Завершение жизненного пути. ключи к пониманию

Биография

Признание и награды

После смерти

Борхес и творчество других деятелей искусства

В 2009 году в рамках фотобиеннале «Мода и стиль в фотографии» открылась выставка «Чары Желтого Императора» белорусских фотохудожников Андрея Шукина, Дениса Недельского и Алексея Шлыка. По словам организаторов, проект выставки возник после прочтения одноименной книги Борхеса . Также в 2009 году в рамках одесского кино-арт-марафона состоялась сценическая постановка рассказа Борхеса "25 августа 1983 года" .

Пётр Вайль о Борхесе

См. также

Примечания

Ссылки

• Русскоязычный портал Хорхе Луиса Борхеса. Полное собрание сочинений. Статьи. Галерея. Форум.
• Internetaleph (англ.) (исп.)
• The Modern Word on Borges (англ.)

Другие книги схожей тематики:

Конфабуляции галлюцинаторные - – вымыслы, 1. представленные в содержании обманов восприятия или 2. возникающие под влиянием обманов восприятия, обычно вербальных галлюцинаций, которые являются как бы пусковым механизмом или провоцирующи фактором возникновения мнимых… …

Конфабуляции индуцированные - – вымыслы, появление которых бывает спровоцировано некорректными вопросами кого либо из окружающих к пациенту (например:» Голоса появились у вас давно, не так ли?» или которые возникают под влиянием психологического давления группы людей, которые … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

Конфабуляции псевдогаллюцинаторные - – вымыслы, представленные в содержании псевдогаллюцинаций или возникающие под влиянием псевдогаллюцинаций … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

Конфабуляции спонтанные - – вымыслы, появляющиеся сами собою, то есть вне зависимости от текущих внешних впечатлений и психологического воздействия на пациента … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

Фальсификация истории в Азербайджане оценочное определение, которым, по мнению ряда авторов, следует характеризовать исторические исследования, проводящиеся в Азербайджане при государственной поддержке в течение последних десятилетий. Целью … Википедия Большая биографическая энциклопедия

Хорхе Луис Борхес (24 августа 1899 года, Буэнос-Айрес, Аргентина — 14 июня 1986 года, Женева, Швейцария) — аргентинский прозаик, поэт и публицист. Борхес известен прежде всего лаконичными прозаическими фантазиями, часто маскирующими рассуждения о фундаментальных философских проблемах или же принимающими форму приключенческих либо детективных историй. В 1920-е годы стал одним из основателей авангардизма в испаноязычной латиноамериканской поэзии.

Его полное имя — Хорхе Франсиско Исидоро Луис Борхес Асеведо однако, по аргентинской традиции, он никогда им не пользовался. Со стороны отца у Борхеса были испанские и ирландские корни. Сам Борхес утверждал, что в нём течёт баскская, андалузская, еврейская, английская, португальская и норманнская кровь. В доме разговаривали по-испански и по-английски. С раннего возраста Хорхе Луис увлекался поэзией, в возрасте четырёх лет научился читать и писать. В 1905 году Борхес начал обучение английскому с домашней учительницей. В следующем году он написал свой первый рассказ «La visera fatal».

В возрасте десяти лет Борхес перевёл известную сказку Оскара Уайльда «Счастливый принц».

В 1914 году семья поехала на каникулы в Европу. Однако из-за Первой мировой войны возвращение в Аргентину отложилось и семья осела в Женеве, где Хорхе Луис и его сестра Нора пошли в школу. Он изучил французский и поступил в Женевский колледж, где начал писать стихи на французском. В 1918 году Хорхе переехал в Испанию, где присоединился к ультраистам — авангардной группе поэтов. 31 декабря 1919 года в испанском журнале «Греция» появилось первое стихотворение Хорхе Луиса.

Вернувшись в Аргентину в 1921 году, Борхес воплотил ультраизм в нерифмованных стихах о Буэнос-Айресе. Уже в ранних произведениях он блистал эрудицией, знанием языков и философии, мастерски владел словом. В родном городе Борхес продолжает печататься, а также основывает свой собственный журнал «Призма», а затем ещё один под названием «Проа».

