Александр Ильич Борисов (13 октября 1939, Москва) — советский учёный-биолог, публицист и общественный деятель, священник Русской Православной Церкви, до сентября 2010 занимал пост президента Российского библейского общества.
С 1956 по 1958 года работал слесарем, зарабатывая трудовой стаж, необходимый тогда для поступления в вуз.
С 1958 по 1960 учился в Институте Народного хозяйства им. Плеханова.
В 1960 года перевелся на биолого-химический факультет Московского пединститута им. Ленина. В том же году женился. Имеет двух дочерей-близнецов 1964 года рождения.
В 1964 года по окончании института работал в Лаборатории радиационной генетики Института биофизики АН СССР, руководимой академиком Н. П. Дубининым. Лаборатория была вскоре преобразована в Институт общей генетики АН СССР.
В 1969 года защитил диссертацию по генетике с присуждением учёной степени кандидата биологических наук. Перешёл на работу в Институт биологии развития АН СССР, руководимый академиком Б. Л. Астауровым. Оппонентом на защите его диссертации был выдающийся русский генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский.
В 1972 году оставил научную работу и по благословению своего духовника отца Александра Меня, поступил в 4-й класс Московской духовной семинарии.
В 1973 году окончил семинарию и рукоположён в сан диакона, в котором служил до 1989 года в храме иконы Божией Матери «Знамение» в Аксиньине.
С 1973 по 1978 год учился в Московской духовной академии, после её окончания защищает кандидатскую диссертацию на тему «Учение о человеке по богослужебным книгам». Кандидат богословия.
В 1989 году был рукоположён в сан священника (ранее такое рукоположение было невозможно из-за негативной позиции властей).
В 1991 году был назначен настоятелем храма святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине, возвращённого государством Православной Церкви. В этот приход перешла значительная часть духовных детей погибшего протоиерея Александра Меня.
В 1991 году был избран президентом Российского библейского общества.
В 1995—1997 — член общественного совета ТУ «Замоскворечье».
В 1994 на богословской конференции «Единство Церкви», организованной Православным Свято-Тихоновским гуманитарным университетом, священники Александр Борисов и Георгий Кочетков подверглись резкой критике. Выступавшие на конференции обвиняли их в обновленчестве, богословском модернизме и самочинных нововведениях во вверенных им приходах. Отца Александра Борисова подвергали особой критике за книгу «Побелевшие нивы. Размышления о Русской Православной Церкви». В ней автор размышлял о невежестве духовенства и обрядоверии прихожан, о низкой богословской грамотности православных христиан в России, о проблемах духовного образования. Книга была написана в полемическом ключе, но наиболее дискуссионным стал вопрос о понимании её автором экуменизма. Известно, что о. Александр Борисов, как и его наставник о. Александр Мень, является убеждённым и практикующим экуменистом. Будучи президентом Российского библейского общества, он постоянно участвует в совместных исследовательских проектах, конференциях и симпозиумах с католиками и протестантами.
Помню, в бытность моего вхождения в Церковь, я с трепетом слушал любое слово, исходящее из уст любого более-менее воцерковленного человека, я читал любую книгу, любую бредовую брошюрку, изданную, как полагается, под брэндом «по благословению… », воспринимая ее как Откровение Бога. Ох сколько мне кровушки испортил такой подход! Но об этом как-нибудь другой раз. Пока же хотел поговорить об исповеди.
Опять же, в бытность вхождения в Церковь, я перед исповедью почитывал книжицы, которые (дай Бог памяти) назывались что-то типа «Полный перечень грехов». В них перечислялись такие грехи, как «испортил воздух (пукнул) в храме» или «не поздоровался с соседкой» и даже «пнул кошку ногой». И вот я старательно из таких книжечек выписывал всё на бумажку (мне так советовали - написать, а не говорить) и шел к батюшке на исповедь. Исповедь для меня была пропуском, входным билетиком к причащению.
И вот недавно я попал в храм к отцу Александру Борисову.
У нас в приходе исповедь и причащение не связаны жёсткими рамками. То есть причащаться я могу хоть каждое воскресенье, а исповедоваться - раз в 2 месяца. При условии, что тяжело не нагрешил. Эта практика, на мой взгляд, правильная. Как писал протопресвитер А. Шмеман, в древней Церкви исповедь было таинством для людей, ОТЛУЧЕННЫХ от Церкви. А у нас она превратилась зачастую в формальность, в пропуск ко Причастию. А вчера, в Великую Среду, отец А. Борисов и вовсе произнес слова, которые заставили меня многое переосмыслить в моем подходе к Таинству Исповеди. Он сказал о том, что (вчитайтесь в каждое слово) НЕ НАДО ДЕЛАТЬ ИЗ ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ БУХГАЛТЕРСКИЙ ОТЧЕТ о каждой копеечке. Сейчас поясню, что он имел ввиду. Дело в том, что мы каждый вечер произносим «Повседневное исповедание грехов». Отец Александр сказал, что мы должны ДОВЕРЯТЬ Христу: если мы каждый вечер приносим покаяние в том, что совершили за день плохого, то не надо вываливать потом всё это на священника на исповеди! Мы должны говорить какие-то очень важные вещи, очень серьезные вещи, а не отчитываться «батюшка, я на соседку вчера косо посмотрела».
