ТАТАРИНЦЕВ Константин Петрович

Архитектор, заядлый коллекционер, нумизмат - бонист . Участник ВОВ. После демобилизации из рядов Северного флота в 1947 году поступил в Ленинградский инженерно-строительный институт, который закончил по специальности «архитектура».
Успешно работал в строительстве. Участвовал в организации, а затем возглавил и с успехом руководил крупнейшим проектным институтом Северо-Запада Российской Федерации «Ленгражданпроект».
В течение 12 лет был заместителем председателя Ленинградского отделения Общества дружбы с Норвегией. Константин Петрович был активен в общественной работе до конца жизни, будучи членом СПб РОО «Арктический конвой».
На 1-й Международной конференции «Арктического конвоя» в 1999 году неожиданно встретились два боевых друга - лейтенант в отставке Константин Петрович Татаринцев и член норвежской делегации контр-адмирал в отставке Пер Эдвард Дэниэльсон. Встреча была незабываемой.
Им было о чем вспомнить! Дискин Е. моряк-североморец, участник Великой Отечественной войны на Северном флоте в 1941-1943 гг.

* * *

Память военных лет
Листая в памяти страницы тех боевых военных лет,
Передо мной всплывают лица
Моих друзей, которых нет.
Мы за Россию воевали
И за нее шли смело в бой,
Нас «краснофлотцы» называли,
На подвиг был готов любой.
Суровый край, земля родная,
Ласкал твой берег всплеск волны,
В боях усталости не зная,
Шли на врага твои сыны.
Дрались с врагом матросы смело,
Был каждый друг, товарищ, брат.
И если пуля вдруг задела,
Мы не спешили в медсанбат.
«Перевяжи, братишка, рану,
Попросит раненый боец,
Я к пулемету снова встану,
Приближу Гитлера конец».
И только пулею сраженный,
Или снаряд вдруг угодил,
Убитый, но не побежденный
В бессмертье воин уходил.
Тех дней жестокие сражения,
Где море, берега гранит,
Североморцев поколенье
На век потомкам сохранит.

В. Г. Рыбаков матрос 1-го класса парохода «Щорс»
К. П. Татаринцев моряк Северного Флота

Воспоминания о Великой Отечественной

К. П. Татаринцев

Высококвалифицированные специалисты списаны были ускоренно матросами на корабли Северного флота. Трое, в том числе и я, попали на эсминец Гремящий», первый корабль СФ, завоевавший Гвардейское знамя, матросом-рулевым гвардейского ЭМ «Гремящий» я начал свою службу а Северном флоте.
Великую Отечественную войну я встретил командиром отделения «Морского охотника» за подводными лодками противника (МО). Большую работу проводили эти маленькие деревянные кораблики, на которых выковались железные экипажи. Старшиной рулевых и уже кавалером медали «За отвагу» я успешно сдал экстерном экзамены на офицерское звание и получил звание младшего лейтенанта и должность помощника, затем командира «Большого охотника» за подводными лодками СК-523, чуть позже - уже лейтенантом - БО-240 (в ВМС США - PC 662).
Демобилизован я был в январе 1947 года, посвятив более года после окончания войны тралению северных вод и обучению флотского пополнения.
Из эпизодов войны в памяти навсегда остались постоянные (в брызгах) плавания по суровому Баренцеву морю, участие в многочисленных конвойных операциях. Однажды летом 1942 года мы обнаружили на воде, видимо подбитый в бою, немецкий самолет, на крыльях которого стояли летчики. Мы подошли, чтобы взять их в плен. Внезапно в ответ раздались автоматные очереди. Пришлось дать залп из пушки по самолету...
Из воды, моля о помощи, летчики уже не стреляли. Другой случай. В июле 1942 года я заметил на горизонте красный парус. Памятуя случай с немецкими летчиками, к переполненной людьми шлюпке решили близко не подходить. Повернули для разворота. Как вдруг раздалось русское испуганное «Давай! Давай!».
Подошли и приняли на борт 35 человек разных национальностей, белых и черных , спасшихся с уничтоженного английского транспорта «Bolton Castle» из печально известного конвоя «PQ-17». В открытом море они провели несколько дней вместе в шлюпке, а оказавшись на небольшом корабле в тесной для такого количества людей кают-компании, вдруг потребовали простыню и, натянув ее, отделили белых от черных ...
Среди спасенных были два русских - матросы с парохода «Киев» (конвой «PQ-10»). По пути на Запад «Киев» был торпедирован и погиб, около 20 человек были спасены английским «Спасателем». Из Англии советских моряков через некоторое время отправили на родину с судами ближайшего конвоя - «PQ-17». И снова не повезло. Большинство из них снова оказались на спасательных шлюпках. Этих двоих спас наш «Морской охотник».
До сих пор я храню маленькую фотографию молодого английского лейтенанта с транспорта «Bolton Castle». Покидая борт, он подарил ее мне в знак благодарности за спасение. Имя его С. Wardle. Интересно, какая судьба выпала на его долю? Норвегия в памяти моей осталась навсегда.
В начале 1945 г. я был откомандирован по приказу командира Печенгской военно-морской базы в состав союзного конвоя, который направлялся в Норвегию. Северная провинция Финмаркен к тому времени была освобождена от немецких оккупантов советскими войсками. В союзном конвое 118 следовало два катера СК-523 и СК-525. Я был командиром звена. Наш путь лежал в Киркенес. Здесь мы несли патрульную службу по охране торговых транспортов от немецких подводных лодок, которые активизировали свою деятельность в норвежских фьордах. Через некоторое время, в связи с обстановкой, нам было поручено заняться ликвидацией немецких мин в норвежских территориальных водах.
С этой целью мы объединились с норвежскими военными тральщиками «Оксой» и «Ямой» и корветом «Эглантин», который позднее прибыл из Англии. Немецкие интервенты во время своего отступления поставили большое количество различных магнитных, акустических, ударных и других мин во фьордах. Это затрудняло или делало почти невозможной мирную жизнь на водных дорогах. О сформированной группе советско-норвежских минных тральщиков и о их программе работ было доложено наместнику короля Норвегии Хокона V на освобожденных землях полковнику Хосведу.
Каждый день на флагманском корабле - корвете «Эглантин» собирались командиры для того, чтобы разработать маршруты, планы следования, порядок построения - все вопросы выполнения боевого задания по ликвидации мин. В кают-компании царила атмосфера боевого содружества и морского товарищества. Мы были не только союзниками по общей борьбе, но и настоящими боевыми друзьями.
Норвежским офицером связи на катере, которым я командовал, был Питер Даниэльсен - сын тогдашнего командующего военно-морским флотом Норвегии. Он много сделал для отладки наших первых боевых рейсов советских и норвежских кораблей. Через некоторое время мы уже плавали без него и, не имея переводчиков, понимали друг друга. Обычно боевая колонна выходила на траление мин в таком порядке: мой катер, затем второй под командованием мл. лейтенанта Геннадия Константинова, далее - «Оксой» и «Ямой».
Норвежские моряки перед выходом спрашивали нас: «Какую музыку любят советские моряки?», и мощные динамики их кораблей посылали вокруг себя, от берегов фьордов, до наших катеров мелодии Грига, Сибелиуса, Чайковского. Нередко звучала джазовая музыка. Так и шли мы на очередную полосу траления под музыку, сохраняя память о дружеских улыбках и рукопожатиях мирных жителей, которые оставались на берегу. Такое не забудется никогда. Музыка над волнами фьорда, строгий боевой порядок, оглушительный грохот взрыва очередной мины, которую нам удалось найти и уничтожить ради будущей мирной жизни.
Все вечера мы проводили в домике, который стоял на берегу и был предоставлен нам, советским морякам норвежскими властями. Часто к нам заходили местные жители, и мы не раз посещали их дома, магазины, местный клуб. Норвежские дети вскоре усвоили, что русский суп - вкусное кушанье...
Хочется отметить самое доброе и, я бы сказал, теплое отношение норвежцев к советским морякам. Это скрашивало наше длительное, почти 8-месячное пребывание вдали от Родины. ...
Одиннадцатая мина стала для нас роковой. Десять предыдущих мы успешно обнаружили и ликвидировали. У специалистов есть такое понятие - «мертвая зона взрыва». Мы остались живы только благодаря этой закономерности. Одиннадцать раз звучали взрывы подводных мин во фьордах Норвегии, которые обнаружил и уничтожил наш маленький экипаж. Делали мы это затем, чтобы ни один военный взрыв не гремел на земле, чтобы над нами было чистое небо и безопасные воды не только в прекрасных фьордах Норвегии, но и на всех мирных маршрутах во всех уголках нашей планеты. Так мы думали тогда...

Отец Константин Татаринцев родился в семье военного. В самом раннем детстве, оказавшись в кабине пилотируемого самолета, он на всю жизнь полюбил романтику воздушных странствий. После школы закончил Московский энергетический институт, поступил в аспирантуру, занимался научными разработками в области физики низких температур. Одновременно учился на мехмате МГУ. Отслужил в Вооруженных силах, в Дальней авиации. Во время службы в армии принял святое крещение. В 1993 году Константин стал священником храма Преображения Господня в Тушино. Вместе с ныне покойным протоиереем Федором Соколовым отец Константин оказался у истоков взаимодействия Церкви и армии. Впоследствии отец Константин возглавил сектор Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Любовь к полетам до сих пор живет в его сердце - периодически отец Константин садится за штурвал самолета.

- Отец Константин, скажите, пожалуйста, какие обязанности на вас возложены в данный момент?

- Сейчас я заведую сектором Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Это моя основная стезя, ранее я занимался духовным образованием и просвещением в армии, и поэтому моей второй обязанностью является преподавание в Богословском институте, в центре по подготовке военнослужащих, где действующие офицеры получают духовное образование.

- Известно, что вам пришлось быть у истоков взаимодействия Церкви и армии. Расскажите об этом периоде вашей жизни.

- Действительно, мне довелось начинать эту деятельность вместе с протоиереем Феодором Соколовым, трагически погибшем шесть лет тому назад. А с начала 1990-х годов, он и я - священник храма, настоятелем которого являлся отец Федор, были призваны к этому служению. К тому же, я офицер запаса, а в то время это была редкость - недавний офицер становится священником. Я служил в Военно-воздушных силах, в Дальней авиации, хотя это была не моя основная профессия, - на службу я был призван из аспирантуры. В аспирантуре я писал работу по проблемам сверхтекучего гелия и параллельно учился на мехмате Московского государственного университета, получая второе образование. Неожиданно был призван в Вооруженные силы как офицер запаса. Прослужил два года и вернулся к своей науке - физике низких температур и доучился на мехмате.

Когда я принял благодать крещения, служа в Вооруженных силах, недавно почивший архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил меня закончить и аспирантуру, и мехмат, а также, продолжая службу в армии, готовиться к служению священническому. Как только я закончил и то и другое, начался неприятный период в жизни страны, когда наука перестала быть востребованной - закрывались факультеты, научные группы расформировывались...

