Дарю поэта я ослиной головою. Анекдоты об А.С. Пушкине. "Пушкин и чернослив"

А.М.Горький
Фальшивая монета
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Я к о в л е в - часовых дел мастер, одноглазый.
П о л и н а - жена его.
Н а т а ш а - дочь от первой жены.
К л а в д и я - племянница.
Д у н я - соседка, подруга Клавдии.
Б о б о в а - торговка старыми вещами.
Е ф и м о в - муж Клавдии, агент по распространению швейных машин.
К е м с к о й - судебный следователь.
Г л и н к и н - его письмоводитель.
С т о г о в.
Л у з г и н.
И в а н о в - полицейский.
Большая комната - приёмная барского дома: её увеличили за счёт другой комнаты, выломав стену. В левом углу, где был вход с улицы, устроено небольшое помещение для магазина часов. Правее - лестница в два марша, она ведёт в антресоли, где живут Кемской и Наташа. Под лестницей - дверь в помещение Яковлевых, направо, в углу - дверь к Ефимовым, ближе к рампе дверь в кухню. В левой, скошенной вглубь стене - окно во двор. Рядом с окном - старый буфет. У правой стены - диван, но на него садятся осторожно. Всё - старое, ветхое. Эта комната служит гостиной, столовой.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Утро. Ночью близко был пожар. В комнате беспорядок, мебель сдвинута с мест, всюду узлы с платьем и бельём, в окне сломана рама, стёкла выбиты, на подоконнике - горшок с цветком. Только что кончили пить чай. Среди комнаты, на большом овальном столе, погасший самовар, неубранная посуда. Дверь из комнаты в часовой магазин открыта, там возится, прибирая товар, Я к о в л е в, человек лет 60-ти, кривой, с лицом евнуха, в жилете, в туфлях. В комнате - П о л и н а разбирает платье, бельё; ей лет под 30, одета в тёмное, красива, двигается легко и бесшумно, кажется - строгой, даже суровой, смотрит исподлобья, но когда откроет глаза - видно, что она испугана, подавлена чем-то. Н а т а ш а, сидя у стола, читает газету и грызёт сухари. По лестнице с антресолей сходит К л а в д и я.
К л а в д и я. Наташа, ты бы помогла!
Н а т а ш а. Подожди, сейчас. И когда они успели написать столько!
К л а в д и я. О пожаре?
Н а т а ш а. Да. Удивляюсь.
К л а в д и я. После удивишься. Лучше помоги-ка. (Полине.) Это - куда?
П о л и н а. Это - к Наташе, пожалуйста.
Н а т а ш а (через газету). Ну, чего вы торопитесь? Всю ночь не спали, устали...
К л а в д и я (уходя вверх). Ты что же, за всех собралась отдохнуть?
Н а т а ш а (осматривая комнату). "Как хорошо, что это бывает не каждый день, - подумала курица, когда повар начал резать ей горло".
Я к о в л е в (из двери магазина). Полина, ты не видала, где часы из витрины, мраморные?
П о л и н а. У вас в руках видела.
Н а т а ш а (читает). "Всё яростнее разливалась огненная река, превращая труды рук людских в прах". Люблю, когда еров много...
Я к о в л е в (входя). Красноречие несчастию не подобает, тут нужно бы рыдая говорить, а они, пустобрёхи... Полина, а где ящик с гвоздями?
П о л и н а. Не знаю.
Я к о в л е в. Мало ты знаешь...
Н а т а ш а. Ну, где теперь найти этот ящик!
Я к о в л е в (вынул часы, смотрит). Тут сейчас человек должен придти... (Замялся, сморщил лицо.)
Н а т а ш а. Человек? Возможно ли это, отец? К нам придёт человек?
Я к о в л е в. А, ну тебя! Всё шуточки... (Идёт в магазин.) Смотри актрисой будешь...
Н а т а ш а. "Аббат исчез, оставив маркизу в недоумении". (Взяв кусок хлеба, блюдце и ложку, развязывает банку с вареньем, ест. Полина, стоя на коленях, смотрит пред собою, шевеля губами.)
К л а в д и я (с верха). Наташа, ты опять насыплешь крошек в банку, а отец...
Н а т а ш а. Проберёт мачеху. Так и надо. Многоуважаемая мать моя - вы соизволите рассердиться когда-нибудь?
П о л и н а (очнувшись). Мне пора обед готовить.
Н а т а ш а. Обед - это тривиально. Обеда не будет, а будет чай с различными вкусными добавлениями, об этом позабочусь я.
П о л и н а. А если отец...
Н а т а ш а. "Здесь приказываю только я, - величественно произнесла маркиза".
П о л и н а (уходя с охапкой одежды). Ну, как хочешь.
К л а в д и я. Она как будто всё больше дичеет, а ты с ней...
Н а т а ш а. Ах, оставь! Ещё и ты будешь меня моралью набивать!
К л а в д и я. Чего ты взвилась?
Н а т а ш а. Надоело! Ходит какая-то бутылка постного масла... от неё - тоска. Чертей не удивишь кротостью. Молодая женщина, недурна, а не умеет себя поставить...
К л а в д и я. Как это - поставить?
Н а т а ш а. Так. Тоже и ты, труженица, вышла замуж за привидение какое-то...
К л а в д и я (усмехаясь). Если мне нравится...
Н а т а ш а. Ну, миленькая, вижу я, кто тебе нравится!
(Полина входит торопливо, потерявшаяся, широко раскрыв глаза, за нею, в дверях, Стогов, мужчина лет за сорок, острижен ёжиком, виски седые, бритый, без усов, одет солидно. Говорит, держится спокойно, уверенно, с оттенком пренебрежения.)
К л а в д и я. Что вы, Поля?
П о л и н а (бормочет). Вот, - Наташа... я не знаю...
Н а т а ш а (прищурясь). Что такое?
П о л и н а. Вот этот господин... я сейчас спрошу... (Идёт в магазин, спотыкаясь, как слепая.)
С т о г о в (вежливо). С кем я могу говорить относительно найма квартиры?
Н а т а ш а. Какой квартиры? Мы - не сдаём...
С т о г о в. Мне сказали, что у часовщика Яковлева сдаётся флигель.
Н а т а ш а. Не слыхала, хотя прихожусь часовщику дочерью...
С т о г о в (кланяясь). Очень приятно узнать. Однако...
Н а т а ш а. Вы - погорелец?
С т о г о в. Нельзя ли видеть самого господина Яковлева?
Н а т а ш а. Можно. Он - существо видимое. Вы - приезжий?
(Полина стоит у двери в магазин, наклоня голову, как бы не смея войти туда.)
К л а в д и я. Пройдите в магазин - он там...
С т о г о в. Благодарю вас.
(Полина, уступив ему дорогу, отошла в сторону, встала, опираясь плечом о стену.)
Н а т а ш а. Вежлив. Похож на американского героя.
К л а в д и я. Как ты можешь так говорить с незнакомым?
Н а т а ш а. Ты, мачеха, чего испугалась, а?
П о л и н а (согнувшись над узлом). Я? Почему? Голова кружится...
Н а т а ш а. Нет, всё-таки?
П о л и н а (словно припоминая). Я развешиваю во дворе платье - вдруг он идёт... Я не испугалась...
Н а т а ш а. Ох, мачеха, ты скоро сама себя бояться станешь... Ну, ладно: "Оставим это для потомства, - сказала графиня, выбросив за окно изношенную туфлю". Впрочем - такой графини не было. Мачеха, иди, ставь самовар!
К л а в д и я (задумчиво, глядя на Полину). Не рано ли?
Н а т а ш а. Не смущай меня возражениями! Я буду мыть посуду и вообще - трудиться.
Я к о в л е в (из магазина). Наташа, не видала ключ от флигеля?
Н а т а ш а. Нет.
(Стогов в двери магазина. Клавдия и Наташа не видят его.)
К л а в д и я (мечтательно). Знаешь, Ната, я всё думаю о фальшивомонетчиках...
Н а т а ш а. Да? И что же?
К л а в д и я. Вот бы познакомиться с человеком, который делает золотые....
Н а т а ш а. Прекрасная мечта!
К л а в д и я. Или хоть с таким, который сбывает их...
Н а т а ш а. Превосходная идея!..
К л а в д и я (вздохнув, с досадой). Ты всё насмехаешься. Удивительно, до чего ты несерьёзна! И как это можно: всегда, надо всем шутить?
Н а т а ш а (серьёзно). А видите ли: один грешник, просидев в аду тысячу девятьсот тринадцать лет, сказал соседу: "Здесь вовсе не так жарко, как мне говорили".
К л а в д и я. Терпеть не могу твои шуточки...
(Из магазина выходят Яковлев и Стогов.)
Я к о в л е в. Полина - ключ от флигеля! Где Полина?
(Полина из кухни быстро бежит по лестнице в антресоли. Наташа бесцеремонно разглядывает Стогова. Он тоже спокойно разглядывает всех. Клавдия всё время входит и уходит, унося вещи.)
Я к о в л е в. Очень интересно объяснили вы намерения ваши. И верное, должно быть, дело - теперь многие изобретают...
С т о г о в. Мы весьма отстали в технике против иностранцев.
Я к о в л е в. Зато в доброте души - мы впереди всех народов.
С т о г о в (усмехаясь едва заметно). Говорят, что так...
Д у н я (вбегает, - это девица лет 25-ти, жеманится, приглядываясь к Стогову, картавит). П"едставьте, всё ещё летят иск"ы. Я вынесла на те"асу батистовое платье, и вд"уг оно заго"елось, - вот какая ды"а. Я п"ибежала сказать вам...
Я к о в л е в (внушительно). Искры летят оттого, что люди роются на пожарище.
Д у н я (удивилась). Да?
Я к о в л е в. А вы думали - отчего?
Д у н я. П"едставьте, я вовсе не думала об этом!
Н а т а ш а (уронила на пол блюдце). Ах, несчастная!
Я к о в л е в. Хозяйка, эх...
П о л и н а (с верха). Нет ключа.
Я к о в л е в. Как же это?..
К л а в д и я. Идёмте, я отопру без ключа!
Я к о в л е в (Стогову). Пожалуйте. Хаос у нас. (Ведёт его к двери в кухню. Навстречу - Ефимов, в руках его по тяжёлой связке книг, он держит их, как вёдра с водою.)