«Не превращайте церковную жизнь в бухгалтерию, когда отчитываются за каждую копеечку. Доверяйте Христу. Если вы принесли в своем сердце искреннее покаяние, Он простит вам грех».
Вот это было очень ново для меня. Ведь всю жизнь меня учили, что как раз - Богу надо отчитываться за каждую копеечку, рассказывая всё священнику. Если хоть за одну копеечку священнику не отчитался - пиши пропало - всё было напрасно. Такое вот законничество (в котором мы католиков осуждаем). А от слов отца Александра на меня повеяло свободой. Свободными отношениями с Небесным Отцом. Бог, оказывается, не мрачный неумолимый Судия из православных брошюрок о «полном перечне грехов», а Добрый Отец, которому можно, припав к Нему, со слезами сказать: «Прости, пожалуйста, прости, я так виноват перед Тобою, прости меня, мой дорогой Папа» - и он простит. Вот, оказывается, оно как.
Минувшее недавно Рождество Христово
было, пожалуй, самым удивительным за многие годы. Прежде я ходил в один храм возле дома, там заправляли приходские бабульки за 70, которым, как известно, в любую жару холодно. Поэтому они поступали так: плотно задраивали все окна, закрывали все двери и включали отопление на полную катушку. И вот ты стоишь в пальто, свитере в храме, жадно ловишь ртом горячий воздух, раскаленный от батарей, горящих свечей и дыхания стоящих вокруг людей. Тщетно пытаешься молиться, но в голове одна только мысль: "Дайте воздуху!!!" Но на тех, кто осмеливался приоткрыть дверь на улицу и впустить внутрь храма небольшую волну живительного кислорода, бабушки тут же начинали вопить: "Вы шо! Закройте дверь, людям холодно!
" И я стоял ночную Литургию в какой-то прострации, тщетно пытаясь помолиться, а когда чувствовал через несколько часов, что дурнота наваливается на мозг, с сожалением уходил, шел домой и без сил валился в кровать, просыпаясь на следующее утро с чугунной головой, будто с похмелья.
Но в этот год всё было иначе.
Я прежде никогда не был на ночной рождественской Литургии далеко от дома, и поэтому опасался, смогу ли я доехать до дома на метро назад, не закроется ли метро. Но, к счастью, в нашем храме Косьмы и Дамиана (или "в Косьме", как любовно зовут его сами прихожане), Литургия заканчивалась в час ночи, так что до дома все вполне могли добраться.
Контингент прихожан Косьмы отличается от других православных храмов. Здесь большинство прихожан не старушки, а вполне молодые люди: женщины, мужчины, много детей самого разного возраста - от подростков, которые очень искренне молятся и причащаются, до самых маленьких прихожан. У малышей в левом приделе прямо свое детское царство. Вот вам даже иллюстрация. Уж простите, все фото сделаны моим мобильником, так что качество среднее, но не в качестве дело. Итак, посмотрите, как дети свободно чувствуют себя в храме:
(это и остальные фото (кроме последнего) сделаны камерой мобильного телефона, поэтому простите за их непрофессиональное качество)
Видите этого мальчишку, играющего в машинку на солее? Для любой благочестивой приходской бабушки это шок! А у нас помнят слова Христа, что нельзя запрещать детям приходить к Нему. Вот они и идут. Но по-своему, по-детски. Играют на солее, болтают ножками, сидя на лавочке у стены, рисуют. Они дома, они у Христа.
Я с ужасом вспоминаю, как в недавнее мое посещение Свято-Данилова монастыря, стал свидетелем такой отвратительной картины: женщина трясла как грушку, ЧУЖОГО ребенка и шипела на него: «Как ты смеешь так себя вести? Встань и стой тут!» Мальчик осмелился побегать в ее присутствии. Я думал, еще немного, и я сам подойду и «трясану» эту «ревнительницу благочестия». Ну ладно, не будем о грустном, давайте еще о детишках в нашем храме. На Рождество у нас в храме поставили вертеп, вот такой:
Он пользовался огромной популярностью у детишек. Они толпились вокруг, осторожно трогали пальчиком фигурки волхвов, животных, но никогда - фигурку Девы Марии и Младенца Иисуса. Вроде бы детишки, а как понимают!
