Хрестоматийный глянец. стирать? или нет? Смотреть что такое "Хрестоматийный глянец" в других словарях

6.4.2. Гравирование под глянец Декоративный эффект в этом виде гравировки достигается противопоставлением матовой или темной поверхности металла с блестящими линиями гравировки. Этим способом выполняются не только узоры, но и надписи. Для гравирования применяется

Литературная критика

Алиса ГАНИЕВА

То, что писатель становится зверем публичным – не раз замечено. Впору говорить о постепенном подчинении писательской модели поведения (индивидуализм, самоуглубленность) жестким законам массмедиа (информативность, экстравертность, массовость). Между тем активное позиционирование художника (в широком смысле) вне пределов собственного творчества (в нашем случае – вне текста) – явление не новое. Можно припомнить и грим футуристов, и декадентские богемные нравы, и красный жилет Теофиля Готье, и желтую кофту Маяковского, и много что еще.

Да и сейчас публичность московской поэтической жизни лежит на поверхности. Тут тебе и броские наряды, и экстравагантная внешность, и экзотические аксессуары, и эпатаж как часть перформанса…

Однако внешность, тембр голоса, одежда поэтов продолжают их творческое «я», нимало не входя в противоречие со стихами. Трансляция стихов голосом (инновация и вместе с тем – реставрация древнего синкретизма) во время слэмов, вечеров саунд-поэзии, через YouTubeне только возможна, но и удобна. Таким образом, поэт и на людях сохраняет свое качество поэта. А вот прозаик (в силу технической трудности голосовой передачи длинных не ритмизованных и не обыгранных текстов) вынужден примерять дополнительные и не согласованные со статусом роли: общественного деятеля, телеведущего, политика и даже фотомодели.

Попросту говоря, писатель из стана авгуров попадает в категорию таких же «селебрити», как актеры, певцы, светские тусовщики с соответствующим набором must-have: собственный стиль (не речевой, разумеется), востребованность в массах и желательно – жизненная концепция, этакая «лайт»-версия мировоззрения. У такого рода публичности есть серьезная опасность: почти полная редукция творческой деятельности при сохранении светского статуса. Как в случае с почти не танцующей, а только «клубящейся» «балериной» Волочковой или «композитором» Юрием Лозой, перешедшим на создание компиляций из собственных старых хитов, но активно «светящимся» и т.д.

Любопытно, что многие отмечают превращение рублевских дам, бизнесменов, моделей в писателей, но мало кто обращает внимание на обратный процесс: метаморфозы писателей в действующих лиц глянцевого мира. Итак, с одной стороны, книга участницы «Дома-2» (а теперь и «писательницы») Ольги Бузовой по версии журнала «Книжный бизнес» называется лучшим проектом года, а брюнетка (теперь и поэтесса) из «ВиаГры» Надя Грановская выпускает сборник эротических стишков с собственными эротическими же фотографиями.

С другой стороны, молодая писательница с Украины Ирена Карпа (обладательница гран-при международного конкурса молодых писателей «Гранослов», 1999 г., и премии «BestUkranianAwards-2006» в номинации «самая модная писательница») снимается в очень откровенных фотосессиях для журналов «Playboy», «Penthouse», «FHM». А детский писатель Постников в течение 8-ми лет успевает сняться в 250-ти телевизионных ток-шоу от интеллектуальной «Культурной революции» до сомнительного «Про это».

После достижения определенного уровня популярности современный писатель вынужден выстраивать свой имидж. Причем антиглянцевый имидж отшельника (как у нашего главного постмодерниста Пелевина или покойного американского классика Сэлинджера) тоже адаптируется к законам шоу-бизнеса. Упор делается на загадку, на продленное ожидание появления писателя в свете. Тот же механизм, кстати, использовал продюсер поп-исполнительницы Глюкозы, которая долгое время скрывалась за маской анимационного персонажа.

В точке бифуркации, которой становится наступившая популярность, писатель выбирает себе второе амплуа. Иными словами: «Бестселлернаписан – и как же теперьодеваться? Этотсерьезнейшийвопросволнуеткаждуюпопулярнуюписательницу» . Из газетной заметки, которая начинается такими словами, мы узнаем, что, став известной, Джоан Роулинг вместо белых джинсов носит «шифоновые платья от Alberta Ferretti, сатиновые наряды Prada, лодочки Christian Louboutin и босоножки Jimmy Choo», что с приходом литературного успеха гардероб Ольги Славниковой «заметно пополнился», что у Марии Арбатовой, с тех пор как она сделалась известной телеведущей, «количество светских мероприятий сильно выросло, и ровно половину гардероба начали занимать вечерние наряды» .