Я служил певчим, звонарем, алтарником... Потом отец Феодор Соколов пригласил меня к себе в храм в Тушино, где в 1992 году я был рукоположен в сан диакона, а спустя полгода - в священники. Уже тогда отец Феодор активно привлекал меня к взаимодействию с армейскими структурами - он имел непосредственное благословение Святейшего Патриарха заниматься этой деятельностью. И с начала 1990-х годов мы с ним вместе и по отдельности посещали гарнизоны, военные академии, организовывали обучение офицеров в Центре подготовки военнослужащих... К этой работе были подключены и другие священники. Со временем сформировался Координационный комитет по взаимодействию Церкви и армии, который находился при ОВЦС . А в 1995 году был создан Синодальный отдел по взаимодействию с Вооруженными силами. Его председателем назначили епископа Красногорского Савву. Мы с отцом Феодором стали его заместителями: отец Феодор по общим вопросам, я по вопросам образования. А то, что я сам вышел от науки и при этом имел двухлетний опыт служения в военной авиации - это все позволяло мне не бояться ни научной, ни военной аудиторий.

- Время, о котором вы рассказываете, - период глобальных перемен в стране. Менялась не только страна, менялись люди. Как все это отразилось на вашей пастырской работе с военными?

- В то время в обществе был духовный вакуум, в нем происходили титанические изменения, базовая идеология рушилась. В результате, люди оказались в смятении, стали искать себе жизненную опору, потому что рухнула основа государства, и не просто основа, а идеология, существовавшая семьдесят лет. Стала меняться мотивация в служении, само собой родился вопрос: ради чего служить в армии? Служить ради зарплаты? Но зарплата есть, и даже более существенная, в таких местах, где и жизнью не придется рисковать. Всюду были душевные и духовные искания. До наступления этих перемен Церковь находилась в определенном гетто и была неизвестна обществу, а все неизвестное всегда привлекательно. В конце концов, на тот период времени всем было просто интересно увидеть живого священника. А если он еще и из своих - из офицеров, из ученых, то это было еще интереснее и привлекательнее.

В общем, никакой искусственности или надуманности в моих отношениях с офицерами не было. Я просто приходил и говорил примерно следующее: "Если вам интересны вопросы духовности, то я, как могу, отвечу на все ваши вопросы, исходя из своего духовного опыта, пусть он и небольшой. Я пришел к вам как брат. Для меня дорого то, что я хочу вам рассказать. Может быть, и для кого-то из вас это станет дорого, если вы захотите к этому прикоснуться". Оттого, что у меня были эти искренние переживания и профессиональный мир, которым я раньше жил, был близок этим людям, они довольно доверительно относились к тому, что я рассказывал, и сами начинали тянуться к духовности.

- Видеть плоды собственного труда - счастье для человека. Для священника, наверное, особенно. Часто ли приходилось вам наблюдать плоды вашей проповеди среди военных?

- Не скрою, многие солдаты стали воцерковленными людьми. Но акцент моей деятельности все-таки падает на офицерский состав. Я думаю, что если офицеры становятся верующими, атмосфера в части сразу меняется - верующими становятся и солдаты. А что касается вашего вопроса, на него ответить затруднительно, поскольку за короткий период общения трудно сказать, насколько воцерковился человек, насколько сильное действие на него произвела твоя работа. Вот если ты живешь с ним плечом к плечу, это сразу становится видно. Когда священник посещает таких людей, он отчасти становится евангельским сеятелем - бросает зерно веры. Вопросы о вере задаются глубокие: или те, что мучают человека, что он вынашивал долгое время, или по поводу того, что из рассказанного больше всего его поразило. Но, как правило, действия собственных слов священник не видит. Чтобы увидеть, с человеком надо прожить определенное время. Как только такой человек станет прихожанином определенного храма, начнет исповедываться, тогда становится видно, есть ли у него духовный рост. Но то, что многие офицеры в результате проповеди священников в армии, стали людьми воцерковленными и верующими, это факт. Многие - это не десятки, а сотни людей. Не только младшие офицеры, но и многие генералы становятся глубоко верующими людьми, начинают исповедываться, причащаться...

- Отец Константин, скажите, пожалуйста, что больше всего интересовало офицеров в беседах с вами? Какие вопросы вы чаще всего слышали от них?

- Во-первых, начиная с самого основного вопроса: что такое духовная жизнь, для чего она, чем живет Церковь, по каким принципам она построена, какие в ней таинства, как связаны традиции с канонами Церкви, что канонично, а что нет, что является суеверием, а что не является? Ну и, во-вторых, более практические вопросы: как себя вести в Церкви, когда у кого день ангела и кто его небесный покровитель? Спектр вопросов очень широкий. Им интересно было все, что связано с Церковью. Кто-то задавал очень серьезные богословские вопросы, вплоть до того, как определить бытие Божие, как доказать, что Бог есть. От фундаментальных вопросов веры до вопросов обрядовой стороны - все приходилось слышать от военных.

- Как известно, сейчас на государственном уровне обсуждается вопрос о введении в армии института священников. Как вы думаете, отец Константин, способна ли Русская Православная Церковь дать необходимое количество пастырей для окормления военных?

- Ну, во-первых, уже дала, поскольку сейчас много священников безвозмездно трудится на этой ниве, без каких-либо специальных для этого условий. Безусловно, священники востребованы военным обществом, поскольку сейчас армия находится в экстремальных условиях и чрезвычайно нуждается в окормлении, которое Церковь может дать. На самом деле, Церковь может дать и дает человеку то, что ему потребно. В том смысле, что она помогает человеку определиться, ради чего он живет, какой смысл в его жизни, что является мотивацией его поступков, мотивацией его работы, особенно в связи с тем, что эта работа часто связана с риском для жизни. Если эти вопросы не разрешены, то человек в момент испытаний не становится твердым, уверенным в правильности своего поступка и результат оказывается плачевным: лучшая, наиболее подготовленная армия в мире становится порой неорганизованной, неуверенной в себе, разлагающейся и неспособной справиться со своими обязанностями.

- За последние полгода в обществе участилось обсуждение тем, вызванных дедовщиной в армии. Если Русская Церковь настроена тесно соприкоснуться с жизнью Российской армии, в обсуждение этого вопроса становится включенным и она. На ваш взгляд, могут ли православные священники способствовать устранению этой проблемы?

- Дедовщина в армии была и раньше, и не только у нас. Во всех армиях мира она есть. Это реалии современного общества. Прискорбно, но факт. Но она не была знакома нашей армии ни в пятидесятые, ни в шестидесятые годы прошлого века, поскольку общество тогда было совершенно другое - нравственно более чистое, чем сегодняшнее. Во многом, дедовщина - это следствие тех ударов, которые были нанесены нашей армии в последнее время: политика по ее сокращению, по уничтожению ее потенциала, по мобилизации... Безразличие государства к нуждам армии сказалось и на внутренней обстановке внутри нее самой.

У меня насчет дедовщины есть такой пример. Допустим, поставлена задача: отучить человека от вредной привычки ковыряния в носу. Чтобы он так не делал, его надо воспитать - сделать культурным человеком. Если он станет культурным, то, как следствие, не сможет так поступать в силу своей воспитанности. Но можно пойти и другим путем, более быстрым - отрубить ему руки. Тогда он тоже бросит эту вредную привычку за неимением возможности. Так же может решаться и вопрос дедовщины. Можно ввести какие-то жесткие полицейские меры, которые, может быть, хоть и ненадолго, но приостановят распространение дедовщины. Но не ради этого должно быть введено полковое священство в армейские структуры. Оно должно там быть для того, чтобы сделать людей нравственными и одухотворенными. Если человек одухотворен, он никогда не будет жесток, не будет упиваться своей сержантской властью, не будет испытывать удовольствие от страданий другого человека. И, как следствие его одухотворенности, будет меняться и микроклимат там, где он будет находиться - казарма это или даже целая воинская часть. Но, повторяю, не ради этого должны вводиться полковые священники. Они не должны быть пожарными, которые тушат пожар. Священник должны быть тем человеком, который пытается средствами, получаемыми от Бога и Церкви, сделать других людей одухотворенными. В том числе и тех, кто носит военную форму.

- Как вы представляете себе, отец Константин, появление штатного священника в части? Не получится ли так, что он заменит собой упраздненную должность политрука, отношение к которому у многих солдат весьма неоднозначное?

Вот поэтому я и говорю: если священников вводить ради какой-то конкретной цели, они превратятся в политруков. Армейские священники должны появиться в ее структуре на законном основании. Их появление должно быть законодательно оформлено, должны быть даны определенные должностные инструкции, введена некая сфера ответственности. Они не просто появятся и станут слоняться по казарме, не зная чем заняться. Нет, все будет продумано - и штатное расписание, и время встречи с личным составом, и тот круг вопросов, которые священники компетентны разрешать. Должны быть хорошенько продуманы все те темы и регламенты, которыми будет руководствоваться священник внутри воинской части. Пока это задача со многими неизвестными, но она решается, и я уверен - будет решена.

- На основе своего многолетнего опыта священнического служения в армии, скажите, пожалуйста, что ценит армия в священнике?

- Прежде всего - искренность. Очень важно не играть никаких ролей перед своей аудиторией, поскольку любая игра, любая малейшая искусственность сразу чувствуется слушателями, и такое поведение отталкивает. Солдаты хотят видеть перед собой человека, который искренно верит в то, что говорит. Духовная жизнь, о которой он рассказывает, должна быть в нем самом. Если будет обратное, его слова станут бессмысленны, они потеряют свою цену.

Также батюшка должен уметь тактично, умело, не навязывая, преподать воинам слово Божие, передать им христианскую любовь к Господу и ближнему. Нужно быть примером для них. Ко всему прочему внешний облик священника - его подрясник, крест, тот многовековой авторитет Церкви... уже это само по себе это проповедь, которая воздействует на военнослужащего, оказывает на него доброе влияние. Поэтому надо быть самим собой и нести добро и слово Божие ненавязчиво, не призывать сразу же людей далеких от Церкви, необразованных в духовной сфере к высокому богословию. Порой требуется всего лишь оказать человеческое внимание, сочувствие, сопереживание, а потом уже приоткрывать красоту духовной жизни. Если воин ее увидит, он обязательно ею пленится и захочет жить христианской жизнью.

Существует весьма распространенное мнение, что Православная Церковь в России, не считаясь с мнением большинства, настойчиво проникает во все государственные сферы деятельности. Подготовка к введению института военного духовенства - тому пример. Что можно возразить на такое утверждение?

Существование такого мнения напрямую зависит от кругозора тех людей, которые высказывают его. Стоит поездить по миру, и видится нечто другое. Есть государства атеистические или плюралистические в отношении к религии, но, тем не менее, там введены полковые священники. США тому пример. Мне довелось бывать в Южной Корее. Так вот, если ты там неверующий - ты уже неполноценный гражданин. В каждой военной части поставлен христианский храм: хоть и протестантский, но все-таки храм. Довелось быть на крещении одновременно трех тысяч солдат. И это был не какой-то показательный момент, а всего лишь повседневная жизнь. Одним словом, общество христианизируется, и христианство настолько плотно входит во все сферы жизни - в науку, медицину, образование, военное дело, - что мы в этом отношении слабо и вяло плетемся где-то позади. Сужу так, вглядываясь в жизнь нашей страны и в жизнь тех стран, на которые те люди, которые не приемлют духовного, чаще всего и ориентируются. Они просто не ведают этой сферы, поскольку у них очень узкий кругозор. "Человек, - говорил Иоанн Златоуст, - может быть неверующим только по двум причинам: либо он человек ограниченный, либо человек очень грешный". Чтобы принять веру, и тому и другому нужно измениться, а это очень болезненный процесс для человеческой души. Поэтому те, кто противятся воцерковлению современного общества - мы, дескать, живем в стране, где Церковь отделена от государства, - очень ограниченные люди. Либо они не знают, что происходит в мире, либо эта трагическая ситуация в нашей современной жизни, в которой слишком много неполадок, их удовлетворяет из каких-то личных меркантильных целей.

