«Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи… Уходи… У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами…». Правда про женщин на войне, о которой не писали в газетах…
Ко Дню Победы блогер radulova опубликовала воспоминания женщин-ветеранов из книги Светланы Алексиевич.
“Ехали много суток… Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за одним шли составы, и там одни девушки. Поют. Машут нам – кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает, полегли они, в земле. Или в плену. Теперь мы вместо них… Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло – я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала…”
“Один раз ночью разведку боем на участке нашего полка вела целая рота. К рассвету она отошла, а с нейтральной полосы послышался стон. Остался раненый. “Не ходи, убьют, – не пускали меня бойцы, – видишь, уже светает”. Не послушалась, поползла. Нашла раненого, тащила его восемь часов, привязав ремнем за руку. Приволокла живого. Командир узнал, объявил сгоряча пять суток ареста за самовольную отлучку. А заместитель командира полка отреагировал по-другому: “Заслуживает награды”. В девятнадцать лет у меня была медаль “За отвагу”. В девятнадцать лет поседела. В девятнадцать лет в последнем бою были прострелены оба легких, вторая пуля прошла между двух позвонков. Парализовало ноги… И меня посчитали убитой… В девятнадцать лет… У меня внучка сейчас такая. Смотрю на нее – и не верю. Дите!”
“У меня было ночное дежурство… Зашла в палату тяжелораненых. Лежит капитан… Врачи предупредили меня перед дежурством, что ночью он умрет… Не дотянет до утра… Спрашиваю его: “Ну, как? Чем тебе помочь?” Никогда не забуду… Он вдруг улыбнулся, такая светлая улыбка на измученном лице: “Расстегни халат… Покажи мне свою грудь… Я давно не видел жену…” Мне стало стыдно, я что-то там ему отвечала. Ушла и вернулась через час. Он лежит мертвый. И та улыбка у него на лице…”
…………………………………………………………………….
“И когда он появился третий раз, это же одно мгновенье – то появится, то скроется, – я решила стрелять. Решилась, и вдруг такая мысль мелькнула: это же человек, хоть он враг, но человек, и у меня как-то начали дрожать руки, по всему телу пошла дрожь, озноб. Какой-то страх… Ко мне иногда во сне и сейчас возвращается это ощущение… После фанерных мишеней стрелять в живого человека было трудно. Я же его вижу в оптический прицел, хорошо вижу. Как будто он близко… И внутри у меня что-то противится… Что-то не дает, не могу решиться. Но я взяла себя в руки, нажала спусковой крючок… Не сразу у нас получилось. Не женское это дело – ненавидеть и убивать. Не наше… Надо было себя убеждать. Уговаривать…”
“И девчонки рвались на фронт добровольно, а трус сам воевать не пойдет. Это были смелые, необыкновенные девчонки. Есть статистика: потери среди медиков переднего края занимали второе место после потерь в стрелковых батальонах. В пехоте. Что такое, например, вытащить раненого с поля боя? Я вам сейчас расскажу… Мы поднялись в атаку, а нас давай косить из пулемета. И батальона не стало. Все лежали. Они не были все убиты, много раненых. Немцы бьют, огня не прекращают. Совсем неожиданно для всех из траншеи выскакивает сначала одна девчонка, потом вторая, третья… Они стали перевязывать и оттаскивать раненых, даже немцы на какое-то время онемели от изумления. К часам десяти вечера все девчонки были тяжело ранены, а каждая спасла максимум два-три человека. Награждали их скупо, в начале войны наградами не разбрасывались. Вытащить раненого надо было вместе с его личным оружием. Первый вопрос в медсанбате: где оружие? В начале войны его не хватало. Винтовку, автомат, пулемет – это тоже надо было тащить. В сорок первом был издан приказ номер двести восемьдесят один о представлении к награждению за спасение жизни солдат: за пятнадцать тяжелораненых, вынесенных с поля боя вместе с личным оружием – медаль “За боевые заслуги”, за спасение двадцати пяти человек – орден Красной Звезды, за спасение сорока – орден Красного Знамени, за спасение восьмидесяти – орден Ленина. А я вам описал, что значило спасти в бою хотя бы одного… Из-под пуль…”
“Что в наших душах творилось, таких людей, какими мы были тогда, наверное, больше никогда не будет. Никогда! Таких наивных и таких искренних. С такой верой! Когда знамя получил наш командир полка и дал команду: “Полк, под знамя! На колени!”, все мы почувствовали себя счастливыми. Стоим и плачем, у каждой слезы на глазах. Вы сейчас не поверите, у меня от этого потрясения весь мой организм напрягся, моя болезнь, а я заболела “куриной слепотой”, это у меня от недоедания, от нервного переутомления случилось, так вот, моя куриная слепота прошла. Понимаете, я на другой день была здорова, я выздоровела, вот через такое потрясение всей души…”
…………………………………………
“Меня ураганной волной отбросило к кирпичной стене. Потеряла сознание… Когда пришла в себя, был уже вечер. Подняла голову, попробовала сжать пальцы – вроде двигаются, еле-еле продрала левый глаз и пошла в отделение, вся в крови. В коридоре встречаю нашу старшую сестру, она не узнала меня, спросила: “Кто вы? Откуда?” Подошла ближе, ахнула и говорит: “Где тебя так долго носило, Ксеня? Раненые голодные, а тебя нет”. Быстро перевязали голову, левую руку выше локтя, и я пошла получать ужин. В глазах темнело, пот лился градом. Стала раздавать ужин, упала. Привели в сознание, и только слышится: “Скорей! Быстрей!” И опять – “Скорей! Быстрей!” Через несколько дней у меня еще брали для тяжелораненых кровь”.