Кстати говоря, образ, выбранный писателем, может быть совсем не гламурным, но тем не менее он впишется в глянцевую эстетику. Вот, к примеру, из литературоведческой статьи об Алексее Иванове: «Писатель акцентирует постоянство места жительства в пригороде Перми. В фотопортретах А. Иванова подчеркиваются обыкновенность и бесстильность одежды. Важнейшими составляющими внешнего облика оказываются принципиальная негламурность, лысина со лба, прищуренный взгляд сквозь немодные очки. Сложно говорить о том, какую роль сыграл Иванов в создании этого визуального образа, но частота его тиражирования показывает, что, видимо, он был им поддержан» . Образ a-laсоветский кухонный интеллигент, как ни странно, не диссонирует с принятыми визуальными моделями, видимо, в силу входящей в моду псевдосоветскости.

Тем более что главными жён-премьерами сегодняшней глянцевой культуры становятся уберсексуалы, хорошо вписывающиеся в традиционную парадигму. То есть модными стали подчеркнуто мужественные, надежные, знающие себе цену, стильные интеллектуалы, пьющие дорогой коньяк и читающие не «Vogue», а «Economist». И тут происходит интересный сдвиг: в репрезентативный писательский ряд модной культуры начинают попадать писатели из, казалось бы, совсем другой вселенной – из толстых журналов.

Забудем о писателях-женщинах – они и до этого отлично вписывались в плакатный формат высокого глянца (вспомним отличную фотосессию Веры Павловой для «Gala» с дочерьми или яркие эссе и портреты той же Славниковой в «Harper’sBazaar»). Другое дело – писатели-мужчины. Трудно представить себе Владимира Маканина или, скажем, Юрия Мамлеева на глянцевом развороте, одетых в брендовую одежду. В их случае не срабатывает главный постулат глянца: абсолютный позитив, никаких онтологических вопросов, культ дорогой, красивой жизни и – желательно – молодость.

Бренд «молодые писатели», вышедший за последние десять лет в первые строчки рейтинга актуальных литературных феноменов, в чем-то совпал с требованиями глянца. Произошло сближение двух героических моделей – литературной и гламурной. Во всяком случае, крепкий, повидавший виды, а то и повоевавший молодой человек, борющийся против мировой несправедливости в виде экономического неравенства, мигрантов, офисной системы (герои З. Прилепина, Г. Садулаева, М. Елизарова), политический вождь либо субкультурная звезда (герой С. Шаргунова) или же завсегдатай баров и любимец девушек, вечно попадающий в смешные истории (герой А. Снегирева) очень похожи на тот образ, который культивируется в медиапространстве. Даже «плавающий» возраст молодых писателей (двадцатилетние, тридцатилетние вплоть до сорока с хвостиком) совпадает с возрастом ньюсмейкеров из глянцевых журналов. При этом нестарый и раскрученный Гришковец или, скажем, Дмитрий Быков в «молодые писатели» не попадают, а часть «молодых писателей» (типа Романа Сенчина) в идеологию глянца не вписывается. И тем не менее...

Так, на фотосессию «Союз писателей и муз» журнала «Menu» попадают «липкинцы» и «дебютанты» Герман Садулаев, Александр Снегирев, Сергей Шаргунов с одной стороны и Руслан Галеев, Дмитрий Глуховский, Илиас Меркури и Павел Санаев с другой. Первый тип – перебежчики из толстожурнальной «матовой» изоляции в селебрити, вторые – перебежчики из селебрити, бизнеса или вип-зон коммерческих издательств – в писатели. Грани стираются.

