пальцам: генералы В. Г. Болдырев, В. О. Каппель, С. Н. Войцеховский, М. К. Дитерихс, С. А. Щепихин, А. Н. Пепеляев, И. Г. Акулинин, В. М. Молчанов. Вот, пожалуй, весь список тех, кого можно было бы сходу отнести именно к талантливым военным деятелям высшего звена. Но даже эти более чем скромные кадровые ресурсы использовались белым командованием крайне нерационально. Например, приход к власти Колчака лишил белых такого талантливого военного руководителя, как прежний главком Генштаба генерал-лейтенант Болдырев. Именно о нём советский главком И. И. Вацетис написал в своих мемуарах: «С появлением ген. Болдырева на горизонте Сибири мы должны были считаться особо» . Дитерихс от решения военных вопросов долгое время был фактически отстранён и всю первую половину 1919 года по поручению адмирала Колчака занимался расследованием убийства царской семьи, что вполне могло быть поручено гражданскому чиновнику. Каппель с января по начало мая 1919 года также не участвовал в боевых операциях, занимаясь формированием своего корпуса в тылу.

Командующие всех трёх основных армий Колчака были подобраны крайне неудачно. Во главе Сибирской армии был поставлен 28-летний плохо управляемый авантюрист Р. Гайда с кругозором австрийского фельдшера, более других способствовавший своими действиями срыву весеннего наступления. Западную армию возглавлял генерал М. В. Ханжин - опытный офицер, но артиллерист по специальности, при том что командарм должен был решать отнюдь не узко технические вопросы артиллерийского дела. Командующий Отдельной Оренбургской армией атаман А. И. Дутов был скорее политиком, чем полководцем, поэтому значительную часть времени в первой половине 1919 года его замещал начальник штаба генерал А. Н. Вагин. На другие руководящие должности в казачьих частях выдвигались почти исключительно казаки по происхождению, иногда вопреки профессиональной пригодности кандидата. Сам адмирал Колчак был флотским человеком и плохо разбирался в сухопутной тактике и стратегии, вследствие чего в своих решениях был вынужден полагаться на собственный штаб во главе с Лебедевым.

Однако какими бы талантами ни обладали военачальники, без войск они ничего сделать не могут. А войск у Колчака не было. По крайней мере, в сравнении с красными. Законы военного искусства непреложны и говорят о необходимости, как минимум, троекратного превосходства над противником для успешного ведения наступления. При несоблюдении этого условия и отсутствии резервов для развития успеха операция приведёт лишь к напрасной гибели людей, что и произошло весной–летом 1919 года. К началу наступления белые обладали лишь двойным превосходством в силах, причём учитывая нестроевых, а не только боевой состав. Реальное соотношение, скорее всего, было для них ещё менее выигрышным.

К 15 апреля в наносившей главный удар Западной армии было лишь 2686 офицеров, 36 863 штыка, 9242 сабли, 12 547 человек в командах и 4337 артиллеристов - всего 63 039 офицеров и нижних чинов . В Сибирской армии к 23 июня числилось 56 649 штыков и 3980 сабель, всего 60 629 бойцов . В Отдельной Оренбургской армии к 29 марта имелось только 3185 штыков и 8443 шашки, всего 11 628 бойцов . Последняя насчитывала в своих рядах почти в шесть раз меньше войск (в том числе за счёт передачи всех наиболее ценных в боевом отношении неказачьих частей в Западную армию), чем соседи, командование которых позволяло себе ещё и систематические издёвки над оренбуржцами. Численность Отдельной Уральской армии, по разведке красных, летом составляла около 13 700 штыков и шашек. Всего же в весеннем наступлении приняло участие не менее 135 тысяч солдат и офицеров колчаковских армий (без учёта уральцев, действовавших фактически автономно).

Когда большевистское руководство обратило внимание на угрозу с востока, на фронт были направлены подкрепления, сравнявшие соотношение сил уже к началу мая. Белым же выставить на усиление измотанных частей было нечего, и их наступление быстро выдохлось. Не случайно Пепеляев, командовавший в период наступления Северной группой Сибирской армии, 21 июня 1919 года писал своему начальнику Гайде: «Ставка легкомысленно пустила на убой десятки тысяч людей» . Вопиющие ошибки и дезорганизация в управлении войсками были очевидны даже простым офицерам и солдатам и подрывали их веру в командование . Это и не удивительно, если учесть, что даже не во всех корпусных штабах было известно о замысле предстоявшего наступления.

Удар растопыренными пальцами

Помимо неподготовленной армии, командование не имело продуманного плана операции, а само стратегическое планирование находилось на младенческом уровне. Чего стоит фарс совещания командующих армиями, их начальников штабов и адмирала Колчака 11 февраля 1919 года в Челябинске, когда решался принципиальный вопрос о наступлении! Не приехавший на совещание Лебедев давно уже принял свой собственный план, который адмирал должен был заставить принять всех командующих армиями, те же имели свои планы действий и руководствовались ими без должной координации с соседями . Когда же на фронте Западной армии начались неудачи, Гайда вместо оказания немедленной поддержки открыто радовался неудаче своего соседа слева . Очень скоро красные перебросили часть освободившихся при разгроме армии Ханжина войск против Гайды, который повторил печальную судьбу осмеянного.

До сих пор до конца не ясен вопрос о направлении главного удара белых. Весной 1919 года он мог быть нанесён в двух направлениях: 1) Казань - Вятка - Котлас на соединение с войсками Северного фронта генерала Е. К. Миллера и союзниками и 2) Самара (Саратов) - Царицын на соединение с войсками Деникина. Концентрация значительных сил в Западной армии и оперативная переписка , а также простейшая логика свидетельствуют в пользу главного удара в центре фронта - вдоль линии Самаро-Златоустовской железной дороги на наиболее перспективном уфимском направлении, позволявшем кратчайшим путём выйти на соединение с Деникиным . Однако сконцентрировать все силы в Западной армии и скоординировать наступление с соседними армейскими объединениями не удалось . Правофланговая Сибирская армия была почти столь же мощной по своему составу, как и Западная, а её действия в значительной степени были связаны именно с северным направлением наступления на Архангельск. Сторонником этого пути был сам командарм Гайда, не скрывавший своих взглядов на этот счёт даже от гражданских . Белые военачальники вспоминали, что из Сибирской армии всегда можно было взять одну - две дивизии , а попытки Гайды вместо поддержки соседа слева, ударами на Сарапул и Казань, действовать самостоятельно в северном направлении были серьёзной стратегической ошибкой, сказавшейся на итогах операции. На этот промах противника обратил внимание в своих неопубликованных мемуарах и советский главком Вацетис .

