Эмиль Дюркгейм.
Самоубийство: социологический этюд.
ББК 60.5 Д97 ISBN 5-244-00574-Х
Печатается с некоторыми сокращениями по изданию: СПб., 1912
Пер. с французского А. Н. ИЛЬИНСКОГО
Под редакцией В. А. БАЗАРОВА
Издание Н. П. КАРБАСНИКОВА СПб. 1912
Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд/Пер, с фр. с сокр.; Под ред. В. А. Базарова.-М.: Мысль, 1994.- 399, с.
Эмиль Дюркгейм (1858-1917) - классик западной социологии, профессор университетов Бордо и
Сорбонны. В своем творчестве обосновывал идею общественной солидарности, зависимости людей друг от
друга. Данная работа написана на обширном фактическом материале, охватывающем как продолжительный
временной интервал, так и многие страны Европы. Это позволило автору проанализировать феномен
самоубийства с самых различных сторон: социальной, морально-психологической, религиозной, этнической и
© Издательство «Мысль». 1994
ПРЕДИСЛОВИЕ
С некоторого времени социология вошла в моду; самое слово «социология» стало теперь употребляться
очень часто, а еще десять лет назад оно было малоизвестно и почти осуждено наукой. Социология находит
себе все новых и новых сторонников, и в публике слагается какое-то предвзято благосклонное отношение к
этой новой науке, на которую возлагаются самые большие надежды. Нельзя, однако, не признать, что
полученные до сих пор результаты не вполне оправдывают ни большого количества опубликованных по этому
вопросу трудов, ни затраченного на них интереса читателей.
Прогрессивное развитие какой-либо отрасли науки выражается главным образом в том, что трактуемые ею
вопросы не остаются в стационарном состоянии; лишь тогда говорят про данную науку, что она двигается
вперед, если ею устанавливается дотоле неизвестная законообразность явлений или по крайней мере
открывается ряд новых факторов, которые, не позволяя делать окончательных выводов, способны изменить
самую точку зрения на затрагиваемую проблему. К несчастью, в силу того что социология в большинстве
случаев не ставит себе точно определенных проблем, она не может тем самым служить таким примером. Она
не прошла еще через периоды построений и синтезов. Вместо того чтобы поставить себе целью осветить
своими лучами определенную часть необъятного социального поля, социология в большинстве случаев ищет
блестящих выводов, причем все вопросы только подвергаются общему обзору, но отнюдь не исследуются по-
настоящему; такой метод легко ведет к злоупотреблениям, давая читающей публике так называемое
«представление» о всякого рода вещах, но не приходя при этом ни к какому объективному результату. Законы
бесконечно сложной действительности не могут быть открыты путем таких кратких обсуждений и
мимолетных интуиций; особенною же бездоказательностью отличаются широкие и поспешные обобщения.
Все, что можно сделать при таком понимании задач социологии,- это привести при случае несколько
подтверждающих предлагаемую гипотезу примеров; но одни иллюстрации еще не могут служить
доказательством чего бы то ни было; к тому же если затрагивается такая масса различных вопросов, то ни в
одном из них нельзя быть компетентным. И приходится пользоваться чисто случайными сведениями, без
всякого критического к ним отношения. Таким образом, книги по чистой социологии не могут быть полезны
тому, кто поставил себе правилом иметь дело лишь с вопросами строго определенными, так как большинство
из них не входит в рамки какой-либо особой отрасли исследования и, кроме того, чрезвычайно бедно сколько-
Каждый человек, верующий в будущее социологии, должен всеми силами души стремиться к тому, чтобы
положить конец такому положению вещей. Если социология-будет и дальше пребывать в таком состоянии, то
она быстро впадет в прежнюю немилость, к немалой радости всех врагов знания. Для человеческого разума
было бы в высшей степени плачевно, если бы часть действительности, представляемая социологией,-
единственная, отказывающаяся ему до сих пор покориться, единственная, о которой ведутся еще горячие
пререкания,- хотя бы только на время ускользнула из-под его власти. Неопределенность полученных до сих
пор результатов отнюдь не должна нас обескураживать: это аргумент в пользу того, чтобы употребить новые
усилия, а не в пользу того, чтобы отказаться от усилий. Наука, только еще вчера зародившаяся, имеет право
ошибаться и идти ощупью, если только она сама сознает свои ошибки и колебания и тем самым предохраняет
себя от возможности их повторения. Социология не должна отказываться ни от одной из своих высоких задач, но если она хочет оправдать возлагающиеся на нее надежды, то она должна стремиться к тому, чтобы стать
чем-либо иным, а не только своеобразной разновидностью философской литературы.