В 1923 году накануне поездки в Европу Борхес публикует свою первую книгу стихов «Жар Буэнос-Айреса», в которую вошли 33 стихотворения, а обложку которой разработала его сестра.

Со временем Борхес отошёл от поэзии и стал писать «фантазийную» прозу. Многие из лучших его рассказов вошли в сборники «Вымыслы», «Хитросплетения» и «Сообщение Броуди».

После года в Испании, Борхес окончательно переехал в Буэнос-Айрес, где он сотрудничал с несколькими периодическими изданиями и приобрел репутацию яркого представителя молодых авангардистов. Устав от ультраизма, Борхес пытался основать новый жанр литературы, где бы объединялись метафизика и реальность. Но и от этого писатель быстро отошел, начав писать фантастические и магические произведения. В 1930 Борхес познакомился с 17-летним писателем Адольфо Биой Касаресом, который стал его другом и соавтором многих произведений.

В 1930-х годах Борхес пишет большое количество эссе по аргентинской литературе, искусству, истории, кино. Одновременно он начинает вести колонку в журнале «El Hogar», где пишет рецензии на книги иностранных авторов и биографии писателей. Начиная с первого выпуска, Борхес регулярно публиковался в журнале «Sur», ведущем литературном журнале Аргентины, основанном в 1931 году Викторией Окампо. Для издательства «Sur» Борхес переводит произведения Вирджинии Вульф. В 1937 году он издает антологию классической аргентинской литературы. В своих произведениях с 1930-х годов писатель начинает сочетать вымысел с реальностью, пишет рецензии на несуществующие книги и т. д.

Начало 1950-х годов ознаменовался признанием таланта Борхеса в Аргентине и за её пределами. В 1950 году Аргентинский союз писателей избрал его своим президентом, которым он пробыл три года. В Париже был напечатан первый перевод Борхеса на французский — «Вымыслы». В то же время в Буэнос-Айресе выходит серия рассказов «Смерть и буссоль», где борьба человеческого интеллекта с хаосом предстает как уголовное расследование. В 1952 писатель публикует эссе об особенностях аргентинского испанского «Язык аргентинцев». В 1953 некоторые рассказы из сборника «Алеф» переводятся на французский в виде книги «Хитросплетения».

В 1955 после военного переворота, который сверг правительство Перона, Борхес был назначен директором Национальной библиотеки Аргентины (хотя уже почти ослеп) и занимал этот пост до 1973. В декабре 1955 года писатель был избран членом Аргентинской академии литературы. Он активно пишет и преподает на кафедре немецкой литературы в Университете Буэнос-Айреса.

В 1986 он переезжает в Женеву, где и умирает 14 июня в возрасте 86 лет от рака печени и эмфиземы легких.

ФОТО Getty Images

ключи к пониманию

Преображение собственной истории

Борхес показывает человека в бесконечности его возможностей и умений. Жизнь - это переплетение нескончаемых разветвляющихся тропинок: перед каждым событием мы вольны выбирать из разных «вариантов будущего», то есть различных альтернатив. Наша личная жизнь – это только нить в бесконечной паутине вероятных реальностей. Вечная партия в шахматы с непредсказуемыми возможностями.

Двойной лабиринт

Образ зеркала, часто присутствующий в произведениях Борхеса, отсылает нас к расщеплению-умножению личности, к другим «Я», обитающим в каждом из нас. Лабиринт с его ложными тропами символизирует неприветливое отношение реальности к жизни, исходящей только от одного разума. Кроме того, лабиринт – это символ утраты: именно ею заканчивается поиск Чего-то в нескончаемом круговороте жизни, Чего-то такого (Бога или человека), в чем можно найти себя.