Не случайно ещё 14 февраля, до начала наступления, Деникин писал Колчаку: «Жаль, что главные силы сибирских войск, по-видимому, направлены на север. Соединённая операция на Саратов дала бы огромные преимущества: освобождение Уральской и Оренбургской областей, изоляцию Астрахани и Туркестана. И главное - возможность прямой, непосредственной связи Востока и Юга, которая привела бы к полному объединению всех здоровых сил России и к государственной работе в общерусском масштабе» .

Белые стратеги подробно расписывали преимущества именно южного варианта, отмечая важность создания общего фронта с Деникиным, освобождения казачьих областей и других территорий с антибольшевистски настроенным населением (немецкие колонисты, поволжские крестьяне), захвата зерновых районов и районов угле- и нефтедобычи, а также Волги, позволявшей осуществлять транспортировку этих ресурсов .

Конечно, при этом неизбежно растягивались коммуникации Колчака, что до соединения с Деникиным могло привести к неудаче, но армия выходила в более развитый район, обладавший более густой железнодорожной сетью, к тому же сокращался фронт и высвобождались резервы. Впрочем, до координации с югом дело так и не дошло, поскольку наступления двух белых фронтов развивались в противофазе. Крупные успехи Деникина начались уже после того, как колчаковское наступление захлебнулось. Вацетис вспоминал: «Предметом действий для всех контрреволюционных фронтов являлась Москва, куда все они устремились разными способами. Был ли общий план действий у Колчака, Деникина, Миллера? Едва ли. Мы знаем, что проект общего плана был выдвинут Деникиным и Колчаком, но он не выполнялся ни тем, ни другим, каждый действовал по-своему» .

Если же говорить о выборе между «северным» и «южным» вариантами, то наиболее близко к действительности высказывание Генерального штаба генерал-лейтенанта Д. В. Филатьева, позднее служившего в Ставке Колчака: «Был ещё один, третий вариант, кроме двух указанных: двинуться одновременно и на Вятку, и на Самару. Он приводил к эксцентрическому движению армий, действиям враздробь и к оголению фронта в промежутке между армиями. Такой образ действий мог бы позволить себе полководец, уверенный в самом себе и в своих войсках и располагающий превосходством сил, стратегическим резервом и широко развитою сетью железных дорог для переброски войск по фронту и в глубину. При этом одно из направлений выбирается как главное, а прочие - суть демонстрации для введения противника в заблуждение. Ни одного из перечисленных условий налицо в Сибирской армии не было, исключая уверенность в себе полководца, поэтому такой вариант должен был быть отброшен без обсуждения, как ведущий неумолимо к полному неуспеху. Между тем, он именно и был избран для сокрушения большевиков, что и привело Сибирские армии в конечном результате к краху. Положение большевиков весною 1919 года было таково, что только чудо могло спасти их. Оно и случилось в виде принятия в Сибири самого абсурдного плана для действий» . Фактически из-за ошибочного решения Ставки белое наступление, и без того слабо подготовленное и малочисленное, превратилось в удар растопыренными пальцами. Не получилось не только координации с Деникиным, но даже и эффективного взаимодействия между самими колчаковскими армиями.

На это ещё в первые дни наступления обращал внимание Ставки Ханжин, который телеграфировал 2 марта в Омск: «Западная армия, наносящая главный удар, вправе рассчитывать не только на полную связь с её действиями операций соседних армий, но и на полную поддержку с их стороны, даже поступаясь частными интересами этих армий в пользу главного удара… Сибирская армия составила свой план действий и вчера перешла к его выполнению, не заняв указанного ей исходного положения - до сих пор левофланговый участок этой армии от железной дороги Сарапул - Красноуфимск до разграничительной линии с Западной армией не занят войсками Сибирской армии, и этот разрыв фронта я должен прикрывать полутора полками моего Уфимского корпуса, отвлекая эти силы на неопределённое время от выполнения поставленной корпусу задачи.

Оренбургская армия находится в том же состоянии полного разложения казачьих частей, как было под Оренбургом; разложение грозит перейти и на приданные этой армии пехотные части... Ясно, что такая армия не только не выполнит возложенной на неё общей директивой Ставки задачи, она не только не способна [к] наступлению, но у неё даже нет сил удержать фронт и остановить стихийный отход и обнажение фланга и тыла ударной армии…»

Начальник штаба Ханжина генерал Щепихин писал об Оренбургской армии, что, «по существу, Дутов со своей псевдо-армией - мыльный пузырь и левый фланг Западной армии на весу» . Но намного ли лучшим было положение в самой Западной армии, где служил Щепихин? На самом деле эта армия, несмотря на стягивание в неё всевозможных пополнений, испытывала общие для всех трёх белых армий проблемы.

4 августа 1919 года помощник начальника штаба Ставки Генштаба генерал-лейтенант А. П. Будберг записал в своём дневнике: «Сейчас наше положение много хуже того, что было год тому назад, ибо свою армию мы уже ликвидировали, а против нас вместо прошлогодних совдепов и винегрета из красноармейской рвани наступает регулярная красная армия, не желающая, - вопреки всем донесениям нашей разведки, - разваливаться; напротив того, она гонит нас на восток, а мы потеряли способности сопротивляться и почти без боя катимся и катимся» .

Рабоче-крестьянская белая армия.