“Мы же молоденькие совсем на фронт пошли. Девочки. Я за войну даже подросла. Мама дома померила… Я подросла на десять сантиметров…”
……………………………………
“Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне – пятнадцать лет, а сестре – четырнадцать. Он говорил: “Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек…” Другой мысли тогда не было. Через год я попала на фронт…”
……………………………………
“У нашей матери не было сыновей… А когда Сталинград был осажден, добровольно пошли на фронт. Все вместе. Вся семья: мама и пять дочерей, а отец к этому времени уже воевал…”
………………………………………..
“Меня мобилизовали, я была врач. Я уехала с чувством долга. А мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте…”
……………………………………….
“Помню, отпустили меня в увольнение. Прежде чем пойти к тете, я зашла в магазин. До войны страшно любила конфеты. Говорю:
- Дайте мне конфет.
Продавщица смотрит на меня, как на сумасшедшую. Я не понимала: что такое – карточки, что такое – блокада? Все люди в очереди повернулись ко мне, а у меня винтовка больше, чем я. Когда нам их выдали, я посмотрела и думаю: “Когда я дорасту до этой винтовки?” И все вдруг стали просить, вся очередь:
- Дайте ей конфет. Вырежьте у нас талоны.
И мне дали”.
“И у меня впервые в жизни случилось… Наше… Женское… Увидела я у себя кровь, как заору:
- Меня ранило…
В разведке с нами был фельдшер, уже пожилой мужчина. Он ко мне:
- Куда ранило?
- Не знаю куда… Но кровь…
Мне он, как отец, все рассказал… Я ходила в разведку после войны лет пятнадцать. Каждую ночь. И сны такие: то у меня автомат отказал, то нас окружили. Просыпаешься – зубы скрипят. Вспоминаешь – где ты? Там или здесь?”
…………………………………………..
“Уезжала я на фронт материалисткой. Атеисткой. Хорошей советской школьницей уехала, которую хорошо учили. А там… Там я стала молиться… Я всегда молилась перед боем, читала свои молитвы. Слова простые… Мои слова… Смысл один, чтобы я вернулась к маме и папе. Настоящих молитв я не знала, и не читала Библию. Никто не видел, как я молилась. Я – тайно. Украдкой молилась. Осторожно. Потому что… Мы были тогда другие, тогда жили другие люди. Вы – понимаете?”
“Формы на нас нельзя было напастись: всегда в крови. Мой первый раненый – старший лейтенант Белов, мой последний раненый – Сергей Петрович Трофимов, сержант минометного взвода. В семидесятом году он приезжал ко мне в гости, и дочерям я показала его раненую голову, на которой и сейчас большой шрам. Всего из-под огня я вынесла четыреста восемьдесят одного раненого. Кто-то из журналистов подсчитал: целый стрелковый батальон… Таскали на себе мужчин, в два-три раза тяжелее нас. А раненые они еще тяжелее. Его самого тащишь и его оружие, а на нем еще шинель, сапоги. Взвалишь на себя восемьдесят килограммов и тащишь. Сбросишь… Идешь за следующим, и опять семьдесят-восемьдесят килограммов… И так раз пять-шесть за одну атаку. А в тебе самой сорок восемь килограммов – балетный вес. Сейчас уже не верится…”
……………………………………
“Я потом стала командиром отделения. Все отделение из молодых мальчишек. Мы целый день на катере. Катер небольшой, там нет никаких гальюнов. Ребятам по необходимости можно через борт, и все. Ну, а как мне? Пару раз я до того дотерпелась, что прыгнула прямо за борт и плаваю. Они кричат: “Старшина за бортом!” Вытащат. Вот такая элементарная мелочь… Но какая это мелочь? Я потом лечилась…
………………………………………
“Вернулась с войны седая. Двадцать один год, а я вся беленькая. У меня тяжелое ранение было, контузия, я плохо слышала на одно ухо. Мама меня встретила словами: “Я верила, что ты придешь. Я за тебя молилась день и ночь”. Брат на фронте погиб. Она плакала: “Одинаково теперь – рожай девочек или мальчиков”.