- А что вы можете сказать об отношении общества к армии?

- В мире нет ни одного государства, которое смогло бы существовать без армии. Нет такой страны, которая считала бы, что может жить без защиты своих границ, без войск, которые являются гарантом политической стабильности внутри страны, тех войск, которые могут отразить внешнюю агрессию. Нет в мире ни одной страны, которая не имела бы хоть даже самую отсталую армию.

Вопрос об отношении общества к армии показывает, насколько наше общество здорово или насколько оно болезненно. Сейчас мы совершаем преступление пред нашими предками, которые собирали наши земли и, поливая их кровью, передавали нам всем то, что мы сейчас и наследуем. Мы должны полученное сохранить и предать своим потомкам. И армия является гарантом этого сохранения. Россия столько воевала в течение всей своей истории... И поэтому то, что мы сейчас шестьдесят лет живем относительно мирно, уже настоящее чудо. Сколько оно еще продлится - неведомо. Но уметь свою страну защищать и отстаивать, если потребуется, должны все здоровые силы общества и, конечно, все мужское население. Если армия больна, общество должно помочь эти болезни вылечить, а не добивать лежачего.
- О каких болезнях вы говорите?

- Болезни современной российской армии следующие: призываются в армию, как правило, люди без образования, из социальных низов. Говоря об этом, я имею в виду рядовой состав. Вследствие этого - армия, в основном, представляет собой низкообразованный, малокультурный, грубый и жестокий контингент. Одним из результатов всего перечисленного и стало явление дедовщины.

Офицеры социально не обеспечены - ни жильем, ни зарплатами. Не секрет, что у наших военнослужащих самые низкие зарплаты в мире. Но как бы не относилось к нашим воинам государство в годы перестройки, в девяностые годы, ставшие для армии чрезвычайно тяжелыми, когда месяцами не было денежного довольствия, при всем том не было ни одного срыва боевого дежурства, не один пост не был покинут. Никакая армия мира не выдержала бы того, что выдержала наша при таком к ней отношении. И то, что сейчас происходит, понятно: ей больно, у нее есть какие-то проблемы, есть раны. Но на раны надо наложить пластырь, а ей пытаются туда соли насыпать. Будто стараются спровоцировать ее быстрейшее разложение и разрушение.

- Ввиду такого отношения государства к армии, резонно каждому солдату задуматься: ради чего служить, во имя чего жертвовать собой, за что умирать? Вам, наверное, приходилось слышать такие вопросы?

- Да, действительно, такого рода вопросов было очень много. Но есть такая пословица: где родился, там и пригодился. И если нас Господь призвал к временной жизни в этой стране, то человек, который в ней возрос, начинает ее любить - свой дворик, березку, друзей, с которыми учился, с которыми в войну играл, с которыми постигал мир. И вот этот микромир становится самоценным для человека: если он нуждается в защите, эта защита должна быть явлена: сначала ради памяти тех, кто собрал эту землю, а уж потом просто ради любви к ней. Ведь наша Россия - богатейшая страна: историей, святынями и материальными ресурсами... И поэтому, наследуя это богатство, повторяюсь, мы должны уметь его защитить. И тут уже неважно: есть зарплата или нет зарплаты, хорошо ли к тебе относятся обыватели или тебя презирают. Если ты любишь - то ты уже несешь какую-то ответственность за будущее этой земли, за целостность, за те традиции, за тот лад, за то мироощущение, которое свойственно нам. Если мы живем в России, если мы русские люди, следовательно, мы воспринимаем то, чем богата Россия, а это не только недра и территории, это, прежде всего, ее культура, ее одухотворенность. Все требуется защищать и отстаивать даже тогда, когда вокруг для этого неблагоприятные условия. Это и есть главная мотивация в служении. А дальше история рассудит.

- Неоднократно высказывались мнения, что государству надо ликвидировать армию: раз в ней совершается столько преступлений, то зачем она нужна. Как относиться к таким высказываниям?

- Наше общество очень разное... Если кто-то громче всех кричит, это еще не значит, что он выражает мнение всех. Есть люди воспитанные, которые не умеют кричать. Да, общество едино во мнении, что необходимо пресечь преступления, - это мнение любого здравомыслящего человека. Но то, что армию надо распустить или пригласить другую армию к себе на службу - например американскую, - такие взгляды могут быть только или у оголтелых хамов, или у людей, которые имеют финансовые средства сделать свое мнение очень громким и доступным. Но это не мнение общества в целом.

А что касается преступлений в армии, то решать эту проблему через ликвидацию, по крайней мере, глупо. В нашем государстве совершается множество противозаконных действий - нам что же, государство в таком случае прикажете ликвидировать?

- Отец Константин, почему современный юноша так не хочет служить в армии? Один ли страх дедовщины заставляет его прятаться от призывной комиссии?

- Мне кажется, тут дело не только в страхе. У современного юноши с детства нет того глубокого патриотического воспитания, а соответственно, нет того сильного чувства, что мы - наследники своей земли. Если мы отчуждены от своей земли, если мы чувствуем, что мы не хозяева на ней, чувству ответственности за сохранность нашей же Родины взяться неоткуда. В Арабских Эмиратах человек только рождается, а на него уже открывается счет в банке и копятся средства на его имя, потому что он родился на этой земле, и ее недра - часть его богатства. Мы живем в стране, которая намного богаче любых эмиратов или любой другой страны, но мы отчуждены от этого богатства, так уж исторически получилось. Мы не чувствуем причастности к своей стране: свой дом, свой особняк, свою квартиру готовы защищать, а от страны мы отчуждены, поэтому и возникает отсутствие той мотивации, о которой я говорил выше. Не воспринимают ее также и те люди, у которых отсутствует какая-либо одухотворенность. По-мещански рассуждая, естественно что возникает масса возражений против защиты Отечества: "А зачем я пойду, разве мне это надо - лишения, издевательства... Еще пошлют куда-нибудь, пристрелят, голову отрежут... А с какой стати? Я этого не хочу!". Нет понимания ответственности за свою страну, и это, к сожалению, в государстве не воспитывается сверху донизу. И как результат отсутствия такого воспитания, ребята при наступлении призывного возраста пытаются "отмазаться" от служения в армии.

- Учитывая, что аудитория наших читателей довольно широкая, мы можем предположить, что ваше интервью будет читать молодой человек, который не горит желанием служить в Вооруженных силах. Какие слова могли бы, если и не пробудить в нем это желание, то, хотя бы, заставить задуматься?

- Я просто поделюсь своими мыслями на этот счет. Думаю, что если человек читает Достоевского, он принимает тот мир переживаний, которым живут герои Достоевского, и человек, безусловно, приобщается к той духовности, которая отучает его издеваться над кем-то другим. Прежде всего, духовность заставит его увидеть в другом человеке личность. Если человек станет одухотворенным, то он ко многим явлениям в жизни станет относиться, как к Промыслу Божьему, и если ему суждено служить в армии, он не будет от этого уклоняться, отворачиваться. Службу в армии он будет рассматривать как явную волю Божию о нем.

Когда меня призывали из аспирантуры в армию, я поначалу был очень расстроен: рушилась моя работа, будущее, рассчитанное на несколько лет вперед, разваливалось на глазах, было ощущение краха. Но, тем не менее, я отдал все книги в библиотеку, доделал необходимые дела, собрал друзей на прощальный вечер. Внутреннее состояние было очень печальное. Но когда я приехал в Смоленск, куда меня обязал явиться военкомат, я зашел в кафедральный храм, помолился перед Смоленской иконой Божией Матери, как умел тогда, не будучи крещеным, - и настроение мое резко изменилось: стало легко и радостно на душе. Придя в штаб, я сказал: "Хочу летать, но не летчик, зато окончил военную кафедру с отличием, мог бы быть бортинженером". Рассказал еще о своих научных заслугах, и меня направили на КТС-15 (комплексный тренажер систем, на котором будущие летчики отрабатывают тактику полета), сказав: "Ты и летать научишься, и других будешь учить летать".

Я вспоминаю два года службы в армии как время очень для себя содержательное, потому что приобрел много друзей, познал армию, научился летать на ТУ-22М2, потом на ТУ-22М3. Все это мне позволяет относиться к армии как к чему очень родному и близкому. Я увидел в ней очень много доброго и уж точно не злого. Во время службы я крестился и тогда же обрел духовника. И вообще, армия повернула мою жизнь так, что уже священником мне пришлось стоять у истоков окормления армии Церковью. И сейчас окормляю, как могу и Вооруженные силы вообще, и Дальнюю авиацию в частности. Кстати, в Дальней авиации в каждом гарнизоне уже построен или строится храм, а священники собираются на подведение итогов наравне с командирами дивизий и полков.

Главное - видеть во всем Промысл Божий. И служба в армии, если она предстоит кому-то, - это тоже Божия забота о человеке. Как бы тяжело в армии не было, все равно это замечательная школа жизни. В любой армии есть лишения, даже в самой комфортной, где утром можно попить кофе, а вечером пиво. Но через лишения человек зреет и мужает. В армии можно приобрести для себя очень много ценного, особенно пока молод, пока крепок, пока восприимчив ко всему духовному и душевному. Поэтому слова Господа "ищите прежде всего Царствия Божия, а остальное все приложится вам", обращенные ко всем людям, я приложу и к призывникам: ищите прежде всего Господа, правды Его, тогда и служба в армии будет для вас очередной ступенькой, приближающей вас к Его Царствию.

- Все это вы сказали, обращаясь, прежде всего, к православному, к духовному человеку. А если человек не воцерковлен, если все слова о вере для него ничего не значат? Что тогда?

- Если человек не духовен, тогда государство должно иметь какие-то рычаги, суметь заинтересовать его образами героических поступков наших предков в предыдущих войнах. Примеры должны выбираться те, в которых бы поощрялся человек мужественный, желающий состояться как воин. Конечно, вопрос о том, кто духовен, а кто не духовен, сложен. Не нам судить об этом. Нельзя требовать от человека, чтобы он был духовен, особенно в армейской среде, если он таковым не стал на сегодняшний момент. Можно помочь ему придти к духовности, если он сам к этому расположен. Если он не духовен, тогда в армии должны быть созданы условия для человеческого служения, чтобы воин чувствовал себя человеком, уважаемым обществом, востребованным им, чтобы общество не стеснялось его благодарить за то жертвенное служение, которым он занят. Но это экономические рычаги, поощрительные, они по своей природе непрочны. Если общество духовно и духовная мотивация полагается в основу воинского служения, тогда все проблемы решаются естественным образом. Все остальные обстоятельства требуют особых усилий со стороны государства, самой армии, но и того человека, который в ней, будучи недуховным, служит.