А мне очень понравилась фигурка Иисуса, Его ангельское личико:
Еще немного о прихожанах:
Много в Косьме интеллигенции, много типов людей, которых я редко вижу в других православных храмах. Всё дело в том, что в Косьме вас никто не будет шпынять, говорить, что вы не той рукой ставите свечку, не так креститесь или неправильно прикладываетесь к иконе. Вас вообще никто и ничему не будет поучать! Для меня это был шок.
Одна женщина рассказала мне, что раз в храм зашла девушка, одетая в ТАКУЮ мини - юбку, что в ином храме к ней точно бы тотчас подпорхнули бы две-три бойкие старушки и доступно объяснили бы, кто она такая, на кого похожа и куда ей идти. Но здесь к этой девушке подошел дежурный по храму и тихонько сказал: "Вы уж простите меня, как-нибудь поаккуратней кланяйтесь, хорошо?" Дело в том, что девушка начала класть поклоны к Распятию, и, естественно, её и без того мини - юбка, поползла вверх. Но девушка не обиделась, а сказала: "Ой, а я так шла сюда, так думала обо всем, что даже не подумала, как я одета, это вы меня простите".
Вообще, у нас женщин любят. Любая женщина, а не только бабушка, может взять стульчик и спокойно поставить его в удобном месте храма, где сидеть хоть всю службу. Кстати, стульчики взять и мужчинам не возбраняется. А что? Если человек только начал ходить в храм и не привык стоять по 2 часа на ногах? Надо проявить к нему любовь и уважение, а не возлагать на него "бремена неудобоносимые". У нас стульчик может взять любой и сесть спокойно. Кстати, вешать куртку или шубу на стульчик вовсе необязательно - в храме есть раздевалка, где почти все прихожане храма и оставляют верхнюю одежду. Кому как, а для меня раздевалка и моя молитва во время службы находятся в тесной взаимосвязи. Вспомните, о чем я говорил вначале.
Теперь о церковных службах:
Мне очень нравится, например, то, что у нас в храме в середине Литургии отец Александр Борисов выходит к Царским Вратам, и возглашает: «Христос посреде нас! », а прихожане отвечают хором: «И есть, и будет! », а затем приветствуют друг друга. Я вначале был смущен этой особенностью, думал, откуда же она взята? Оказалось, это древний обычай, теперь уже так делают только священники в алтаре. А у нас вот все прихожане. Кстати, приветствия эти не холодно-формальные. У нас в Косьме действительно прихожане знают друг друга и помогают друг другу. Это тоже было для меня новостью и открытием. В храме, куда я ходил перед этим, настоятель (хороший, кстати, священник!) однажды сказал, обращаясь в проповеди к стоящим людям: «Ну, своих-то мы знаем …». И мне стало грустно. Я понял, что я здесь «не свой ». А в Косьме все действительно будто братья и сестры. Помню, как-то пришел в храм. Службы не было. Из освещения - огонь свечей, да лучик света, падающий от церковной лавки. Я встал в этот лучик света, раскрыл "Молитвослов" и начал молиться. Вдруг раздался сзади голос: «О, парень, ты ж так зрение испортишь!» Это был дежурный по храму. Он пошел, и включил свет во всём храме! Ради меня одного! И опять, для сравнения, вспомнился случай в Сретенском монастыре: ненастная погода, слякоть, я вытер ноги при входе в храм, но всё же следы за мной были. Я молился возле раки с мощами, когда услышал сзади недовольное старушечье брюзжание: «Да что же это такое - только полы вымыла, а они опять натоптали! » Я повернулся к бубульке: «Извините, что испортил ваш вымытый в храме пол, ухожу». Ох, опять я о грустном. Давайте лучше снова о Рождестве!
Этой рождественской ночью в храме было столько народу, что я удивился: ведь все приехали с разных концов Москвы, но приехали же! В храме было не протолкнуться, но весело и празднично.
Отец А. Борисов (на фото вверху) сказал одну из своих проникновенных и одновременно простых и понятных проповедей, потом причащалось столько народу, что, думаю, было несколько тысяч человек. У нас причащение, кстати, не связано с обязательной исповедью перед ним. Это общая православная традиция, а вы не знали? В Греции так делают, в Сербии например.