Молодые писатели, одетые в черное, застыли в плоском интерьере, наполовину реальном, наполовину сколлажированном из обрывков испечатанной бумаги. Кто диктует музе-модели, кто подносит ей виски (виски фигурирует в каждой сцене), кто целится в стакан на ее голове, кто тянет ее за поводок, обвязанный вокруг талии. Предполагаемые обстоятельства, в которых оказываются писатели-фотомодели, обладают двойной условностью: условностью глянца (дорогое виски, позы победителей, лоск и красота картинки) и условностью писательской атрибутики (причастность к творческим профессиям выдает одежда в стиле casual, буквенные вставки в изображение). В другой фотосессии, уже для журнала «Всегда женщина», Александр Снегирев позирует на диване Hall, откинувшись на вышитую золотом подушку («глянцевый» сигнал), но в один из кадров попадает тяжелая настольная лампа, в другой – томик «Нефтяной Венеры», его романа (писательская атрибутика). Еще одна фотосессия Снегирева, на этот раз для питерского журнала «Собака», по своему замыслу приближается к категории запретного «ню»: молодой прозаик снят совершенно раздетым, на куче спутанных проводов, на нем – девушка топлесс. Роли «писателя» (нечто по привитой нам традиции сакральное, высокодуховное) и «порноактера» («грязное», непристойное) – смешиваются. Линия демаркации пройдена.

В той же «Собаке» вы найдете картинки в эстетике эсхатологического кинематографа: Захар Прилепин и Герман Садулаев, а также девушка-актриса и мальчик – сын писателя Ильи Стогова – изображают последних выживших после апокалипсиса. Безжизненные ландшафты, испачканные лица, бетонные завалы разрушенного города… Для этой фотосессии отлично подошел бы и сам Стогов как популяризатор идеи повторяющегося конца света. «Выдерживаю график, как и говорил: фотосессии каждый месяц. Мартовская была для “Собаки”. Для Аэрофлота апрельская фотосессия» , – пишет у себя в блоге Садулаев. А в следующем посте он вынужден оправдываться за свое участие в подобных съемках: «Согласитесь, с моими данными глупо пытаться сделать карьеру в модельном бизнесе. Я и не пытаюсь. Я занимаюсь литературой, в том числе, потому, что полагаю – внешность не главное для писателя. Для писателя главное – это его тексты. Романы, повести, рассказы, эссе.
Почему же я фотографируюсь…»

Далее Садулаев объясняет, что литературная критика своей задачи по продвижению современной литературы не выполняет, толстые журналы печатают только избранных, да и то смешным тиражом, так что приходится в поисках далекого читателя бросаться под фотопрожектор. Логика (если забыть про высказывание о критике) – справедливая. Время требует инноваций. Артистизм (термин философа О. Кривцуна) современного писателя ищет проявлений не только в тексте, но и в модели поведения знаменитости: регулярные появления на мероприятиях, интервью глянцевым журналам, фотосессии. По сути это очень похоже на образ жизни it-girls, «светских львиц». Плюсы сотрудничества с глянцем очевидны: бóльшая известность, бóльшие деньги, возможность провозгласить свое писательское кредо, которое, не вписываясь в тематику прессы «о моде и красоте», возможно, впечатлит ее аудиторию матирующим эффектом. Минусы: это внетекстовые критерии (для фотосессий герои выбираются не столько по качеству их текстов, сколько в зависимости от их личного обаяния и успешности), а отсюда – игнорирование ряда талантливых и знаковых писателей, которые в силу своего возраста, внешней неброскости или асоциальности не попадают в нужные рамки. Действительно, «сюжет упрощения», как называлась одна статья о «глянцевых» и «гламурных» изданиях vsтолстые журналы .

Впрочем, толстожурнальные писатели (опять-таки те самые «молодые») присутствуют в глянце не только телом, но и словом. Речь сейчас не об интервью (этого действительно много: Прилепин отвечает на вопросы «High Life», Снегирев – « TimeOut Москва», Елизаров – «Собеседника»). Речь о колумнистике и, того интереснее, – худлите. Само собой, глянец бывает разный, глупый (« Yes », «7 дней» и пр.) и умный (мужские «Медведь», « Esquire », универсальные « Citizen K », «Сноб», специфический «Культпоход» и проч.) Впрочем, краткие рецензии, интервью с псевдописателями и фикшн вы найдете даже в русском « Playboy », хотя журнал, публиковавший К апоте, Брэдбери, Набокова, а у нас – Пелевина, кажется, безнадежно пал.

«Медведь» – как раз умный мужской глянец (Прилепин, кстати, побывал на его обложке), ориентированный на сильных, независимых мужчин. Разумеется, там не могли не появиться и «молодые писатели», ориентирующие себя как раз на эти качества. В их колонках, статьях, рассказах пестуются соответствующие медиаобразы: от солдата с железной волей до чуткого интеллигента или беспринципного рейвера.