“А я другое скажу… Самое страшное для меня на войне – носить мужские трусы. Вот это было страшно. И это мне как-то… Я не выражусь… Ну, во-первых, очень некрасиво… Ты на войне, собираешься умереть за Родину, а на тебе мужские трусы. В общем, ты выглядишь смешно. Нелепо. Мужские трусы тогда носили длинные. Широкие. Шили из сатина. Десять девочек в нашей землянке, и все они в мужских трусах. О, Боже мой! Зимой и летом. Четыре года… Перешли советскую границу… Добивали, как говорил на политзанятиях наш комиссар, зверя в его собственной берлоге. Возле первой польской деревни нас переодели, выдали новое обмундирование и… И! И! И! Привезли в первый раз женские трусы и бюстгальтеры. За всю войну в первый раз. Ха-а-а… Ну, понятно… Мы увидели нормальное женское белье… Почему не смеешься? Плачешь… Ну, почему?”
……………………………………..
“В восемнадцать лет на Курской Дуге меня наградили медалью “За боевые заслуги” и орденом Красной Звезды, в девятнадцать лет – орденом Отечественной войны второй степени. Когда прибывало новое пополнение, ребята были все молодые, конечно, они удивлялись. Им тоже по восемнадцать-девятнадцать лет, и они с насмешкой спрашивали: “А за что ты получила свои медали?” или “А была ли ты в бою?” Пристают с шуточками: “А пули пробивают броню танка?” Одного такого я потом перевязывала на поле боя, под обстрелом, я и фамилию его запомнила – Щеголеватых. У него была перебита нога. Я ему шину накладываю, а он у меня прощения просит: “Сестричка, прости, что я тебя тогда обидел…”
“Замаскировались. Сидим. Ждем ночи, чтобы все-таки сделать попытку прорваться. И лейтенант Миша Т., комбат был ранен, и он выполнял обязанности комбата, лет ему было двадцать, стал вспоминать, как он любил танцевать, играть на гитаре. Потом спрашивает:
- Ты хоть пробовала?
- Чего? Что пробовала? – А есть хотелось страшно.
- Не чего, а кого… Бабу!
А до войны пирожные такие были. С таким названием.
- Не-е-ет…
- И я тоже еще не пробовал. Вот умрешь и не узнаешь, что такое любовь… Убьют нас ночью…
- Да пошел ты, дурак! – До меня дошло, о чем он.
Умирали за жизнь, еще не зная, что такое жизнь. Обо всем еще только в книгах читали. Я кино про любовь любила…”
…………………………………………
“Она заслонила от осколка мины любимого человека. Осколки летят – это какие-то доли секунды… Как она успела? Она спасла лейтенанта Петю Бойчевского, она его любила. И он остался жить. Через тридцать лет Петя Бойчевский приехал из Краснодара и нашел меня на нашей фронтовой встрече, и все это мне рассказал. Мы съездили с ним в Борисов и разыскали ту поляну, где Тоня погибла. Он взял землю с ее могилы… Нес и целовал… Было нас пять, конаковских девчонок… А одна я вернулась к маме…”
……………………………………………
“Был организован Отдельный отряд дымомаскировки, которым командовал бывший командир дивизиона торпедных катеров капитан-лейтенант Александр Богданов. Девушки, в основном, со средне-техническим образованием или после первых курсов института. Наша задача – уберечь корабли, прикрывать их дымом. Начнется обстрел, моряки ждут: “Скорей бы девчата дым повесили. С ним поспокойнее”. Выезжали на машинах со специальной смесью, а все в это время прятались в бомбоубежище. Мы же, как говорится, вызывали огонь на себя. Немцы ведь били по этой дымовой завесе…”
“Перевязываю танкиста… Бой идет, грохот. Он спрашивает: “Девушка, как вас зовут?” Даже комплимент какой-то. Мне так странно было произносить в этом грохоте, в этом ужасе свое имя – Оля”.