А еще в конце рождественской ночной Литургии хор вдруг грянул на английском “ Holy Night ”, потом ее же на русском, затем другие рождественские гимны на латыни, английском, русском. Я вначале очень удивился (ни в одном другом храме такого не слыхал, чтобы на английском хор пел), а потом подумал: ведь в пасхальную ночь читают Евангелие на многих языках в знак того, что Благая Весть проповедана всем народам, почему же в Рождественскую ночь не спеть гимны на разных языках в знак того, что все народы славят рождение Христа? И когда хор пел на английском, латыни, русском, мне казалось, что будто весь мир у нас в храме. Было очень впечатляюще. По дороге домой я напевал « G loria in excelsis D eo» («слава в вышних Богу») и «… нас бо ради родися отроча младо, Предвечный Бог…»
Много я еще могу рассказать о своей жизни в этом удивительном месте - храме святых бессеребренников Косьмы и Дамиана в Шубине. Месте, где вам всегда улыбнутся, где вы всегда желанны, и где можно встретить много интересных людей. Но самое главное - встретить Христа, а не обряды, правила и предписания, обязательные для выполнения.
Я сидел на работе один в пустом кабинете. Было тихо. Я слышал, как чуть дальше по коридору мои коллеги по отделу праздновали Новый год. В нашем Министерстве сегодня устроили корпоративчик, пригласили "Чайф" и Гарика Сукачева. Ребята накупили всяких вкусностей, ну и коньячку конечно. Я, честно говоря, посты не очень соблюдаю. Но в этот раз я посмотрел на всё изобилие, расставленное по холодильнику, и мне отчего-то... стало грустно. Я подумал, что как-то всё не так должно быть. Мне хотелось радости, но не той радости шумного веселья, которую дают посиделки с коллегами по работе, а той радости, что дает "Свете тихий
святыя славы. Безсмертнаго Отца Небеснаго..."
И я решил вместо веселья на корпоративе под коньячок и Гарика Сукачева пойти... в храм на исповедь к своему отцу Александру Борисову. Коллеги удивились, когда я им сказал, что хочу пойти исповедоваться вместо того, чтобы плясать до упаду, но поняли меня. Вообще, люди понимают, зря мы о них плохо думаем и боимся заявить о нашей вере. Думаем, что осудят, не поймут... У меня коллектив хоть и не православный, но к моей вере все с уважением относятся. Может быть, потому что я уважаю их? Вот как просто-то: не дави на людей, не навязывай им свое вИдение мира, и они будут нормально к тебе относиться, уважать твои взгляды.
Итак, я сидел на работе один в пустом кабинете. За окном шел густой декабрьский снег. Было очень тихо, хорошо и как-то радостно внутри. Вот какой он - "Свете тихий".
А чуть позже я стоял перед Евангелием и крестом и рассказывал отцу Александру Борисову про свою нерадивую жизнь. Было стыдно и гадко от того, что я такой плохой человек. А отец Александр не осуждал. Он утешал меня, и было видно, что он любит меня, жалеет и болеет душой за меня. Я подумал: "Господи, если человек может ТАК любить меня, зная что именно я из себя представляю, и всё равно любить меня, то что же тогда говорить о Тебе, Господи!"
Я шел к метро и думал о том, как же интересна, в сущности жизнь, когда живешь осмысленно, а не ради денег, карьеры или других фантомов.
протоиерей Александр Борисов
Возраст: 73 года.
Образование: Московский педагогический институт. Биофак. Кандидат биологич. наук.
Место служения: храм Святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине.
О семье Меней
С семьей Меней я был знаком с ранних лет, с 46-го года - просто потому, что мы с Павлом Менем, младшим братом отца Александра, с первого по десятый класс учились вместе в школе в Стремянном переулке (ныне Московская вальдорфская школа №1060. - БГ) и до сих пор остаемся самыми близкими друзьями. Так что с самого начала у меня был перед глазами пример людей, которые ходят в церковь, но сам я крещен не был. Принял крещение уже в 1958 году - спустя два года после окончания школы. Однажды прекрасным летним вечером вдруг почувствовал, что за всем этим что-то есть. Почувствовал, что есть Бог. А раз так, значит, все, что делает семья Меней, которую я любил и знал, - правильно и так и надо жить. На следующий день пошел к Павлу и говорю: «Давай, рассказывай мне о вере». А я тогда жил у них на даче, готовился к поступлению в вуз - и там меня стали готовить к крещению.