Вот, к примеру, эссе Сергея Шаргунова о крови. Тема для Шаргунова весьма важная (вспомнить хотя бы его авторскую полосу в «НГ-Exlibris» – «Свежая кровь»). Шаргунов пишет металогически, торжественно, еще чуть-чуть – и сорвется в стилизацию, в самопародию. Баланс сохраняется за счет предельно сакцентированной композиции. После прелюдии («Я хочу написать о страшной и неприятной, об оглушающей и великолепной. О ней, что внутри») насаживаются, как кольца в пирамидке, живописные сценки автобиографических встреч с кровью. Три года – мертвый голубь. («Я был слишком мал, чтобы содрогнуться. Ничто не шевельнулось во мне. Я бежал вперед. Ясный, как ангел».) Четыре года («Ее брали из пальца. Протяжно тянулась в стеклянной трубочке»). Снова четыре года (мальчуган во дворе разбил себе нос). Восемь (с девятого этажа бросилась девушка, собака лизала розовой снег). Одиннадцать (ровесница на даче от избытка эмоций после шутливой борьбы на диване ударяет ладонью в оконное стекло, в комнате долго еще пахнет кровью). Совершеннолетие (глотание крови после драки с уличными гопниками). И далее – аккордное «Кровь видел в августе 2008-го в Осетии. Тяжелую, тусклую, смешанную с горелым мясом на окраине Цхинвали, в районе дубовой рощи».

Изложение (а скорее – воспевание) всех этапов инициации (по восхождению, от умершего голубя – до жертв грузино-осетинского конфликта) перетекает в лирическую коду с риторическими вопросами («И что? И зачем я все это вспоминаю? Зачем хочется воскрешать перед глазами когда-то увиденную?»), импрессионистскими фразами-мазками («Само слово «кровь» звучит неприятно и даже неприлично. Однако завораживает взгляд. Разглядываю эти пять букв, фокусируясь на срединной «о», и как будто кровь теряю, в ушах звенит, закручиваюсь в воронку, уносит в темноту») и аккордным замыканием цикла. В последнем абзаце три года уже не автогерою-Шаргунову, а его сыну, и встречается им не голубь, а раздавленная собака, и сын, точно так же, как когда-то его отец, проходит мимо, не оборачиваясь. Рождается не только смысловая, но и лексическая закольцовка: в начале текста – «ясный, как ангел», в конце – «мой ангел не обернулся».

Примерно так же строятся и другие эссе – хлесткие, богато раскрашенные, приближенные к стихопрозе, к речитативу фразы, концентрация автобиографических, в основном детских впечатлений и ощущений. Ребенок, мальчик – главная фигура шаргуновских эссе, причем мальчик этот, будучи самим Шаргуновым, в итоге довольно часто трансформируется в его малолетнего сына, раз за разом создавая эффект неразомкнутости времени, мистического кольца. Любая тема (Новый год, собаки, люди и собаки, гиперактивные женщины и тем более – память) становится основой для фрагментарной, отрывочной рефлексии, для аппликации эпизодов из детства и юности вокруг заданного вопроса.

Та же сентиментальная, интимно-исповедальная, лирическая нота в глянцевых колонках Прилепина. В журнале «Glamour», к примеру, это вариации на легкую и непринужденную тему (купание на речке с двумя женщинами, например) или фантазия от женского лица – обращение к Щелкунчику («Щелкунчик, щелкопер, имя твое шелестит, как волосы твои, которые я пропускала меж пальцев. Дуралей ты мой, дуралей, совсем ты дурачок»). Удивительно, как свойственные порой и Прилепину и Шаргунову лирические интонации («как хороши, как свежи были розы») хорошо вписываются в требуемый формат. Впрочем, для сравнения в «Большом городе» Прилепин пишет несколько по-другому. Исповедальность остается, но слог становится суше, трезвее, брутальнее. «Мы опротивели природе. Мы раскисли так, что на черных землях Нижегородчины взошли озимые. Мой водитель говорит, что рискует на всяком сыром повороте оставить свои шипы. Мой двухлетний сын никак не поймет, что такое снег» .

Кто-то скажет, что для серьезных «толстожурнальных» писателей темы мелковаты. Воздушны. Высосаны из пальца. В раздел публицистики не вписываются. Но на то и глянец, чтобы «не грузить» публику. На то и молодые писатели, чтобы оперативно реагировать на современные культурологические заказы. Только можно ли скрестить глянец и толстый журнал? Можно ли, полюбовавшись писательскими бицепсами, татуировками, вызывающе насупленными бровями, почитать затем длинный аналитический разбор их произведений?