Вместо того чтобы предаваться метафизическим размышлениям по поводу социальных явлений, социолог
должен взять объектом своих изысканий ясно очерченные группы фактов, на которые можно было бы указать, что называется, пальцем, у которых можно было бы точно отметить начало и конец - и пусть он вступит на
эту почву с полной решительностью. Пусть он старательно рассмотрит все вспомогательные дисциплины-
историю, этнографию, статистику, без помощи которых социология совершенно бессильна. Если при таком
методе работы можно чего-либо опасаться, так это только того, что при всей добросовестности социолога
данные, добытые социологом, не будут исчерпывать изученного им материала, так как сам материал
настолько богат и разнообразен, что хранит в себе неистощимую возможность самого неожиданного, самого
нечаянного стечения обстоятельств. Но не надо, конечно, придавать этому преувеличенного значения. Раз
социолог пойдет указанным нами путем, то даже в том случае, если фактический инвентарь его будет не
полон, а формулы слишком узки, работа его будет, бесспорно, полезна - и будущее поколение продолжит ее, потому что каждая концепция, имеющая какое-нибудь объективное основание, не связана неразрывно с
воспринимается ими; она способна к передаче. Благодаря этому в научной работе создается возможность
известной преемственности, а в этой непрерывности лежит залог прогресса.
Именно в этой надежде написана предлагаемая нами работа. И если среди различных вопросов, которые
разбирались нами на всем протяжении нашего курса, мы выбрали темой настоящей книги самоубийство, то
поступили мы так главным образом потому, что самоубийство принадлежит к числу явлений наиболее легко
определяемых и может служить для нас исключительно удачным примером; но и тут для точного определения
очертаний нашей темы нам понадобилось немало предварительной работы. Зато, сосредоточиваясь таким
образом на одном каком-нибудь вопросе, нам удается открывать законы, которые лучше всякой
диалектической аргументации доказывают возможность существования социологии как науки. В дальнейшем
изложении читатель познакомится с теми из этих законов, которые, как мы надеемся, нам удалось доказать.
Без всякого сомнения, нам не раз случалосьошибаться, чрезмерно увлекаться в своей индукции и отдаляться
от наблюдаемых фактов; во всяком случае, каждое из своих положений мы подкрепляли возможно большим
количеством доказательств; особенное внимание мы обращали на то, чтобы как можно тщательнее отделить
рассуждение по поводу данного положения и нашу субъективную интерпретацию его от самих
рассматриваемых фактов. Таким образом, читатель может сам оценить, насколько основательны предлагаемые
ему объяснения, имея под руками все данные для обоснованного суждения.
Поставив точные границы своим изысканиям, необходимо, кроме того, категорически воздержаться от
изложения общих взглядов на изучаемый предмет и от так называемого краткого общего обозрения темы. Мы
думаем, что достигнутые нами результаты, а именно установление известного количества положений
относительно брака, вдовства, семьи, религиозной общины и т. д., дают нам возможность, разумеется при
правомерном пользовании этим материалом, научиться гораздо большему, чем изучая заурядные теории
моралистов о природе и качестве этих явлений и учреждений.
В нашей книге читатель найдет также несколько указаний на причины общего недуга, заразившего в
настоящее время все европейское общество, и на те средства, которыми этот недуг может быть ослаблен.
Никогда не надо думать, что общее положение вещей можно объяснить при помощи обобщений. Можно
говорить об определенных причинах только после тщательного наблюдения и изучения не менее
определенного внешнего их проявления. Самоубийства в том виде, в каком они сейчас наблюдаются, являются именно одной из тех форм, в которых передается наша коллективная болезнь, и они помогут нам
добраться до ее сути.
Предлагаемый нами метод целиком зиждется на том основном принципе, что социальные явления должны
изучаться как вещи, т. е. как внешние по отношению к индивиду реальности. Для нас это столь оспариваемое
положение является основным. В конце концов, для того чтобы существование социологии было возможным, раньше всего нужно, чтобы у нее был специальный, только ей принадлежащий объект изучения, чтобы она
поставила своей задачей изучени...
Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→Одоевский, Александр Иванович
Поэт-декабрист, происходил из древней княжеской фамилии. Родился он в 1802 году, и благодаря отцу своему - Ивану Александровичу, горячо его любившему, получил прекрасное домашнее образование. 1 октября 1821 года Одоевский поступил юнкером в лейб-гвардии Конный полк, 1 мая 1822 года произведен был в эстандарт-юнкера, а 23 февраля 1823 года в корнеты. Служа в Петербурге, Одоевский сблизился с кружками тогдашней передовой молодежи, с которыми его соединяли литературные, философские и общественные интересы. Тогда же, вероятно, Одоевский ознакомился с воззрениями Канта и Фихте. Увлекался он также немецкой литературой, в которой перед другими отдавал предпочтение Шиллеру. Красивый, умный от природы и прекрасно образованный, благородный, кроткий и добрый в душе, но энтузиаст и с пылким воображением, - Одоевский производил сильное впечатление на всех, с кем ему приходилось встречаться. Он имел много друзей, как среди своих сослуживцев, так и в литературном кругу, но теснее всего был привязан к Грибоедову, которому приходился дальним родственником. Дружба Грибоедова и Одоевского сыграла большую роль в жизни того и другого и была порой трогательна. Одоевский не раз удерживал пылкого Грибоедова от легких романов с представительницами тогдашнего балета и предостерегал его, резкого и невоздержного на язык, от излишней откровенности перед людьми, не отличавшимися ни скромностью, ни стойкостью убеждений. Во время известного наводнения в Петербурге в 1824 году Одоевский с опасностью жизни старался добраться до дома, где проживал Грибоедов, чтобы его спасти. С своей стороны Грибоедов понимал и умел ценить глубоко преданного ему Одоевского.