Об ученом, который был слесарем и стал священником
В институт я поступил не сразу после школы, потому что в то время принимали только людей с рабочим стажем не менее двух лет. Если стаж был больше, можно было поступить и с тройками, а я - без стажа - не прошел даже с тремя пятерками и четверкой. Тогда я пошел работать помощником слесаря в тот же Плехановский институт, куда в результате и поступил. Работать было несложно - были ведь старшие товарищи. Сначала я просто что-то поддерживал, потом стал сам что-то делать. Проучившись полтора года в Плехановском, я перешел на биофак Педагогического университета. Позже работал в Институте биологии развития РАН. Благословение оставить науку и поступить в семинарию я получил от отца Александра Меня в 1972 году. В то жаркое лето мы жили у отца Александра на даче в Семхозе - поближе к Загорску, Сергиеву Посаду, где мне нужно было вскоре сдавать вступительные экзамены. Любопытно, что именно этот год описан в недавно вышедшем документальном фильме Александра Архангельского «Жара» как время обострения духовного поиска среди интеллигенции. Действительно, в обществе, видимо, шли какие-то процессы, и именно тогда, в начале 1970-х, я стал задумываться о том, что есть, наверное, смысл оставить научную работу и перейти туда, где, как мне казалось, происходит нечто более важное. Тогда еще существовала пропасть между наукой и религией, так что, оставшись в науке, я мог оказаться между двух стульев, тем более что занимался я генетикой. Некоторые - например, отец Глеб Каледа - совмещали занятия наукой и пастырское служение. Но отец Глеб был катакомбным священником, и я не был с ним знаком. Я советовался с отцом Александром Менем, и мы с ним говорили именно об официальном служении.
О науке, религии и КГБ
Но невозможность совмещать науку со служением была не единственной причиной, по которой мне пришлось уволиться из института. Если бы я остался, меня могли не принять в семинарию. Ведь все контролировал КГБ - поступление в духовные заведения, дьяконские и епископские хиротонии и прочее, а моя ситуация была непростая - кандидат биологических наук, сотрудник академического института вдруг идет в семинарию! Так что ректор, у которого были по моему поводу особенные опасения, даже при том что я ушел из института, посоветовал мне подать документы в последний день, чтобы не привлекать особого внимания. Сходная ситуация была и при подаче документов на дьяконскую хиротонию - я также сделал это в последний день. С другой стороны, я мог поставить в неловкое положение директора своего института, академика Бориса Львовича Астаурова. Когда я принял решение уходить в семинарию, я ему об этом сообщил. Он очень обеспокоился, пригласил к себе домой побеседовать. Подали чай. Я ему рассказал, что я верующий человек и вот решил уходить. Борис Львович ответил, что с моим решением совершенно не согласен, но признает право человека поступать так, как тот считает нужным. Астауров был человек очень демократичный. Дружил с биологом и диссидентом Жоресом Медведевым, которого посадили в психушку, и ездил туда его выручать. Борис Львович меня спросил: «Ну а что мне говорить в институте? Как оправдываться за ваше решение?» К этому вопросу меня заранее готовил отец Александр. По его совету я сказал, что, во-первых, поступаю не куда-нибудь, а в легально существующее учреждение. Никаких документов на выезд в Израиль не подаю, никаких писем протеста не подписываю (академик Астауров сам в 1955 году подписал знаменитое «Письмо трехсот» против Трофима Лысенко и лысенковщины. - БГ). Во-вторых, я сказал, что пришел в Институт биологии развития уже после вуза, а значит, в Академии наук за мое формирование уже никто ответственности нести не должен. И, в-третьих, раз уж идеологически я оказался не совсем правильным, то и хорошо, что я ухожу из советской науки в ту область, которая соответствует моим взглядам. И действительно, эти доводы сработали.
Об уполномоченном Совета по делам религий и настоятеле Грегоре Менделе
Летом 73-го года я был рукоположен в дьяконы и назначен в приход в храм Иконы Знамения Божией Матери, что у метро «Речной вокзал». Спустя несколько дней нужно было явиться к сотруднику Совета по делам религий при Совмине, уполномоченному по городу Москве, - такие уполномоченные были при каждой епархии. Кроме того, негласно религию контролировало специальное управление при КГБ. Так вот, у уполномоченного следовало получить справку о регистрации, которая официально позволяла бы служить. У него был небольшой офис - двухэтажное здание на улице Фурманова - со своим аппаратом, секретарями и всем, что полагается. И вот я пришел со всеми документами. Уполномоченный мне говорит: «Александр Ильич, как же так? Вас государство учило, тратило деньги, вы защитили диссертацию, получили ученую степень, а теперь вдруг идете в совершенно противоположном направлении. Вот мы подсчитаем все государственные расходы на ваше образование и с вас же и вычтем!» А я ему: «Знаете, основатель моей науки - генетики - Грегор Мендель был настоятелем монастыря в городе Брно. Так что ничего страшного нет, если я, скромный кандидат наук, буду дьяконом». Уполномоченный на это ничего не ответил и дал мне регистрацию.