Сейчас таких гибридов не существует. Покойная «Русская жизнь» или легендарные «ОМ», «Птюч», «Матадор» 90-х – все же несколько из другой оперы. По концепции им близко разве что «НЛО», да и то с большой натяжкой. Захочет ли умный глянец делать эксклюзивные «винтажные вставки» из серой бумаги, с убористым текстом настоящих объемных толстожурнальных материалов? А что? Разве это не модно? Но это так, в порядке бреда…

Напрашивается еще один вопрос: хорошо ли, что «глянец» наступает на территорию современной литературы и не приведет ли это к дальнейшей ассимиляции и полному миксу того и другого? Для ответа нужно уяснить расстановку сил. Не стоит путать пишущих медиагероев, существующих только в глянцевом микроклимате, и тех, кого глянец рекрутирует из литературных журналов. А «перебежчиков», совмещающих обе социальные роли, как вы можете заметить, не так уж и много: я все время называю одни и те же имена. Их число ограничено прежде всего самими критериями отбора, о которых уже говорилось: от авторов требуются молодость и харизма, легкая адаптация к актуальным культурным запросам. Важно, чтобы выстроенный ими имидж соответствовал имиджу популярных героев дня: сильных, слегка непокорных, экзотичных и загадочных.

Однако тот факт, что несколько молодых писателей живут двумя ипостасями, тихой интеллектуальной и шумной публичной, совсем не свидетельствует о какой-то экспансии глянца в литературу. Сами эти авторы четко разделяют оба формата. Тот же Садулаев публикует в «Знамени» толстожурнальные по фактуре повести «Шалинский рейд» или «Одна ласточка не делает весны», но отрывки коммерческого романа «Таблетка» или его сиквела «AD» пойдут только в глянец. Снегирев рассказы печатает в «Октябре» и «Знамени», а последний фельетонный роман «Тщеславие» анонсирует в «Собаке». В общем, мухи и котлеты разделяются сами собой, да так, что не придерешься.

Как мне кажется, в будущем количество авторов, совмещающих в своей карьере обе модели, «редакторскую» толстожурнальную и «продюсерскую» глянцевую, будет только расти. Но на автономии традиционного литературного пространства это никак не скажется. Полное разделение специализаций. Соответственно, толстожурнальная критика будет скорее реагировать на «матовую» ипостась писателя, которую практически не замечают популярные рецензенты, и в этом я не вижу повода для беспокойства.

Пока на глянцевой бумаге красуются те, чьи книги, а не только имидж, востребованы читателями, популярные очерки и писательские фотосессии – не угроза литературе, а ее очень современный аксессуар.

859 руб

В детстве, когда вы болели, ваша бабушка давала вам куриный бульон. Сегодня питание и забота нужны вашей душе. Маленькие истории из "Куриного бульона" - исцелят душевные раны и укрепят дух, дадут вашим мечтам новые крылья и откроют секрет самого большого счастья - счастья делиться и любить.
Маленький мальчик из простой семьи знакомится с тремя президентами. Мать-одиночка заводит Книгу Желаний - и все ее мечты исполняются. Неудавшаяся актриса обретает истинное счастье, узнав что у нее... рак. Самая красивая девушка города влюбляется в горбуна после двух фраз. Учительница устраивает похороны вместо урока. 13-летняя девочка продает 45 526 коробки печенья, чтобы осуществить мамину мечту. И другие 95 поразительных историй, от которых вы не сможете оторваться".

БОЛЕЕ 500 000 ПРОДАННЫХ КОПИЙ

ФЕНОМЕН В ИСТОРИИ КНИГОИЗДАНИЯ

САМАЯ ПРОДАВАЕМАЯ В МИРЕ СЕРИЯ

История успеха:
1993 Год: Книга, которую никто не хотел издавать / #1 New York Times Bestseller / 20 000 проданных копий
2003 Год: + 180 новых книг в серии / Серия-бестселлер / 80 000 проданных копий
2013 Год: Около 250 книг в серии / Самая продаваемая серия в истории / Более 500 000 000 проданных экземпляров