Состав колчаковских войск оставлял желать много лучшего. Катастрофичной была ситуация не только с высшим командным составом и военными талантами. На среднем и младшем уровне остро не хватало офицеров. Кадровые офицеры вообще были редкостью. В 63-тысячной Западной армии к середине апреля было лишь 138 кадровых офицеров и 2548 офицеров военного времени . По некоторым данным, к началу 1919 года некомплект офицеров у Колчака достигал 10 тысяч человек . Тыл же, наоборот, был полон офицерами. Не способствовало исправлению ситуации и суровое отношение к бывшим офицерам, ранее служившим у красных и попавшим в белый плен.

1917 год разложил как солдата, так и офицера. В годы Гражданской войны в офицерской среде стала проявляться непочтительность к старшим, распространились карточная игра и другие развлечения, пьянство (возможно, вследствие безысходности) и даже мародёрство. К примеру, в приказе по Восточному фронту № 85 от 8 сентября 1919 года говорилось, что командир 6-го Оренбургского казачьего полка войсковой старшина А. А. Избышев «за уклонение от боевых операций и беспрерывное пьянство» разжалован в рядовые .

На белом Востоке практически не было ни одного начальника дивизии, командира корпуса, командующего армией (например, Гайда, Пепеляев, Дутов), не говоря уже об атаманах, которые бы в условиях Гражданской войны не совершали дисциплинарных проступков. Старшие начальники подавали дурной пример всем остальным. Абсолютного значения приказа не существовало. По сути, любой сколько-нибудь значимый воинский начальник в новых условиях являлся своеобразным атаманом. Интересы своей части, отряда, дивизии, корпуса, армии, войска ставились выше приказов сверху, которые исполнялись лишь по мере необходимости. Такой «атаман» для своих подчинённых был и царь и бог. За ним они готовы были пойти куда угодно. Как отмечал современник, «в условиях Гражданской войны нет «устойчивости частей», а всё зиждется лишь на «устойчивости отдельных вожаков» . Воинская дисциплина, равно как и взаимодействие, отсутствовали как таковые.

Совершенно иначе дисциплина была поставлена у красных. Возлагая вину за революцию и Гражданскую войну на большевиков, мы не должны забывать о том, что проигравшая сторона не в меньшей, а может быть, даже и в большей степени ответственна за все последствия этого.

Полная дезорганизация собственного военного управления и впечатляющие успехи противника приводили к утрате в рядах белых веры в победу. Наиболее ярко разочарование можно проследить по высказываниям командного состава. Состоявший в распоряжении войскового штаба Оренбургского казачьего войска генерал-майор Л. Н. Доможиров, выступая весной 1919-го на станичном сходе в станице Кизильской, говорил казакам о бесцельности борьбы с красными . «Я чувствую, что у меня подрывается вера в успех нашего святого дела» , - отметил в начале мая генерал Р. К. Бангерский. Командир II Оренбургского казачьего корпуса Генерального штаба генерал-майор И. Г. Акулинин в рапорте командующему армией от 25 апреля прямо писал об отсутствии «особенно сердечного отношения со стороны «родных станичников» к казачьим частям» . 2 мая, когда поражение Колчака было ещё не очевидным, командарм Ханжин наложил на один из документов резолюцию: «Нашей коннице надо брать пример с красноармейской» . Подобные признания генералов дорогого стоят.

Колчаковская армия страдала неправильным распределением сил и средств по фронту: она испытывала острую нехватку пехотных частей на казачьих фронтах (что, например, сделало невозможным взятие такого важного центра, как Оренбург, силами одной лишь конницы) и при этом недостаток конницы на фронтах неказачьих. Только централизованное управление могло привести белых к победе, однако казачьи регионы так и остались автономными, а казачьи атаманы продолжили проводить собственную политическую линию. Помимо тактических и стратегических проблем это добавляло и морально-психологические неудобства. Солдаты и казаки, сражаясь на своих родных землях, испытывали сильный соблазн при первой же возможности разойтись по домам или перейти к противнику, если родная станица или село оказались за линией фронта (кстати, большевики понимали это и старались подобного не допускать).

После освобождения от красных Ижевского и Воткинского заводов домой захотели даже легендарные ижевцы и воткинцы - единственные в своём роде белые части из рабочих. В период самых тяжёлых боёв конца апреля, когда решалась судьба Белого дела на востоке, большинство этих «героев» борьбы с большевиками просто разошлись по домам (надо сказать, что ранее «вернуться к своим семьям» им непредусмотрительно обещал сам Ханжин). К маю в Ижевской бригаде осталось только 452 штыка из прежнего состава, прибывшие пополнения оказались плохо обученными и сдавались в плен . 10 мая Гайде пришлось распустить по домам бойцов Воткинской дивизии .

Казаки вообще не хотели выходить за пределы своей территории, ставя местные интересы выше. Как показала практика, казачество могло лишь выделить часть своих сил для общегосударственной борьбы против красных, а также предоставить свою территорию в качестве базы для Белого движения. До создания массовой Красной армии такая особенность казачества давала белым неоспоримое преимущество перед противником. Однако отсутствие у белых эффективного репрессивного аппарата не позволило вождям Белого движения быстро сформировать массовые армии (при помощи террора) и в конечном итоге обрекло их на поражение.

Мобилизованные Колчаком силы были неоднородны по своему составу. Во многом справедлива оценка Вацетиса: «У Колчака получился фронт довольно неоднородный, как по своей политической ориентации, так и по линии общественной группировки. Правый фланг - армия ген. Гайды состояла, преимущественно, из сибирской демократии, сторонников сибирской автономии. Центр - Уфимский фронт слагался из кулацко-капиталистических элементов и по политической линии держался великороссийско-казацкого направления. Левый фланг - казачества Оренбургской и Уральской Областей объявили себя конституционалистами.

Так было на фронте. Что же касается тыла от Урала до Байкала, то там сгруппировались остатки левого крыла бывшего чехо-русского военного блока: чехо-войска и эсеры, открывшие враждебные действия против диктатуры Верховного правления адмирала Колчака» . Разумеется, при столь разнородном составе боевой дух колчаковских войск оставлял желать много лучшего.