Внутреннее око

Как писал Итало Кальвино, «Борхес всегда обладал способностью «видеть» вещи и помогать читателям увидеть их». В беспросветной тьме Борхес, слепой провидец, учит нас смотреть не глазами, а внутренним оком. Жизнь – это не только действительность и сознание, но и мечты, память, бессознательная активность, тайны, нечто невыразимое, боги и демоны. Киберпространство. Не только то, что можно увидеть и потрогать, но и то, что не существует, что нельзя потрогать или увидеть, – все это является частью нашей жизни и потому одинаково ценно. Реальность всегда не такая, какой мы ее видим. Реальность (физическая и психическая) всегда перемешивается с вымыслом.

«Я всегда воображал Рай чем-то наподобие библиотеки», – признавался Хорхе Луис Борхес, знаменитый аргентинский писатель, завоевавший еще и славу «самого главного читателя ХХ века». Библиотекарем Борхес был на протяжении 27 лет. Великий систематизатор и мистификатор, он воплотил свою страсть к книгам не только в собственном творчестве, но и в составлении антологий.

Удовольствие от чтения

«Я всегда был больше читателем, чем писателем». Борхес жил среди книг, с книгами, в книгах – настоящих и придуманных. Чтение было для Борхеса одной из форм счастья. Он говорил, что «никто не обязывает нас читать книгу с первой до последней страницы. Если книга вам скучна, отложите ее – значит, она была написана не для вас». Также Борхес учит нас проживать литературу как акт творения, придерживаясь повседневной жизни. Другими словами – впустить в свои отношения с жизнью свое собственное знание. Книга предлагает, просит и призывает, оживает, в то время как читатель при помощи книги и своей фантазии возвращается в забытые места, воскрешает воспоминания и разные состояния души. Таким образом читатель становится в своем воображении автором книги, которую он читает.

его даты

• 1899: Родился 24 августа в Буэнос-Айресе. Отец, Хорхе Гильермо, был адвокатом, а также профессором английского языка и психологии.
• 1906: Борхес пишет свой первый рассказ «Решительное забрало», вдохновившись эпизодом из «Дон Кихота». Через 3 года в El pais публикуют его испанский перевод рассказа Оскара Уайлда «Счастливый принц».
• 1914–1921: Борхес вместе с родителями отправляется в Европу. Во время учебы посещает лекции в Лугано, Женеве и Испании.
• 1923: Вернувшись в Аргентину, Борхес публикует свой первый стихотворный сборник «Жар Буэнос-Айреса» и основывает литературный журнал.
• 1937: Борхес устраивается на свою первую работу в городскую библиотеку в качестве ассистента.
• 1941: Борхес издает сборник рассказов «Вымыслы», в 1949 году – сборник «Алеф», а в 1952-м – сборник «Новые расследования».
• 1955: Борхес назначен директором национальной библиотеки.
• 1970: Борхес публикует «Сообщение Броуди» – сборник из 11 коротких рассказов, посвященных его пожилой матери.
• 1972: Выходит сборник Борхеса «Золото тигров».
• 1986: Борхес умирает от рака 14 июня в Женеве. До самой смерти его очень поддерживала его вторая супруга, Мария Кодама.

ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС

Предисловие

Произведения, включенные в эту книгу, если и исполнены чуть менее неуклюже и грубо, все же не слишком отличаются от тех, что составляют предыдущую. Быть может, два из них заслуживают скупого комментария: «Смерть и буссоль» и «Фунес, чудо памяти». Второй из этих рассказов представляет собой разросшуюся метафору бессонницы. Действие первого, несмотря на германские и скандинавские имена персонажей, разворачивается в Буэнос-Айресе - неком Буэнос-Айресе из сновидений: извилистая Рю-де-Тулон - Пасео де Хулио; вилла «Трист-ле-Руа», отель, где Герберт Эш обрел, вероятнее всего, так и не прочитанный им Одиннадцатый Том иллюзорной энциклопедии. Уже отредактировав этот текст, я вдруг подумал о том, что было бы вполне разумным расширить охватываемые им время и пространство: месть могла бы передаваться по наследству из поколения в поколение, назначенные сроки - исчисляться годами, если не столетиями. Первая буква Имени могла быть произнесена в Исландии, вторая - в Мексике, третья - где-нибудь на Индостане. Может быть, мне стоит добавить, что в хасиды принимали лишь святых, а четырехкратное человеческое жертвоприношение с целью обретения четырех букв, составляющих Имя, - не более чем вымысел, легенда, подсказавшая мне форму моего повествования?