Как все начиналось
История создания книги "Куриный бульон" вдохновляет не меньше, чем маленькие истории, из которых она состоит.
Джек Кэнфилд и Марк Хансен, оба популярные мотивационные спикеры, любили свои выступления "приправить" парочкой вдохновляющих историй. После тренингов многие обращались к ним: "А где можно найти ту историю про девочку-скаута? Я бы купил книгу ее сыну". "А та история про парня и щенка - ее можно где-то прочитать?".
В течение года Кэнфилд и Хансен записывали истории, которые пережили сами или услышали от знакомых, и когда их набралось 101 - разослали по издательствам. Они получили 144 отказа.
Тогда Джек и Марк решили найти покупателей еще до публикации книги, в надежде переубедить издателей. Они рассказывали о ней своим знакомым и слушателям тренингов, и всех, кто был заинтересован, просила написать расписку о покупке будущей книги. Когда таких расписок набралось более 20 000, Джек и Марк снова обратились к издателям.
Книгу напечатали, и все, кто давал обещание, купили ее. А дальше... продажи встали. Джек и Марк не хотели сдаваться. У них была цель - продать 1, 5 миллиона за 1,5 года.
Тогда они придумали "Правило пяти": ежедневно совершать по пять активных шагов по продвижению и продаже книги. С этого момента Кэнфилд и Хансен каждый день рассылали по 5 экземпляров журналистам, голливудским звездам, делали по 5 звонков руководителям компаний с предложением подарить книги сотрудникам. В итоге через 1,5 года было продано 1.3 миллиона экземпляров.
Издатель попросил написать продолжение.
Со временем книга, которую отвергли 144 издательства, стала одним из самых успешных проектов в истории книгоиздания.

282 руб

Сегодня Уигтаун, расположенный в отдаленном уголке Шотландии, - место, куда устремляются книголюбы со всего мира. Это происходит благодаря тому, что в 1998 году Уигтаун был провозглашен книжным городом Шотландии национального значения, а в 1999-м начал работу Уигтаунский книжный фестиваль. В остроумном дневнике Шона Байтелла, владельца самого крупного в Шотландии букинистического магазина и активного участника фестиваля, описаны будни и радости книготорговли. Ироничное и дерзкое повествование увлеченного продавца придется по душе поклонникам отрицающего все авторитеты и моральные ценности сериала «Книжный магазин Блэка» с Диланом Мораном в главной роли, одного из лучших комедийных сериалов, когда-либо показанных на телевидении, а также всем любителям книг и завсегдатаям книжных магазинов.

419 руб

Первая книга нового романа от автора бестселлеров "Географ глобус пропил", "Сердце пармы", "Золото бунта", "Ненастье".
- Cамая долгожданная новинка этого года: исторический эпос, политический детектив и мистический экшн - в одном романе!
- Самое крупное произведение автора. Выйдет в двух книгах: "Тобол. Много званых" и "Тобол. Мало избранных" (весна 2017).
- Проект "Тобол" включает в себя не только 2-х томный роман, но и сериал по сценарию Алексея Иванова (съемки с начала 2017 г.), а также документальную книгу "Дебри" (зима 2017). Читать, смотреть и путешествовать!

В эпоху великих реформ Петра I "Россия молодая" закипела даже в дремучей Сибири. Нарождающаяся империя крушила в тайге воеводское средневековье. Народы и веры перемешались. Пленные шведы, бухарские купцы, офицеры и чиновники, каторжники, инородцы, летописцы и зодчие, китайские контрабандисты, беглые раскольники, шаманы, православные миссионеры и воинственные степняки джунгары - все они вместе, враждуя между собой или спасая друг друга, творили судьбу российской Азии. Эти обжигающие сюжеты Алексей Иванов сложил в роман-пеплум "Тобол". "Тобол. Много званых" - первая книга романа.

Алексей Иванов - известный писатель, сценарист и культуролог, автор бестселлеров "Ненастье", "Географ глобус пропил", "Сердце пармы", "Золото бунта". Лауреат премии "Книга года" в номинации "Проза года" за роман "Ненастье" в 2016 году.
Он работает в самых разных литературных форматах. "Ненастье", "Общага-на-Крови", "Блуда и МУДО", "Географ глобус пропил" - современная городская проза. "Золото бунта" и "Сердце пармы" - модернистские исторические романы. "Псоглавцы" и "Комьюнити" - интеллектуальные триллеры. "Горнозаводская цивилизация", "Хребет России" и "Увидеть русский бунт" - масштабные фотокниги о национальной и нестоличной истории. "Ёбург" и "Вилы" - новый формат нон-фикшн книг о географии и истории.
По роману "Географ глобус пропил" в 2013 году был снят фильм (режиссер Александр Велединский) с Константином Хабенским в главной роли. Кинокартина получила три премии "Золотой орел", пять премий "Ника", в том числе как лучший фильм года, а также Гран-при 24-го Открытого фестиваля "Кинотавр".