Щепихин, Пепеляев и другие отмечали безразличие населения к делу возрождения России, которое влияло и на моральный дух войск. По мнению Пепеляева, «настала такая минута, когда не знаешь, что будет завтра, не будут ли части сдаваться в плен целиком. Должен быть какой-то перелом, новый взрыв патриотизма, без которого мы все погибнем» . Но чуда не случилось.

«До самого Омска хоть шаром покати»

Боевой дух войск зависит и от того, имеются ли в наличии резервы, позволяющие сменять части на передовой и давать солдатам отдых; зависит он и от того, как солдат одет, обут, накормлен и обеспечен всем необходимым.

Проблема наличия резервов была одной из наиболее болезненных для белых. Фактически наступление Колчака, равно как и Деникина, началось и развивалось при почти полном отсутствии каких-либо резервов, что не могло не привести к катастрофе. Расчёты белых стратегов основывались, видимо, на постепенном сжатии кольца вокруг Советской России и сокращении за счёт этого собственной линии фронта. При этом освобождались новые территории, на которых было возможно мобилизовать пополнения, и высвобождались собственные войска. Однако для начала необходимо было хотя бы выйти на линию Волги и закрепиться на ней, чего колчаковцам сделать так и не удалось. Операция началась в канун весенней распутицы, и очень скоро малочисленные части белых оказались на несколько недель оторваны от своих тылов (это произошло как в Западной, так и в Отдельной Оренбургской армиях), не налаженных и ранее, а теперь вообще отсутствовавших.

Фрунзе справедливо полагал, что распутица должна будет стать союзником красных . И действительно, в результате разлива рек не могли двигаться вперёд не только артиллерия и обозы, но даже пехота, которая поначалу была вынуждена пользоваться «утренниками» (утренними морозами), а с потеплением были случаи, когда всадники тонули вместе с лошадьми. Части корпусов вследствие разлива рек разъединялись, не могли действовать скоординированно, теряли связь между собой. Если красные отступали на свою базу, где могли быстро оправиться, то войска белых, на всех парах мчавшиеся к Волге, чтобы опередить распутицу, в самый ответственный момент оказались лишены продовольствия, одежды, боеприпасов, артиллерии и сильнейшим образом переутомлены. Такая ситуация, к примеру, сложилась в апреле 1919 года в Западной армии . Генерал Н. Т. Сукин запрашивал командование о том, как ему поступить - продолжать наступление на Бузулук и пожертвовать пехотой или же переждать распутицу, подтянуть обозы и артиллерию и привести войска в порядок . По мнению Сукина, «выходить… на Волгу слабыми силами, слабыми, поредевшими частями - это равносильно провалу всего дела» . В действительности дело провалилось задолго до выхода к Волге.

Опередить наступление распутицы не удалось, и белые увязли. Остановка же в условиях маневренной Гражданской войны почти всегда была предвестником отступления и поражения. «Остановка - это гибель в гражданской войне» , - писал генерал Щепихин. Красные, пользуясь временной передышкой, подтянули резервы, взяли инициативу в свои руки, перебрасывали подкрепления на угрожаемые участки и тем самым не позволяли белым достичь где-либо решающей победы. Белые же так и не получили столь необходимых им резервов. Именно распутица позволила красным оправиться и нанести силами Южной группы Восточного фронта контрудар из района Бузулук - Сорочинская - Михайловское (Шарлык). Готовившийся удар красных, хотя о нём и стало заранее известно , было нечем парировать (аналогичная ситуация осенью 1919-го произошла и у Деникина). Белые даже не смогли дойти до Бузулука, который предписывалось взять до 26 апреля и перехватить Ташкентскую железную дорогу, чтобы блокировать связь Оренбурга с советским центром. Из-за отсутствия точных разведданных непонятно было, куда двинуть Южную группу Западной армии - кулаком на Оренбург или на Бузулук или же держать её между этими пунктами . В итоге был выбран третий, провальный вариант.

Пепеляев писал о Сибирской армии: «Полки тают и нечем их пополнить… Приходится мобилизовать население занимаемых местностей, действовать независимо от какого-либо общего государственного плана, рискуя получить за свою работу кличку «атаманство». Приходится создавать импровизированные кадровые части, ослабляя части боевые» .

Щепихин отмечал, что за фронтом Западной армии никаких резервов не было: «...далее на восток до самого Омска хоть шаром покати, - ни одного полка и мало вероятности получить что-либо в ближайшие месяцы» . Между тем наступление истощило части. В одном из лучших полков 5-го Стерлитамакского армейского корпуса, Белорецком, к началу мая осталось до 200 штыков . В полках 6-го Уральского корпуса к середине апреля насчитывалось по 400–800 штыков, из которых до половины не могло действовать из-за отсутствия сапог, часть надела лапти, одежды не было даже для пополнений . Ещё хуже ситуация была у уральских казаков, в полках которых насчитывалось по 200 человек, существовало выборное начало и крайне слабая дисциплина .

Будберг уже 2 мая отметил в своём дневнике, что наступление белых захлебнулось, а фронт прорван красными в очень опасном месте: «Я считаю положение очень тревожным; для меня ясно, что войска вымотались и растрепались за время непрерывного наступления - полёта к Волге, потеряли устойчивость и способность упорного сопротивления (вообще очень слабую в импровизированных войсках)… Переход красных к активным действиям очень неприятен, так как готовых и боеспособных резервов у Ставки нет… Плана действий у Ставки нет; летели к Волге, ждали занятия Казани, Самары и Царицына, а о том, что надо будет делать на случай иных перспектив, не думали… Не было красных - гнались за ними; появились красные - начинаем отмахиваться от них как от докучливой мухи, совсем так же, как отмахивались от немцев в 1914–1917 годах… Фронт страшно, непомерно растянут, войска выдохлись, резервов нет, а войска и их начальники тактически очень плохо подготовлены, умеют только драться и преследовать, к маневрированию неспособны… Жестокие условия Гражданской войны делают войска чувствительными к обходам и окружению, ибо за этим стоят муки и позорная смерть от красных зверей. Красные по военной части тоже безграмотны; их планы очень наивны и сразу видны… Но у них есть планы, а у нас таковых нет…»

Передача стратегического резерва Ставки - 1-го Волжского корпуса Каппеля - в Западную армию и введение его в бой по частям оказались серьёзным просчётом командования. В составе Отдельной Оренбургской армии корпус Каппеля мог бы изменить обстановку , но армия Дутова в решающий момент оказалась действиями Ставки предоставлена своей собственной участи. При этом корпус Каппеля был направлен на фронт в сыром виде, частично перешёл к противнику (в частности, 10-й Бугульминский полк перешёл практически в полном составе, случаи переходов имели место и в других полках), а оставшаяся часть была использована для затыкания дыр на фронте одной лишь Западной армии. По данным английской военной миссии, из корпуса Каппеля к красным перешло около 10 тысяч человек , хотя эта цифра кажется сильно завышенной. Ещё один резерв - Сводноказачий корпус - также большой роли в операции не сыграл.