Постскриптум 1956 года. К этой серии я решил прибавить еще три рассказа: «Юг», «Секта Феникса», «Конец». За исключением одного персонажа - Рекабаррена, - чья статичность и пассивность служат для создания контраста, ничего или почти ничего не было привнесено мною в краткую цепочку событий, разворачивающихся в последнем из них: все, что в нем есть, находится в скрытом виде в одной очень известной книге, и я оказался первым если не в том, чтобы извлечь оттуда то, что требуется, то хотя бы в том, чтобы открыто заявить об этом. Аллегория Феникса позволила мне взяться за проблему намека, обозначения некой общей Тайны тем неверным, медленным и постепенным способом, который в конце концов оказывается единственно безошибочным. Насколько удача сопутствовала мне в этом деле - я не знаю. Что касается «Юга», быть может лучшего моего рассказа, - я ограничусь лишь одним предупреждением: его можно читать как простое описательное повествование неких событий, а можно - и по-другому.

Шопенгауэр, Де Куинси, Стивенсон, Маутнер, Шоу, Честертон, Леон Блуа - вот тот разношерстный список авторов, чьи произведения я не устаю перечитывать. В фантазии на темы богословия, озаглавленной «Три версии предательства Иуды», я полагаю, можно будет проследить опосредованное влияние последнего из них.

Х.Л.Б.

Фунес, чудо памяти

Я его помню (я не вправе произносить это священное слово, лишь один человек на земле имел на это право, и человек тот скончался) с темным цветком страстоцвета в руке, видящим цветок так, как никто другой не увидит, хоть смотри на него с утренней зари до ночи всю жизнь. Помню его бесстрастное индейское лицо, странно далекое за белеющей сигаретой. Помню (так мне кажется) его тонкие руки с гибкими пальцами. Помню рядом с этими руками - мате с гербом Восточного берега, помню на окне желтую циновку с каким-то озерным пейзажем. Отчетливо помню его голос - неспешный, неприязненный, с носовым тембром, голос исконного сельского уроженца, без нынешних итальянских свистящих. Видел я его не более трех раз, последний - в 1887 году… Я нахожу очень удачным замысел, чтобы все, кто с ним встречался, написали о нем; мое свидетельство, возможно, будет самым кратким и наверняка самым скудным, однако по беспристрастию не уступит остальным в книге, которую вы издадите. Будучи жалким аргентинцем, я неспособен расточать дифирамбы - жанр обязательный в Уругвае, когда темой является уругваец. «Писателишка», «столичный франт», «щелкопер»! Фунес не произнес этих оскорбительных слов, но для меня совершенно очевидно, что в его глазах я был представителем этого ничтожного сорта людей. Педро Леандро Ипуче писал, что Фунес был предшественником сверхчеловека: «Некий самородный, доморощенный Заратустра»; спорить не стану, но не надо забывать, что Ипуче - его земляк из Фрай-Бентоса и страдает неисправимой ограниченностью.

Первое мое воспоминание о Фунесе очень четкое. Я вижу его в сумерки мартовского или февральского дня восемьдесят четвертого года. В том году отец повез меня на лето в Фрай-Бентос. Вместе с кузеном Бернардо Аэдо мы возвращались из усадьбы Сан-Франсиско. Ехали верхом, распевая песни, но не только это было причиной моего счастливого настроения. После душного дня небо закрыла огромная грозовая туча аспидного цвета. Ее подгонял южный ветер, деревья уже буйствовали; я боялся (и надеялся), что проливной дождь застанет нас в открытой степи. Мы как бы гнались взапуски с грозой. Вскоре мы скакали по улочке, пролегавшей между двух очень высоко поднятых кирпичных тротуаров. Вдруг стемнело, я услыхал наверху быстрые и словно крадущиеся шаги; я поднял глаза и увидел парня, бежавшего по узкому красному тротуару, как по узкой красной стене. Помню шаровары, альпаргаты, помню сигарету, белевшую на жестком лице, - и все это на фоне уже безгранично огромной тучи. Бернардо неожиданно окликнул его: «Который там час, Иренео?» Не взглянув на небо, не останавливаясь, тот ответил: «Без четырех минут восемь, дружок Бернардо Хуан Франсиско». Голос был высокий, насмешливый.