О современной России
Сейчас все изменилось. Церковь пользуется невиданной свободой, и никаких препятствий для духовной, христианской жизни нет. Но есть другие проблемы - в частности, экономические. Многие люди живут очень богато, но другие - крайне бедно. Получить жилье, как это было при советской власти, невозможно. Многим семьям живется очень плохо, и особой надежды на улучшение ситуации нет. Беспокоит и ситуация с российскими судами. Часто случается так, что очевидных преступников выпускают, а люди совершенно невиновные оказываются за решеткой. Судебное бесправие создает обстановку неуверенности. Это порождает процессы противостояния.
О молитве за власть
Христианин должен помнить, что он прежде всего призван сам честно работать и честно поступать. Начинать нужно с этого. Христианство существовало при самых разных государственных системах. В Римской империи за одно имя христианина можно было попасть на арену к диким зверям. Сказано: «Всякий, хотящий жить благочестиво во Христе Иисусе, гоним будет». Это всегда остается. И для христианина призыв «Не любите мира и того, что в мире» - речь идет о мире падшем, безнравственном - также всегда остается серьезным призывом. Когда же мы молимся о государстве, «о Богохранимей стране нашей, властех и воинстве ея», то просим о мудрости для них. Когда мы молились «за власть и воинство» в советское время, мы тоже совершенно искренне желали им мудрости, смирения перед лицом Божьим. Государство всегда есть аппарат насилия. Это неизбежно. Поэтому церковь и должна быть отделена от государства, чтобы не принимать участия в этом насилии.
О молитве за осужденных и милосердии
Долг христиан - молиться за тех, кто лишен свободы. Мы не случайно переписываемся с осужденными. Среди них тоже могут быть те, кто оказался жертвой судебных ошибок. Точно так же мы молимся за этих девушек (участниц группы Pussy Riot. - БГ). Точно так же мы можем призывать проявить к ним снисхождение и милосердие. Что касается того, заслужили они наказания или нет, я согласен с оценкой отца Андрея Кураева - не надо было все так раздувать. Вполне можно было это происшествие воспринять как скоморошество.
О риторике некоторых иерархов церкви
Христиане, которых смущает риторика некоторых иерархов, должны понимать, что иерархи не всегда вполне независимы. По-видимому, они не всегда выражают только свое мнение. У христианина всегда есть возможность какого-то христианского подхода к определению своей позиции, но это не всегда просто. Всегда важно помнить: основное поручение, которое нам дает Иисус, - идите, проповедуйте Евангелие всей твари. Сделайте все народы моими учениками. Вот в чем наша главная задача. А к политическим противостояниям нужно относиться с крайней осторожностью, чтобы не дать им захватить себя в слишком большой мере.
Христиане следуют за Христом, а иерархи, кроме всего прочего, еще и часть государственной и церковной структуры. Эта структура необходима, чтобы поддерживать огромную массу верующих. Важно помнить, что все христиане, в том числе иерархи, - такие же люди, как и все остальные, и только один Христос без греха. Все люди могут совершать ошибки - как и мы с вами.
О патриархе
Предстоятелю церкви всегда приходится учитывать настроения церковного народа, а эти настроения не так легко быстро изменить. Патриарх Алексий в начале своего служения тоже выражал куда более экуменические взгляды, чем впоследствии, потому что увидел, что народ и большая часть духовенства не готовы. Мудрость руководителя заключается в том, чтобы не вступать в острую конфронтацию с большим числом людей. Простой пример: введение нового стиля - это, наверное, хорошо и удобнее, особенно во время празднования Рождества Христова. Но одновременно мы понимаем, что миллионы людей восприняли бы это как трагедию и ересь. Ясно, что дело не в календаре - многие православные церкви, например болгарская, румынская, греческая и другие, живут по новому календарю и не стали от этого менее православными. Словом, понятно, что настроения масс православных верующих в России необходимо учитывать. В чем глубинные причины таких - порой агрессивных - настроений в народе, сказать сложно; это тема для отдельного разговора. В Евангелии сказано: «И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого».
События вокруг «Пусси райот» стали настоящим испытанием для Церкви, считает известный московский священник отец Александр Борисов. Сильнее всего эта история ударила по либеральной церковной интеллигенции, ответившей на судебный приговор серией демаршей.
Фото: Преподобный Сергий благословляет князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву. Горельеф разрушенного Храма Христа Спасителя.
На вопросы о причинах побудивших некоторых христиан покинуть Церковь «Нескучному саду» ответил настоятель храма свв. бесср. Космы и Дамиана в Шубине протоиерей Александр Борисов, чью общину принято считать главным «интеллигентским» приходом столицы.
-- По следам истории «Пусси райот», уже после оглашения приговора в сети распространились публичные «отречения», людей, кто в итоге решил покинуть Церковь, не в силах мириться с, как они считают «лукавыми, лживыми, своекорыстными людьми». Что их толкает на такой поступок?