В составе Сибирской армии в качестве резерва находился формировавшийся с февраля–марта 1919 года Сводный Ударный Сибирский корпус. Корпус был введён в бой 27 мая, чтобы прикрыть образовавшийся разрыв между Западной и Сибирской армиями, но буквально за два дня боевых действий лишился половины своего состава, прежде всего за счёт сдавшихся в плен, и в дальнейших боях никак себя не проявил. Причины неудачи корпуса одновременно очевидны и невероятны: войска были направлены в бой без сколачивания и надлежащей подготовки, большинство полковых, батальонных и ротных командиров получили свои назначения лишь накануне или во время выдвижения корпуса на фронт, а начальники дивизий - уже даже после разгрома корпуса. Соединение было направлено на передовую без телефонов, полевых кухонь, обоза и даже не полностью вооружённым . Других крупных резервов в армии Гайды не было.

Скифы ХХ века

Почему же даже такие скромные пополнения белые не обеспечили всем необходимым? Дело в том, что вопросы материального обеспечения стали самым узким местом колчаковской военной машины. Через всю Сибирь проходила единственная Транссибирская железнодорожная магистраль, от пропускной способности которой во многом зависела судьба наступления. Надо сказать, что железная дорога в 1919 году работала из рук вон плохо и снабжение отличалось крайней нерегулярностью. В результате войскам приходилось возить всё необходимое с собой, а в крайнем случае переходить на самоснабжение, граничившее с мародёрством, озлоблявшее местное население и разлагавшее войска. Особенно трудно было в тех районах, где железная дорога отсутствовала и необходимо было обеспечивать подвоз гужевым транспортом. Это касалось всего левого фланга белых.

Заметим, что знаменитые по фильму «Чапаев» «психические» атаки белых без единого выстрела предпринимались вовсе не от хорошей жизни и не для того только, чтобы произвести впечатление на противника. Одной из основных причин подобных действий было отсутствие у белых боеприпасов, мало относившееся к психологии. Генерал П. А. Белов писал Ханжину: «Главной причиной упадка духа моих частей, по общему мнению командиров, является то, что уже давно они не снабжаются патронами. Сейчас осталось в частях по тридцать–сорок патронов на винтовку и в моём запасе на всю группу десять тысяч» . В марте 1919-го оборонявшим Уфу ижевцам было выдано лишь по две обоймы патронов .

Оставив осенью 1918 года Поволжье, белые лишились имевшихся там военных заводов и складов (Казань - пороховые и артиллерийские склады; Симбирск - два патронных завода; Иващенково - завод взрывчатых веществ, капсюльный завод, артиллерийские склады, запасы взрывчатых веществ на 2 миллиона снарядов; Самара - трубочный завод, пороховой завод, мастерские) . На Урале имелись военные заводы в Ижевске и Златоусте, но в Сибири оружейных заводов не было вовсе.

На вооружении белых находилось оружие самых разнообразных систем - винтовки системы Мосина, Бердана, Арисака, Гра, Ватерли, пулемёты Максима, Кольта, Гочкиса, Льюиса . Винтовки иностранных систем были подчас распространены не меньше, чем русские. Подобная пестрота обусловила сложность обеспечения армии соответствующими боеприпасами.

Так, в Западной армии русских винтовок не было, а к имевшимся японским не имелось патронов .

Не лучше дело обстояло с пулемётами и орудиями. В Западной армии к 15 апреля имелось 229 пулемётов «максима», 137 - «льюиса», 249 - «кольта», 52 - прочих систем, всего 667. В 44 батареях было 85 трёхдюймовок, два 42-линейных орудия, восемь - 48-линейных, семь - прочих систем и один бомбомёт . В Отдельной Оренбургской армии не хватало орудий и пулемётов. Во всех армиях чувствовалась нехватка средств связи, автомобилей, бронетехники. Из-за плохой связи, к примеру, фактически сорвалось координированное наступление белых корпусов на Оренбург в начале мая. По данным на 28 мая, в Орск (штаб расформировывавшейся Отдельной Оренбургской армии) из Уфы (штаб Западной армии) не могло пройти до 300 военных телеграмм . Причины были не только в несовершенстве и недостатке техники, но и в частых диверсиях при невозможности навести порядок в тылу.

Армии не хватало бензина. Лётчикам Западной армии в разгар весеннего наступления 1919 года предписывалось «имеющееся [в] авиаотрядах незначительное количество бензина… сохранить для авиаработы при форсировании Волги» .

А чего стоит внешний вид простого колчаковского солдата! Некоторые из немногочисленных фотоснимков изображают ужасающую картину. Ещё страшнее то, что известно по документам. В частях Северной группы Сибирской армии «люди босы и голы, ходят в армяках и лаптях… Конные разведчики, как скифы ХХ века, ездят без сёдел» . В 5-м Сызранском стрелковом полку Южной группы Западной армии «обувь у большинства разваливалась, шли по колено в грязи» . Во 2-й Уфимский армейский корпус Западной армии пополнения прибывали без обмундирования прямо от воинских начальников и посылались в бой . Оренбургские казаки вместо шинелей носили китайские ватные куртки, из которых при потеплении многие бойцы повыдёргивали вату , а после неожиданного наступления холодов стали мёрзнуть и заболевать. «Надо было видеть своими глазами, чтобы поверить, во что была одета армия… Большинство в рваных полушубках, иногда одетых прямо чуть ли не на голое тело; на ногах дырявые валенки, которые при весенней распутице и грязи были только лишней обузой… Полное отсутствие белья» .