Д у н я. Ах, какой ужас был ночью, какое раззорение!
Н а т а ш а. Забыла, Дуня, нужно сказать - "аззоение...
Д у н я. Ах, оставь! Что тебе? Ты любишь осмеивать всех, а мне нравится картавить.
Е ф и м о в (опустил книги на пол, отирает пот с лица). Для Натальи Ивановны стеснять людей - первое удовольствие.
Н а т а ш а. "Философия составляла любимый предмет Агафьи".
Д у н я. Это что ещё за Агафья?
Н а т а ш а. Старушка одна у Льва Толстого, в "Анне Карениной".
Е ф и м о в. Ваш Толстой мыло считал произведением искусства.
Н а т а ш а. Агафьюшка, это не Толстой, а Левин.
Е ф и м о в. Всё равно. У серьёзного писателя и герои не говорят глупостей.
Д у н я. Наташа, - кто этот господин?
Н а т а ш а (отломила ручку чашки). Ещё одно несчастие!
П о л и н а (как во сне, спускается с лестницы, испуганно остановилась). Какое несчастие?
Н а т а ш а (показывая ей чашку). Как трудно трудиться, Поля!
Е ф и м о в (толкая ногой связку книг). Вот, - за швейную машину энциклопедическим словарём заплатили. И то - слава богу, - могли ничего не заплатить, а машина-то уже в ссудной кассе заложена. Да... В других странах невозможно подобное... извращение фактов, а у нас... (Огорчённо махнул рукою, взял книги, идёт к себе.)
Н а т а ш а. Ты этого бритого не встречала раньше?
П о л и н а (беспокойно). Где же? Куда я хожу? Только в церковь...
Д у н я (идёт за Ефимовым). Интересного мужчину и в церкви заметишь.
П о л и н а (ходит по комнате, дотрагиваясь до разных вещей). Ничего я не замечала. Всё это напрасно...
Н а т а ш а. Что ты ворчишь?
Б о б о в а (входит с узлом в руке. Женщина за сорок, говорит певуче, крепкая, бойкая). Здравствуйте, дорогие, на долгие года! Страхи-то, ужасти, пожарище-то каков! Я, подобно мыше летучей, всюю ноченьку металась, не знай как! Третий разок посещает господь городок наш огненной бедой, и раз от разу всё погибельней. Растут, видно, грехи-то наши, возрастают... Не помочь ли вам в уборке-то, устали, поди-ко?
(Полина, разбирая вещи, часто поглядывает в окно на двор, прислушивается.)
Н а т а ш а. Вот именно - помоги! Умираю от усталости...
Б о б о в а. Женишка твоего видела сейчас.
Н а т а ш а (равнодушно). Где?
Б о б о в а. Сюда идёт с Кемским.
(Наташа, составив на поднос чайную посуду, несёт её в кухню.)
Б о б о в а (Полине). Нет, как ведь господь милостиво оградил вас, всего на два дома до вашего иссяк огонь...
П о л и н а (глухо). Сгореть бы и этому...
Б о б о в а. Ну, зачем же? Нас не стены держат, а глупость да робость наша. Однако неудобный домок, неудобный! Что это Наташа не уговорит крёстного отца совсем подарить ей рухлядь эту? А то - живёте вы под барским капризом: сегодня - любезны, а завтра - пошли прочь! А Наташе-то продать бы дом этот, а я бы покупателя нашла.
(Глинкин входит из магазина. Красивый молодой человек 22-25 лет. Лицо нахальное. Немного выпивши или с похмелья. В кожаной куртке, охотничьих сапогах, в картузе с дворянской кокардой. В руках - портфель.)
Б о б о в а. Дворянину - почтение! Что это, какой кожаный сегодня?
Г л и н к и н. Не твоё дело. Где Яковлев?
Б о б о в а. Уж очень ты строго спрашиваешь!
Г л и н к и н (Полине). Вы что же не здороваетесь со мной?
П о л и н а. А вы со мной?
Г л и н к и н. Пардон. Я спросил: где Яковлев?
Б о б о в а. А ты кого спросил?
Г л и н к и н. Не всё равно - кого?
Б о б о в а (Полине). Это куда?
П о л и н а. Дайте мне, это наверх. (Идёт.)
Г л и н к и н (ворчит ей вслед). Копчёная селёдка. Как живёшь, Бобиха?
Б о б о в а. А как привыкла: хихоньки да хахоньки, доходишки махоньки, живу - не тужу, всем служу, а тебе - погожу. Когда должишки-то отдашь мне?
Г л и н к и н (ходит вокруг стола). Успеешь. (Суёт пальцы в карман жилета, предполагая найти там часы. Часов нет. Он косится на карман, на пальцы, щёлкает ими. Напевает из Фауста.) "На земле весь род людской..."
Б о б о в а (улыбаясь, следя за ним). Забыл, что часики-то у меня в закладе.
Г л и н к и н. Я гадостей не люблю помнить.
Б о б о в а. Свадьба-то у вас - когда?
Г л и н к и н. Это не твоё дело. Семья - священный оазис в пустыне жизни, и никто не смеет вторгаться в недра брака. Да. Для вас, вот таких, брак - любительский спектакль, а для меня это парадное представление на сцене императорского театра. Поняла? Нет, конечно. (Осматривает стены, насвистывая.)
Н а т а ш а (вышла, приседает). Виконт!
Г л и н к и н. Здравствуйте. А где ваш отец?
Н а т а ш а. Пошёл сдавать какому-то господину квартиру во флигеле. Ну-с?
Г л и н к и н. Странно. Разве во флигеле можно жить? Куда это вы?
Н а т а ш а. За провизией к обеду.
Г л и н к и н. Полезное путешествие. Водки купить не забудьте.
Н а т а ш а. Виконт - я знаю ваши вкусы...
С т о г о в (входит). Человек должен иметь хозяина...
Я к о в л е в (идя за ним, весело). И надо всеми - господь! Приятно слышать такие речи в наше время всяческого буйства. Очень приятно... Теперь позвольте вас познакомить с моими: дочь - Наталья.
С т о г о в (кланяется, не подавая руки). Пётр Васильевич Стогов.
(Наташа комически важно приседает.)
Г л и н к и н (тоже важно). Тихон Степанов Глинкин, юрист.
Н а т а ш а. Из пятого класса реального училища.
Г л и н к и н (окинув её сердитым взглядом). Личный секретарь судебного следователя Кемского.
(Стогов серьёзно кланяется, но в глазах усмешка.)
Н а т а ш а. То есть - писарь.
Я к о в л е в. А эта - торгует старинными вещами.
Б о б о в а. Продаю, покупаю, распрекрасную невесту сосватать могу.
С т о г о в. Выгодно старинными вещами торговать?
Г л и н к и н. Ерунда! Обман! Она сама выдумывает эти вещи...
Б о б о в а. Вещь, сударь мой, нельзя выдумать, её надо сделать. И без обману нельзя. Все любят обмануты быть, лишь бы хорошо обманули.
Я к о в л е в. А вот - жена...
(Полина прячет руки за спину, отступив.)
С т о г о в (кланяется ей). Так вы позвольте мне смерить там, - нет ли у вас рулетки или аршина?
Я к о в л е в. Полина...
П о л и н а (села на стул). Нет.
Я к о в л е в. Как - нет?
Н а т а ш а. Аршин у меня в комнате. (Полина не двигается.)
Я к о в л е в. Ты слышишь?
Н а т а ш а (идёт). Я принесу.
Я к о в л е в (жене). Ты - что?
П о л и н а (тихо). Устала...
Я к о в л е в. Ну... все устали!..
Н а т а ш а (подавая аршин). Извольте.
С т о г о в (кланяясь). Благодарю.
Я к о в л е в. Может - помочь вам, а?
С т о г о в. Нет, не беспокойтесь, я сам... (Ушёл.)
Я к о в л е в. Ну, - похоже, что хороший постоялец, видимо - со средствами. Вот я забочусь обо всех, как лучше, покойнее, а вы...
Н а т а ш а. "Аббат, мы это слышали". (Идёт в магазин.)
Я к о в л е в (жене). А ты чего сидишь вороной? Убирай дом скорее.
(Полина встаёт.)
Г л и н к и н (иронически). Ха-арошенькое обращение с женщиной!
Я к о в л е в. Вы, Тихон... эх, грешить не люблю! (Уходит в магазин, сердито ворча.)
Г л и н к и н (осматривая стены). Ни одного зеркала - нельзя даже понять, существуешь ты или нет? (Идёт наверх.)
Б о б о в а (когда Глинкин скрылся). Экой бездельник, экой прохвост, а? А ты, Палагея Петровна, нехороша сегодня, - что это ты?
П о л и н а (идёт в кухню). Где же Клавдия?..
Б о б о в а. А она за нафталином побежала. (Подходит к окну, делает знаки, оглядывается.) Тсс... тсс...
С т о г о в (в окне). Ну, что?
Б о б о в а. Ладно ли дело-то?
С т о г о в. Квартиру снял. Что это за дурак, зять этот?
Б о б о в а (складывая пальцы в кулак). Так, щеночек, он у меня в горсти.
С т о г о в. Никого нет?
Б о б о в а. Позвать её, что ли?
С т о г о в (скрываясь). Да, скорее.
(Бобова идёт в кухню, по дороге заглянув в магазин; Стогов является из двери со двора, почти в ту же минуту из кухни вышла Полина, смотрит на него со страхом, он усмехается.)
П о л и н а (тихо, испуганно). Зачем вы пришли? Зачем?
С т о г о в (говорит тихо, с лёгкой усмешкой, трудно понять - серьёзно или шутя). Я вчера, на улице, и тогда, в церкви, сказал, что не отстану, найду, - вот и нашёл.
П о л и н а. Прошу вас - уйдите!
С т о г о в (усмехаясь). Не надо притворяться, Поля!
П о л и н а. Что вам нужно от меня? Кто вы для меня?
С т о г о в (всё так же, с усмешкой). Судьба, хозяин твой, влюблённый человек...
П о л и н а. Я вас не знаю, я не хочу...
С т о г о в. Я - твоя судьба, ты - моя. (Подходит ближе к ней, говорит негромко.) Оказалось, что у меня есть что-то похожее на совесть, Поля.
П о л и н а. Нет!
С т о г о в. Есть что-то... Может быть, это - от бессонницы, может быть - от скуки. Одним словом - ты мне нужна, и я пришёл за тобой...
П о л и н а. Нет! Не смеешь... не можешь ты! Ты! Из-за тебя я сидела в тюрьме, меня судили, позорили... из-за тебя!
С т о г о в. Но ведь тебя оправдали.
П о л и н а. Молчи!