Переживая одно время тяжелое настроение, он скрывал его от своего друга, боясь опечалить его, ибо был твердо уверен, что тот отнесется к нему с горячим сочувствием. Когда же Одоевский попал в Сибирь, Грибоедов глубоко страдал, он хлопотал перед Паскевичем об облегчении его участи, старался утешить его нежными письмами и посылал ему книги, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить те тяжелые условия, в каких находился близкий ему человек. Кроме Грибоедова, из представителей литературного мира Одоевский ближе всего был к Александру Бестужеву и Рылееву, при содействии которого и сделался в начале 1824 года членом Тайного Северного Общества. Есть известие, что он принимал участие в сходках декабристов 12 и 13 декабря и на одной из них в восторге воскликнул: "Умрем! Ах, как славно умрем! В самый же роковой день, 14 декабря, как говорит официальное донесение, он удерживал конногвардейцев, когда граф Милорадович, по приказанию императора Николая, явился в казармы с тем, чтобы вести полк против возмутившихся войск. С Сенатской площади Одоевский, по свидетельству одних, скрылся было в квартире своей тетки Ланской, но мужем ее отведен был во дворец, а, по рассказам других, нашел приют у А. А. Жандра, сначала его укрывшего от преследования полиции, а потом убедившего его явиться самому с повинной. Верховным уголовным судом он признан был виновным в том, что участвовал в умысле бунта, принял в тайное общество одного члена и лично действовал во время мятежа с пистолетом в руках. По разборе дела, Одоевского зачислили в четвертый разряд и присудили к временной ссылке в каторжную работу на 15 лет, а по окончании их на вечное поселение в Сибири. 10 июня 1826 года приговор был формирован Николаем I; 12 его объявили осужденному; 22 августа, когда, по случаю коронации, декабристам срок каторжных работ сбавили, Одоевскому его уменьшили до 8 лет. 1 февраля 1827 года Одоевского, вместе с Нарышкиным и братьями Беляевыми, отправили в Сибирь - в Читу. Там на первое время поместили его вместе с некоторыми другими декабристами в старом каземате. Заключенных ежедневно водили на работы: сначала копать ямы для вновь сооружавшегося здания, а когда настало лето, зарывать овраг, находившийся в конце села. Зимой перевели их в только что отстроенную тюрьму. Сюда же водворены были и их товарищи, отбывавшие до того времени срок в Благодатских рудниках. Пока с родными, оставленными дома, не заведены были постоянные сношения, декабристы должны были довольствоваться ничтожным казенным содержанием, что поставило бы их в бедственное положение, если бы жены некоторых из них, явившиеся в Сибирь, не поспешили на собственные средства создать не только для своих мужей, но и для их друзей более или менее сносную обстановку. Вскоре от родных и друзей стали отлучаться книги и газеты на русском и иностранных языках. За стенами каземата началось усердное чтение и совместное обсуждение прочитанного. Для развлечения составился хор любителей пения. Нашлись собственные музыканты, к числу которых принадлежал между прочим и Одоевский. Принимал Одоевский также живое участие и в небольшом религиозном обществе верующих, отыскавшем себе приют в одном из уголков каземата. Прозвано было это общество "конгрегацией". На собраниях его читались обыкновенно: Деяния апостолов, евангелие, какая-нибудь проповедь и глава из "Stunden der Andacht" (в русском переводе А. E. Розена); иногда участники его вели религиозно-философские споры. В конце 1828 года с декабристов сняли оковы, а осенью 1830 года заключенных в Чите перевели в Петровский железный завод (близ Верхнеудинска), где была построена для них особая тюрьма. Путешествие из Читы в Петровский завод, хотя и под конвоем, произвело на декабристов, истомившихся за стенами острога, освежающее впечатление.