В мае прибывший на передовую Колчак «выразил желание видеть части 6-го Уральского корпуса… ему были показаны выводимые в тыл части 12 Уральской дивизии. Вид их был ужасный. Часть без обуви, часть в верхней одежде на голое тело, большая часть без шинелей. Прошли отлично церемониальным маршем. Верховный правитель был страшно расстроен видом…» .

Эта картина не вяжется с данными о многомиллионных поставках союзников Колчаку, в том числе о двух миллионах пар обуви и полном обмундировании на 360 тысяч человек , не говоря уже о сотнях тысяч снарядов, винтовок, сотнях миллионов патронов, тысячах пулемётов. Если всё это и было поставлено во Владивосток, то до фронта так и не дошло.

Голод, усталость от беспрерывных маршей и боёв, отсутствие нормальной одежды создавали благодатную почву для большевистской агитации, а чаще помимо неё приводили к волнениям в войсках, убийствам офицеров, переходам на сторону противника. Мобилизованные крестьяне воевали неохотно, быстро разбегались, переходили к противнику, унося с собой оружие и открывая огонь по своим недавним товарищам. Имели место случаи массовой сдачи в плен.

Наибольшую известность получил бунт в 1-м Украинском курене имени Тараса Шевченко 1–2 мая, в ходе которого было убито около 60 офицеров, а на сторону красных перешло до 3000 вооружённых солдат при 11 пулемётах и 2 орудиях . Позднее на сторону противника перешли 11-й Сенгилеевский полк, 3-й батальон 49-го Казанского полка и другие части . Похожие, но меньшие по масштабам случаи имели место в Южной группе Западной армии, Сибирской и Отдельной Оренбургской армиях. В июне 1919 года к красным, перебив офицеров, перешли два батальона 21-го Челябинского горных стрелков полка, а в конце месяца под Пермью без боя сдались 3-й Добрянский и 4-й Соликамский полки . В общей сложности в ходе контрнаступления, до окончания Уфимской операции, красными было взято в плен около 25 500 человек .

При неспособности командования создать войскам элементарные условия результат колчаковского наступления неудивителен. Начальник 12-й Уральской стрелковой дивизии Генштаба генерал-майор Р. К. Бангерский доносил командующему корпусом Сукину 2 мая: «Тыла у нас никогда не было. Со времени Уфы (речь идёт о взятии города 13 марта. - А. Г.) мы хлеба не получаем, а питаемся чем попало. Дивизия сейчас небоеспособна. Нужно дать людям хотя бы две ночи поспать и придти в себя, иначе будет большой крах» . При этом Бангерский отмечал, что не видел в старой армии такого героизма, какой был проявлен белыми во время Уфимской и Стерлитамакской операций, но всему есть предел. «Хотелось бы так знать, во имя каких высших соображений пожертвовано 12 дивизией?» - вопрошал генерал-майор.

Но пожертвовано было не только дивизией Бангерского, а всей колчаковской армией. Оренбургские казаки в составе Западной армии не имели фуража, лошади страдали от бескормицы, постоянных переходов и еле передвигались шагом . Такое плачевное состояние конского состава лишало его важного преимущества - быстроты и внезапности. Белая конница, по свидетельству участника боёв, не шла ни в какое сравнение с красной, лошади которой были в отличном состоянии и вследствие этого обладали высокой подвижностью.

Командующий 6-м Уральским армейским корпусом Сукин 3 мая писал Ханжину: «Беспрерывные марши по невероятно трудным дорогам, без днёвок и ежедневные бои последних двух недель без отдыха, без обозов, голод, отсутствие обмундирования (много людей буквально босых… без шинелей) - вот причины, которые окончательно могут погубить молодые кадры дивизий, люди шатаются от усталости и от бессонных ночей и боевая упругость их окончательно надломлена. Прошу отвести дивизии в резерв для приведения их в порядок» . Именно генерал Сукин, доведённый до отчаяния сложившейся ситуацией, не постеснялся выставить перед прибывшим в Уфу вскоре после её взятия Колчаком босой почётный караул . Сукин же в отчаянии писал: «Нет даже хлеба» . Пепеляев отмечал, что «район военных действий выеден дотла, тыл богат бесконечно, но транспорт таков, что с ним, в его настоящем положении, воевать нельзя» .

По мнению генерала Бангерского, «взятие Уфы давало возможность образовать прочный тыл, пополнить войска мобилизованными, снабдиться обозом и вот теперь в начале мая начать наступление крупными силами, подтянув корпус… Каппеля и сформировав ещё новые войска» . Но этого сделано не было…

Нож в спину Сибирской армии.

Венцом чудовищного состояния колчаковской военной машины был тыл, который белыми контролировался очень слабо. Капитан Г. Думбадзе, направленный по окончании ускоренного курса Академии Генерального штаба в Красноярск - один из крупных центров Сибири, вспоминал: «Прибыв в Красноярск, я впервые увидел огненное пламя партизанщины, охватившее всю губернию. Хождение по улицам Красноярска было сопряжено с большим риском. Банды красных и отдельные большевики под видом правительственных военнослужащих убивали офицеров, пользуясь покровом ночи. Никто не был уверен, кем он остановлен для проверки документов: настоящим законным патрулём или маскированными красными террористами. Поджигание складов и магазинов, перерезывание телефонных проводов и многие другие виды саботажа происходили буквально каждые сутки. Свет в домах не зажигался или окна завешивались тёмной материей, иначе ручная граната бросалась на свет в квартиры. Я помню, как мне приходилось ходить по улицам ночью, держа в кармане заряженный браунинг. Всё это было буквально в сердце Белой Сибири» . Вся Енисейская губерния и часть Иркутской были охвачены партизанским движением, приковавшим к себе значительные силы белых. В мае 1919 года партизаны систематически и ежедневно разбирали пути (иногда на значительном расстоянии), что приводило к длительным срывам движения поездов на Транссибе (например, в ночь на 8 мая в результате диверсии железнодорожное сообщение было прервано на две недели), сжигали мосты, обстреливали поезда, перерезали телеграфные провода, терроризировали железнодорожников. На каждые 10 дней к началу июня приходилось 11 крушений, восточнее Красноярска в итоге скопилось более 140 составов с боеприпасами и снабжением, которые были бы совсем не лишними на фронте .