………………………………………
“И вот я командир орудия. И, значит, меня – в тысяча триста пятьдесят седьмой зенитный полк. Первое время из носа и ушей кровь шла, расстройство желудка наступало полное… Горло пересыхало до рвоты… Ночью еще не так страшно, а днем очень страшно. Кажется, что самолет прямо на тебя летит, именно на твое орудие. На тебя таранит! Это один миг… Сейчас он всю, всю тебя превратит ни во что. Все – конец!”
…………………………………….
“И пока меня нашли, я сильно отморозила ноги. Меня, видимо, снегом забросало, но я дышала, и образовалось в снегу отверстие… Такая трубка… Нашли меня санитарные собаки. Разрыли снег и шапку-ушанку мою принесли. Там у меня был паспорт смерти, у каждого были такие паспорта: какие родные, куда сообщать. Меня откопали, положили на плащ-палатку, был полный полушубок крови… Но никто не обратил внимания на мои ноги… Шесть месяцев я лежала в госпитале. Хотели ампутировать ногу, ампутировать выше колена, потому что начиналась гангрена. И я тут немножко смалодушничала, не хотела оставаться жить калекой. Зачем мне жить? Кому я нужна? Ни отца, ни матери. Обуза в жизни. Ну, кому я нужна, обрубок! Задушусь…”
………………………………………
“Там же получили танк. Мы оба были старшими механиками-водителями, а в танке должен быть только один механик-водитель. Командование решило назначить меня командиром танка “ИС-122″, а мужа – старшим механиком-водителем. И так мы дошли до Германии. Оба ранены. Имеем награды. Было немало девушек-танкисток на средних танках, а вот на тяжелом – я одна”.
“Нам сказали одеть все военное, а я метр пятьдесят. Влезла в брюки, и девочки меня наверху ими завязали”.
…………………………………..
“Пока он слышит… До последнего момента говоришь ему, что нет-нет, разве можно умереть. Целуешь его, обнимаешь: что ты, что ты? Он уже мертвый, глаза в потолок, а я ему что-то еще шепчу… Успокаиваю… Фамилии вот стерлись, ушли из памяти, а лица остались… ”
…………………………………
“У нас попала в плен медсестра… Через день, когда мы отбили ту деревню, везде валялись мертвые лошади, мотоциклы, бронетранспортеры. Нашли ее: глаза выколоты, грудь отрезана… Ее посадили на кол… Мороз, и она белая-белая, и волосы все седые. Ей было девятнадцать лет. В рюкзаке у нее мы нашли письма из дома и резиновую зеленую птичку. Детскую игрушку…”
……………………………….
“Под Севском немцы атаковали нас по семь-восемь раз в день. И я еще в этот день выносила раненых с их оружием. К последнему подползла, а у него рука совсем перебита. Болтается на кусочках… На жилах… В кровище весь… Ему нужно срочно отрезать руку, чтобы перевязать. Иначе никак. А у меня нет ни ножа, ни ножниц. Сумка телепалась-телепалась на боку, и они выпали. Что делать? И я зубами грызла эту мякоть. Перегрызла, забинтовала… Бинтую, а раненый: “Скорей, сестра. Я еще повоюю”. В горячке…”
“Я всю войну боялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине – что? Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно – герой. Жених! А женщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба…”
…………………………………
“Мужчины разложат костер на остановке, трясут вшей, сушатся. А нам где? Побежим за какое-нибудь укрытие, там и раздеваемся. У меня был свитерочек вязаный, так вши сидели на каждом миллиметре, в каждой петельке. Посмотришь, затошнит. Вши бывают головные, платяные, лобковые… У меня были они все…”
………………………………….
“Под Макеевкой, в Донбассе, меня ранило, ранило в бедро. Влез вот такой осколочек, как камушек, сидит. Чувствую – кровь, я индивидуальный пакет сложила и туда. И дальше бегаю, перевязываю. Стыдно кому сказать, ранило девчонку, да куда – в ягодицу. В попу… В шестнадцать лет это стыдно кому-нибудь сказать. Неудобно признаться. Ну, и так я бегала, перевязывала, пока не потеряла сознание от потери крови. Полные сапоги натекло…”
………………………………….
“Приехал врач, сделали кардиограмму, и меня спрашивают:
- Вы когда перенесли инфаркт?
- Какой инфаркт?
- У вас все сердце в рубцах.
А эти рубцы, видно, с войны. Ты заходишь над целью, тебя всю трясет. Все тело покрывается дрожью, потому что внизу огонь: истребители стреляют, зенитки расстреливают… Летали мы в основном ночью. Какое-то время нас попробовали посылать на задания днем, но тут же отказались от этой затеи. Наши “По-2″ подстреливали из автомата… Делали до двенадцати вылетов за ночь. Я видела знаменитого летчика-аса Покрышкина, когда он прилетал из боевого полета. Это был крепкий мужчина, ему не двадцать лет и не двадцать три, как нам: пока самолет заправляли, техник успевал снять с него рубашку и выкрутить. С нее текло, как будто он под дождем побывал. Теперь можете легко себе представить, что творилось с нами. Прилетишь и не можешь даже из кабины выйти, нас вытаскивали. Не могли уже планшет нести, тянули по земле”.