В новом помещении внутренний порядок их жизни не переменился. По-прежнему их не обременяли работой, а они, как и раньше, все свободное время посвящали самообразованию. С этой целью они устроили кружок, прозванный "академией". Каждый из членов его обязан был прочитать несколько лекции по той отрасли знания, в которой он чувствовал себя наиболее компетентным. На долю Одоевского выпало ознакомить товарищей с историей русской словесности. Начал он ее со "Слова о полку Игореве" и довел до 1825 года. Излагал он свой предмет наизусть, хотя в руках у него во время чтении находилась тетрадка, оказавшаяся впоследствии совершенно чистой. Из тюрьмы Одоевский переписывался со своим отцом. Заключение, видимо, его не изменяло. Он большей частью был таким же свежим, добрым, веселым и беспечным, каким его знали до ссылки. В 1832 году, по случаю рождения великого князя Михаила Николаевича, декабристам убавили срок работ. Одоевский, как зачисленный в 4-й разряд, освобождался теперь совершенно от каторги и переходил на поселение. В начале 1833 года он оставил Петровский острог и переведен был в село Еланское, Иркутской губернии. Отец Одоевского ввиду сурового климата в Иркутской губернии ходатайствовал о дозволении сыну перейти в Тобольскую, но прошло около двух лет, прежде чем эта просьба была, наконец, удовлетворена. Летом 1836 года Одоевского перевели в Ишим, хотя сам он мечтал о Кургане, где находились его друзья: Розен и Назимов. В Ишиме он оказался было на первых порах одиноким, совершенно изолированным от товарищей, но вскоре сблизился с А. М. Янушкевичем, очень умным и образованным поляком, отбывавшим в то время наказание за участие в польском восстании. В 1837 году, по ходатайству наследника Александра Николаевича, участь декабристов, как известно, была смягчена. Одоевский попал в число тех, которые переводились из Сибири на Кавказ рядовыми. Говорят, что в облегчении судьбы поэта сыграло немалую роль и послание его к отцу, сделавшееся известным императору Николаю I и тронувшее его глубоким чувством сыновней любви. Выезжая на юг, Одоевский в Тобольске после четырехлетней разлуки радостно встретил многих своих товарищей. Отсюда он отправился на Кавказ вместе с Назимовым. На пути, в Казани, произошло трогательное свидание Одоевского с семидесятилетним стариком отцом его, который много раз пытался выхлопотать себе право посетить сына в Сибири, но не мог добиться осуществления своего пламенного желания. Старик проводил сына до Симбирска и расстался с ним, на этот раз навсегда. Прощаясь, он просил Назимова беречь дорогого для них обоих Александра Ивановича. Впоследствии в письмах Назимову на Кавказ он именем Христа умолял его о том же самом. Одоевский зачислен был в Нижегородский драгунский полк, находившийся в урочище Кара-Агач, близ царских колодцев, в ста верстах от Тифлиса. Сослуживцами Одоевского по этому полку сказались Л. С. Пушкин и Лермонтов. В первом из них он нашел приятного собеседника, интересующегося вопросами литературы; во втором - близкого друга, "делившего с ним тоску изгнания", а впоследствии посвятившего памяти его одно из самых задушевных своих произведении. На Кавказе же Одоевскому пришлось познакомиться с двумя "идеалистами" 30 годов: Н. М. Сатиным и Н. П. Огаревым. На Сатина он произвел сильное впечатление. Расстались они друзьями. Огарев перед Одоевским благоговел. К этому побуждало его не только прошлое поэта - декабриста, но весь склад его нравственной физиономии, и его тогдашнее настроение. В статье "Кавказские воды", характеризуя Одоевского, Огарев называл его "христоподобной" личностью, жаждущей человеческой чистоты; не знающей, что такое личное счастье, и стремящейся исключительно к самоотречению. Кроме Пятигорска, Железноводска и Ставрополя, где Одоевский встретился с только что упомянутыми лицами, он несколько раз посещал Тифлис, в котором имел возможность исполнить свое давнишнее желание ― помолиться на могиле своего друга Грибоедова. В 1839 году предпринята была под начальством генерала Н. Н. Раевского экспедиция на берег Черного моря, с целью укрепления Лазаревского форта между Субаши и Сочи. В ней приняли участие почти все декабристы, отбывавшие наказание на Кавказе, а с ними и Одоевский, прикомандированный к полку линейных казаков. Видя удальство последних, Одоевский стал им подражать и некоторое время сам увлекался военными подвигами. - Летом того же года пришло известие о смерти старика-отца Одоевского. Как громом, оно поразило сына. Быстро он изменился физически и духовно, обратившись из веселого, детски беспечного в грустного и задумчивого. Раньше он любил общество, теперь по целым дням не выходил из палатки; говорил, что у него порвалась последняя связь с жизнью; просился в "дело", уверяя, что перст Божий указывает ему развязку с постылым существованием. Он не раз подвергался опасности быть убитым, но сражен был не оружием, а местной жестокой лихорадкой. Умер он или, как выразился один из его друзей, "отдал Богу последний вздох беспредельной любви" в Псезуане 15 августа 1839 года, в присутствии своих читинских товарищей: Н. А. Загорецкого и К. Е. Игельстрома, на руках "олицетворенной" доброты и честности - поручика-финляндца Сальстета, которого покойный любил за его детскую доброту и искренность. Смерть Одоевского одинаково оплакивали как его товарищи декабристы, так и офицеры и простые солдаты. Похоронили его у самого моря. На могиле поставили простой деревянный крест, окрашенный в красную краску. Вскоре укрепление перешло к горцам. Когда же оно стало опять нашим, и один из друзей поэта вздумал посетить могилу его, он увидел, что она была разрыта. Так без следа исчезло место погребения Одоевского.