С т о г о в. О том, что всем известно? Зачем же? Я знаю, что ребёнок родился мёртвым, проклятая бабка сказала мне. Но, - она не вовремя умерла, а я, как тебе известно... впрочем, я не оправдываюсь.
П о л и н а. Зачем ты пришёл? Зачем?
С т о г о в. Я сказал - за тобой.
П о л и н а. У меня - муж. Он пожалел меня тогда ли - на суде...
С т о г о в. Иной раз пожалеть выгодно.
П о л и н а. Третий год я живу...
С т о г о в. Живёшь? Разве?
П о л и н а. Не смей!
С т о г о в. Ну, перестань!
П о л и н а. Христом богом прошу - уйди!.. Не могу Я. - ничего не могу...
С т о г о в (хмурясь, спокойно). Чему быть, того не миновать...
П о л и н а (прислонясь к двери). Кто ты такой?
С т о г о в (серьёзно). Полина, я смотрел, как ты молилась в церкви, не один раз смотрел. В твои годы так молятся, когда хотят согрешить, но боятся. Я, знаешь, даже испугался за тебя. Пойми - это верно! Испугался!
П о л и н а. Врёшь! Ты врёшь... Ну, если ты добрый человек - уйди же! Я прошу.
С т о г о в (усмехаясь). Грешница ты - в мыслях, и - я ведь знаю очень любишь грех, очень ждёшь его.
П о л и н а. Нет. Неправда! Не хочу!
С т о г о в. Брось - меня не обманешь. (Почти с восхищением.) Ты очень сильная женщина, Поля, ты - настоящая. Как ты согнула себя, ты, такая гордая, а? Я не узнаю тебя... Удивительно это! Но то, что ты считаешь грехом - не грех, а - обязанность, это - твой долг. Пойми! Раньше ты ведь знала, что это твой долг и радость твоя, - знала! Это в тебе не могли убить, не притворяйся. (Громко и деловито.) Так вот, хозяйка: сейчас же я пришлю плотника. (Шепчет ей.) Отвечай мне, ну!
П о л и н а. Хорошо. Да. Прощайте.
(Из двери магазина идёт Кемской, человек лет 60-ти, весь неприбранный, одичавший, с неподвижной гримасой на лице. Одет в парусиновый балахон-пыльник, на голове - выцветшая судейская фуражка, в руках - пара уток.)
К е м с к о й. Кто такое, а?
С т о г о в. Постоялец. Снял флигель.
К е м с к о й. А... Семейный?
С т о г о в. Одинок.
К е м с к о й. Почему?
С т о г о в. Холостому удобней.
К е м с к о й. Гм... Может быть. Полина - Тихон здесь?
П о л и н а (очнувшись). Да.
К е м с к о й. Бросил меня, ушёл. Я говорю: возьми Наташе уток, а он ушёл! Вот утки, Наташе. Да. (Сел к столу. К Стогову.) Вы - квартиру сняли? Гм... Чем занимаетесь?
С т о г о в (не спеша, двигаясь к двери магазина). Изобретаю новый сплав.
К е м с к о й. Сплав леса?
С т о г о в. Металлов.
К е м с к о й. Не понимаю!
С т о г о в. До свидания. (Ушёл.)
К е м с к о й. Полина, - как это он тут?
П о л и н а (тихо). Не знаю, не знаю...
К е м с к о й (сердится). Что это ходят тут всё, эти, разные... Тут Наташа, и вдруг... Какой-то слесарь... Наташа испугалась пожара?
П о л и н а. Не дитя она.
К е м с к о й. Приготовь ей уток, зажарь... Помоги мне снять это.
Б о б о в а (идёт из кухни). Я помогу, ты уж иди, стряпай, Палагея Петровна.
К е м с к о й. Ага, лиса, ты здесь, а?
Б о б о в а. Несчастье всех в одну кучу кладёт, миротворец ты наш.
К е м с к о й. Погорела, а?
Б о б о в а. Нет, господь миловал.
К е м с к о й. Какое же у тебя несчастье? Не понимаю. Ты сама несчастье. (Доволен словом, смеётся.) Вот именно, - ты сама - несчастье, а?
Б о б о в а. Ну, что это вы говорите, добрячок такой! Я ко всем с добром, а вы меня - колом. А обещаньице-то своё не исполнили?
К е м с к о й. Какое?
Б о б о в а. Подсвечники-то обещали продать мне.
К е м с к о й (отмахиваясь). Пошла, пошла! Подсвечники! Это канделябры, да. Это - редкость...
Б о б о в а. И часики каминные обещали...
К е м с к о й (строго). Иди прочь!
(Бобова отошла в угол, тихо роется там, разбирая вещи. Её почти не видно.)
Я к о в л е в (входит). Здравствуйте...
К е м с к о й. Здравствуй, да... Вот что, брат-кум, тут-а... эти у тебя, постояльцы всё какие-то! Это, брат, мне не нравится...
Я к о в л е в (разводя руками). Как же быть? Ведь и мне без людей лучше, да бедность понуждает...
К е м с к о й. Подожди. Я дал дом Наташе, а ты устраиваешь тут постоялый двор какой-то. Нахлебники, постояльцы - это я плохо понимаю. Всё-таки это - мой дом! Да. Я прихожу, - вдруг - какой-то человек... Потом - этот Ефимов... Надо, брат, быть деликатным.
Я к о в л е в (волнуясь). Однако же войдите в положение! Улица глухая, не торговая, магазин работает плохо. На старом месте, на юру, было лучше, а здесь - я потерял, - кто сюда пойдёт?
К е м с к о й. Ну, это - я не знаю. Я сделал, что мог: пристроил тебе лавочку, испортил фасад дома, и так далее... Но - постоялый двор я осуждаю. Ефимов и все это - мне не нравится. Я, брат, старик...
Я к о в л е в (глухо, нервно шевеля пальцами). Я тоже не молоденький.
К е м с к о й. Ну, да! Я пойду к себе, скажи, чтобы мне дали мыться.
Я к о в л е в (глядя в дверь магазина). Иванов идёт.
К е м с к о й (с лестницы). К письмоводителю.
Я к о в л е в (грозит вслед ему кулаком, Бобовой). Слышала, а? Каково?
Б о б о в а. Что уж тут! Эхе-хе...
Я к о в л е в (идя в кухню). Да, вот и живи... Иди, неси ему воду-то...
Б о б о в а. Ладно, сейчас.
И в а н о в (околодочный, весёлый, бойкий франт). Эй, Бобиха, погоди!
Б о б о в а (у двери кухни, подмигивая на лестницу). Шш...
И в а н о в. А что?
Б о б о в а. Кемской.
И в а н о в. Ты что тут делаешь?
Б о б о в а. Помогаю в уборке.
И в а н о в. Куда это нахлебник твой выехал?
Бобов а. А - дай бог память...
И в а н о в. В Сморгонь?
Б о б о в а. Что ты, милый, такого места и нет на земле!
И в а н о в. Ну, я лучше тебя знаю, что есть и чего нет! А скоро я тебя поймаю, милая дама!
Б о б о в а. Ах, гонитель ты мой, Нерон жестокой, - и за что ты меня поймаешь?
И в а н о в. А - за шиворот. Не держи воров, не скупай краденого.
Б о б о в а. Да я всё покупаю, слона приведут, так я и слона.
И в а н о в. Ладно. Точи зубы-то. Слушай, - на-ко вот, пересунь. (Подаёт ей записку.) Понимаешь, кому?
Б о б о в а. Ну, Клавдии...
И в а н о в. Шш! Не Клавдии, а Дуне.
Б о б о в а. Уж и в эту сторону метнуло?..
И в а н о в. Если ты мне это дело наладишь...
К е м с к о й (с верха). Что же воды?
Б о б о в а (бежит). Сейчас, родимый.
И в а н о в. Найди мне письмоводителя. (Подошёл к окну, вынул из кармана письмо, улыбаясь, читает. Из двери на него смотрит Ефимов. Из комнаты Наташи вышел Глинкин, увидав околодочного - сморщился, хочет уйти обратно. Иванов, обернувшись, прячет письмо.) Примите два пакета.
Г л и н к и н (подошёл, взял пакеты, взвесил на руке). Это что?
И в а н о в. Не знаю. Моё дело - сдать, ваше - принять да расписаться.
Г л и н к и н. Прошу не указывать мне моих обязанностей.
И в а н о в. Ах, извините!
Г л и н к и н. Да-с. (Расписываясь в книге.) Можете идти.
И в а н о в. Благодарю за разрешение.
Г л и н к и н. Что-с?
И в а н о в. Скоро и вам лично повесточку вручу.
Г л и н к и н. Опять? За что?
И в а н о в. Буйство в общественном месте.
Г л и н к и н. Это - не буйство, а протест против засилия инородцев!
И в а н о в (даже удивился). Это - Кознов, Иван Лукич, - инородец?
Г л и н к и н. Я лучше вас знаю, кто - кто!
И в а н о в. Проницательный вы человек!
Е ф и м о в (входит. Рука подвязана). Н-ну, я думал, обед готов, а тут ещё - Содом и Гоморра...
И в а н о в. Что это?
Е ф и м о в. Порезал.
И в а н о в (Ефимову). Вечером - в "Порт-Артуре"?
Е ф и м о в (показывая руку). Какой же я игрок?
И в а н о в. До свидания, благороднейший господин Глинкин. (Ефимову.) Ну, до вечера, скучный господин.
Е ф и м о в (вздыхая). Трудно быть весёлым, имея фамилию - Ефимов.
И в а н о в. А я вот Иванов, однако - не скучаю. Нисколько даже.
(Глинкин пожимает плечами.)
Н а т а ш а (с покупками, в дверях магазина). Здравствуйте, Пинкертон!
И в а н о в (щёлкая каблуками). Позвольте помочь?
Н а т а ш а. Не трудитесь. У нас домашних кавалеров в избытке заквашено. Вы с чем?
И в а н о в. С бумагами. А сейчас - к соседу вашему. До свидания!
Г л и н к и н. Удивляюсь, как вы можете фамильярничать с этим...
Н а т а ш а. Ах, в моих жилах течёт рыжая, плебейская кровь. Крёстный здесь? (Идёт наверх.) Скажите Поле, что можно накрывать стол.
Г л и н к и н. Ефимов, ступайте, скажите.
Е ф и м о в (обиженно). Вы, сударь мой, тише командуйте! Я человек неожиданный, никто не знает, на что я способен.
Г л и н к и н. Я не командую... Скучно, чёрт возьми! Вот и пожар был, а скучно...
Е ф и м о в (миролюбиво и уныло). Вам жаловаться не на что. У вас всё-таки фамилия оригинальная: Глинкин. Глинку напоминает, оперу "Жизнь за царя". А вот, если Ефимов, так уж это безнадёжно...
Г л и н к и н (с достоинством). Глинкин - это руссофизм, - понимаете? Моя фамилия - де Глинкэн, мой дед был француз, дворянин. А Глинкин - это переделка на русский лад, руссофизм... то есть руссизм...