Думбадзе писал: «Нет точной мерки для определения страшного морального, политического и материального ущерба, причинённого нам партизанами. Я всегда буду при своём мнении, что дела в Енисейской губернии были ножом в спину Сибирской армии. Советский генерал Огородников… говорит, что белые проиграли в Сибири без всяких стратегических поражений от Красной армии , а причина их гибели была в беспорядках в тылу. Имея опыт на этом вооружённом тылу, я не могу не согласиться с тем, что говорит Огородников» . Восстаниями были охвачены уезды Тургайской и Акмолинской областей, Алтайской и Томской губерний. На их подавлениях использовались тысячи солдат, которые при иных обстоятельствах могли быть направлены на фронт. Кроме того, само по себе участие десятков тысяч боеспособных мужчин в партизанском движении наглядно свидетельствовало о провале колчаковской мобилизации в Сибири. Добавим, что из-за атаманщины фронт не получил пополнений с Дальнего Востока, которые, возможно, могли бы переломить ситуацию.

Итоги

Анализ внутреннего состояния колчаковских армий наглядно показывает полную невозможность успешной реализации планов белого командования. Красные, успешно запустившие маховик массовой мобилизации, обладали почти постоянным превосходством в силах и средствах. В течение 1919 года средний ежемесячный прирост численности РККА составил 183 тысячи человек , что превосходило общую численность войск, имевшихся у белых на Восточном фронте. К 1 апреля, когда белые ещё надеялись на успех, в Красной армии уже числилось полтора миллиона бойцов, и их численность постоянно возрастала. Численность войск всех противников красных, вместе взятых, не шла ни в какое сравнение с этой цифрой. При этом имевшееся у белых до создания массовой РККА преимущество в качестве личного состава было быстро утрачено. Численность войск красных, а во многих случаях и их качество стремительно возрастали; качество войск белых при относительно мало изменившейся численности постоянно падало.

Кроме того, центральное положение красных позволило им не только воспользоваться запасами старой армии и ресурсами промышленного центра, но и действовать по внутренним операционным линиям, громя противника поочерёдно. Белые же, наоборот, действовали разрозненно, попытки координации их действий оказывались запоздалыми. Из-за обширности театра войны они не смогли воспользоваться имевшимися у них преимуществами, например, наличием подготовленной казачьей конницы. Сказались и ошибки некоторых колчаковских генералов, сделавших в период Гражданской войны головокружительную карьеру, но не успевших приобрести необходимый опыт. Мобилизационный ресурс подконтрольных белым областей не был в полной мере использован, огромная масса крестьян присоединилась к повстанцам в белом тылу или просто уклонялась от мобилизации. Подготовленных резервов не было. Армия не имела оборудованной тыловой базы и военной промышленности, снабжение было нерегулярным. Следствием стала постоянная нехватка в войсках оружия и боеприпасов, средств связи и техники.

Белые не смогли что-либо противопоставить и мощнейшей большевистской агитации в своих войсках. Рядовая масса обладала достаточно низким уровнем политической сознательности, была утомлена многолетней войной. В колчаковском лагере не было единства из-за острых внутренних противоречий, причём не только по политическим вопросам между монархистами, кадетами и эсерами. На окраинах, контролировавшихся белыми, остро стоял национальный вопрос. Исторически существовали непростые отношения казачьего и неказачьего населения, русского населения с башкирским и казахским. Белое руководство проводило достаточно мягкий политический курс, а суровые меры часто не могли быть осуществлены из-за отсутствия механизмов реализации приказов на местах и контроля их исполнения. Несмотря на жестокий красный террор, гонения на церковь, озлоблявшую крестьян земельную политику, белые так и не смогли стать той силой, которая принесла бы порядок и стала привлекательной для широких масс. С окончанием Первой мировой войны большевики утратили облик предателей, который за ними закрепился после Брестского мира. Белые же, наоборот, оказались теперь в роли пособников интервентов.

"Белое дело" потерпело поражение. Более двух миллионов россиян, связавших свою судьбу с разгромом большевизма, ушли в эмиграцию. Беженские потоки в основном шли тремя путями: в Турцию, Сербию и Болгарию; в Маньчжурию и Китай; в Прибалтику. Далее они растекались по всему миру. Больше всего беженцев осело в Европе. А Россия являла собой пепелище. Сегодня историки спорят о количестве людских душ, унесенных Гражданской войной: 10 или 12 миллионов. К чести многих белых (потерпевших поражение и, в отличие от красных, избежавших эйфории победы), они находили в себе силы говорить о своей борьбе и своем поражении, объективно осмысливая происходящее. Сохранилось множество свидетельств тому. Послушаем их голоса.

Конец нашей борьбы наступил в тот день, когда истекавшая кровью армия осталась вновь одинокой в борьбе... Единственной причиной нашего поражения являются причины военного характера - неравенство сил, истощение нашей живой силы, наших технических и боевых средств.

Н. Львов. "Белое движение". Белград, 1924 год:

Белое движение не завершилось победой потому, что не сложилась белая диктатура. А помешали ей сложиться центробежные силы, вздутые революцией, и все элементы, связанные с революцией и не порвавшие с ней... Против красной диктатуры нужна была белая "концентрация власти...". Белое движение... является движением монархическим и консервативным, но оно прежде всего национальное движение... Партиям служить мы не хотели. Мы боролись и будем бороться против партийного посягательства, будь то Высший монархический совет или левые. Не понять этого значит ничего не понять в белом движении.