Быть может, и поэзия Одоевского без следа исчезла бы для потомства, если бы друзья беспечного или излишне скромного поэта не записывали его произведении, чего он сам почти никогда не делал. При жизни Одоевского напечатано было лишь одно его стихотворение ("Сен-Бернар"), да и то без его ведома, потом стихотворения Одоевского время от времени появлялись то за границей, то у нас, в России, преимущественно в исторических журналах. Только в 1883 году вышел небольшой сборник их, изданный одним из оставшихся в живых друзей поэта - декабристом Розеном. В нем более половины занято было стихотворениями, до тех пор почти совершенно неизвестными.
Из произведении Одоевского, сохранившихся до нас, самые ранние - две его критические статьи, впервые напечатанные в 1825 году, в "Сыне Отечества". Двадцатые годы были временем, когда в нашей журналистике велась ожесточенная борьба между классицизмом и романтизмом. Одоевский, как критик, принадлежал к молодой литературной партии. Позже и как поэт он отдал дань романтизму, создав в духе его историческую поэму "Василько". Но не в поэме и не в патриотических стихотворениях (были и такие у Одоевского) главным образом надо искать характерные особенности его поэзии, а в его лирике, созданной под впечатлениями жизненных обстоятельств, близко его касавшихся. В истории русской литературы среди поэтов-современников Пушкина Одоевский должен занять не последнее место. Правда, его произведения не свидетельствуют о богатой творческой фантазии автора, но зато отличаются всегда глубиной чувства, искренностью и удивительной задушевностью. Так как жизнь редко дарила поэта радостью, то и характер их почти всегда меланхолический. Одоевский "пел", как он выражался, "из гроба", пел о том, как тяжело томиться в этом гробу, когда так мучительно хочется жить, - вдали от дорогих сердцу людей, без надежды на счастье, без общественной деятельности, без всего, что согревает нас своим приветом и осмысливает наше существование. Но песни его чужды отчаяния, и в них не слышно проклятий людям. Напротив, они проникнуты "гордой верой в жизнь иную", и не только там , на небесах, но и здесь , среди людей, к которым лишь изредка он обращался с легким упреком за их излишнюю холодность и недостаток в них сердечности. Рисуя картины неволи, поэт не забывал, что за стенами острога существует другой мир, сияющий красотой, и жизнь, полная великого смысла. Об этом мире напоминали ему мечты о прожитом, его друзья и их героини жены. Мечты он любил, как друзей; друзьям отдавал всю свою нежную душу, а перед подвигами героинь благоговел, как перед святыней. Лермонтов сказал, что Одоевский был рожден для поэзии и счастья. Поэзия ему никогда не изменяла: она была постоянным и верным спутником в его нерадостной жизни. Он черпал в ней "все радости, усладу скорбных дней, когда в снегах пустынных", а потом в стране изгнанья он "славил мир, его красу и стройность вечных дел, Господних дел, грядущих к высшей цели". Счастья же он, по-видимому, не знал, и глубоко восприимчивое сердце его осталось, кажется, без ответа. Воспоминание о каком-то образе "светлооком" "тревожило покой его души"; поэт носился за ним мыслью, "как носятся тучи за ветром осенним", но нежно о нем вспоминая, он все-таки "тосковал" одиноко, "усталой душой сиротея". Зато он знал счастье горячей отцовской любви, за которую - с своей стороны - платил глубоким сыновним чувством. В этом чувстве он "слил всю" свою "жизнь", все силы, какие пощадила в нем его судьба.
Одоевский во многих отношениях является сыном своего времени. Религиозный идеализм, который служил основным началом всей его жизни и которым проникнута его поэзия, не был чужд большинству его сверстников, но в Одоевском он выразился с особенной силой, благодаря его индивидуальным особенностям: удивительно нежной организации сердца, способного отдаваться любви до самозабвения. В одном из своих лучших произведений, относящихся к кн. М. Н. Волконской, поэт изображает жен декабристов в образах ангелов-утешителей, "низлетевших с лазури в суровый край, посвященный слезам и скорби. Таким ангелом-утешителем представляется и сам Одоевский. В "жестокий" век, когда чувствительность не особенно жаловалась, он приносил "любовь и мир душевный" каждому, с кем встречался. Недаром все, знавшие его, так очаровывались им. В поэзии Одоевского отразилась кристально-чистая душа его, глубоко любившая жизнь и пламенно стремившаяся к идеалу.