Беседовал Сергей Архипов

http://www.pravoslavie.ru/guest/060725102320

Отец Константин Татаринцев родился в семье военного. В самом раннем детстве, оказавшись в кабине пилотируемого самолета, он на всю жизнь полюбил романтику воздушных странствий. После школы закончил Московский энергетический институт, поступил в аспирантуру, занимался научными разработками в области физики низких температур. Одновременно учился на мехмате МГУ. Отслужил в Вооруженных силах, в Дальней авиации. Во время службы в армии принял святое крещение. В 1993 году Константин стал священником храма Преображения Господня в Тушино. Вместе с ныне покойным протоиереем Федором Соколовым отец Константин оказался у истоков взаимодействия Церкви и армии. Впоследствии отец Константин возглавил сектор Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Любовь к полетам до сих пор живет в его сердце - периодически отец Константин садится за штурвал самолета.

- Отец Константин, скажите, пожалуйста, какие обязанности на вас возложены в данный момент?

- Сейчас я заведую сектором Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Это моя основная стезя, ранее я занимался духовным образованием и просвещением в армии, и поэтому моей второй обязанностью является преподавание в Богословском институте, в центре по подготовке военнослужащих, где действующие офицеры получают духовное образование.

- Известно, что вам пришлось быть у истоков взаимодействия Церкви и армии. Расскажите об этом периоде вашей жизни.

- Действительно, мне довелось начинать эту деятельность вместе с протоиереем Феодором Соколовым, трагически погибшем шесть лет тому назад. А с начала 1990-х годов, он и я - священник храма, настоятелем которого являлся отец Федор, были призваны к этому служению. К тому же, я офицер запаса, а в то время это была редкость - недавний офицер становится священником. Я служил в Военно-воздушных силах, в Дальней авиации, хотя это была не моя основная профессия, - на службу я был призван из аспирантуры. В аспирантуре я писал работу по проблемам сверхтекучего гелия и параллельно учился на мехмате Московского государственного университета, получая второе образование. Неожиданно был призван в Вооруженные силы как офицер запаса. Прослужил два года и вернулся к своей науке - физике низких температур и доучился на мехмате.

Когда я принял благодать крещения, служа в Вооруженных силах, недавно почивший архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил меня закончить и аспирантуру, и мехмат, а также, продолжая службу в армии, готовиться к служению священническому. Как только я закончил и то и другое, начался неприятный период в жизни страны, когда наука перестала быть востребованной - закрывались факультеты, научные группы расформировывались…

Я служил певчим, звонарем, алтарником… Потом отец Феодор Соколов пригласил меня к себе в храм в Тушино, где в 1992 году я был рукоположен в сан диакона, а спустя полгода - в священники. Уже тогда отец Феодор активно привлекал меня к взаимодействию с армейскими структурами - он имел непосредственное благословение Святейшего Патриарха заниматься этой деятельностью. И с начала 1990-х годов мы с ним вместе и по отдельности посещали гарнизоны, военные академии, организовывали обучение офицеров в Центре подготовки военнослужащих… К этой работе были подключены и другие священники. Со временем сформировался Координационный комитет по взаимодействию Церкви и армии, который находился при ОВЦС. А в 1995 году был создан Синодальный отдел по взаимодействию с Вооруженными силами. Его председателем назначили епископа Красногорского Савву. Мы с отцом Феодором стали его заместителями: отец Феодор по общим вопросам, я по вопросам образования. А то, что я сам вышел от науки и при этом имел двухлетний опыт служения в военной авиации - это все позволяло мне не бояться ни научной, ни военной аудиторий.

- Время, о котором вы рассказываете, - период глобальных перемен в стране. Менялась не только страна, менялись люди. Как все это отразилось на вашей пастырской работе с военными?

- В то время в обществе был духовный вакуум, в нем происходили титанические изменения, базовая идеология рушилась. В результате, люди оказались в смятении, стали искать себе жизненную опору, потому что рухнула основа государства, и не просто основа, а идеология, существовавшая семьдесят лет. Стала меняться мотивация в служении, само собой родился вопрос: ради чего служить в армии? Служить ради зарплаты? Но зарплата есть, и даже более существенная, в таких местах, где и жизнью не придется рисковать. Всюду были душевные и духовные искания. До наступления этих перемен Церковь находилась в определенном гетто и была неизвестна обществу, а все неизвестное всегда привлекательно. В конце концов, на тот период времени всем было просто интересно увидеть живого священника. А если он еще и из своих - из офицеров, из ученых, то это было еще интереснее и привлекательнее.

В общем, никакой искусственности или надуманности в моих отношениях с офицерами не было. Я просто приходил и говорил примерно следующее: «Если вам интересны вопросы духовности, то я, как могу, отвечу на все ваши вопросы, исходя из своего духовного опыта, пусть он и небольшой. Я пришел к вам как брат. Для меня дорого то, что я хочу вам рассказать. Может быть, и для кого-то из вас это станет дорого, если вы захотите к этому прикоснуться». Оттого, что у меня были эти искренние переживания и профессиональный мир, которым я раньше жил, был близок этим людям, они довольно доверительно относились к тому, что я рассказывал, и сами начинали тянуться к духовности.

- Видеть плоды собственного труда - счастье для человека. Для священника, наверное, особенно. Часто ли приходилось вам наблюдать плоды вашей проповеди среди военных?

- Не скрою, многие солдаты стали воцерковленными людьми. Но акцент моей деятельности все-таки падает на офицерский состав. Я думаю, что если офицеры становятся верующими, атмосфера в части сразу меняется - верующими становятся и солдаты. А что касается вашего вопроса, на него ответить затруднительно, поскольку за короткий период общения трудно сказать, насколько воцерковился человек, насколько сильное действие на него произвела твоя работа. Вот если ты живешь с ним плечом к плечу, это сразу становится видно. Когда священник посещает таких людей, он отчасти становится евангельским сеятелем - бросает зерно веры. Вопросы о вере задаются глубокие: или те, что мучают человека, что он вынашивал долгое время, или по поводу того, что из рассказанного больше всего его поразило. Но, как правило, действия собственных слов священник не видит. Чтобы увидеть, с человеком надо прожить определенное время. Как только такой человек станет прихожанином определенного храма, начнет исповедываться, тогда становится видно, есть ли у него духовный рост. Но то, что многие офицеры в результате проповеди священников в армии, стали людьми воцерковленными и верующими, это факт. Многие - это не десятки, а сотни людей. Не только младшие офицеры, но и многие генералы становятся глубоко верующими людьми, начинают исповедываться, причащаться…

- Отец Константин, скажите, пожалуйста, что больше всего интересовало офицеров в беседах с вами? Какие вопросы вы чаще всего слышали от них?

- Во-первых, начиная с самого основного вопроса: что такое духовная жизнь, для чего она, чем живет Церковь, по каким принципам она построена, какие в ней таинства, как связаны традиции с канонами Церкви, что канонично, а что нет, что является суеверием, а что не является? Ну и, во-вторых, более практические вопросы: как себя вести в Церкви, когда у кого день ангела и кто его небесный покровитель? Спектр вопросов очень широкий. Им интересно было все, что связано с Церковью. Кто-то задавал очень серьезные богословские вопросы, вплоть до того, как определить бытие Божие, как доказать, что Бог есть. От фундаментальных вопросов веры до вопросов обрядовой стороны - все приходилось слышать от военных.

- Как известно, сейчас на государственном уровне обсуждается вопрос о введении в армии института священников. Как вы думаете, отец Константин, способна ли Русская Православная Церковь дать необходимое количество пастырей для окормления военных?

- Ну, во-первых, уже дала, поскольку сейчас много священников безвозмездно трудится на этой ниве, без каких-либо специальных для этого условий. Безусловно, священники востребованы военным обществом, поскольку сейчас армия находится в экстремальных условиях и чрезвычайно нуждается в окормлении, которое Церковь может дать. На самом деле, Церковь может дать и дает человеку то, что ему потребно. В том смысле, что она помогает человеку определиться, ради чего он живет, какой смысл в его жизни, что является мотивацией его поступков, мотивацией его работы, особенно в связи с тем, что эта работа часто связана с риском для жизни. Если эти вопросы не разрешены, то человек в момент испытаний не становится твердым, уверенным в правильности своего поступка и результат оказывается плачевным: лучшая, наиболее подготовленная армия в мире становится порой неорганизованной, неуверенной в себе, разлагающейся и неспособной справиться со своими обязанностями.

- За последние полгода в обществе участилось обсуждение тем, вызванных дедовщиной в армии. Если Русская Церковь настроена тесно соприкоснуться с жизнью Российской армии, в обсуждение этого вопроса становится включенным и она. На ваш взгляд, могут ли православные священники способствовать устранению этой проблемы?

- Дедовщина в армии была и раньше, и не только у нас. Во всех армиях мира она есть. Это реалии современного общества. Прискорбно, но факт. Но она не была знакома нашей армии ни в пятидесятые, ни в шестидесятые годы прошлого века, поскольку общество тогда было совершенно другое - нравственно более чистое, чем сегодняшнее. Во многом, дедовщина - это следствие тех ударов, которые были нанесены нашей армии в последнее время: политика по ее сокращению, по уничтожению ее потенциала, по мобилизации… Безразличие государства к нуждам армии сказалось и на внутренней обстановке внутри нее самой.

У меня насчет дедовщины есть такой пример. Допустим, поставлена задача: отучить человека от вредной привычки ковыряния в носу. Чтобы он так не делал, его надо воспитать - сделать культурным человеком. Если он станет культурным, то, как следствие, не сможет так поступать в силу своей воспитанности. Но можно пойти и другим путем, более быстрым - отрубить ему руки. Тогда он тоже бросит эту вредную привычку за неимением возможности. Так же может решаться и вопрос дедовщины. Можно ввести какие-то жесткие полицейские меры, которые, может быть, хоть и ненадолго, но приостановят распространение дедовщины. Но не ради этого должно быть введено полковое священство в армейские структуры. Оно должно там быть для того, чтобы сделать людей нравственными и одухотворенными. Если человек одухотворен, он никогда не будет жесток, не будет упиваться своей сержантской властью, не будет испытывать удовольствие от страданий другого человека. И, как следствие его одухотворенности, будет меняться и микроклимат там, где он будет находиться - казарма это или даже целая воинская часть. Но, повторяю, не ради этого должны вводиться полковые священники. Они не должны быть пожарными, которые тушат пожар. Священник должны быть тем человеком, который пытается средствами, получаемыми от Бога и Церкви, сделать других людей одухотворенными. В том числе и тех, кто носит военную форму.

- Как вы представляете себе, отец Константин, появление штатного священника в части? Не получится ли так, что он заменит собой упраздненную должность политрука, отношение к которому у многих солдат весьма неоднозначное?

Вот поэтому я и говорю: если священников вводить ради какой-то конкретной цели, они превратятся в политруков. Армейские священники должны появиться в ее структуре на законном основании. Их появление должно быть законодательно оформлено, должны быть даны определенные должностные инструкции, введена некая сфера ответственности. Они не просто появятся и станут слоняться по казарме, не зная чем заняться. Нет, все будет продумано - и штатное расписание, и время встречи с личным составом, и тот круг вопросов, которые священники компетентны разрешать. Должны быть хорошенько продуманы все те темы и регламенты, которыми будет руководствоваться священник внутри воинской части. Пока это задача со многими неизвестными, но она решается, и я уверен - будет решена.

- На основе своего многолетнего опыта священнического служения в армии, скажите, пожалуйста, что ценит армия в священнике?