Цитата: "В ту осень отец за какой-то нуждой ходил в Кодский городок и взял с собой сына. Ночью Пантила проснулся у костра, и ему померещилось, что кто-то бродит среди мёртвых храмов. Он решил посмотреть, обошёл одну церковь, другую - и за третьей увидел княгиню. Она почти растворилась в дождливой тьме, где угрюмо багровели заросли рябины. Сначала Пантила подумал, что в листву, пощипать ягоды, влезла безрогая лосиха, а потом понял, что там стоит высокая баба в русской рубахе и красном сарафане, только голова у бабы лосиная. Баба нагибала к морде рябиновые кисти и обирала их длинными губами. Кем могло быть это лесное чудище? Только княгиней Анной, которая после смерти вернулась домой".

Ключевые слова: Алексей Иванов, проза, роман, художественная проза, русская литература, Тобол, Сибирь, Петр I, история, исторический эпос, политический детектив, мистический экшн, Тобольск, сериал.

739 руб

В декабре 2014 года братья Олег и Алексей Навальные были осуждены по "делу "Ив Роше". Алексей получил 3 1/2 года условно, Олег - 3 1/2 года колонии. Европейский суд по правам человека признал приговор произвольным и необоснованным, но Олег отсидел весь срок, 1278 дней. В этой книге, большая часть которой была написана в колонии, он изложил все, что произошло с ним за это время. И снабдил рассказ подробнейшими схемами и иллюстрациями. Из нее можно узнать, чем "красная" зона отличается от "черной", зачем в тюрьме нужны простыни и полотенца, что такое СУС, БУР и АУЕ, куда прятать сим-карту при обыске и почему Чубакка стал осужденным. Но главное - это книга о том, как не теряться даже в самых диких, страшных и нелепых обстоятельствах. ЦИТАТА "Примерно четыре миллиарда раз я рассказал эту историю везде, где только можно, но если вы не слышали, то вот мой рецепт убийства времени: Шаг 1. Составьте себе расписание на день. Шаг 2. Заполните его всякими активностями: спорт, чтение, обучение, творчество и т.д. Желательно, чтобы один и тот же набор активностей не повторялся каждый день. Шаг 3. Сделайте расписание нереализуемым. Получается, что весь день ты что-то делаешь по намеченному плану, но как ни стараешься - успеть не можешь. Значит, времени не хватает катастрофически. То есть оно максимально эффективно убито. Ха! Шах и мат, время".

459 руб

На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Се­рый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс - мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом прини­мает или отвергает. Дом хранит уйму тайн, и банальные скелеты в шкафах - лишь самый понятный угол того незримого мира, ку­да нет хода из Наружности, где перестают действовать привычные законы пространства-времени.
Дом - это нечто гораздо большее, чем интернат для детей, от которых отказались родители. Дом - это их отдельная вселенная.

509 руб

ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ВСЕГДА СО МНОЙ - это семейная сага, история нескольких поколений одной семьи. История людей, переживших немало тяжелых испытаний, но сохранивших в сердце доброту, человечность и любовь друг к другу. Роман о старших, о близких, которые всю жизнь поддерживают нас - даже уже уйдя, даже незримо - и делают нас теми, кто мы есть.

288 руб

Впервые на русском - семнадцать историй, доказывающих, что двукратный лауреат «Оскара» Том Хэнкс не менее талантлив и как писатель.
"Мистер Хэнкс оказался настоящим писателем с большой буквы “П”, - рекомендует Стивен Фрай. - Одни рассказы в этой книге заставят вас хохотать в голос, другие - растрогают до слез". Герои Хэнкса отправляются на Луну в самодельной ракете, застревают в Париже во время промо-тура блокбастера "Кассандра Рэмпарт III: Страх на пороге", раз за разом возвращаются в один и тот же день "Мира будущего" на нью-йоркской Всемирной выставке 1939 года, предпочитают компьютеру винтажную пишущую машинку…
"За два года я снимался в Нью-Йорке, Берлине, Атланте, Будапеште и других городах. Все это время я писал, - рассказывал сам Хэнкс.
- Я работал в пресс-турах, в отелях, в самолетах, дома, даже в отпуске. Когда позволял график, я писал с утра и до часу ночи - на разных пишущих машинках из моей коллекции".