Полное собрание стихотворений А. И. Одоевского. Собрал А. Е. Розен". СПб. 1883; Сочинения А. И. Одоевского. С биографическим очерком и примечаниями, составл. М. Н. Мазаевым. Изд. Е. Евдокимова. СПб. 1893 г. Ответ на послание Пушкина ("Голоса из России", ч. IV. Лондон. 1858 г. и "Русск. Архив", 1881 г., т. I). При известии о польской революции ("Русская потаенная литература 19 стол.", Отд. и. Стих. "Часть I. С пред. Н. Огарева. Лейпциг, 1861 г.). Библиотека русских авторов. Собрание стихотворений декабристов. T. II. Лейпциг. 1862 г. - "Русская старина": 1870 г., т. I (письма А. И. и его отца). Записки М. А. Бестужева); 1874 г., т. Х и XI; 1875, т. XIII; 1878, т. XXI; 1881 и 1882 (Воспоминания А. П. Беляев); 1882, т. ХХХIII и XXXIV; 1883, т. XXXIX; 1887, т. LIII, 1888, т. LVIII; 1890, т. LХVIII; 1897, т. LXXXIX. "Русский Архив", 1869 г.; 1874, т. I; 1874, т. I и II (Записки Н. Ив. Лорера); 1881, т. II; 1883, т. III (Воспоминания Г. И. Филипсона); 1885, т. III; 1899, т. II. "Исторический Вестник": 1883, № 2 и 5 (биографический очерк, сост. А. Сироткиным); 1884, № 11 и 12; 1896, № 5 (В. А. Тимирязев. Пионеры просвещения в западной Сибири). 1900 г., № 6 (И. Данилов. Забытая писательница). "Литературный Вестник" 1901 г., т. I (кн. 4) и т. II (кн. в и 7). "Девятнадцатый век", 1872, т. I (Записки Н. В. Басаргина), "Древняя и новая Россия", 1878, т. II и 1879, кн. 4 (Д. Завалишин: Воспоминания о Грибоедове), "Новое Время", 1883 г., № 2496; "Русская Мысль" 1893 г., № 4. "Дело" 1883, № 2. "Отечественные Записки", 1883, № 2. "Библиографические Записки", 1861 г., № 18. "Русское Богатство"; 1901 г., № 9 (Н. А. Котляревский. Литературная деятельность декабристов). "Полярная Звезда": на 1861 г. № 6 ("Кавказские воды" Н. Огарева); на 1862 г., кн. 7, вып. 2. Записки декабристов. Лондон. 1863, вып. 2 и 8-й. Записки П. А. Каратыгина. СПб. 1880 г. Пыпин А. "Общественное движение при Александре I". СПб. 1885 (также и его "История русской литературы"). Веселовский А. Этюды и характеристики (его же статья о Грибоедове в сборнике "Почин" на 1895 г.). Из воспоминаний Н. М. Сатина ("Почин" на 1895 г.) А. Н. Дмитриев-Мамонов. Декабристы в Западной Сибири. М. 1896. С. В. Максимов. Сибирь и каторга. Записки С. Г. Волконского. СПб. 1901. Прот. Т. Д. Буткевич. Религиозные убеждения декабристов. Харьков. 1900. Записки А. Е. Розена (заграничные и русские издания). Сочинения Лермонтова: Изд. 1873, под ред. П. А. Ефремова и 1891 г., т. 6 (биография Лермонтова П. А. Висковатова). Сочинения Грибоедова, изд. 1889 г.
С. Переселенков.
{Половцов}
Большая биографическая энциклопедия . 2009 .
Смотреть что такое "Одоевский, Александр Иванович" в других словарях:
Одоевский Александр Иванович … Википедия
Одоевский Александр Иванович - (18021839), князь, поэт декабрист. Двоюродный брат В. Ф. Одоевского. Родился в Петербурге. Получил домашнее образование. С 1815 служил в Кабинете его императорского величества. В 1821 поступил в лейб гвардии Конный полк, в 1823 произведён в … Энциклопедический справочник «Санкт-Петербург»
- (1802 39), князь, рус. поэт, декабрист. После 7 лет каторги и 3 лет поселения в Сибири, в 1837 был определен рядовым в Кавк. корпус, с 7 ноября 1837 в Нижегородский драгун. полк (вместе с Л.). Умер от лихорадки, находясь в действ. армии на берегу … Лермонтовская энциклопедия
Русский поэт, декабрист. Принадлежал к старинному роду князей черниговских. Получил домашнее образование. Литературные взгляды О. во многом… … Большая советская энциклопедия
Алекса́ндр Ива́нович Одо́евский (26 ноября (8 декабря) (18021208 ) , Санкт-Петербург - 15 (27) августа , форт Лазаревский, (ныне Лазаревский район в городе Сочи) - русский поэт , декабрист .
Биография
Одоевский принадлежал к старинному роду Одоевских , происходящих от князей черниговских . Сын кузенов Ивана Сергеевича и Прасковьи Александровны Одоевских .
Получил домашнее образование. Его литературные взгляды во многом совпадали с позицией А. С. Грибоедова , В. Ф. Одоевского , А. А. Бестужева-Марлинского , К. Ф. Рылеева , противостоявших сентиментально-меланхолическим тенденциям в литературе.
Служил в лейб-гвардии конном полку, корнет . Зимой - был принят в Северное общество декабристов; примкнул к его радикальной части. Участвовал в восстании на Сенатской площади 14 декабря 1825 года и после его разгрома был заключён в Петропавловскую крепость. В - отбывал каторгу и ссылку в Сибири. Затем, по приказу царя, отправлен рядовым в действующую армию на Кавказ (в Нижегородский драгунский полк), где сблизился с М. Ю. Лермонтовым и Н. П. Огарёвым . Имел репутацию умного, образованного и благородного человека; некоторые называли его даже «Христоподобною» личностью. Умер в от малярийной лихорадки. Лермонтов посвятил Одоевскому стихотворение «Памяти А. И. О.» («Я знал его: мы странствовали с ним…»).