………………………………
“Мы стремились… Мы не хотели, чтобы о нас говорили: “Ах, эти женщины!” И старались больше, чем мужчины, мы еще должны были доказать, что не хуже мужчин. А к нам долго было высокомерное, снисходительное отношение: “Навоюют эти бабы…”
“Три раза раненая и три раза контуженная. На войне кто о чем мечтал: кто домой вернуться, кто дойти до Берлина, а я об одном загадывала – дожить бы до дня рождения, чтобы мне исполнилось восемнадцать лет. Почему-то мне страшно было умереть раньше, не дожить даже до восемнадцати. Ходила я в брюках, в пилотке, всегда оборванная, потому что всегда на коленках ползешь, да еще под тяжестью раненого. Не верилось, что когда-нибудь можно будет встать и идти по земле, а не ползти. Это мечта была! Приехал как-то командир дивизии, увидел меня и спрашивает: “А что это у вас за подросток? Что вы его держите? Его бы надо послать учиться”.
…………………………………
“Мы были счастливы, когда доставали котелок воды вымыть голову. Если долго шли, искали мягкой травы. Рвали ее и ноги… Ну, понимаете, травой смывали… Мы же свои особенности имели, девчонки… Армия об этом не подумала… Ноги у нас зеленые были… Хорошо, если старшина был пожилой человек и все понимал, не забирал из вещмешка лишнее белье, а если молодой, обязательно выбросит лишнее. А какое оно лишнее для девчонок, которым надо бывает два раза в день переодеться. Мы отрывали рукава от нижних рубашек, а их ведь только две. Это только четыре рукава…”
“Идем… Человек двести девушек, а сзади человек двести мужчин. Жара стоит. Жаркое лето. Марш бросок – тридцать километров. Жара дикая… И после нас красные пятна на песке… Следы красные… Ну, дела эти… Наши… Как ты тут что спрячешь? Солдаты идут следом и делают вид, что ничего не замечают… Не смотрят под ноги… Брюки на нас засыхали, как из стекла становились. Резали. Там раны были, и все время слышался запах крови. Нам же ничего не выдавали… Мы сторожили: когда солдаты повесят на кустах свои рубашки. Пару штук стащим… Они потом уже догадывались, смеялись: “Старшина, дай нам другое белье. Девушки наше забрали”. Ваты и бинтов для раненых не хватало… А не то, что… Женское белье, может быть, только через два года появилось. В мужских трусах ходили и майках… Ну, идем… В сапогах! Ноги тоже сжарились. Идем… К переправе, там ждут паромы. Добрались до переправы, и тут нас начали бомбить. Бомбежка страшнейшая, мужчины – кто куда прятаться. Нас зовут… А мы бомбежки не слышим, нам не до бомбежки, мы скорее в речку. К воде… Вода! Вода! И сидели там, пока не отмокли… Под осколками… Вот оно… Стыд был страшнее смерти. И несколько девчонок в воде погибло…”
“Наконец получили назначение. Привели меня к моему взводу… Солдаты смотрят: кто с насмешкой, кто со злом даже, а другой так передернет плечами – сразу все понятно. Когда командир батальона представил, что вот, мол, вам новый командир взвода, все сразу взвыли: “У-у-у-у…” Один даже сплюнул: “Тьфу!” А через год, когда мне вручали орден Красной Звезды, эти же ребята, кто остался в живых, меня на руках в мою землянку несли. Они мной гордились”.
……………………………………..