389 руб

"Ореховый Будда" - самый неожиданный и один из самых долгожданных романов проекта "История Российского Государства"! Тему романа выбрали голосованием многочисленные читатели фейсбука Бориса Акунина.
Что роднит Петровскую Русь и Японию?
Ответ - в новом романе Бориса Акунина!

Тома серии богаты иллюстрациями: цветные в исторических томах, стильная графика - в художественных!
Аннотация:
"Побегай по Руси в одиночку, поищи ветра в поле. Сколь изобретателен и ловок ни будь один человек, а государственный невод всегда ухватистей. Царь Петр тем и велик, что понял эту истину: решил превратить расхристанную, беспорядочную страну в стройный бакуфу, как это сделал сто лет назад в Японии великий Иэясу. Конечно, России еще далеко до японского порядка. Там от самого сияющего верха до самого глухого низа расходятся лучи государственного присмотра, вплоть до каждого пятидворья, за которым бдит свой наблюдатель. Однако ж и русские учатся, стараются…"
Роман "Ореховый Будда" описывает приключения священной статуэтки, которая по воле случая совершила длинное путешествие из далекой Японии в не менее далекую Московию. Будда странствует по взбудораженной петровскими потрясениями Руси, освещая души светом сатори и помогая путникам найти дорогу к себе...

Об авторе:
Борис Акунин (настоящее имя Григорий Шалович Чхартишвили) - русский писатель, ученый-японист, литературовед, переводчик, общественный деятель. Также публиковался под литературными псевдонимами Анна Борисова и Анатолий Брусникин. Борис Акунин является автором нескольких десятков романов, повестей, литературных статей и переводов японской, американской и английской литературы.
Художественные произведения Акунина переведены, как утверждает сам писатель, более чем на 30-ть языков мира. По версии российского издания журнала Forbes Акунин, заключивший контракты с крупнейшими издательствами Европы и США, входит в десятку российских деятелей культуры, получивших признание за рубежом.
"Комсомольская правда" по итогам первого десятилетия XXI века признала Акунина самым популярным писателем России. Согласно докладу Роспечати "Книжный рынок России" за 2010 год, его книги входят в десятку самых издаваемых.

О серии:
Первый том проекта "История Российского Государства" - "От истоков до монгольского нашествия" - вышел в ноябре 2013 года.
Главная цель проекта, которую преследует автор, - сделать пересказ истории объективным и свободным от какой-либо идеологической системы при сохранении достоверности фактов. Для этого, по словам Бориса Акунина, он внимательно сравнивал исторические данные различных источников. Из массы сведений, имен, цифр, дат и суждений он попытался выбрать все несомненное или, по меньшей мере, наиболее правдоподобное. Малозначительная и недостоверная информация отсеялась. Это серия создавалась для тех, кто хотел бы знать историю России лучше. Ориентиром уровня изложения отечественной истории Борис Акунин для себя ставит труд Николая Карамзина "История государства Российского".
"Проект будет моей основной работой в течение десяти лет. Речь идет о чрезвычайно нахальной затее, потому что у нас в стране есть только один пример беллетриста, написавшего историю Отечества, - Карамзин. Пока только ему удалось заинтересовать историей обыкновенных людей".
Борис Акунин

639 руб

В новом романе Донато Карризи «Маэстро теней» вновь действуют Сандра Вега, фотограф-криминалист, и Маркус, священник, расследующий преступления, о которых знают лишь те, кто принимает исповедь. Пять столетий назад папа Лев X издал таинственную буллу, согласно которой Вечный город «никогда, никогда, никогда» не должен погружаться во тьму. Но в наши дни буря вывела из строя одну из римских электростанций, и чтобы полностью восстановилось электроснабжение, столице предстоит на двадцать четыре часа погрузиться в темноту. В подступающих сумерках оживает затаившееся зло. Никто не застрахован, даже те, кто запер двери два оборота. По городу тянется цепочка убийств, но кто таинственный палач, кто нажимает на скрытые пружины. Маркусу и Сандре предстоит обнаружить источник зла, пока не стало слишком поздно...

449 руб