Творчество
Стихи Одоевского, написанные до 1825, почти не сохранились. Пользуются известностью его стихотворение «Струн вещих пламенные звуки…» (1827) - ответ на известное послание в Сибирь А. С. Пушкина, поэма «Василько» (1829-1830) , стихотворение «Зосима» (1827-1829), «Старица-пророчица» (1829) и др. Именно его перу принадлежит известная строчка: «Из искры возгорится пламя…». Усиление философского начала в лирике Одоевского сближает её с лермонтовской линией в русской поэзии.
Адреса в Санкт-Петербурге
- с августа по ноябрь 1824 года - доходный дом Погодина - Торговая улица (в настоящее время - улица Союза Печатников), 5. Памятники истории Федерального значения
- ноябрь 1824 года - 14 декабря 1825 года - доходный дом Булатова - Исаакиевская площадь , 7.
Память
В честь А. И. Одоевского названы:
- проезд Одоевского в Москве .
- Улица Одоевского в Санкт-Петербурге .
- Улица Одоевского в Лазаревском районе города Сочи .
- Улица Одоевского в городе Ишим .
- Улица Одоевского в городе Новосибирск .
- Улица Одоевского в Индустриальном районе города Перми.
- Улица Одоевского в Бабушкинском районе города Днепропетровска (Украина).
- Улица Одоевского в Фрунзенском районе города Минска .
Сочинения
Поэзия
Напишите отзыв о статье "Одоевский, Александр Иванович"
Литература
- Гессен А. «Во глубине сибирских руд». - М., 1965;
- Михалева Т. И. «Литературная деятельность декабристов в Забайкалье». // Лит. движение в Заб. - Улан-Удэ, 1974;
- «Декабристы и Сибирь». - Новосибирск, 1977;
- Назимов М. А. «Письма», - Иркутск, 1985;
- «Сибирь и декабристы». - Иркутск, 1985. - Вып. 4;
- Сергеев М., Богач Г. «Декабристы-литераторы в Сибири». // Литературная Сиб. - Иркутск, 1986.
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Одоевский, Александр Иванович
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Александр Иванович ОДОЕВСКИЙ (26 ноября (8 декабря) 1802, Санкт-Петербург — 15 (27) августа 1839, форт Лазаревский, ныне микрорайон Лазаревское в городе Сочи) — князь, русский поэт, декабрист, двоюродный брат писателя и философа В.Ф. Одоевского, близкий друг М.Ю. Лермонтова.
А. Скино. А.И. Одоевский Бестужев Н. А.И. Одоевский. 1833
После 7 лет каторги и 3 лет поселения в Сибири, в 1837 году был определен рядовым в Кавказский корпус, с 7 ноября 1837 году — в Нижегородский драгун. полк (вместе с Лермонтовым). Умер от лихорадки, находясь в действующей армии на берегу Черного моря. Еще до личного знакомства Лермонтов мог слышать об Одоевском в Петербурге — в доме В.Н. Столыпиной, вдовы А.А. Столыпина, и в Москве — в кругу Лужиных и Комаровских, родственники которых были сослуживцами Одоевского по Конногвардейскому полку.
М.Ю. Лермонтов, несомненно, знал стихи А.И. Одоевского, опубликованные анонимно. В стихотворении Лермонтова «Он был рожден для счастья, для надежд» (1832) есть реминисценция из «Элегии» Одоевского («Что вы печальны, дети снов...», 1829), опубликованная в 1831 году в «Литературной газете» под заглавием «Пленник»; эти стихи в переработанном виде вошли затем в поэму «Сашка» (1835—36) и в стихотворение «Памяти А.И. Одоевского» (1839). Начало знакомства поэтов относят к периоду совместного пребывания поэтов в Ставрополе (8—10 октября 1837 года) или в Грузии (начало ноября 1837 года). Существует предположение, что Лермонтов и Одоевский вместе путешествовали («Я знал его: мы странствовали с ним / В горах Востока...»), эта поездка могла относиться лишь к ноябрю — декабрю 1837 года, т.к. в конце декабря Лермонтов уехал с Кавказа.
Впечатления от бесед с А.И. Одоевским воплотились в стихотворении М.Ю. Лермонтова «Памяти А.И. Одоевского», где реальный облик князя был ассоциирован Лермонтовым с уже сформировавшимся в его поэзии образом лирического героя.
По воспоминаниям Н.П. Огарева, знавшего Одоевского, он «...был, без сомнения, самый замечательный из декабристов, бывших в то время на Кавказе. <...> Лермонтов списал его с натуры. Да! Этот „блеск лазурных глаз, И звонкий детский смех, и речь живую“ не забудет никто из знавших его».