А.М.Горький

Фальшивая монета

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Я к о в л е в - часовых дел мастер, одноглазый.

П о л и н а - жена его.

Н а т а ш а - дочь от первой жены.

К л а в д и я - племянница.

Д у н я - соседка, подруга Клавдии.

Б о б о в а - торговка старыми вещами.

Е ф и м о в - муж Клавдии, агент по распространению швейных машин.

К е м с к о й - судебный следователь.

Г л и н к и н - его письмоводитель.

С т о г о в.

Л у з г и н.

И в а н о в - полицейский.

Большая комната - приёмная барского дома: её увеличили за счёт другой комнаты, выломав стену. В левом углу, где был вход с улицы, устроено небольшое помещение для магазина часов. Правее - лестница в два марша, она ведёт в антресоли, где живут Кемской и Наташа. Под лестницей - дверь в помещение Яковлевых, направо, в углу - дверь к Ефимовым, ближе к рампе дверь в кухню. В левой, скошенной вглубь стене - окно во двор. Рядом с окном - старый буфет. У правой стены - диван, но на него садятся осторожно. Всё - старое, ветхое. Эта комната служит гостиной, столовой.

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Утро. Ночью близко был пожар. В комнате беспорядок, мебель сдвинута с мест, всюду узлы с платьем и бельём, в окне сломана рама, стёкла выбиты, на подоконнике - горшок с цветком. Только что кончили пить чай. Среди комнаты, на большом овальном столе, погасший самовар, неубранная посуда. Дверь из комнаты в часовой магазин открыта, там возится, прибирая товар, Я к о в л е в, человек лет 60-ти, кривой, с лицом евнуха, в жилете, в туфлях. В комнате - П о л и н а разбирает платье, бельё; ей лет под 30, одета в тёмное, красива, двигается легко и бесшумно, кажется - строгой, даже суровой, смотрит исподлобья, но когда откроет глаза - видно, что она испугана, подавлена чем-то. Н а т а ш а, сидя у стола, читает газету и грызёт сухари. По лестнице с антресолей сходит К л а в д и я.

К л а в д и я. Наташа, ты бы помогла!

Н а т а ш а. Подожди, сейчас. И когда они успели написать столько!

К л а в д и я. О пожаре?

Н а т а ш а. Да. Удивляюсь.

К л а в д и я. После удивишься. Лучше помоги-ка. (Полине.) Это - куда?

П о л и н а. Это - к Наташе, пожалуйста.

Н а т а ш а (через газету). Ну, чего вы торопитесь? Всю ночь не спали, устали...

К л а в д и я (уходя вверх). Ты что же, за всех собралась отдохнуть?

Н а т а ш а (осматривая комнату). "Как хорошо, что это бывает не каждый день, - подумала курица, когда повар начал резать ей горло".

Я к о в л е в (из двери магазина). Полина, ты не видала, где часы из витрины, мраморные?

П о л и н а. У вас в руках видела.

Н а т а ш а (читает). "Всё яростнее разливалась огненная река, превращая труды рук людских в прах". Люблю, когда еров много...

Я к о в л е в (входя). Красноречие несчастию не подобает, тут нужно бы рыдая говорить, а они, пустобрёхи... Полина, а где ящик с гвоздями?

П о л и н а. Не знаю.

Я к о в л е в. Мало ты знаешь...

Н а т а ш а. Ну, где теперь найти этот ящик!

Я к о в л е в (вынул часы, смотрит). Тут сейчас человек должен придти... (Замялся, сморщил лицо.)

Н а т а ш а. Человек? Возможно ли это, отец? К нам придёт человек?

Я к о в л е в. А, ну тебя! Всё шуточки... (Идёт в магазин.) Смотри актрисой будешь...

Н а т а ш а. "Аббат исчез, оставив маркизу в недоумении". (Взяв кусок хлеба, блюдце и ложку, развязывает банку с вареньем, ест. Полина, стоя на коленях, смотрит пред собою, шевеля губами.)

К л а в д и я (с верха). Наташа, ты опять насыплешь крошек в банку, а отец...

Н а т а ш а. Проберёт мачеху. Так и надо. Многоуважаемая мать моя - вы соизволите рассердиться когда-нибудь?

П о л и н а (очнувшись). Мне пора обед готовить.

Н а т а ш а. Обед - это тривиально. Обеда не будет, а будет чай с различными вкусными добавлениями, об этом позабочусь я.

П о л и н а. А если отец...

Н а т а ш а. "Здесь приказываю только я, - величественно произнесла маркиза".

П о л и н а (уходя с охапкой одежды). Ну, как хочешь.

К л а в д и я. Она как будто всё больше дичеет, а ты с ней...

Н а т а ш а. Ах, оставь! Ещё и ты будешь меня моралью набивать!

К л а в д и я. Чего ты взвилась?

Н а т а ш а. Надоело! Ходит какая-то бутылка постного масла... от неё - тоска. Чертей не удивишь кротостью. Молодая женщина, недурна, а не умеет себя поставить...

К л а в д и я. Как это - поставить?

Н а т а ш а. Так. Тоже и ты, труженица, вышла замуж за привидение какое-то...

К л а в д и я (усмехаясь). Если мне нравится...

Н а т а ш а. Ну, миленькая, вижу я, кто тебе нравится!

(Полина входит торопливо, потерявшаяся, широко раскрыв глаза, за нею, в дверях, Стогов, мужчина лет за сорок, острижен ёжиком, виски седые, бритый, без усов, одет солидно. Говорит, держится спокойно, уверенно, с оттенком пренебрежения.)

К л а в д и я. Что вы, Поля?

П о л и н а (бормочет). Вот, - Наташа... я не знаю...

Н а т а ш а (прищурясь). Что такое?

П о л и н а. Вот этот господин... я сейчас спрошу... (Идёт в магазин, спотыкаясь, как слепая.)

С т о г о в (вежливо). С кем я могу говорить относительно найма квартиры?

Н а т а ш а. Какой квартиры? Мы - не сдаём...

С т о г о в. Мне сказали, что у часовщика Яковлева сдаётся флигель.

Н а т а ш а. Не слыхала, хотя прихожусь часовщику дочерью...

С т о г о в (кланяясь). Очень приятно узнать. Однако...

Н а т а ш а. Вы - погорелец?

С т о г о в. Нельзя ли видеть самого господина Яковлева?

Н а т а ш а. Можно. Он - существо видимое. Вы - приезжий?

(Полина стоит у двери в магазин, наклоня голову, как бы не смея войти туда.)

К л а в д и я. Пройдите в магазин - он там...

С т о г о в. Благодарю вас.

(Полина, уступив ему дорогу, отошла в сторону, встала, опираясь плечом о стену.)

Н а т а ш а. Вежлив. Похож на американского героя.

К л а в д и я. Как ты можешь так говорить с незнакомым?

Н а т а ш а. Ты, мачеха, чего испугалась, а?

П о л и н а (согнувшись над узлом). Я? Почему? Голова кружится...

Н а т а ш а. Нет, всё-таки?

П о л и н а (словно припоминая). Я развешиваю во дворе платье - вдруг он идёт... Я не испугалась...

Н а т а ш а. Ох, мачеха, ты скоро сама себя бояться станешь... Ну, ладно: "Оставим это для потомства, - сказала графиня, выбросив за окно изношенную туфлю". Впрочем - такой графини не было. Мачеха, иди, ставь самовар!

К л а в д и я (задумчиво, глядя на Полину). Не рано ли?

Н а т а ш а. Не смущай меня возражениями! Я буду мыть посуду и вообще - трудиться.

Я к о в л е в (из магазина). Наташа, не видала ключ от флигеля?

Н а т а ш а. Нет.

(Стогов в двери магазина. Клавдия и Наташа не видят его.)

К л а в д и я (мечтательно). Знаешь, Ната, я всё думаю о фальшивомонетчиках...

Н а т а ш а. Да? И что же?

К л а в д и я. Вот бы познакомиться с человеком, который делает золотые....

Н а т а ш а. Прекрасная мечта!

К л а в д и я. Или хоть с таким, который сбывает их...

Н а т а ш а. Превосходная идея!..

К л а в д и я (вздохнув, с досадой). Ты всё насмехаешься. Удивительно, до чего ты несерьёзна! И как это можно: всегда, надо всем шутить?

Н а т а ш а (серьёзно). А видите ли: один грешник, просидев в аду тысячу девятьсот тринадцать лет, сказал соседу: "Здесь вовсе не так жарко, как мне говорили".

К л а в д и я. Терпеть не могу твои шуточки...

(Из магазина выходят Яковлев и Стогов.)

Я к о в л е в. Полина - ключ от флигеля! Где Полина?

(Полина из кухни быстро бежит по лестнице в антресоли. Наташа бесцеремонно разглядывает Стогова. Он тоже спокойно разглядывает всех. Клавдия всё время входит и уходит, унося вещи.)