Неадекватность изначальной реакции некоторых представителей церковной общественности на это неприятное, безобразное событие (имеется в виду «панк-молебен» -- прим. ред.) породила волну эмоций. Она попала в какую-то болевую точку. Многих людей это спровоцировало на какие-то резкие высказывания, что в свою очередь поляризовало мнения. Я думаю, что радикальные решения, вроде: «уйду из Церкви» – результат духовной незрелости. Своим прихожанам я в этой связи очень советую прочитать книгу Сергея Иосифовича Фуделя: «Церковь верных». Она недавно была прекрасно издана с замечательным предисловием отца Николая Балашова. Эта книга касается тех же вопросов, что и сегодня мучают некоторых из нас, но ответы она дает исходя из опыта русской церковной истории первой половины XX века, а именно обновленческого раскола. С. И. Фудель был сыном очень известного московского священника, который был настоятелем храма в Бутырской тюрьме, и его мнение было выстрадано в перипетиях куда более серьезных, чем нынешние. С. И. Фудель неоднократно подвергался арестам, ссылкам и т.д. Он аргументировано пишет, что даже ошибки иерархии не могут быть поводом для раскола Церкви.
Конечно, нужно молиться за этих девушек, потому что они несчастные, больные люди. Их история стала большим искушением для нашей Церкви. Я убежден, что в подобных случаях нужно держаться золотой середины: с одной стороны не оставаться равнодушными к происходящим событиям, с другой не позволять этим событиям захлестнуть нас целиком. Нельзя уходить с головою во все эти скандалы, обсуждения, мнения, потому что тогда мы теряем трезвость, адекватность восприятия. На любые скандалы мы должны реагировать по-христиански, как тому учит Евангелие, и не позволять страстям и экзальтации захватить нас. В любом случае уход из Церкви -- только на руку, скажем так, темным силам.
Но как чувствовать себя комфортно в Церкви, если ты знаешь что значительная часть твоих единоверцев стоит на диаметрально противоположных позициях…
Ну начнем с того, что нам никто и не обещал комфортной жизни в Церкви. Нам сказано: «посылаю вас как овец среди волков». А также: «будете иметь скорбь». И это несомненно. Не нужно строить по этому поводу никаких иллюзий. Жизнь в Церкви – это всегда чреда проблем, а вовсе не комфортное лежание на теплой печке. Поэтому от нас и требуется мудрость, молитва, смирение и терпение.
В советское время в церковной жизни многое тоже могло смутить. Среди вашего круга, были люди кто и тогда не выдерживал, хлопал дверью?
Не то чтобы «хлопали дверью», но я. например, хорошо помню знаменитое открытое письмо двух священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина, когда они в 1965 г. выступили против нового устава, навязанного Церкви советской властью и принятого Собором 1961 г. В этом письме, в частности, они выступали против решения об обязательной регистрации крещений, против фактического возглавления приходов старостами, поставляемыми органами советской власти и др. Отец Александр Мень, чьим духовным чадом я был, не поддержал их инициативу. Было очевидно, что резкая критика двумя священниками решений архиерейского собора повлечет за собой запрещение их в служении. Что вскоре и произошло. О. Александр считал трагедией, что два хороших священника этим письмом вычеркивают себя из числа служителей Церкви. Устав – это ведь не самый главный вопрос церковной жизни, он не стоил таких жертв. В итоге отец Александр не поддержал письма, остался в Церкви, и это позволило ему совершать пастырскую работу куда более важную, чем та критика священноначалия, с которой выступили Эшлиман и Якунин в своем письме. Хотя они так смело и резко выступили против того, что им казалось несправедливым. Последствия этого выступления были для жизни Церкви скорее негативными: в Церкви стало двумя хорошими священниками меньше. Последующие годы показали правильность позиции отца Александра Меня. Отец Александр сам вышел из среды церковной интеллигенции, принадлежавшей к подпольным общинам, не поминающих патриарха Сергия. Впрочем, он тогда был, еще ребенком. Но с 1945 года, когда на патриарший престол был избран патриарх Алексий Первый, и он, как и весь тот круг, к которому принадлежали его родители, вернулся в патриаршую церковь.
-- Но насколько корректно сравнивать события советского времени с «Пусси райот»?
Это события одного порядка, в том смысле, что в Церкви возникают какие-то коллизии, заставляющие людей занимать полярные точки зрения. В таких случаях нельзя рубить с плеча. Здесь нужна мудрость и осторожность. И мирянам, и священникам, и иерархам.