- Прежде всего - искренность. Очень важно не играть никаких ролей перед своей аудиторией, поскольку любая игра, любая малейшая искусственность сразу чувствуется слушателями, и такое поведение отталкивает. Солдаты хотят видеть перед собой человека, который искренно верит в то, что говорит. Духовная жизнь, о которой он рассказывает, должна быть в нем самом. Если будет обратное, его слова станут бессмысленны, они потеряют свою цену.

Также батюшка должен уметь тактично, умело, не навязывая, преподать воинам слово Божие, передать им христианскую любовь к Господу и ближнему. Нужно быть примером для них. Ко всему прочему внешний облик священника - его подрясник, крест, тот многовековой авторитет Церкви… уже это само по себе это проповедь, которая воздействует на военнослужащего, оказывает на него доброе влияние. Поэтому надо быть самим собой и нести добро и слово Божие ненавязчиво, не призывать сразу же людей далеких от Церкви, необразованных в духовной сфере к высокому богословию. Порой требуется всего лишь оказать человеческое внимание, сочувствие, сопереживание, а потом уже приоткрывать красоту духовной жизни. Если воин ее увидит, он обязательно ею пленится и захочет жить христианской жизнью.

Существует весьма распространенное мнение, что Православная Церковь в России, не считаясь с мнением большинства, настойчиво проникает во все государственные сферы деятельности. Подготовка к введению института военного духовенства - тому пример. Что можно возразить на такое утверждение?

Существование такого мнения напрямую зависит от кругозора тех людей, которые высказывают его. Стоит поездить по миру, и видится нечто другое. Есть государства атеистические или плюралистические в отношении к религии, но, тем не менее, там введены полковые священники. США тому пример. Мне довелось бывать в Южной Корее. Так вот, если ты там неверующий - ты уже неполноценный гражданин. В каждой военной части поставлен христианский храм: хоть и протестантский, но все-таки храм. Довелось быть на крещении одновременно трех тысяч солдат. И это был не какой-то показательный момент, а всего лишь повседневная жизнь. Одним словом, общество христианизируется, и христианство настолько плотно входит во все сферы жизни - в науку, медицину, образование, военное дело, - что мы в этом отношении слабо и вяло плетемся где-то позади. Сужу так, вглядываясь в жизнь нашей страны и в жизнь тех стран, на которые те люди, которые не приемлют духовного, чаще всего и ориентируются. Они просто не ведают этой сферы, поскольку у них очень узкий кругозор. «Человек, - говорил Иоанн Златоуст, - может быть неверующим только по двум причинам: либо он человек ограниченный, либо человек очень грешный». Чтобы принять веру, и тому и другому нужно измениться, а это очень болезненный процесс для человеческой души. Поэтому те, кто противятся воцерковлению современного общества - мы, дескать, живем в стране, где Церковь отделена от государства, - очень ограниченные люди. Либо они не знают, что происходит в мире, либо эта трагическая ситуация в нашей современной жизни, в которой слишком много неполадок, их удовлетворяет из каких-то личных меркантильных целей.

- А что вы можете сказать об отношении общества к армии?

- В мире нет ни одного государства, которое смогло бы существовать без армии. Нет такой страны, которая считала бы, что может жить без защиты своих границ, без войск, которые являются гарантом политической стабильности внутри страны, тех войск, которые могут отразить внешнюю агрессию. Нет в мире ни одной страны, которая не имела бы хоть даже самую отсталую армию.

Вопрос об отношении общества к армии показывает, насколько наше общество здорово или насколько оно болезненно. Сейчас мы совершаем преступление пред нашими предками, которые собирали наши земли и, поливая их кровью, передавали нам всем то, что мы сейчас и наследуем. Мы должны полученное сохранить и предать своим потомкам. И армия является гарантом этого сохранения. Россия столько воевала в течение всей своей истории… И поэтому то, что мы сейчас шестьдесят лет живем относительно мирно, уже настоящее чудо. Сколько оно еще продлится - неведомо. Но уметь свою страну защищать и отстаивать, если потребуется, должны все здоровые силы общества и, конечно, все мужское население. Если армия больна, общество должно помочь эти болезни вылечить, а не добивать лежачего.
- О каких болезнях вы говорите?

- Болезни современной российской армии следующие: призываются в армию, как правило, люди без образования, из социальных низов. Говоря об этом, я имею в виду рядовой состав. Вследствие этого - армия, в основном, представляет собой низкообразованный, малокультурный, грубый и жестокий контингент. Одним из результатов всего перечисленного и стало явление дедовщины.

Офицеры социально не обеспечены - ни жильем, ни зарплатами. Не секрет, что у наших военнослужащих самые низкие зарплаты в мире. Но как бы не относилось к нашим воинам государство в годы перестройки, в девяностые годы, ставшие для армии чрезвычайно тяжелыми, когда месяцами не было денежного довольствия, при всем том не было ни одного срыва боевого дежурства, не один пост не был покинут. Никакая армия мира не выдержала бы того, что выдержала наша при таком к ней отношении. И то, что сейчас происходит, понятно: ей больно, у нее есть какие-то проблемы, есть раны. Но на раны надо наложить пластырь, а ей пытаются туда соли насыпать. Будто стараются спровоцировать ее быстрейшее разложение и разрушение.

- Ввиду такого отношения государства к армии, резонно каждому солдату задуматься: ради чего служить, во имя чего жертвовать собой, за что умирать? Вам, наверное, приходилось слышать такие вопросы?

- Да, действительно, такого рода вопросов было очень много. Но есть такая пословица: где родился, там и пригодился. И если нас Господь призвал к временной жизни в этой стране, то человек, который в ней возрос, начинает ее любить - свой дворик, березку, друзей, с которыми учился, с которыми в войну играл, с которыми постигал мир. И вот этот микромир становится самоценным для человека: если он нуждается в защите, эта защита должна быть явлена: сначала ради памяти тех, кто собрал эту землю, а уж потом просто ради любви к ней. Ведь наша Россия - богатейшая страна: историей, святынями и материальными ресурсами… И поэтому, наследуя это богатство, повторяюсь, мы должны уметь его защитить. И тут уже неважно: есть зарплата или нет зарплаты, хорошо ли к тебе относятся обыватели или тебя презирают. Если ты любишь - то ты уже несешь какую-то ответственность за будущее этой земли, за целостность, за те традиции, за тот лад, за то мироощущение, которое свойственно нам. Если мы живем в России, если мы русские люди, следовательно, мы воспринимаем то, чем богата Россия, а это не только недра и территории, это, прежде всего, ее культура, ее одухотворенность. Все требуется защищать и отстаивать даже тогда, когда вокруг для этого неблагоприятные условия. Это и есть главная мотивация в служении. А дальше история рассудит.

- Неоднократно высказывались мнения, что государству надо ликвидировать армию: раз в ней совершается столько преступлений, то зачем она нужна. Как относиться к таким высказываниям?

- Наше общество очень разное… Если кто-то громче всех кричит, это еще не значит, что он выражает мнение всех. Есть люди воспитанные, которые не умеют кричать. Да, общество едино во мнении, что необходимо пресечь преступления, - это мнение любого здравомыслящего человека. Но то, что армию надо распустить или пригласить другую армию к себе на службу - например американскую, - такие взгляды могут быть только или у оголтелых хамов, или у людей, которые имеют финансовые средства сделать свое мнение очень громким и доступным. Но это не мнение общества в целом.

А что касается преступлений в армии, то решать эту проблему через ликвидацию, по крайней мере, глупо. В нашем государстве совершается множество противозаконных действий - нам что же, государство в таком случае прикажете ликвидировать?

- Отец Константин, почему современный юноша так не хочет служить в армии? Один ли страх дедовщины заставляет его прятаться от призывной комиссии?

- Мне кажется, тут дело не только в страхе. У современного юноши с детства нет того глубокого патриотического воспитания, а соответственно, нет того сильного чувства, что мы - наследники своей земли. Если мы отчуждены от своей земли, если мы чувствуем, что мы не хозяева на ней, чувству ответственности за сохранность нашей же Родины взяться неоткуда. В Арабских Эмиратах человек только рождается, а на него уже открывается счет в банке и копятся средства на его имя, потому что он родился на этой земле, и ее недра - часть его богатства. Мы живем в стране, которая намного богаче любых эмиратов или любой другой страны, но мы отчуждены от этого богатства, так уж исторически получилось. Мы не чувствуем причастности к своей стране: свой дом, свой особняк, свою квартиру готовы защищать, а от страны мы отчуждены, поэтому и возникает отсутствие той мотивации, о которой я говорил выше. Не воспринимают ее также и те люди, у которых отсутствует какая-либо одухотворенность. По-мещански рассуждая, естественно что возникает масса возражений против защиты Отечества: «А зачем я пойду, разве мне это надо - лишения, издевательства… Еще пошлют куда-нибудь, пристрелят, голову отрежут… А с какой стати? Я этого не хочу!». Нет понимания ответственности за свою страну, и это, к сожалению, в государстве не воспитывается сверху донизу. И как результат отсутствия такого воспитания, ребята при наступлении призывного возраста пытаются «отмазаться» от служения в армии.

- Учитывая, что аудитория наших читателей довольно широкая, мы можем предположить, что ваше интервью будет читать молодой человек, который не горит желанием служить в Вооруженных силах. Какие слова могли бы, если и не пробудить в нем это желание, то, хотя бы, заставить задуматься?

- Я просто поделюсь своими мыслями на этот счет. Думаю, что если человек читает Достоевского, он принимает тот мир переживаний, которым живут герои Достоевского, и человек, безусловно, приобщается к той духовности, которая отучает его издеваться над кем-то другим. Прежде всего, духовность заставит его увидеть в другом человеке личность. Если человек станет одухотворенным, то он ко многим явлениям в жизни станет относиться, как к Промыслу Божьему, и если ему суждено служить в армии, он не будет от этого уклоняться, отворачиваться. Службу в армии он будет рассматривать как явную волю Божию о нем.

Когда меня призывали из аспирантуры в армию, я поначалу был очень расстроен: рушилась моя работа, будущее, рассчитанное на несколько лет вперед, разваливалось на глазах, было ощущение краха. Но, тем не менее, я отдал все книги в библиотеку, доделал необходимые дела, собрал друзей на прощальный вечер. Внутреннее состояние было очень печальное. Но когда я приехал в Смоленск, куда меня обязал явиться военкомат, я зашел в кафедральный храм, помолился перед Смоленской иконой Божией Матери, как умел тогда, не будучи крещеным, - и настроение мое резко изменилось: стало легко и радостно на душе. Придя в штаб, я сказал: «Хочу летать, но не летчик, зато окончил военную кафедру с отличием, мог бы быть бортинженером». Рассказал еще о своих научных заслугах, и меня направили на КТС-15 (комплексный тренажер систем, на котором будущие летчики отрабатывают тактику полета), сказав: «Ты и летать научишься, и других будешь учить летать».

Я вспоминаю два года службы в армии как время очень для себя содержательное, потому что приобрел много друзей, познал армию, научился летать на ТУ-22М2, потом на ТУ-22М3. Все это мне позволяет относиться к армии как к чему очень родному и близкому. Я увидел в ней очень много доброго и уж точно не злого. Во время службы я крестился и тогда же обрел духовника. И вообще, армия повернула мою жизнь так, что уже священником мне пришлось стоять у истоков окормления армии Церковью. И сейчас окормляю, как могу и Вооруженные силы вообще, и Дальнюю авиацию в частности. Кстати, в Дальней авиации в каждом гарнизоне уже построен или строится храм, а священники собираются на подведение итогов наравне с командирами дивизий и полков.