"Я ЧИСЛЮСЬ ПО РОССИИ"

Анекдоты об А. С. Пушнине

"ЗЛАТОУСТ"

Русское Зарубежное Издательство

Мюнхен-Шляйсгейм

ПУШКИН В АНЕКДОТАХ

Во время пребывания Пушкина в Одессе там жила вдова одного генерала, который начал свою военную службу с низших чинов и дослужился до генеральского чина, хотя ничем не отличился. Генерал этот был, между прочим, в 1812 году ранен в переносицу, при чем пуля, раздробив ее, вышла в щеку. Когда генерал умер, вдова его, желая почтить память покойного мужа, заказала на его могилу пышный памятник и непременно хотела, чтобы на нем были выгравированы стихи. К кому же было обратиться, как не к Александру Сергеевичу Пушкину, с которым генеральша была хорошо знакома? Александр Сергеевич пообещал написать соответственные стихи, но не торопился с этим. Так проходило время, а он и не думал исполнить обещание, хотя вдова при каждой встрече не давала ему покоя. Но вот настал день Ангела генеральши. Приехал к ней Пушкин с поздравлением. Хозяйка, что называется, пристала к нему с ножем к горлу:-- Ну, Александр Сергеевич, уж теперь ни за что не отделаетесь обещаниями,-- говорила она, крепко ухватив поэта за руку,-- не выпущу, пока не напишете! Я все приготовила: и бумагу, и чернила. Садитесь к столику и пишите. Пушкин с неудовольствием взялся за перо, и через минуту были готовы стихи: Никто не знает, где он рос, На службу поступил капралом, Французским чем-то ранен в нос -- И умер генералом! "Что было с ее превосходительством после того, как она сгоряча прочла стихи вслух, не знаю", рассказывает поэт: "потому что, передав стихи, я счел за благо уйти не замеченным и уехал по-добру по-здорову". Но с тех пор генеральша оставила поэта в покое. После одного обеда, на котором было выпито изрядное количество шампанского, Пушкин беседовал со знакомой ему дамой. Дама была, после болезни, рябая. Какая-то фраза, сказанная Пушкиным, показалась ей не совсем приличной, и она заметила: -- У вас, Александр Сергеевич, кажется, в глазах двоит. -- Нет, сударыня,-- ответил он,-- но рябит. Однажды в приятельской беседе знакомый Пушкину офицер, по фамилии Кандыба, пристал к поэту: -- Скажи, Пушкин, поэму на "рак и рыба." -- Дурак Кандыба,-- ответил Пушкин. -- Нет, не то,-- сконфузился офицер,-- ну, а "рыба и рак?" -- Кандыба дурак,-- невозмутимо подтвердил Пушкин. Конечно, общий смех. Один лицеист, после выпуска из Императорского Царскосельского Лицея в 1839 году, встретил Пушкина на Невском. Поэт, заметив на нем лицейский мундир, подошел к нему и спросил: -- Вы, вероятно, только что выпущены, из лицея? -- Да, только что, выпущен с прикомандированием к гвардейскому корпусу. А вы тоже воспитывались в нашем? -- Да. -- А позвольте вас спросить, где вы теперь изволите служить? -- Я числюсь по России, -- ответил Пушкин. Известный писатель, Ив. Ив. Димитриев, однажды посетил дом родных Пушкина, когда последний был еще ребенком. Подшучивая над кудрявыми смуглым мальчиком, Димитриев сказал: -- Ишь какой арапчик! На это десятилетний внук Ганнибала отрезал: -- Но зато не рябчик! Все присутствующие смутились и удивились, что ребенок Пушкин высмеял Димитриева, обезображенного на лице рябинами. Незадолго перед смертью Пушкин сидел в Александрийском Театре рядом с двумя молодыми людьми, которые беспрестанно, кстати и некстати, апплодировали Асенковой, в то время знаменитой актрисе. Не зная Пушкина и видя, что он равнодушен к игре их любимицы, они начали шептаться и довольно громко обронили, что сосед их дурак. Пушкин обратился к ним со словами: -- Вы назвали меня дураком. Я -- Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей апплодирую. Будучи в Екатеринославе, Пушкин был приглашен на бал. В этот вечер он был в особенном ударе. Молния острот слетала с его уст, дамы непрерывно старались завладеть его вниманием. Два гвардейских офицера, два недавних кумира екатеринославских дам, не зная Пушкина и считая его каким-то "вероятно, учителишкой" порешили во что бы я то ни стало "переконфузить" его. Подходят они к Пушкину и расшаркиваясь самым бесподобным образом, обращаются к нему: -- Милль пардон... Не имея чести вас знать, но видя в вас образованного человека, позволяем себе обратиться к вам за маленьким разъяснением. Не будете ли вы так любезны сказать нам, как правильно выразиться: "Эй, человек, подай стакан воды! "или Эй, человек, принеси стакан воды"! Пушкин сразу понял желание подшутить над ним и, не смущаясь, совершенно серьезно ответил: -- Мне кажется, вы можете выразиться прямо: "Эй, человек, гони нас на водопбй!" Александр Сергеевич, во время своего пребывания в Царскосельском Лицее, задумал удрать в Петербург -- погулять. Отправляется к гувернеру Трико, тот не пускает, заявивши при этом, что он будет следить за ним. Пушкин махнул рукой на это заявление и, захватив Кюхельбекера, удирает в Питер. За ними следом и Трико. К заставе первым подъезжает Александр Сергеевич. -- Фамилия?-- спрашивает заставный. -- Александр Однако,-- отвечает поэт. Заставный записывает фамилию и пропускает едущего. За Пушкиным подкатывает Кюхельбекер. -- Фамилия?-- спрашивает опять заставный. -- Григорий Двако,-- отвечает товарищ Пушкина, придумавшего эту остроумную комбинацию. Заставный записывает и сомнительно качает головой. Подъезжает, наконец, гувернер. -- Ваша фамилия? -- окликает его сторож? -- Трико. -- Ну, врешь,-- теряет терпение заставный,-- здесь что-нибудь недоброе: один за другим -- Одна-ко, Два-ко! Три-ко! Шалишь, брат, ступай в караулку! Бедняга Трико просидел целые сутки под арестом при заставе, а Пушкин свободно покутил со своим приятелем в Питере. Как камер-юнкер, Пушкин очень часто бывал у высокопоставленных особ, которые в то блаженное время на всякий выдающийся талант, как литературный, так и артистический, все еще продолжали смотреть, как на нечто шутовское, и старались извлечь из такого таланта как можно более для себя потешного. Пушкин был брезглив на подобные отношения к себе и горячо протестовал против них меткими, полными сарказма экспромптами. Явившись раз к высокопоставленному лицу, Пушкин застал его валяющимся на диване и зевающим от скуки. При входе поэта лицо, разумеется, и не подумало изменить позы, а, когда Пушкин, передав, что было нужно, хотел удалиться, то высокопоставленное лицо попросило поэта сказать экспромпт. -- Дети на полу -- умный на диване,-- сказал сквозь зубы раздосадованный Пушкин. -- Ну, что же тут остроумного,-- возразила особа,-- де-ти на по-лу, умный на диване. Понять не могу... Ждал от тебя большего. Пушкин молчал, и когда, повторяя фразу и перемещая слоги, сановник дошел наконец: "Детина полуумный на диване, -- то, разумеется, немедленно и с негодованием отпустил Пушкина. В одном литературном кружке, где собралось более врагов, нежели друзей Пушкина, куда он и сам иногда заглядывал, одним из членов этого кружка был сочинен пасквиль на поэта под заглавием "Послание к поэту". Пушкина ждали в назначенный вечер, и он, по обыкновению опоздав, приехал. Все присутствовавшие были, конечно, в возбужденном состоянии, а в особенности автор "Послания", не подозревавший, что Александр Сергеевич о его проделке уже предупрежден. Литературная часть вечера началась чтением именно этого "Послания", и автор его, став посередине комнаты, громко провозгласил: -- Послание к поэту: Затем, обращаясь в сторону, где сидел Пушкин, начал: -- Дарю поэта я ослиной головой... Пушкин быстро перебивает его, обращаясь в сторону слушателей: -- А сам останется с какой? Автор смешался: -- А я останусь со своею. -- Да вы ж сейчас дарили ею? Последовало общее замешательство. Обескураженный автор замолк на первой фразе; а Пушкин продолжал шутить и смеяться. Император Николай Павлович всегда советовал Пушкину бросить карточную игру, говоря: -- Она тебя портит! -- Напротив, Ваше Величество,-- отвечал поэт,-- карты меня спасают от хандры. -- Но что стоит после этого твоя поэзия? -- Она служит мне средством к уплате моих карточных долгов, Ваше Величество. И действительно, когда Пушкина мучили карточные долги, он садился за рабочий стол и в одну ночь отрабатывал их с излишком. Таким образом, например, им был написан "Граф Нулин". Дельвиг, однокашник Пушкина, одно время стал вести очень разгульную жизнь. Однажды, сильно выпивши, растрепанный, явился он к Пушкину. Поэт стал убеждать товарища переменить образ жизни. Однако, на все доводы Пушкина Дельвиг отвечал с отчаянием, что, мол, жизнь земная не для него: -- А вот уж на том свете исправимся. -- Пожалуй, -- говорит Пушкин, рассмеявшись, -- да ты посмотри на себя в зеркало, впустят ли тебя с такой рожей? Пушкин не любил стоять рядом со своею женою и шутя говорил, что ему подле нее быть "унизительно": так мал был он в сравнении с нею ростом. Забавен рассказ Гоголя о попытках его познакомиться с Пушкиным, когда он еще "не имел права" на это в своем звании писателя. Впоследствии он был представлен на вечере у П. А. Плетнева, но раньше, как только он приехал в Петербург (в 1829 году), Гоголь, особенно желавший видеть поэта, который занимал его воображение еще на школьной скамье, прямо отправился к нему. Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и, наконец, у самых дверей он постоял и... убежал в кондитерскую, где потребовал рюмку ликера... Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил, и на вопрос свой. "Дома ли хозяин?" -- услыхал ответ слуги: "Почивают". Было уже поздно на дворе, и Гоголь с великим участием спросил: "Верно, всю ночь работал?" -- "Как же, работал",-- отвечал слуга:-- "в картишки играл". Гоголь признался, что был поражен. Он иначе не представлял себе Пушкина, как окруженным постоянно облаком вдохновенья. Пушкин любил веселую компанию молодых людей. У него было много приятелей между подростками и юнкерами. Около 1827 года водил он в Петербурге знакомство с гвардейской молодежью и принимал деятельное участие в кутежах и попойках. Однажды пригласил он несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит: -- Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник: -- Да ведь я богаче вас,-- отвечает Пушкин:-- Вам приходится иной раз и проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный -- из тридцати шести букв русской азбуки. Однажды Александр Сергеевич пришел вместе с Мицкевичем к сестре своей Ольге Сергеевне, когда обычные посетители были уже в сборе. Гости -- одни в ожидании музыкального сеанса, другие -- виста -- расхаживали по комнате, и тут-то произошел известный обмен добродушных фраз между русским и польским поэтами. Пушкин и Мицкевич вошли вместе. -- Дорогу, господа, туз идет,-- возвестил Мицкевич, указывая на Александра Сергеевича. -- Нет, вы проходите прежде! Козырная двойка туза бьет,-- ответил Пушкин. Кто-то, желая смутить Пушкина, спросил его в обществе: "Какое сходство между мною и солнцем?". -- Ни на вас, ни на солнце нельзя взглянуть, не поморщившись,-- быстро ответил поэт. Однажды Пушкин вошел в школу гвардейских подпрапорщиков, где у него было много знакомых среди молодежи. Молодежь занималась "делом": ловила мышь. Но расторопная мышь улизнула от погони уже перед глазами вошедшего Пушкина, который при этом воскликнул: Победили, победили! Так воскликнем-же ура! Если мышь мы не убили, То убили мы бобра!