“Ускоренным маршем вышли на задание. Погода была теплая, шли налегке. Когда стали проходить позиции артиллеристов-дальнобойщиков, вдруг один выскочил из траншеи и закричал: “Воздух! Рама!” Я подняла голову и ищу в небе “раму”. Никакого самолета не обнаруживаю. Кругом тихо, ни звука. Где же та “рама”? Тут один из моих саперов попросил разрешения выйти из строя. Смотрю, он направляется к тому артиллеристу и отвешивает ему оплеуху. Не успела я что-нибудь сообразить, как артиллерист закричал: “Хлопцы, наших бьют!” Из траншеи повыскакивали другие артиллеристы и окружили нашего сапера. Мой взвод, не долго думая, побросал щупы, миноискатели, вещмешки и бросился к нему на выручку. Завязалась драка. Я не могла понять, что случилось? Почему взвод ввязался в драку? Каждая минута на счету, а тут такая заваруха. Даю команду: “Взвод, стать в строй!” Никто не обращает на меня внимания. Тогда я выхватила пистолет и выстрелила в воздух. Из блиндажа выскочили офицеры. Пока всех утихомирили, прошло значительное время. Подошел к моему взводу капитан и спросил: “Кто здесь старший?” Я доложила. У него округлились глаза, он даже растерялся. Затем спросил: “Что тут произошло?” Я не могла ответить, так как на самом деле не знала причины. Тогда вышел мой помкомвзвода и рассказал, как все было. Так я узнала, что такое “рама”, какое это обидное было слово для женщины. Что-то типа шлюхи. Фронтовое ругательство…”
“Про любовь спрашиваете? Я не боюсь сказать правду… Я была пэпэже, то, что расшифровывается “походно-полевая жена. Жена на войне. Вторая. Незаконная. Первый командир батальона… Я его не любила. Он хороший был человек, но я его не любила. А пошла к нему в землянку через несколько месяцев. Куда деваться? Одни мужчины вокруг, так лучше с одним жить, чем всех бояться. В бою не так страшно было, как после боя, особенно, когда отдых, на переформирование отойдем. Как стреляют, огонь, они зовут: “Сестричка! Сестренка!”, а после боя каждый тебя стережет… Из землянки ночью не вылезешь… Говорили вам это другие девчонки или не признались? Постыдились, думаю… Промолчали. Гордые! А оно все было… Но об этом молчат… Не принято… Нет… Я, например, в батальоне была одна женщина, жила в общей землянке. Вместе с мужчинами. Отделили мне место, но какое оно отдельное, вся землянка шесть метров. Я просыпалась ночью от того, что махала руками, то одному дам по щекам, по рукам, то другому. Меня ранило, попала в госпиталь и там махала руками. Нянечка ночью разбудит: “Ты чего?” Кому расскажешь?”
…………………………………
“Мы его хоронили… Он лежал на плащ-палатке, его только-только убило. Немцы нас обстреливают. Надо хоронить быстро… Прямо сейчас… Нашли старые березы, выбрали ту, которая поодаль от старого дуба стояла. Самая большая. Возле нее… Я старалась запомнить, чтобы вернуться и найти потом это место. Тут деревня кончается, тут развилка… Но как запомнить? Как запомнить, если одна береза на наших глазах уже горит… Как? Стали прощаться… Мне говорят: “Ты – первая!” У меня сердце подскочило, я поняла… Что… Всем, оказывается, известно о моей любви. Все знают… Мысль ударила: может, и он знал? Вот… Он лежит… Сейчас его опустят в землю… Зароют. Накроют песком… Но я страшно обрадовалась этой мысли, что, может, он тоже знал. А вдруг и я ему нравилась? Как будто он живой и что-то мне сейчас ответит… Вспомнила, как на Новый год он подарил мне немецкую шоколадку. Я ее месяц не ела, в кармане носила. Сейчас до меня это не доходит, я всю жизнь вспоминаю… Этот момент… Бомбы летят… Он… Лежит на плащ-палатке… Этот момент… А я радуюсь… Стою и про себя улыбаюсь. Ненормальная. Я радуюсь, что он, может быть, знал о моей любви… Подошла и его поцеловала. Никогда до этого не целовала мужчину… Это был первый…”
“Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу… Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… Они кричали нам: “Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п… наших мужиков. Фронтовые б… Сучки военные…” Оскорбляли по-всякому… Словарь русский богатый… Провожает меня парень с танцев, мне вдруг плохо-плохо, сердце затарахтит. Иду-иду и сяду в сугроб. “Что с тобой?” – “Да ничего. Натанцевалась”. А это – мои два ранения… Это – война… А надо учиться быть нежной. Быть слабой и хрупкой, а ноги в сапогах разносились – сороковой размер. Непривычно, чтобы кто-то меня обнял. Привыкла сама отвечать за себя. Ласковых слов ждала, но их не понимала. Они мне, как детские. На фронте среди мужчин – крепкий русский мат. К нему привыкла. Подруга меня учила, она в библиотеке работала: “Читай стихи. Есенина читай”.
“Ноги пропали… Ноги отрезали… Спасали меня там же, в лесу… Операция была в самых примитивных условиях. Положили на стол оперировать, и даже йода не было, простой пилой пилили ноги, обе ноги… Положили на стол, и нет йода. За шесть километров в другой партизанский отряд поехали за йодом, а я лежу на столе. Без наркоза. Без… Вместо наркоза – бутылка самогонки. Ничего не было, кроме обычной пилы… Столярной… У нас был хирург, он сам тоже без ног, он говорил обо мне, это другие врачи передали: “Я преклоняюсь перед ней. Я столько мужчин оперировал, но таких не видел. Не вскрикнет”. Я держалась… Я привыкла быть на людях сильной…”
……………………………………..