Главное - видеть во всем Промысл Божий. И служба в армии, если она предстоит кому-то, - это тоже Божия забота о человеке. Как бы тяжело в армии не было, все равно это замечательная школа жизни. В любой армии есть лишения, даже в самой комфортной, где утром можно попить кофе, а вечером пиво. Но через лишения человек зреет и мужает. В армии можно приобрести для себя очень много ценного, особенно пока молод, пока крепок, пока восприимчив ко всему духовному и душевному. Поэтому слова Господа «ищите прежде всего Царствия Божия, а остальное все приложится вам», обращенные ко всем людям, я приложу и к призывникам: ищите прежде всего Господа, правды Его, тогда и служба в армии будет для вас очередной ступенькой, приближающей вас к Его Царствию.

- Все это вы сказали, обращаясь, прежде всего, к православному, к духовному человеку. А если человек не воцерковлен, если все слова о вере для него ничего не значат? Что тогда?

- Если человек не духовен, тогда государство должно иметь какие-то рычаги, суметь заинтересовать его образами героических поступков наших предков в предыдущих войнах. Примеры должны выбираться те, в которых бы поощрялся человек мужественный, желающий состояться как воин. Конечно, вопрос о том, кто духовен, а кто не духовен, сложен. Не нам судить об этом. Нельзя требовать от человека, чтобы он был духовен, особенно в армейской среде, если он таковым не стал на сегодняшний момент. Можно помочь ему придти к духовности, если он сам к этому расположен. Если он не духовен, тогда в армии должны быть созданы условия для человеческого служения, чтобы воин чувствовал себя человеком, уважаемым обществом, востребованным им, чтобы общество не стеснялось его благодарить за то жертвенное служение, которым он занят. Но это экономические рычаги, поощрительные, они по своей природе непрочны. Если общество духовно и духовная мотивация полагается в основу воинского служения, тогда все проблемы решаются естественным образом. Все остальные обстоятельства требуют особых усилий со стороны государства, самой армии, но и того человека, который в ней, будучи недуховным, служит.

Отец Константин Татаринцев родился в семье военного. В самом раннем детстве, оказавшись в кабине пилотируемого самолета, он на всю жизнь полюбил романтику воздушных странствий. После школы закончил Московский энергетический институт, поступил в аспирантуру, занимался научными разработками в области физики низких температур. Одновременно учился на мехмате МГУ. Отслужил в Вооруженных силах, в Дальней авиации. Во время службы в армии принял святое крещение. В 1993 году Константин стал священником храма Преображения Господня в Тушино. Вместе с ныне покойным протоиереем Федором Соколовым отец Константин оказался у истоков взаимодействия Церкви и армии. Впоследствии отец Константин возглавил сектор Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Любовь к полетам до сих пор живет в его сердце – периодически отец Константин садится за штурвал самолета.

– Отец Константин, скажите, пожалуйста, какие обязанности на вас возложены в данный момент?

– Сейчас я заведую сектором Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Это моя основная стезя, ранее я занимался духовным образованием и просвещением в армии, и поэтому моей второй обязанностью является преподавание в Богословском институте, в центре по подготовке военнослужащих, где действующие офицеры получают духовное образование.

– Известно, что вам пришлось быть у истоков взаимодействия Церкви и армии. Расскажите об этом периоде вашей жизни.

– Действительно, мне довелось начинать эту деятельность вместе с протоиереем Феодором Соколовым, трагически погибшем шесть лет тому назад. А с начала 1990-х годов, он и я – священник храма, настоятелем которого являлся отец Федор, были призваны к этому служению. К тому же, я офицер запаса, а в то время это была редкость – недавний офицер становится священником. Я служил в Военно-воздушных силах, в Дальней авиации, хотя это была не моя основная профессия, – на службу я был призван из аспирантуры. В аспирантуре я писал работу по проблемам сверхтекучего гелия и параллельно учился на мехмате Московского государственного университета, получая второе образование. Неожиданно был призван в Вооруженные силы как офицер запаса. Прослужил два года и вернулся к своей науке – физике низких температур и доучился на мехмате.

Когда я принял благодать крещения, служа в Вооруженных силах, недавно почивший архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил меня закончить и аспирантуру, и мехмат, а также, продолжая службу в армии, готовиться к служению священническому. Как только я закончил и то и другое, начался неприятный период в жизни страны, когда наука перестала быть востребованной – закрывались факультеты, научные группы расформировывались…

Я служил певчим, звонарем, алтарником… Потом отец Феодор Соколов пригласил меня к себе в храм в Тушино, где в 1992 году я был рукоположен в сан диакона, а спустя полгода – в священники. Уже тогда отец Феодор активно привлекал меня к взаимодействию с армейскими структурами – он имел непосредственное благословение Святейшего Патриарха заниматься этой деятельностью. И с начала 1990-х годов мы с ним вместе и по отдельности посещали гарнизоны, военные академии, организовывали обучение офицеров в Центре подготовки военнослужащих… К этой работе были подключены и другие священники. Со временем сформировался Координационный комитет по взаимодействию Церкви и армии, который находился при ОВЦС. А в 1995 году был создан Синодальный отдел по взаимодействию с Вооруженными силами. Его председателем назначили епископа Красногорского Савву. Мы с отцом Феодором стали его заместителями: отец Феодор по общим вопросам, я по вопросам образования. А то, что я сам вышел от науки и при этом имел двухлетний опыт служения в военной авиации – это все позволяло мне не бояться ни научной, ни военной аудиторий.

– Время, о котором вы рассказываете, – период глобальных перемен в стране. Менялась не только страна, менялись люди. Как все это отразилось на вашей пастырской работе с военными?

– В то время в обществе был духовный вакуум, в нем происходили титанические изменения, базовая идеология рушилась. В результате, люди оказались в смятении, стали искать себе жизненную опору, потому что рухнула основа государства, и не просто основа, а идеология, существовавшая семьдесят лет. Стала меняться мотивация в служении, само собой родился вопрос: ради чего служить в армии? Служить ради зарплаты? Но зарплата есть, и даже более существенная, в таких местах, где и жизнью не придется рисковать. Всюду были душевные и духовные искания. До наступления этих перемен Церковь находилась в определенном гетто и была неизвестна обществу, а все неизвестное всегда привлекательно. В конце концов, на тот период времени всем было просто интересно увидеть живого священника. А если он еще и из своих – из офицеров, из ученых, то это было еще интереснее и привлекательнее.

В общем, никакой искусственности или надуманности в моих отношениях с офицерами не было. Я просто приходил и говорил примерно следующее: «Если вам интересны вопросы духовности, то я, как могу, отвечу на все ваши вопросы, исходя из своего духовного опыта, пусть он и небольшой. Я пришел к вам как брат. Для меня дорого то, что я хочу вам рассказать. Может быть, и для кого-то из вас это станет дорого, если вы захотите к этому прикоснуться». Оттого, что у меня были эти искренние переживания и профессиональный мир, которым я раньше жил, был близок этим людям, они довольно доверительно относились к тому, что я рассказывал, и сами начинали тянуться к духовности.

– Видеть плоды собственного труда – счастье для человека. Для священника, наверное, особенно. Часто ли приходилось вам наблюдать плоды вашей проповеди среди военных?

– Не скрою, многие солдаты стали воцерковленными людьми. Но акцент моей деятельности все-таки падает на офицерский состав. Я думаю, что если офицеры становятся верующими, атмосфера в части сразу меняется – верующими становятся и солдаты. А что касается вашего вопроса, на него ответить затруднительно, поскольку за короткий период общения трудно сказать, насколько воцерковился человек, насколько сильное действие на него произвела твоя работа. Вот если ты живешь с ним плечом к плечу, это сразу становится видно. Когда священник посещает таких людей, он отчасти становится евангельским сеятелем – бросает зерно веры. Вопросы о вере задаются глубокие: или те, что мучают человека, что он вынашивал долгое время, или по поводу того, что из рассказанного больше всего его поразило. Но, как правило, действия собственных слов священник не видит. Чтобы увидеть, с человеком надо прожить определенное время. Как только такой человек станет прихожанином определенного храма, начнет исповедываться, тогда становится видно, есть ли у него духовный рост. Но то, что многие офицеры в результате проповеди священников в армии, стали людьми воцерковленными и верующими, это факт. Многие – это не десятки, а сотни людей. Не только младшие офицеры, но и многие генералы становятся глубоко верующими людьми, начинают исповедываться, причащаться…

– Отец Константин, скажите, пожалуйста, что больше всего интересовало офицеров в беседах с вами? Какие вопросы вы чаще всего слышали от них?

– Во-первых, начиная с самого основного вопроса: что такое духовная жизнь, для чего она, чем живет Церковь, по каким принципам она построена, какие в ней таинства, как связаны традиции с канонами Церкви, что канонично, а что нет, что является суеверием, а что не является? Ну и, во-вторых, более практические вопросы: как себя вести в Церкви, когда у кого день ангела и кто его небесный покровитель? Спектр вопросов очень широкий. Им интересно было все, что связано с Церковью. Кто-то задавал очень серьезные богословские вопросы, вплоть до того, как определить бытие Божие, как доказать, что Бог есть. От фундаментальных вопросов веры до вопросов обрядовой стороны – все приходилось слышать от военных.

– Как известно, сейчас на государственном уровне обсуждается вопрос о введении в армии института священников. Как вы думаете, отец Константин, способна ли Русская Православная Церковь дать необходимое количество пастырей для окормления военных?

– Ну, во-первых, уже дала, поскольку сейчас много священников безвозмездно трудится на этой ниве, без каких-либо специальных для этого условий. Безусловно, священники востребованы военным обществом, поскольку сейчас армия находится в экстремальных условиях и чрезвычайно нуждается в окормлении, которое Церковь может дать. На самом деле, Церковь может дать и дает человеку то, что ему потребно. В том смысле, что она помогает человеку определиться, ради чего он живет, какой смысл в его жизни, что является мотивацией его поступков, мотивацией его работы, особенно в связи с тем, что эта работа часто связана с риском для жизни. Если эти вопросы не разрешены, то человек в момент испытаний не становится твердым, уверенным в правильности своего поступка и результат оказывается плачевным: лучшая, наиболее подготовленная армия в мире становится порой неорганизованной, неуверенной в себе, разлагающейся и неспособной справиться со своими обязанностями.

– За последние полгода в обществе участилось обсуждение тем, вызванных дедовщиной в армии. Если Русская Церковь настроена тесно соприкоснуться с жизнью Российской армии, в обсуждение этого вопроса становится включенным и она. На ваш взгляд, могут ли православные священники способствовать устранению этой проблемы?

– Дедовщина в армии была и раньше, и не только у нас. Во всех армиях мира она есть. Это реалии современного общества. Прискорбно, но факт. Но она не была знакома нашей армии ни в пятидесятые, ни в шестидесятые годы прошлого века, поскольку общество тогда было совершенно другое – нравственно более чистое, чем сегодняшнее. Во многом, дедовщина – это следствие тех ударов, которые были нанесены нашей армии в последнее время: политика по ее сокращению, по уничтожению ее потенциала, по мобилизации… Безразличие государства к нуждам армии сказалось и на внутренней обстановке внутри нее самой.