А. Лампе. Из "Дневника":

Итак, надо придти к выводу: наше дело проиграно. Неужели же России нужен большевизм, неужели идея национализма побеждена идеей интернационализма только потому, что вся примешенная к нам грязь и накипь превратили нас в защитников интересов класса помещиков против большевиков, выдающих себя за защитников интересов рабочих и крестьян... До слез обидно. Мы проиграли только потому, что скверно играли и только. Мы торопились, мы не выказали никакой государственной зрелости и сгубили чистую идею.

В. Шульгин. "1919 год. Киев под добровольцами":

Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Корнилов и др. - все они были отмечены уже старым режимом... Еще в большей степени это касается невоенных... В этом и была наша трагедия. Ведь революция произошла именно потому, что stoff, составлявший тогда государственную ткань, не выдержал и лопнул. И вот теперь из этих клочков, из лоскутков не выдержавшего материала приходилось отстраивать заново Российское государство. Если бы еще была уверенность, что клочки stoffa за время революции улучшились в смысле добротности. Так ведь нет. В массе они скорее ухудшились: хотя и поумнели политически, но нравственно еще более разболтались.

Н. Чайковский. "Грехи белого режима":

Борьбу с большевиками превратили в борьбу с революцией, прежде чем революция окончилась в умах народа... Войну с большевиками вели как войну с внешним врагом, а не как гражданскую войну, опираясь на силу оружия, а не сочувствие народных масс... Деятелей революции с широкой популярностью устраняли и преследовали. На ответственные посты назначали людей старого режима... Предоставили полный простор и свободу черной прессе Шульгина и Суворина, а левую серьезную печать преследовали. Тем самым подготовляли господство черного шовинизма и грабеж народа... Проводили реакционные меры по землевладению и национальному вопросу... и тем давали оружие для большевистской агитации и местных самостийников.

Н. Астров. Некоторые замечания на рукопись П. Милюкова "При свете двух революций":

Вы не можете представить себе, какая глубокая печаль охватывает меня, когда я вижу, что еще до сих пор серьезно говорят, что какой-то "левый курс" мог бы спасти положение тогда. Левого пути тогда не было. Тогда была революция или сопротивление этой стихии... Трагедия белой борьбы была в том, что она не могла не быть, и в то же время она была обречена. Обвинять же в том, что политика была недостаточно левая, что лозунг "единая и неделимая" погубил дело - это значит упрощать чрезмерно всю иррациональность положения того времени... Среди стихии царила демагогия. Большевизм, вышедший из стихии революции, пожинал жатву.

П. Милюков. Доклад о белом движении. Газета "Последние новости" (Париж), 6 августа 1924 года:

В широком смысле белое движение - это все антибольшевики: социалисты, демократы, либералы, консерваторы и даже реакционеры. В более тесном смысле - эto только защитники старых начал монархии и национализма. Белое движение начинается в первом смысле и кончается во втором, постепенно сужаясь и переходя к идеалам монархической реставрации... Сразу укажу на три причины неудачи белого движения: 1) недостаточная и несвоевременная, руководимая узкокорыстными соображениями помощь союзников, 2) постепенное усиление реакционных элементов в составе движения и 3) как следствие второй, разочарование народных масс в белом движении...

А. Деникин. Речь памяти генерала С. Маркова. Газета "Русское время" (Париж), 2 июля 1925 года:

Прежде всего, белое движение не создавалось отдельными людьми. Оно выросло стихийно, непредотвратимо, как горячий протест против разрушения русской государственности, против поруганья святынь... Смысл и значение белого движения не ограничивается российским масштабом. Недаром один из реальных политиков Запада Черчилль в парламенте Англии в 1919 году говорил своим соотечественникам: "Не колеблющемуся, трескающемуся по швам оплоту западных лимитрофов, а борьбе востока и юга России Европа обязана тем обстоятельством, что волна большевистской анархии не захлестнула ее..."

Почему же наш корабль потерпел крушение? Люди исказили идею и пятнали знамя. Да, это было. Мы хорошо знали свои грехи... Добровольчество не смогло сохранить свои белые ризы. Наряду с исповедниками, героями, мучениками белой идеи были стяжатели и душегубы... Добровольчество есть плоть от плоти, кровь от крови русского народа.

Ни одно из правительств (антибольшевистских. - Г.И.)... не сумело создать гибкий и сильный аппарат власти, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики тоже не захватили народной души, тоже не стали национальным явлением, но бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологи ей, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними...

Докладная записка на имя великого князя Николая Николаевича. 1925 год:

В основе всего их поведения (белых. - Г.И.) лежит абсолютная для этих людей невозможность признать, что сотни тысяч людей были обречены на оставление Родины в тот самый день и час, когда Новочеркасскими решениями 1918 года (речь вдет о создании Добровольчес кой армии. - Г.И.) были предрешены только чисто военные пути, по коим пошла борьба, а не революционные. Только в полном помрачении рассудка могли мы все кощунственно уповать на помощь Всевышнего и на победу нашу в той безумной гражданской войне, где погибли с обеих сторон миллионы ни в чем не повинных русских людей...

Нами поставлена громадная кровососная банка больной России... Переход власти из советских рук в наши руки не спас бы Россию. Надо что-то новое, что-то до сих пор неосознанное - тогда можно надеяться на медленное возрождение. А ни большевикам, ни нам у власти не быть, и это даже лучше! Во всяком случае гражданская война умирает, подыхает и Советская власть, уходим со сцены и мы...

Примерно семь десятков лет мы героизировали и прославляли красных и проклинали белых. Похоже, сегодня они меняются местами. Значит, по-прежнему видим в истории политику. Подлинной истории не нужны иконы - ни в красных, ни в белых обрамлениях. Да, красные победили. Белые были разбиты. Могло быть и наоборот. Как писал А. Герцен, история стучится во многие двери.

Поставим же в своих душах общий памятник - красным и белым, всем убиенным в годы Смуты.

Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращенных в прах,
Из мук казненных поколений,
Из душ, крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений,
Возникнет праведная Русь.
Я за нее одну молюсь.
М. Волошин