Подбежав к машине, открыла дверку и стала докладывать:
- Товарищ генерал, по вашему приказанию…
Услышала:
- Отставить…
Вытянулась по стойке “смирно”. Генерал даже не повернулся ко мне, а через стекло машины смотрит на дорогу. Нервничает и часто посматривает на часы. Я стою. Он обращается к своему ординарцу:
- Где же тот командир саперов?
Я снова попыталась доложить:
- Товарищ генерал…
Он наконец повернулся ко мне и с досадой:
- На черта ты мне нужна!
Я все поняла и чуть не расхохоталась. Тогда его ординарец первый догадался:
- Товарищ генерал, а может, она и есть командир саперов?
Генерал уставился на меня:
- Ты кто?
- Командир саперного взвода, товарищ генерал.
- Ты – командир взвода? – возмутился он.
- Это твои саперы работают?
- Так точно, товарищ генерал!
- Заладила: генерал, генерал…
Вылез из машины, прошел несколько шагов вперед, затем вернулся ко мне. Постоял, смерил глазами. И к своему ординарцу:
……………………………………….
“Муж был старшим машинистом, а я машинистом. Четыре года в теплушке ездили, и сын вместе с нами. Он у меня за всю войну даже кошку не видел. Когда поймал под Киевом кошку, наш состав страшно бомбили, налетело пять самолетов, а он обнял ее: “Кисонька милая, как я рад, что я тебя увидел. Я не вижу никого, ну, посиди со мной. Дай я тебя поцелую”. Ребенок… У ребенка все должно быть детское… Он засыпал со словами: “Мамочка, у нас есть кошка. У нас теперь настоящий дом”.
“Лежит на траве Аня Кабурова… Наша связистка. Она умирает – пуля попала в сердце. В это время над нами пролетает клин журавлей. Все подняли головы к небу, и она открыла глаза. Посмотрела: “Как жаль, девочки”. Потом помолчала и улыбнулась нам: “Девочки, неужели я умру?” В это время бежит наш почтальон, наша Клава, она кричит: “Не умирай! Не умирай! Тебе письмо из дома…” Аня не закрывает глаза, она ждет… Наша Клава села возле нее, распечатала конверт. Письмо от мамы: “Дорогая моя, любимая доченька…” Возле меня стоит врач, он говорит: “Это – чудо. Чудо!! Она живет вопреки всем законам медицины…” Дочитали письмо… И только тогда Аня закрыла глаза…”
…………………………………
“Пробыла я у него один день, второй и решаю: “Иди в штаб и докладывай. Я с тобой здесь останусь”. Он пошел к начальству, а я не дышу: ну, как скажут, чтобы в двадцать четыре часа ноги ее не было? Это же фронт, это понятно. И вдруг вижу – идет в землянку начальство: майор, полковник. Здороваются за руку все. Потом, конечно, сели мы в землянке, выпили, и каждый сказал свое слово, что жена нашла мужа в траншее, это же настоящая жена, документы есть. Это же такая женщина! Дайте посмотреть на такую женщину! Они такие слова говорили, они все плакали. Я тот вечер всю жизнь вспоминаю… Что у меня еще осталось? Зачислили санитаркой. Ходила с ним в разведку. Бьет миномет, вижу – упал. Думаю: убитый или раненый? Бегу туда, а миномет бьет, и командир кричит: “Куда ты прешь, чертова баба!!” Подползу – живой… Живой!”
…………………………………
“Два года назад гостил у меня наш начальник штаба Иван Михайлович Гринько. Он уже давно на пенсии. За этим же столом сидел. Я тоже пирогов напекла. Беседуют они с мужем, вспоминают… О девчонках наших заговорили… А я как зареву: “Почет, говорите, уважение. А девчонки-то почти все одинокие. Незамужние. Живут в коммуналках. Кто их пожалел? Защитил? Куда вы подевались все после войны? Предатели!!” Одним словом, праздничное настроение я им испортила… Начальник штаба вот на твоем месте сидел. “Ты мне покажи, – стучал кулаком по столу, – кто тебя обижал. Ты мне его только покажи!” Прощения просил: “Валя, я ничего тебе не могу сказать, кроме слез”.
………………………………..