У меня насчет дедовщины есть такой пример. Допустим, поставлена задача: отучить человека от вредной привычки ковыряния в носу. Чтобы он так не делал, его надо воспитать – сделать культурным человеком. Если он станет культурным, то, как следствие, не сможет так поступать в силу своей воспитанности. Но можно пойти и другим путем, более быстрым – отрубить ему руки. Тогда он тоже бросит эту вредную привычку за неимением возможности. Так же может решаться и вопрос дедовщины. Можно ввести какие-то жесткие полицейские меры, которые, может быть, хоть и ненадолго, но приостановят распространение дедовщины. Но не ради этого должно быть введено полковое священство в армейские структуры. Оно должно там быть для того, чтобы сделать людей нравственными и одухотворенными. Если человек одухотворен, он никогда не будет жесток, не будет упиваться своей сержантской властью, не будет испытывать удовольствие от страданий другого человека. И, как следствие его одухотворенности, будет меняться и микроклимат там, где он будет находиться – казарма это или даже целая воинская часть. Но, повторяю, не ради этого должны вводиться полковые священники. Они не должны быть пожарными, которые тушат пожар. Священник должны быть тем человеком, который пытается средствами, получаемыми от Бога и Церкви, сделать других людей одухотворенными. В том числе и тех, кто носит военную форму.

– Как вы представляете себе, отец Константин, появление штатного священника в части? Не получится ли так, что он заменит собой упраздненную должность политрука, отношение к которому у многих солдат весьма неоднозначное?

– Вот поэтому я и говорю: если священников вводить ради какой-то конкретной цели, они превратятся в политруков. Армейские священники должны появиться в ее структуре на законном основании. Их появление должно быть законодательно оформлено, должны быть даны определенные должностные инструкции, введена некая сфера ответственности. Они не просто появятся и станут слоняться по казарме, не зная чем заняться. Нет, все будет продумано – и штатное расписание, и время встречи с личным составом, и тот круг вопросов, которые священники компетентны разрешать. Должны быть хорошенько продуманы все те темы и регламенты, которыми будет руководствоваться священник внутри воинской части. Пока это задача со многими неизвестными, но она решается, и я уверен – будет решена.

– На основе своего многолетнего опыта священнического служения в армии, скажите, пожалуйста, что ценит армия в священнике?

– Прежде всего – искренность. Очень важно не играть никаких ролей перед своей аудиторией, поскольку любая игра, любая малейшая искусственность сразу чувствуется слушателями, и такое поведение отталкивает. Солдаты хотят видеть перед собой человека, который искренно верит в то, что говорит. Духовная жизнь, о которой он рассказывает, должна быть в нем самом. Если будет обратное, его слова станут бессмысленны, они потеряют свою цену.

Также батюшка должен уметь тактично, умело, не навязывая, преподать воинам слово Божие, передать им христианскую любовь к Господу и ближнему. Нужно быть примером для них. Ко всему прочему внешний облик священника – его подрясник, крест, тот многовековой авторитет Церкви… уже это само по себе это проповедь, которая воздействует на военнослужащего, оказывает на него доброе влияние. Поэтому надо быть самим собой и нести добро и слово Божие ненавязчиво, не призывать сразу же людей далеких от Церкви, необразованных в духовной сфере к высокому богословию. Порой требуется всего лишь оказать человеческое внимание, сочувствие, сопереживание, а потом уже приоткрывать красоту духовной жизни. Если воин ее увидит, он обязательно ею пленится и захочет жить христианской жизнью.

– Существует весьма распространенное мнение, что Православная Церковь в России, не считаясь с мнением большинства, настойчиво проникает во все государственные сферы деятельности. Подготовка к введению института военного духовенства – тому пример. Что можно возразить на такое утверждение?

– Существование такого мнения напрямую зависит от кругозора тех людей, которые высказывают его. Стоит поездить по миру, и видится нечто другое. Есть государства атеистические или плюралистические в отношении к религии, но, тем не менее, там введены полковые священники. США тому пример. Мне довелось бывать в Южной Корее. Так вот, если ты там неверующий – ты уже неполноценный гражданин. В каждой военной части поставлен христианский храм: хоть и протестантский, но все-таки храм. Довелось быть на крещении одновременно трех тысяч солдат. И это был не какой-то показательный момент, а всего лишь повседневная жизнь. Одним словом, общество христианизируется, и христианство настолько плотно входит во все сферы жизни – в науку, медицину, образование, военное дело, – что мы в этом отношении слабо и вяло плетемся где-то позади. Сужу так, вглядываясь в жизнь нашей страны и в жизнь тех стран, на которые те люди, которые не приемлют духовного, чаще всего и ориентируются. Они просто не ведают этой сферы, поскольку у них очень узкий кругозор. «Человек, – говорил Иоанн Златоуст, – может быть неверующим только по двум причинам: либо он человек ограниченный, либо человек очень грешный». Чтобы принять веру, и тому и другому нужно измениться, а это очень болезненный процесс для человеческой души. Поэтому те, кто противятся воцерковлению современного общества – мы, дескать, живем в стране, где Церковь отделена от государства, – очень ограниченные люди. Либо они не знают, что происходит в мире, либо эта трагическая ситуация в нашей современной жизни, в которой слишком много неполадок, их удовлетворяет из каких-то личных меркантильных целей.

– А что вы можете сказать об отношении общества к армии?

– В мире нет ни одного государства, которое смогло бы существовать без армии. Нет такой страны, которая считала бы, что может жить без защиты своих границ, без войск, которые являются гарантом политической стабильности внутри страны, тех войск, которые могут отразить внешнюю агрессию. Нет в мире ни одной страны, которая не имела бы хоть даже самую отсталую армию.

Вопрос об отношении общества к армии показывает, насколько наше общество здорово или насколько оно болезненно. Сейчас мы совершаем преступление пред нашими предками, которые собирали наши земли и, поливая их кровью, передавали нам всем то, что мы сейчас и наследуем. Мы должны полученное сохранить и предать своим потомкам. И армия является гарантом этого сохранения. Россия столько воевала в течение всей своей истории… И поэтому то, что мы сейчас шестьдесят лет живем относительно мирно, уже настоящее чудо. Сколько оно еще продлится – неведомо. Но уметь свою страну защищать и отстаивать, если потребуется, должны все здоровые силы общества и, конечно, все мужское население. Если армия больна, общество должно помочь эти болезни вылечить, а не добивать лежачего.

– О каких болезнях вы говорите?

– Болезни современной российской армии следующие: призываются в армию, как правило, люди без образования, из социальных низов. Говоря об этом, я имею в виду рядовой состав. Вследствие этого – армия, в основном, представляет собой низкообразованный, малокультурный, грубый и жестокий контингент. Одним из результатов всего перечисленного и стало явление дедовщины.

Офицеры социально не обеспечены – ни жильем, ни зарплатами. Не секрет, что у наших военнослужащих самые низкие зарплаты в мире. Но как бы не относилось к нашим воинам государство в годы перестройки, в девяностые годы, ставшие для армии чрезвычайно тяжелыми, когда месяцами не было денежного довольствия, при всем том не было ни одного срыва боевого дежурства, не один пост не был покинут. Никакая армия мира не выдержала бы того, что выдержала наша при таком к ней отношении. И то, что сейчас происходит, понятно: ей больно, у нее есть какие-то проблемы, есть раны. Но на раны надо наложить пластырь, а ей пытаются туда соли насыпать. Будто стараются спровоцировать ее быстрейшее разложение и разрушение.

– Ввиду такого отношения государства к армии, резонно каждому солдату задуматься: ради чего служить, во имя чего жертвовать собой, за что умирать? Вам, наверное, приходилось слышать такие вопросы?

– Да, действительно, такого рода вопросов было очень много. Но есть такая пословица: где родился, там и пригодился. И если нас Господь призвал к временной жизни в этой стране, то человек, который в ней возрос, начинает ее любить – свой дворик, березку, друзей, с которыми учился, с которыми в войну играл, с которыми постигал мир. И вот этот микромир становится самоценным для человека: если он нуждается в защите, эта защита должна быть явлена: сначала ради памяти тех, кто собрал эту землю, а уж потом просто ради любви к ней. Ведь наша Россия – богатейшая страна: историей, святынями и материальными ресурсами… И поэтому, наследуя это богатство, повторяюсь, мы должны уметь его защитить. И тут уже неважно: есть зарплата или нет зарплаты, хорошо ли к тебе относятся обыватели или тебя презирают. Если ты любишь – то ты уже несешь какую-то ответственность за будущее этой земли, за целостность, за те традиции, за тот лад, за то мироощущение, которое свойственно нам. Если мы живем в России, если мы русские люди, следовательно, мы воспринимаем то, чем богата Россия, а это не только недра и территории, это, прежде всего, ее культура, ее одухотворенность. Все требуется защищать и отстаивать даже тогда, когда вокруг для этого неблагоприятные условия. Это и есть главная мотивация в служении. А дальше история рассудит.

– Неоднократно высказывались мнения, что государству надо ликвидировать армию: раз в ней совершается столько преступлений, то зачем она нужна. Как относиться к таким высказываниям?

– Наше общество очень разное… Если кто-то громче всех кричит, это еще не значит, что он выражает мнение всех. Есть люди воспитанные, которые не умеют кричать. Да, общество едино во мнении, что необходимо пресечь преступления, – это мнение любого здравомыслящего человека. Но то, что армию надо распустить или пригласить другую армию к себе на службу – например американскую, – такие взгляды могут быть только или у оголтелых хамов, или у людей, которые имеют финансовые средства сделать свое мнение очень громким и доступным. Но это не мнение общества в целом.

А что касается преступлений в армии, то решать эту проблему через ликвидацию, по крайней мере, глупо. В нашем государстве совершается множество противозаконных действий – нам что же, государство в таком случае прикажете ликвидировать?

– Отец Константин, почему современный юноша так не хочет служить в армии? Один ли страх дедовщины заставляет его прятаться от призывной комиссии?

– Мне кажется, тут дело не только в страхе. У современного юноши с детства нет того глубокого патриотического воспитания, а соответственно, нет того сильного чувства, что мы – наследники своей земли. Если мы отчуждены от своей земли, если мы чувствуем, что мы не хозяева на ней, чувству ответственности за сохранность нашей же Родины взяться неоткуда. В Арабских Эмиратах человек только рождается, а на него уже открывается счет в банке и копятся средства на его имя, потому что он родился на этой земле, и ее недра – часть его богатства. Мы живем в стране, которая намного богаче любых эмиратов или любой другой страны, но мы отчуждены от этого богатства, так уж исторически получилось. Мы не чувствуем причастности к своей стране: свой дом, свой особняк, свою квартиру готовы защищать, а от страны мы отчуждены, поэтому и возникает отсутствие той мотивации, о которой я говорил выше. Не воспринимают ее также и те люди, у которых отсутствует какая-либо одухотворенность. По-мещански рассуждая, естественно что возникает масса возражений против защиты Отечества: «А зачем я пойду, разве мне это надо – лишения, издевательства… Еще пошлют куда-нибудь, пристрелят, голову отрежут… А с какой стати? Я этого не хочу!». Нет понимания ответственности за свою страну, и это, к сожалению, в государстве не воспитывается сверху донизу. И как результат отсутствия такого воспитания, ребята при наступлении призывного возраста пытаются «отмазаться» от служения в армии.