О дружбе Лермонтова с Одоевским, о «превосходных стихах», посвященных декабристу, писали А.Е. Розен, М.А. Бестужев. В поздней лирике Лермонтова также обнаруживаются некоторые точки соприкосновения с поэзией Одоевского. Одоевский — один из поэтических предшественников Лермонтова и в жанрово-стилистическом отношении.
Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 351 — 352.
Памяти А.И. О<доевско>го
Я знал его — мы странствовали с ним
В горах востока... и тоску изгнанья
Делили дружно; но к полям родным
Вернулся я, и время испытанья
Промчалося законной чередой;
А он не дождался минуты сладкой:
Под бедною походною палаткой
Болезнь его сразила, и с собой
В могилу он унес летучий рой
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и горьких сожалений.....
2
Он был рожден для них, для тех надежд,
Поэзии и счастья... но, безумный —
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной,
И свет не пощадил — и Бог не спас!
Но до конца среди волнений трудных,
В толпе людской и средь пустынь безлюдных
В нем тихий пламень чувства не угас:
Он сохранил и блеск лазурных глаз,
И звонкий детский смех, и речь живую,
И веру гордую в людей и жизнь иную.
3
Но он погиб далеко от друзей...
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Покрытое землей чужих полей,
Пусть тихо спит оно, как дружба наша
В немом кладбище памяти моей.
Ты умер, как и многие — без шума,
Но с твердостью. Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза закрылись вечным сном;
И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших тебя не понял ни единый...
4
И было ль то привет стране родной,
Названье ли оставленного друга,
Или тоска по жизни молодой,
Иль просто крик последнего недуга,
Кто скажет нам! твоих последних слов
Глубокое и горькое значенье
Потеряно... Дела твои, и мненья,
И думы, все исчезло без следов,
Как легкий пар вечерних облаков:
Едва блеснут, их ветер вновь уносит...
Куда они, зачем? — откуда? — кто их спросит...
5
И после их на небе нет следа,
Как от любви ребенка безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не вверял заботам дружбы нежной!...
Что за нужда!... пускай забудет свет
Столь чуждое ему существованье:
Зачем тебе венцы его вниманья
И терния пустых его клевет?
Ты не служил ему, ты с юных лет
Коварные его отвергнул цепи:
Любил ты моря шум, молчанье синей степи —
6
И мрачных гор зубчатые хребты...
И вкруг твоей могилы неизвестной
Все, чем при жизни радовался ты,
Судьба соединила так чудесно.
Немая степь синеет, и венцом
Серебряным Кавказ ее объемлет;
Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,
Как великан склонившись над щитом,
Рассказам волн кочующих внимая,
А море Черное шумит не умолкая.
Князь, поэт-декабрист, корнет, участник восстания на Сенатской площади. Приговорен к 8 годам каторги, отбывал в Нерчинских рудниках, с 1837 рядовой на Кавказе. Поэзия характерна для гражданственного течения русского романтизма: элегии, историческая поэма "Василько" (1829 30), стихотворный отклик на "Послание в Сибирь" А. С. Пушкина, содержащий крылатую строку "Из искры возгорится пламя".
Биография
Родился 26 ноября (8 декабря н.с.) в Петербурге в семье, принадлежавшей к старинному роду удельных князей Черниговских. Получил хорошее домашнее образование. С юных лет проявлял интерес к литературе.
В 1815, по обычаю старинных дворянских семей, Одоевского записали на гражданскую службу канцеляристом в Кабинет его величества. В это же время познакомился со своими двоюродными братьями Александром Грибоедовым и Владимиром Одоевским.
В 1821 поступил на военную службу. Будучи офицером конногвардейского полка, вступил в Северное тайное общество за несколько месяцев до восстания и принял участие в выступлении на Сенатской площади. Был приговорен к пятнадцатилетней каторге, срок которой был в дальнейшем сокращен до 12 лет. В оковах был отправлен в Сибирь сначала в Читинский острог, затем в Петровский завод за Байкалом.
Как поэт Одоевский почти не проявлял себя до восстания. После ареста, в Петропавловской крепости в душе его произошел перелом, он ожил, обрел уверенность в своих силах, там написал стихотворения "Воскресенье" (1826), "Сон поэта" (1827). В Сибири стал поэтом декабристской каторги.
Именно он от лица всех ссыльных ответил стихами на слова пушкинского послания "В Сибирь" "Струн вещих пламенные звуки до слуха нашего дошли". В стихотворении "Тризна" он оправдывал дело декабристов; писал стихи, посвященные памяти Веневитинова, Грибоедова. Есть в его поэзии и мучительные раздумья о смысле и назначении их борьбы, попытки оценить эту борьбу с позиций будущего ("Элегия", 1829).
В 1833 Одоевский был переведен на поселение сначала под Иркутск, затем в Тобольскую губернию.
В 1837 был направлен на Кавказ солдатом в действующую армию. В Ставрополе произошло его знакомство с М.Лермонтовым, вскоре перешедшее в дружбу.
В 1839 в крепости Псезуапе (теперь пос. Лазаревское близ Сочи) Одоевский заболел малярией и умер. Могила не сохранилась.