Завещание Пушкина.

Друзья, простите! Завещаю Вам все, чем рад и чем богат... Обиды, песни -- все прощаю, А мне пускай долги простят. Однажды Пушкин был очень не в духе. Он сильно нуждался в деньгах, а скорого получения их не предвидел. В эти неприятные минуты является какой-то немец-сапожник -- и энергично требует свидания с Пушкиным. Раздосадованный поэт выходит и резко спрашивает: -- Что нужно? -- Я к Вам, господин Пушкин, прихожу за Вашим товаром,-- ответил немец. -- Что такое?-- с недоумением спросил снова поэт. -- Вы пишете стихи. Я пришел у Вас покупать четыре слова из Ваших стихов: я делаю ваксу и хочу на ярлыке печатать четыре слова, очень хорошие слова: "Яснее дня, темнее ночи". За это я вам дам, господин сочинитель, 50 рублей. Вы согласны? Пушкин, конечно, согласился, а немец, довольный вполне сговорчивостью поэта, ушел заказывать желаемые ярлыки. Однажды государь Николай Павлович в интимной беседе с поэтом спросил его: -- Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял бы ты участие в 14-м декабря? -- Неизбежно, Государь! -- ответил Пушкин:-- все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них. Одно отсутствие спасло меня, и я благодарю за это Небо. Этот прямой и откровенный ответ понравился Государю. Он один из всех его окружавших понимал значение Пушкина и сознавал в нем силу поэтического гения, -- Надеюсь, заметил Государь,-- теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Все, что ты сочинишь, присылай ко мне: отныне я сам буду твоим цензором. В тот же вечер на балу у французского посланника, маршала Мармона, Император сказал графу Д. Н. Блудову: -- Знаешь ли ты, что сегодня я говорил с умнейшим человеком России? С Пушкиным. Пушкин, узнав о восстании декабристов (он в то время жил в селе Михайловском), немедленно поехал в Петербург. По пути он в поле увидал зайца, трижды перебежавшего дорогу. Суеверный поэт немедленно вернулся домой. Это его спасло. Деревенская жизнь и невольное одиночество в селе становились томительными и тяжелыми для поэта. Он рвался к друзьям, в столицу, к шумной жизни. По совету Жуковского Пушкин обратился к Николаю Первому: "Ныне с надеждою на великодушие Вашего Императорского Величества с истинным раскаянием и твердым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку, осмелился я прибегнуть к Вашему Величеству со всеподданнейшею моей просьбою. Здоровье мое, расстроенное в первой молодости и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения. Осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие края". 28-го августа 1826 года, через несколько дней после коронации, из Москвы Государь послал за Пушкиным, который следующим образом описывает свою первую встречу с Императором: "Меня ввели в кабинет Императора, который сказал мне: -- Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением? Потом Государь спросил: -- Пушкин, принял-ли бы ты участие в 14-м декабря, если бы был в Петербурге? -- Непременно, Государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога. -- Довольно ты надурачился,-- возразил император.-- Надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Отныне я буду твоим цензором. Но очень скоро поэта постигло полное разочарование, т. к. его фактическим цензором сделался Бенкендорф. Одна француженка допрашивает Александра Сергеевича о том, кто были его предки. Разговор происходил по-французски. -- Кстати, господин Пушкин, вы и сестра ваша имеете в жилах кровь негра? -- Разумеется,-- ответил поэт. -- Это ваш дед был негром? -- Нет, он уже им не был. -- Значит, это был ваш прадед? -- Да, мой прадед. -- Так это он был негром... да... да.. Но, в таком случае, кто же был его отец? -- Обезьяна, сударыня,-- отрезал наконец Александр Сергеевич. В светских кругах Петербурга смотрели на Пушкина, как на выскочку. Некогда близкие ему друзья находили возможным относиться к поэту с оттенком пренебрежения. Например, бывший товарищ Пушкина по "Арзамасу", граф Уваров, как-то сказал про Пушкина: "Чего он важничает? Прадеда его, арапченка Ганнибала, продали за бутылку рома!" Эту пошлость подхватил и пустил в обращение недруг Пушкина -- известный Булгарин. На это Пушкин ответил своим оскорбителям стихотворением "Моя родословная", в котором он указал на предков многих знатных фамилий, бывших очень простого происхождения. Стихотворение это Пушкин закончил: Видок Фиглярин*), сидя дома, Решил, что дед мой Ганнибал Был куплен за бутылку рома И в руки к шкиперу попал. Сей шкипер был тот шкипер славный, Кем наша двинулась земля, Кто придал мощно бег державный Корме родного корабля: Сей шкипер деду был доступен, И сходно купленный арап Возрос усерден, неподкупен, Царю наперсник, а не раб. И был отец он Ганнибала, Пред кем, средь гибельных пучин, Громада кораблей всплывала, И пал впервые Наварин. *) Ф. В. Булгарин. Мало этого, вскоре он ответил и Уварову одной из язвительнейших своих эпиграмм, но все это не уменьшило, а, наоборот, увеличило число светских врагов поэта. Хорошее отношение Государя к Пушкину возбуждало ависть. Многие из современников не понимали всего величия гения. Для них он ыл "писака", ничем не отличавшийся от Булгарина, и только. Жизнь Пушкина становилась все неспокойнее и неспокойнее. Эта жизнь в свете всегда была ему противна, но он должен был волей-неволей вести ее, дабы не лишить свою любимую жену ее развлечений. Эта жизнь отрывала поэта от работы. Пушкин страдал невыносимо, и никто, даже такое близкое существо, как жена, не понимали и не замечали этих страданий. Ф. В. Булгарин был враг Пушкина. Не было злой сплетни, которую Булгарин не распускал бы про него. Пушкин ему мстил злыми эпиграммами и четверостишьями: На Ф. В. Булгарина Все говорят: он Вальтер Скотт, Но я, поэт, не лицемерю: Согласен я -- он просто скот, Но что он Вальтер Скотт -- не верю. 2. Фаддей роди Ивана, Иван роди Петра -- От дедушки болвана Какого ждать добра?

"Пушкин и чернослив".

Быть может, в Лете не потонет Строфа, слагаемая мной; Быть может -- лестная надежда!-- Укажет будущий невежда На мой прославленный портрет И молвит: то-то был поэт!.. Пушкин. Осенью 1828 года Пушкин гостил в имении Вульфов -- Малинниках. Слух о знаменитом госте быстро облетел соседей, и они зачастили в Малинники. "Соседи ездят смотреть на меня, как на собаку Мунито",-- писал Пушкин Дельвигу. (Мунито -- пес Императора Николая Первого -- славился необычайной дрессировкой). -- "На-днях было сборище у одного соседа, я должен был туда приехать" -- продолжал Пушкин в том-же письме.-- "Балованные ребятишки хотели непременно туда-же ехать. Мать принесла им изюму и черносливу и думала потихоньку от них убраться. Но Петр Маркович Полторацкий, гостивший в это время у нее в доме, неподалеку от Малинников, взбудоражил детей словами: "Дети, дети! Мать вас обманывает -- не ешьте черносливу, поезжайте с нею. Там будет Пушкин -- он весь сахарный, а зад его яблочный; его разрежут, и всем вам будет по кусочку." Дети разревелись: "Не хотим черносливу, хотим Пушкина!" Нечего делать -- их повезли к соседям, куда приехал и Пушкин. "И они сбежались ко мне, облизываясь",-- писал Пушкин,-- "но увидев, что я не сахарный, а кожаный,-- совсем опешили", Прошло более ста лет. Времена переменились. Россия стала Совдепией. Но большевики сочинили тысячу легенд, что Пушкин -- "их поэт". Забыли, что он дворянин, помещик и аристократ. Раз гений...О, конечно,-- их. Но как отпраздновать, чем ознаменовать? Покуда-же делали весь 1936 год в память Пушкина пряники, "Мясо с огурцом -- Пушкин" и другие кулинарные блюда. История же с черносливом теперь повторилась... Но совершенно наизнанку. Мальчик в лавке на предложение взять "пряник Пушкин", громко заявил: "Мама, не хочу Пушкина, а хочу чернослива. Чернослив вкусный, он в шоколаде, а в Пушкине вкуса никакого нет". Жизнь в столице Пушкина не удовлетворяла, и его тянуло в деревню к природе, к уединению и покою. Осенью 1826 года Пушкин поехал к Вульфам в Малинники. Здесь он много работал, закончил седьмую главу "Евгения Онегина", но w много развлекался и ухаживал за барышнями. Письма его из Малинников полны беззаботной веселости, одно свое письмо он подписывает: "Тверской Ловелас". "Здесь очень много хорошеньких девченок, и я вожусь с ними платонически, и оттого толстею и поправляюсь в моем здоровьи... Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю. Здесь думают, что я приехал набирать строфу в Онегина, а я езжу на пароме, играю в вист по восьми гривен роббер и таким образом прилепляюсь к прелестям добродетели и гнушаюсь сетей порока"... Его веселый припев в то время: Хоть малиной не корми, Да в Малинники возьми. Жизнь в деревне среди друзей подбодрила поэта, но не надолго: Бенкендорф не прекращал своих придирок. В 1833 году приятель поэта П. Н. Нащокин приехал в Петербург и остановился в гостинице. Это было 29 июня, в день Петра и Павла. Съехалось несколько знакомых, в том числе и Пушкин. Общая радость, веселый говор, шутки, воспоминания о прошлом, хохот. Между тем, со двора, куда номер выходил окнами, раздавался еще более громкий хохот и крик. Это шумели каменщики, которые сидели на кирпичах около ведра водки и деревянной чашки с закускою. Больше всех горланил какой-то мужик с рыжими волосами, Пушкин подошел к окну, прилег грудью на подоконник, сразу заметил крикуна и сказал приятелям: "Тот, рыжий, должно-быть именинник", и крикнул, обращаясь к нему: -- Петр! -- Что, барин? -- С Ангелом! -- Спасибо, господин. -- Павел!-- крикнул Пушкин опять, и, обернувшись в комнату, прибавил:-- В такой куче и Павел найдется. -- Павел ушел. -- Куда? Зачем? -- В кабак... Все выпили. Да, постой, барин, скажи: почем ты меня знаешь? -- Я и старушку -- матушку твою знаю. -- Ой? -- А батько-то помер? -- Давно, царство ему небесное!... Братцы, выпьемте за покойного родителя! В это время входит на двор мужик со штофом водки. Пушкин, увидав его раньше, закричал: -- Павел, с Ангелом! Да неси скорее!... Павел, влезая на камни, не сводил глаз с человека, назвавшего его по имени. Другие, объяснял ему, пьют, а рыжий не отстает от словоохотливого барина: -- Так, стало, и деревню нашу знаешь? -- Еще б не знать: Ведь она близ реки? -- Так, у самой речки. -- Ваша изба, почитай, крайняя? -- Третья от края... А чудной ты, барин! Уж поясни, сделай милость, не святым же духом всю подноготную знаешь? -- Очень просто: мы с вашим барином на лодке уток стреляли, вдруг гроза, дождь, мы и зашли в избу к твоей старухе. -- Так... Теперь смекаю. -- А вот жаловалась на тебя: мало денег посылаешь! -- Грешен, грешен!..-- Да вот все на проклятое выходит,-- сказал мужик, указывая на стакан, из которого выпил залпом и прокричал: "Здравствуй, добрый барин!"...И... закусил.