29 СЕНТЯБРЯ 2016 г. на антиправославном, либеральном ресурсе «Правмир» известный неообновленец, последователь и духовное чадо прот. Александра (Меня) , московский священник о. Александр Борисов , автор экуменического бестселлера «Побелевшие нивы», о котором покойный патриарх Алексий на собрании московского духовенства высказался: «Непонятно, кто писал эту книгу: священник Александр Борисов или некий протестант» , в рамках продолжения дискуссии, «можно ли что-то менять во внешней стороне церковной жизни», предложил по примеру обновленцев-живоцерковников 20-х гг. прошлого века повсеместное (хотя и постепенное) введение чтения тайных молитв Евхаристического канона вслух, русификацию Апостольских и Евангельских чтений на основе новых более «литературных» переводов Библии, а также обвинил все предыдущие поколения российских верующих в отсутствии какого-либо понимания о том, что происходит во время богослужений в храме. По его словам богослужение «люди едва ли могли осознать, а тем более – объяснить».
Церковная жизнь – живая и развивающаяся. И потому постепенно что-то в ней меняется. Например, мы всё чаще слышим, как священник читает молитвы Евхаристического канона вслух.
Думаю, это правильно, когда верующие слышат, что происходит в алтаре, у Престола. Потому что это центральная часть нашего богослужения – приобщение к Тайной вечери. И очень важно, чтобы те замечательные слова, которые есть и в литургии св. Иоанна Златоуста, и св. Василия Великого, были слышны народу.
Ведь тайное чтение молитвы сложилось в России несколько веков назад, когда люди были в основном на 90% неграмотные, и вряд ли могли что-то понимать (!!!). В их восприятии церковная служба – священное богослужение, когда происходит что-то очень важное, ценное, но что именно, люди едва ли могли осознать, а тем более – объяснить.
В наши дни, начиная с начала XX века, когда грамотность становится всеобщей, прихожанам нужно вникать и в то, что происходит в алтаре во время Евхаристического канона.
Когда они слышат молитву неоднократно, за каждым богослужением, конечно, им будет всё понятно даже на церковнославянском языке. Тем более люди сейчас уже в большинстве своем читают Евангелие.
Живот или жизнь?
Что касается языка богослужения, думаю, что здесь следует идти по пути очень деликатной русификации, меняя, например, живот на жизнь, чтобы звучало, скажем, отдал жизнь не за живот мира, а за жизнь мира. Никакого искажения нет, наоборот, всё еще понятней, потому что жизнь мира звучит более всеобъемлюще.
Я помню, еще и в советское время в Евангелии, которое читалось на отпевании, многие батюшки тоже вместо «живот» читали «жизнь». Думаю, это и поэтично, и понятно, и хорошо. Такого рода замены, мне кажется, вполне возможны.
«Апостол» по-русски
Думаю, что важным шагом может стать чтение Священного Писания на русском языке. Какие-то евангельские зачала, которые читаются часто, например, Богородичные Евангелия, святительское – понятны на церковнославянском. Но многие чтения все-таки малопонятны. А уж тем более чтение «Апостола». Там и по-русски сложный для восприятия текст. Не говоря уже о том, что евангельские зачала представляют собой законченные тексты – притчи или эпизоды каких-то событий. Отрывки, читаемые из апостольских посланий, – это нередко часть обширных рассуждений, иногда занимающих целую главу.
Когда из этого рассуждения читается какая-то часть на церковнославянском языке, то люди, конечно, ничего не понимают. Это совершенно очевидно. Получается – звучит какой-то сакральный текст, все замирают в благоговейном почтении, но содержание прочитанного остается совершенно не понятым. Вспоминаются слова апостола Павла: «Но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтоб и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор. 14:19).
Мне кажется, что постепенная русификация была бы весьма полезна , потому что наши богослужебные тексты очень трудные, очень богословски насыщенные. Здесь предстоит большая работа, потому что аккуратно русифицировать должны люди не только богословски образованные, но и с хорошим литературным вкусом. Потому что многие имеющиеся уже переводы на русский язык пока далеко не совершенны.
Причем вводить чтение «Апостола» по-русски не обязательно сразу на всех приходах, а по желанию. Где-то люди чувствуют себя вполне готовыми слушать на русском языке (даже знаем где…в секте о.Георгия (Кочеткова) к примеру, или на Космо-Демьянском приходе о. Александра Борисова — ред.) , где-то подобное может смущать. Думаю, что здесь следует настоятельно служащему священнику давать право выбирать чтение или на русском языке, или на церковнославянском.
Короткий срок свободы
Мы совсем недавно вышли из состояния несвободы, при советской власти изменения были невозможны. Состояние свободы Церкви у нас только последние 27 лет. Это очень исторически короткий срок. И здесь должен быть очень ответственный подход к любым изменениям. Потому что всякие кардинальные реформы, изменения сразу вызывают в памяти старообрядческий раскол, чего, конечно, допускать ни в коем случае нельзя.