Я человек рассеянный, и вышеприведенный диалог не привлек бы моего внимания, если бы кузен не повторял его потом, движимый (как я полагаю) своего рода местным патриотизмом и желанием показать полное свое безразличие к насмешливому величанию его всеми тремя именами.

Он рассказал, что повстречавшийся нам парень - это Иренео Фунес, известный своими странностями - например, тем, что он ни с кем не дружит и всегда точно знает, который час, как по часам. Он добавил, что Фунес сын здешней гладильщицы Марии Клементины Фунес и что одни говорят, будто его отец - врач с солильни, англичанин О"Коннор, а другие называют укротителя лошадей или мясника из департамента Сальто. Живет он со своей матерью на окраине, за усадьбой «Лавры».

В годы восемьдесят пятый и восемьдесят шестой мы проводили лето в Монтевидео. В восемьдесят седьмом снова поехали в Фрай-Бентос. Я, естественно, стал расспрашивать о всех своих знакомых и наконец дошел до «хронометрического Фунеса». Мне ответили, что его сбросил наземь необъезженный конь в усадьбе Сан-Франсиско и теперь он парализован - похоже, навсегда. Вспоминаю странное ощущение чего-то магического при этой вести: единственный раз, когда я его видел, мы ехали на лошадях из Сан-Франсиско, а он бежал поверху; сам факт, сообщенный устами кузена Бернардо, очень походил на сон, сложившийся из уже прожитых фрагментов. Мне сказали, что Фунес не встает с постели, все лежит и глядит на кактус во дворе или на какую-нибудь паутину. Вечером он разрешает подвинуть себя к окну. Гордыня его доходит до того, что он притворяется, будто постигшая его беда оказалась для него благотворной… Я дважды видел его за оконной решеткой, которая словно подчеркивала его положение вечного узника; в первый раз он сидел неподвижно с закрытыми глазами; во второй тоже был неподвижен, но сосредоточенно смотрел на душистый стебель сантонины.

В то время я не без доли тщеславия взялся за систематические занятия латынью. В моем чемодане лежали «De viris illustribus» Ломона, «Thesaurus» Кишера, «Комментарии» Юлия Цезаря и один из томов «Naturalis historia» Плиния, превосходивший (и сейчас превосходящий) мои скромные возможности в латинском. В маленьком городке все становится известно; Иренео, в своем отдаленном ранчо, не замедлил узнать о прибытии этих необыкновенных книг. Он прислал мне торжественное, цветистое письмо, в котором упоминал о нашей встрече - к сожалению, мимолетной - «седьмого февраля восемьдесят четвертого года», восхвалял достославные услуги, которые мой дядя, дон Грегорио Аэдо, скончавшийся в том же году, «оказал обеим родинам в своем отважном путешествии в Итусаинго», и просил меня одолжить ему какую-нибудь из книг вместе со словарем, «чтобы я мог понять оригинальный текст, потому что латинского я пока не знаю». Он обещал возвратить книги в хорошем состоянии и очень скоро. Почерк был великолепный, очень четкий; орфография того типа, за который ратовал Андрес Бельо: i вместо y, j вместо g . Сперва я, естественно, испугался, что это издевка. Мои кузены уверили меня, что нет, что это вполне в духе Иренео. Я не знал, чему приписать - наглости, невежеству или глупости - его идею, что труднейший латинский язык не требует ничего, кроме словаря; дабы вполне рассеять его иллюзии, я послал ему «Gradus ad Parnassum» Кишера и книгу Плиния.