"Моя эпитафия".

Здесь Пушкин погребен: он с музой молодою, С любовью, леностью провел веселый век; Не делал доброго, однако ж был душою Ей-Богу, добрый человек. Однажды Пушкин сидел в опере. Господин, рядом с ним сидящий, все дремя подпевал артисту Петрову. Раздосадованный Пушкин громко сказал: "Что за идиот, мешает слушать!" -- "Позвольте, сударь, это кого вы так изволили назвать?" -- "Ну, конечно, Петрова, который мне мешает наслаждаться вашим пением",-- ответил Пушкин. Всем известна замечательная поэма Пушкина "Цыгане", начинающаяся: Цыгане шумною толпой По Бессарабии кочуют... Эта поэма была написана под впечатлением встреч с вольными детьми степей и постоянного наблюдения над их жизнью. Все население в ту пору относилось к цыганам благосклонно. Для мужчин последние были постоянными поставщиками лошадей и ветеринарами, а черноглазые гадальшицы всегда умели развеселить и заинтересовать скучающею публику. В то далекое время цыгане располагались по берегам реки Бычка и по горе Инзова. На этой же горе находился и дом, в котором жил Пушкин. Поэт любил в хорошее летнее утро любоваться с этой горы восходом солнца. Здесь-же он увидел в первый раз цыганку Стешу, игравшую впоследствии такую большую роль в кишеневской жизни поэта. По всей вероятности, на Инзовой горе расположился кочующий цыганский табор, и Стеша, увидев прогуливающегося здесь молодого барина, подошла к нему с предложением погадать. Красота Стеши поразила Пушкина, и он до того увлекся ею, что начал довольно часто посещать табор, где его любили за веселый нрав и щедрость. Следует добавить, что к этому же времени относится и другой роман Пушкина, бьющего или воображавшего себя страстно влюбленным в молдаванскую аристократку Людмилу И-за. В то время, как с последнею Пушкин встречался по вечерам, на гуляниях, пикниках и т. п., Стеше он посвящал каждое утро и добрую половину дня. Пока дело ограничивалось посещениями Пушкиным табора, подарками, песнями и пляскою, табор смотрел на поэта дружелюбно и даже любил его, но вскоре вольные сыны степей заметили, что Стеша все больше и больше привязывается к Пушкину, да и последний не всегда сдерживал свой пылкий, страстный нрав. Но последствием этих обстоятельств было то, что в одно прекрасное утро Пушкин на месте табора нашел лишь черепки разбитой посуды, сор и ямки от кольев, к которым прикреплялись шатры. Сначала поэт пришел в бешенство, хотел пуститься в погоню за табором, но потом так же скоро и успокоился, к большой радости своих кишеневских друзей, замечавших, что он начинал не на шутку увлекаться дикой красавицей. Однако, эта радость была преждевременна. Лето стояло на исходе, но погода попрежнему была жаркая, и вдруг разразилась страшная гроза с ливнем. Проливной дождь, ливший, как из ведра, сразу наполнил водою все пересохнувшие ручьи и мелководный Бычек. Дом Пушкина, находившийся на склоне горы, был залит водою, т. к. на него хлынули сверху целые водные потоки. В это время у Пушкина находились его друзья. Молодые люди смеялись, шутили и помогали хозяину убирать с полу разные вещи, как вдруг отворилась дверь, и вошла усталая и измокшая Стеша. Все позабыли о наводнении и с любопытством глядели на сцену неподдельно-радостного свидания двух любящих друг друга людей. Стеша искренне любила поэта, а последний, надо полагать, больше увлекся ее красотою, нежели любил, и... часто изменял ей. В то время в Кишеневе был Романовский Сад, куда Пушкин часто ходил с Людмилой И-за. Здесь Пушкин постоянно декламировал ей свои стихи, горячо признавался ей в любви и, вероятно, сорвал не один поцелуй. Стеша, часто остававшаяся одна, мучилась ревностью и тосковала. Наконец, она решилась подстеречь Пушкина с соперницей. Благодаря ее врожденной хитрости и беззаботности Пушкина, эта задача не стоила ей большого труда. Узнав заранее место и час, в который Пушкин и Людмила И-за посещали сад, Стеша спряталась в кустах смородины и стала их поджидать. Как назло, в этот день прогулка поэта и красавицы-молдаванки отличалась особенною интимностью. Стеша не выдержала и, как дикая кошка, кинулась на И-зу. Пушкин сначала было растерялся, но затем, видя, что И-за лежит без чувств на земле, в свою очередь ударил цыганку толстою палкою, служившею подпоркой для виноградной лозы. Стеша закричала от боли и, оставив соперницу, хотела была броситься на Пушкина, но потом, как-будто раздумав, даже не взглянула на коварного изменника и гордой поступью вышла из-сада. Больше ее не видали в Кишеневе: цыганка иди покончила с собою, или -- что вероятнее -- вернулась в табор. Конечно, на крики и шум сбежались садовники и гуляющие. Избитую и лежавшую без чувств И-зу унесли в экипаж, а слух о происшествии с быстротою молнии облетел весь город. Гордая молдаванка не могла вынести скандала и куда-то уехала.

Константин Коровин о Пушкине.
(Из "Воспоминаний детства")

Многим бы хотелось видеть Пушкина. А бабушка моя, Екатерина Ивановна Волкова, видела его, И много говорила мне и брату моему, когда мы были детьми. Говорила об Александре Сергеевиче Пушкине, что это был самый умный человек России... И мне представлялся он красивым, на белом коне, как наша лошадь Сметанка, и в каске с перьями. А бабушка сказала мне, что нет, он был маленького роста, сгорбленный, курчавый блондин, с голубыми большими глазами, блестящими, как-будто на них были слезы. Серьезный, никогда не смеялся. Одет был франтом, носил большое кольцо на пальце и смотрел в золотой лорнет. Зачем это,-- подумал я,-- маленького роста? Неправда, что бы мне ни говорили. Мой дед, Михаил Емельянович, был огромного роста, и мне хотелось-бы, чтоб и Пушкин был такой-же, и приносил бы мне игрушки. Но мне всегда нравилось, когда бабушка читала мне Пушкина. И я, слушая, сидя на лежанке, думал: а ведь его убили. Как это гадко! Несказанно я любил слушать бабушку, когда она читала Пушкина. И все как-то было полно им: и вечер, и зимняя дорога, тройка, когда меня взял с собой мой дед в Ярославль, остановки на постоялом дворе, калачи, поросенок, икра, и месяц, и страшный лес да дороге. Как верно и хорошо он написал про все это, все самое мое любимое! И я знал уже много стихов Пушкина наизусть. Из дому деда, на Рагожской улице, уходил на соседний большой двор, к ямщикам, в ямскую избу, где было тепло, пахло щами. Такие хорошие ямщики, отдыхали, сидели, пили чай. Ели баранки, ситный, и любили меня, хозяйского внука. Я всей душой любил ямщиков. Я им говорил наизусть: По дороге зимней, скучной Тройка борзая бежит... и видел,-- нравилось ямщикам. -- Ну-ка,-- говорили они мне,-- скажи, Костя, вот ему... про разгулье удалое аль сердешную тоску... Как это, скажи-ка... Ямщики слушали. Один из них, Игнат, с черной бородой, часто просил меня: -- Скажи, да скажи... про старушку родную... Тогда я ему говорил стихи: Буря мглою небо кроет... Игнат плакал. Всегда плакал. Поразило меня однажды, что приятель отца моего, судебный следователь Поляков, сказал про Пушкина: барин, камер-юнкер. И что-то нехорошо говорил. Я сказал бабушке, Екатерине Ивановне: -- Поляков не любит Пушкина. -- Да,-- ответила она,-- не слушай его. Он нигилист. Я не понял, но подумал: нигилист -- это должно-быть вроде дурака. Странно, что Ларион Михайлович Пряничников, впоследствии художник, родственник наш, часто бывая в доме у нас, тоже не любил Пушкина, тоже сказал: камер-юнкер! Мой дед был именинник. Лежал в постели, прихварывал. Утром я пришел к нему и сказал стихи: Птичка Божия не знает... Он меня погладил по голове и, смотря добрыми глазами, сказал мне: -- Это, Костя, хороший барин сочинил. Потом, вздохнув, сказал: -- Эх, грехи, грехи. Ты, Костя, когда молишься на ночь--то поминай его. Он, ведь, был добрый, как Божий серафим. Мученик -- ведь его убили. Вот,-- думал я,-- что такое. -- Дедушка,-- говорю я,-- а Игнат... я ему сказал стихи, а он заплакал. -- Ишь-ты,-- удивился дед.-- Он, Игнат, хороший мужик. Бедный, бездомный. Пьет только частенько... Почему-то дед запретил мне ходить в ямщицкую, к ямщикам. -- Есть,-- говорит,-- запойные... Всякого наслушаешься. Не надо,-- говорит,-- ходить тебе туда. Когда дед умер, то после я спрашиваю няню Таню: -- Вот, дед мне велел молиться о Пушкине. -- А кто он тебе доводится?-- спросила няня Таня. -- Он серафим от Бога был, камер-юнкер; убитый... -- Ишь-ты!-- вздохнула няня.-- Ну, молись так: Помяни, Господи, во царствии Твоем раба Твоего камер-юнкера Серафима. Я на ночь, стоя на коленях в постели, поминал деда, покойную сестру и доброго, убиенного "Камер-юнкера Серафима".