– Учитывая, что аудитория наших читателей довольно широкая, мы можем предположить, что ваше интервью будет читать молодой человек, который не горит желанием служить в Вооруженных силах. Какие слова могли бы, если и не пробудить в нем это желание, то, хотя бы, заставить задуматься?

– Я просто поделюсь своими мыслями на этот счет. Думаю, что если человек читает Достоевского, он принимает тот мир переживаний, которым живут герои Достоевского, и человек, безусловно, приобщается к той духовности, которая отучает его издеваться над кем-то другим. Прежде всего, духовность заставит его увидеть в другом человеке личность. Если человек станет одухотворенным, то он ко многим явлениям в жизни станет относиться, как к Промыслу Божьему, и если ему суждено служить в армии, он не будет от этого уклоняться, отворачиваться. Службу в армии он будет рассматривать как явную волю Божию о нем.

Когда меня призывали из аспирантуры в армию, я поначалу был очень расстроен: рушилась моя работа, будущее, рассчитанное на несколько лет вперед, разваливалось на глазах, было ощущение краха. Но, тем не менее, я отдал все книги в библиотеку, доделал необходимые дела, собрал друзей на прощальный вечер. Внутреннее состояние было очень печальное. Но когда я приехал в Смоленск, куда меня обязал явиться военкомат, я зашел в кафедральный храм, помолился перед Смоленской иконой Божией Матери, как умел тогда, не будучи крещеным, – и настроение мое резко изменилось: стало легко и радостно на душе. Придя в штаб, я сказал: «Хочу летать, но не летчик, зато окончил военную кафедру с отличием, мог бы быть бортинженером». Рассказал еще о своих научных заслугах, и меня направили на КТС-15 (комплексный тренажер систем, на котором будущие летчики отрабатывают тактику полета), сказав: «Ты и летать научишься, и других будешь учить летать».

Я вспоминаю два года службы в армии как время очень для себя содержательное, потому что приобрел много друзей, познал армию, научился летать на ТУ-22М2, потом на ТУ-22М3. Все это мне позволяет относиться к армии как к чему очень родному и близкому. Я увидел в ней очень много доброго и уж точно не злого. Во время службы я крестился и тогда же обрел духовника. И вообще, армия повернула мою жизнь так, что уже священником мне пришлось стоять у истоков окормления армии Церковью. И сейчас окормляю, как могу и Вооруженные силы вообще, и Дальнюю авиацию в частности. Кстати, в Дальней авиации в каждом гарнизоне уже построен или строится храм, а священники собираются на подведение итогов наравне с командирами дивизий и полков.

Главное – видеть во всем Промысл Божий. И служба в армии, если она предстоит кому-то, – это тоже Божия забота о человеке. Как бы тяжело в армии не было, все равно это замечательная школа жизни. В любой армии есть лишения, даже в самой комфортной, где утром можно попить кофе, а вечером пиво. Но через лишения человек зреет и мужает. В армии можно приобрести для себя очень много ценного, особенно пока молод, пока крепок, пока восприимчив ко всему духовному и душевному. Поэтому слова Господа «ищите прежде всего Царствия Божия, а остальное все приложится вам», обращенные ко всем людям, я приложу и к призывникам: ищите прежде всего Господа, правды Его, тогда и служба в армии будет для вас очередной ступенькой, приближающей вас к Его Царствию.

– Все это вы сказали, обращаясь, прежде всего, к православному, к духовному человеку. А если человек не воцерковлен, если все слова о вере для него ничего не значат? Что тогда?

– Если человек не духовен, тогда государство должно иметь какие-то рычаги, суметь заинтересовать его образами героических поступков наших предков в предыдущих войнах. Примеры должны выбираться те, в которых бы поощрялся человек мужественный, желающий состояться как воин. Конечно, вопрос о том, кто духовен, а кто не духовен, сложен. Не нам судить об этом. Нельзя требовать от человека, чтобы он был духовен, особенно в армейской среде, если он таковым не стал на сегодняшний момент. Можно помочь ему придти к духовности, если он сам к этому расположен. Если он не духовен, тогда в армии должны быть созданы условия для человеческого служения, чтобы воин чувствовал себя человеком, уважаемым обществом, востребованным им, чтобы общество не стеснялось его благодарить за то жертвенное служение, которым он занят. Но это экономические рычаги, поощрительные, они по своей природе непрочны. Если общество духовно и духовная мотивация полагается в основу воинского служения, тогда все проблемы решаются естественным образом. Все остальные обстоятельства требуют особых усилий со стороны государства, самой армии, но и того человека, который в ней, будучи недуховным, служит.

Отец Константин родился в семье кадрового военного, учился в английской спецшколе на Кутузовском проспекте.

Когда пришло время выбирать институт, детские мечты о том о профессии лётчика забылись, и он, увлёкшись точными науками, поступил в Московский энергетический институт. Впрочем, летать Константину Татаринцеву всё равно довелось. Более того, во время службы в армии жизнь его столкнула с Джохаром Дудаевым, в то время полковником Советской армии.

После окончания вуза, получив специальность инженера-физика, Константин Татаринцев остался работать в институте на кафедре низких температур, а параллельно поступил в аспирантуру мехмата Московского университета.

Но учёбу пришлось прервать в связи с призывом в Вооружённые силы.

Лейтенант Константин Татаринцев попал в 840-й тяжёлый бомбардировочный авиационный полк. «Я попал служить на аэродром, расположенный в местечке Сальцы Новгородской области , - рассказывает отец Константин. - К этому времени у меня в активе уже были достаточно серьёзные научные работы, и в армии я продолжил заниматься наукой, параллельно работая на тренажёрном системном комплексе.. Сначала я сам на нём летать научился, а потом стал помогать осваивать тренажёр другим лётчикам».

Примерно в это же время из Полтавы в дивизию, где служил Татаринцев, был переведён новый комдив, полковник Джохар Дудаев, у которого на тот момент был немалый лётный опыт, но сводился он к управлению устаревающей техникой - самолётами Т9-22 и ТУ-16. Между тем в 840-м полку уже появился относительно новый бомбардировщик Ту-22М2. Естественно, для полковника Дудаева делом престижа было освоить управление этой машиной, а учёба, разумеется, начиналась со знакомства с тренажёром-имитатором.

Стоит заметить, что виртуальный полёт на порядок сложнее настоящего, поскольку при работе на тренажёре у лётчика отсутствуют реальные ощущения. Обычно пилот чувствует, что его ведёт вниз или вверх, и соответственно тянет штурвал на себя или утапливает. На имитаторе этого нет, и все» управление машиной основано на показаниях приборов.

«Когда Дудаев стал сажать самолёт , - рассказывает священник, - то при снижении выпустил закрылки на 40 градусов, в результате чего вертикальная скорость была сильно завышена. Самолет разболтало, и он свалился на крыло» . Резюме раздосадованного комдива было однозначным: тренажёр никуда не годится. Заступаясь за своё детище, лейтенант Татаринцев указал командиру на его ошибки в технике пилотирования, но в ответ услышал лишь короткое: «Молод ты ещё, старший лейтенант, чтобы меня учить». Однако Татаринцев не стушевался и пообещал, что наглядно покажет, какие именно неточности допустил полковник Дудаев.

«Мы запустили тренажёр , - продолжил отец Константин. - Он сел на правую чашу, я - на левую (место командира. - Прим. авт.). Взлетели. Сделали несколько разворотов, после чего Дудаев передал управление мне. Заходя на посадку, я выдержал все необходимые параметры, и самолёт сел мягко и красиво - опытный полковник был потрясён. Честно говоря, я не знаю, как сложились отношения у лётчика Дудаева с настоящим бомбардировщиком Ту-22М2, но наши отношения с ним перешли из разряда служебных в дружеские. После этого случая мы много общались, ходили вместе в столовую. У меня о нём и как о человеке, и как об офицере сложилось очень хорошее впечатление. Что же касается последующих событий, связанных с Дудаевым, то, наверное, попав в высокую политику, он был вынужден играть по чужим правилам» .

В семье Константина Татаринцева никто не имел никакого отношения к религии: мать и брат крестились уже после того, как о. Константин принял сан, а отец не крещён до сих пор. «Никаких революционных моментов - потрясений или трагедий - в моей жизни не было , - говорит священник. - С детства я увлекался историей, особенно отечественной, много читал, думал о религии. Решающий шаг - крещение - был сделан мною в армии, 21 сентября 1986 года.

А через неделю на мою долю выпило испытание: в офицерском общежитии, где я жил в то время, мы раз в неделю меняли постельное бельё. Я отдал старый комплект, получил свежее, и тут выяснилось, что в сданном белье не хватает полотенца. Когда я его принёс, то бабушка-кастелянша протянули мне крестик: «Это вы потеряли?»

Надо сказать, что отношение к верующим в армии в то время было очень негативное. Буквально за три дня до этого случая на общеполковом собрании клеймили позором прапорщика только за то, что он не знал, что жена с тёщей тайно крестили его ребёнка. Я не был кадровым военным, но этот случай мог отразиться на карьере отца, который в то время служил в Генштабе. Но ответить «нет» значило предать Господа. Я не колеблясь взял крест. Несмотря на то что было множество свидетелей, до замполита этот случай не дошёл».

В 1987 году, когда служба подходили к концу, капитану Татаринцеву предложили остаться в армии: сулили неплохую карьеру, место преподавателя в Военно-воздушной академии имени Юрия Гагарина. Но он решил уволиться, окончить аспирантуру и мехмат. Кстати, по разработкам Татаринцева до сих пор ведутся боевые действия.

«Вернувшись домой, я занялся своими делами: сдал кандидатский минимум, окончил университет , - вспоминает отец Константин. - Но параллельно был звонарём в храме Тихвинской Божьей Матери. А через некоторое время отец Фёдор, который там служил, предложил мне готовиться к рукоположению в сан диакона.

После принятия сана я служил в храме Преображения Господня. Сначала было очень тяжело: вроде за спиной два высших образования, ядерное оружие, сверхзвуковые скорости и квантовая физики, но даже молитву прочитать хорошо не получилось...

Когда крестился, рука свинцом наливалась. Но со временем привык. Через полгода стал священником, а в 2004-м году - настоятелем храма Вознесения Господня» .

А вот какую историю хранит семейное предание семьи Татаринцевых.

В начале 60-х годов отец Константина Татаринцева, капитан регулярной армии, получил приказ перевести боеголовки ракет класса «земля- воздух» из здания храма Преображения Господня в новый, недавно построенный склад, после чего находящуюся в аварийном состоянии церковь необходимо было взорвать.

С вывозом никаких проблем не возникло, но когда капитан приступил ко второй части задания, у него защемило сердце, и неверующий советский офицер отказался выполнять приказ. Он обратился к вышестоящему начальству с просьбой не уничтожать это здание. Впрочем, написание рапортов не возымело никакого воздействия.

Помогла хорошая знакомая семьи, родственница маршала Батицкого Глафира Михайловна, котораяустроила встречу капитана Татаринцева с главнокомандующим войск ПВО. В результате церковь была спасена.

Спустя много лет, осенью 1992 года, полковник Генштаба Татаринцев, проезжая по Новорижскому шоссе, похвастался супруге: «Вон видишь тот храм? я лет тридцать назад спас его от уничтожения». «А ты знаешь„ что теперь там твой сын служит?» - ответила супруга. Ошарашены были оба: отец атеист до этого момента не интересовался церковью, куда поступил его сын.