6 июня 1799 г. – родился великий русский поэт А.С.Пушкин (умер 10 февраля 1837 г.).

В.А. Тропинин. Портрет А.С. Пушкин

"На это скажут мне с улыбкою неверной: Смотрите, вы поэт уклонный, лицемерный, Вы нас морочите - вам слава не нужна, Смешной и суетной Вам кажется она; Зачем же пишете? - Я? для себя. - За что же Печатаете вы? - Для денег. - Ах, мой боже! Как стыдно! - Почему ж?"

Ксавье де Местр. Пушкин-ребенок. 1800-1802

Пушкин помнил себя с 4 лет. Он несколько раз рассказывал о том, как однажды на прогулке заметил, как колышется земля и дрожат колонны, а последнее землетрясение в Москве было зафиксировано как раз в 1803 году. И, кстати, примерно, в то же время произошла первая встреча Пушкина с императором - маленький Саша чуть было не попал под копыта коня Александра I, который тоже выехал на прогулку. Слава богу, Александр успел придержать коня, ребенок не пострадал, и единственный, кто перепугался не на шутку - это няня.

Портрет Пушкина (Акварель С. Г. Чирикова, 1810); Центральный музей А. С. Пушкина, Санкт-Петербург

Детство маленький Пушкин провёл в Москве. Его первыми учителями были гувернёры-французы. А на лето он обычно уезжал к своей бабушки, Марии Алексеевне, в подмосковное село Захарово. Когда ему исполнилось 12 лет, Пушкин поступил в Царскосельский Лицей, закрытое учебное заведение с 30 учениками. В лицее Пушкин серьезно занимался поэзией, особенно французской, за что его и прозвали "французом".

Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе. Картина И. Репина (1911)

"Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен, - Неколебим, свободен и беспечен, Срастался он под сенью дружных муз. Куда бы нас ни бросила судьбина, И счастие куда б ни повело, Все те же мы: нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село."

В лицей Пушкин попал, что называется, по блату. Лицей основал сам министр Сперанский, набор был невелик - всего 30 человек, но у Пушкина был дядя - весьма известный и талантливый поэт Василий Львович Пушкин, лично знакомый со Сперанским.

В Лицее выпускался рукописный журнал "Лицейский мудрец". Пушкин писал туда стихи. Однажды написал: "Вильгельм, прочти свои стихи, чтоб я уснул скорее". Обиженный Кюхельбекер побежал топиться в пруд. Его успели спасти. Вскоре в "Лицейском мудреце" нарисовали карикатуру: Кюхельбекер топится, а его длинный нос торчит из пруда.

В 1817 г. состоялся первый выпуск лицеистов. Сдав в течение семнадцати майских дней 15 экзаменов, среди которых - латынь, российская, немецкая и французская словесность, всеобщая история, право, математика, физика, география, Пушкин и его друзья получили аттестаты об окончании Лицея. Поэт оказался по успеваемости двадцать шестым (из 29 выпускников), показав только "в российской и французской словесности, также в фехтовании превосходные" успехи.

Картина «Пушкин на берегу моря», художник Иван Айвазовский, 1887, художественный музей, Николаев

Первой любовью Пушкина, по мнению автора книги "113 прелестниц Пушкина", литературоведа Евгения Рябцева, была Софья Сушкова, дочь известного литератора Николая Сушкова. Именно о ней, 16-летний лицеист Александр Пушкин в одном из своих стихотворений написал:

"Вечерней тихою порой

Одну в задумчивости томной

Тебя я вижу пред собой... "

Известно, что Пушкин был очень любвеобилен. Но очень любопытно почитать даже не список его побед, а отзывы о нем разных людей. Его брат, например, говорил, что Пушкин был собою дурен, ростом мал, но женщинам почему-то нравился. Что и подтверждается восторженным письмом Веры Александровны Нащокиной, в которую Пушкин тоже был влюблен: "Пушкин был шатен с сильно вьющимися волосами, голубыми глазами и необыкновенной привлекательности". Впрочем, тот же брат Пушкина признавал, что, когда Пушкина кто-то интересовал, он становился очень заманчив. С другой стороны, когда Пушкину было неинтересно, разговор его был вял, скучен и просто несносен.

Наталия Николаевна Пушкина-Ланская (Гончарова)

"Мой голос для тебя и ласковый и томный Тревожит позднее молчанье ночи темной. Близ ложа моего печальная свеча Горит; мои стихи, сливаясь и журча, Текут, ручьи любви, текут, полны тобою. Во тьме твои глаза блистают предо мною, Мне улыбаются, и звуки слышу я: Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!.."

Картина Н. Ульянова «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу» (1936)

Памятник Пушкину и Гончаровой на Арбате. Скульптор А.Н. Бурганов

Пушкин был гениален, но не был красив, и в этом отношении контрастировал со своей красавицей-женой Натальей Гончаровой, которая, при этом, была на 10 см выше него. По этой причине, бывая на балах, Пушкин старался держаться от жены поодаль: чтобы окружающие не видели столь неприятного для него контраста.

Жандармский чиновник III отделения, Попов, записал о Пушкине: "Он был в полном смысле слова дитя, и, как дитя, никого не боялся". Даже его литературный враг, пресловутый Фаддей Булгарин, покрытый пушкинскими эпиграммами, записал о нем: "Скромен в суждениях, любезен в обществе и дитя по душе".

Смех Пушкина производил столь же чарующее впечатление, как и его стихи. Художник Карл Брюллов говорил про него: "Какой Пушкин счастливец! Так смеется, что словно кишки видны". И в самом деле, Пушкин всю жизнь утверждал, что все, что возбуждает смех, - позволительно и здорово, а все, что разжигает страсти, - преступно и пагубно.

У Пушкина были карточные долги, и довольно серьезные. Он, правда, почти всегда находил средства их покрыть, но, когда случались какие-то задержки, он писал своим кредиторам злые эпиграммы и рисовал в тетрадях их карикатуры. Однажды такой лист нашли, и был большой скандал.

И.К. Айвазовский, И.Е. Репин. "Прощание Пушкина с морем." ("Прощай, свободная стихия..."). 1887 г. Холст, масло.

Айвазовский знал свою слабость в портрете и сам пригласил Репина написать Пушкина . Позднее Репин так отозвался о совместной работе: "Дивное море написал Айвазовский (...) И я удостоился намалевать там фигурку."

"Там на брегу, где дремлет лес священный, Твое я имя повторял; Там часто я бродил уединенный И в даль глядел... и милой встречи ждал."

Император Николай Павлович советовал Пушкину бросить карточную игру, говоря;

Она тебя портит!

Напротив, Ваше Величество, - отвечал поэт, - карты меня спасают от хандры.

Но что ж после этого твоя поэзия?

Она служит мне средством к уплате моих карточных долгов. Ваше Величество.

И действительно, когда Пушкина отягощали карточные долги, он садился за рабочий стол и в одну ночь отрабатывал их с излишком. Таким образом, например, у него написан "Граф Нулин".

Живя в Екатеринославе, Пушкин был приглашен на один бал. В этот вечер он был в особенном ударе. Молнии острот слетали с его уст; дамы и девицы наперерыв старались завладеть его вниманием. Два гвардейских офицера, два недавних кумира екатеринославских дам, не зная Пушкина и считая его каким-то, вероятно, учителишкой, порешили, во что бы то ни стало, " переконфузить" его. Подходят они к Пушкину и, расшаркиваясь самым бесподобным образом, обращаются:

Mille pardon... He имея чести вас знать, но видя в вас образованного человека, позволяем себе обратиться к вам за маленьким разъяснением. Не будете ли вы столь любезны сказать нам, как правильнее выразиться: "Эй, человек, подай стакан воды!" или "Эй, человек, принеси стакан воды!".

Пушкин живо понял желание пошутить над ним и, нисколько не смутившись, отвечал серьезно:

Мне кажется, вы можете выразиться прямо: "Эй, человек, гони нас на водопой".

О. А. Кипренский. Портрет А. С. Пушкина. 1827

В одном литературном кружке, где собиралось более врагов и менее друзей Пушкина, куда он и сам иногда заглядывал, одним из членов этого кружка был сочинен пасквиль на поэта, в стихах, под заглавием "Послание к поэту". Пушкина ждали в назначенный вечер, и он, по обыкновению опоздав, приехал. Все присутствовавшие были, конечно, в возбужденном состоянии, а в особенности автор "Послания", не подозревавший, что Александр Сергеевич о его проделке уже предупрежден. Литературная часть вечера началась чтением именно этого "Послания", и автор его, став посредине комнаты, громко провозгласил:

- "Послание к поэту"! - Затем, обращаясь в сторону, где сидел Пушкин, начал:

Дарю поэта я ослиной головою...

Пушкин быстро перебивает его, обращаясь более в сторону слушателей:

А я останусь со своею.

Да вы сейчас дарили ею.

Последовало общее замешательство. Сраженный автор замолк.