“Я до Берлина с армией дошла… Вернулась в свою деревню с двумя орденами Славы и медалями. Пожила три дня, а на четвертый мама поднимает меня с постели и говорит: “Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи… Уходи… У тебя еще две младших сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами… ” Не трогайте мою душу. Напишите, как другие, о моих наградах…”
………………………………..
“Под Сталинградом… Тащу я двух раненых. Одного протащу – оставляю, потом – другого. И так тяну их по очереди, потому что очень тяжелые раненые, их нельзя оставлять, у обоих, как это проще объяснить, высоко отбиты ноги, они истекают кровью. Тут минута дорога, каждая минута. И вдруг, когда я подальше от боя отползла, меньше стало дыма, вдруг я обнаруживаю, что тащу одного нашего танкиста и одного немца… Я была в ужасе: там наши гибнут, а я немца спасаю. Я была в панике… Там, в дыму, не разобралась… Вижу: человек умирает, человек кричит… А-а-а… Они оба обгоревшие, черные. Одинаковые. А тут я разглядела: чужой медальон, чужие часы, все чужое. Эта форма проклятая. И что теперь? Тяну нашего раненого и думаю: “Возвращаться за немцем или нет?” Я понимала, что если я его оставлю, то он скоро умрет. От потери крови… И я поползла за ним. Я продолжала тащить их обоих… Это же Сталинград… Самые страшные бои. Самые-самые. Моя ты бриллиантовая… Не может быть одно сердце для ненависти, а второе – для любви. У человека оно одно”.
“Кончилась война, они оказались страшно незащищенными. Вот моя жена. Она – умная женщина, и она к военным девушкам плохо относится. Считает, что они ехали на войну за женихами, что все крутили там романы. Хотя на самом деле, у нас же искренний разговор, это чаще всего были честные девчонки. Чистые. Но после войны… После грязи, после вшей, после смертей… Хотелось чего-то красивого. Яркого. Красивых женщин… У меня был друг, его на фронте любила одна прекрасная, как я сейчас понимаю, девушка. Медсестра. Но он на ней не женился, демобилизовался и нашел себе другую, посмазливее. И он несчастлив со своей женой. Теперь вспоминает ту, свою военную любовь, она ему была бы другом. А после фронта он жениться на ней не захотел, потому что четыре года видел ее только в стоптанных сапогах и мужском ватнике. Мы старались забыть войну. И девчонок своих тоже забыли…”
…………………………………..
“Моя подруга… Не буду называть ее фамилии, вдруг обидится… Военфельдшер… Трижды ранена. Кончилась война, поступила в медицинский институт. Никого из родных она не нашла, все погибли. Страшно бедствовала, мыла по ночам подъезды, чтобы прокормиться. Но никому не признавалась, что инвалид войны и имеет льготы, все документы порвала. Я спрашиваю: “Зачем ты порвала?” Она плачет: “А кто бы меня замуж взял?” – “Ну, что же, – говорю, – правильно сделала”. Еще громче плачет: “Мне бы эти бумажки теперь пригодились. Болею тяжело”. Представляете? Плачет.”
…………………………………….
“Мы поехали в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не думала, что так можно встретить фронтовую девушку. Мы же столько прошли, столько спасли матерям детей, женам мужей. И вдруг… Я узнала оскорбление, я услышала обидные слова. До этого же кроме как: “сестричка родная”, “сестричка дорогая”, ничего другого не слышала… Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: “На ком ты женился? На фронтовой… У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?” И сейчас, когда об этом вспоминаю, плакать хочется. Представляете: привезла я пластиночку, очень любила ее. Там были такие слова: и тебе положено по праву в самых модных туфельках ходить… Это о фронтовой девушке. Я ее поставила, старшая сестра подошла и на моих глазах разбила, мол, у вас нет никаких прав. Они уничтожили все мои фронтовые фотографии… Хватило нам, фронтовым девчонкам. И после войны досталось, после войны у нас была еще одна война. Тоже страшная. Как-то мужчины оставили нас. Не прикрыли. На фронте по-другому было”.
……………………………………
“Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет… Приглашать на встречи… А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины – победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими… У нас, скажу я вам, забрали победу… Победу с нами не разделили. И было обидно… Непонятно…”
…………………………………..
“Первая медаль “За отвагу”… Начался бой. Огонь шквальный. Солдаты залегли. Команда: “Вперед! За Родину!”, а они лежат. Опять команда, опять лежат. Я сняла шапку, чтобы видели: девчонка поднялась… И они все встали, и мы пошли в бой…”
9 мая 1945 года кончилась Великая Отечественная война. 10 мая того же года в разрушенной стране и покалеченных семьях началась мирная жизнь. Я хочу посвятить этот текст всем послевоенным женщинам, матерям и бабушкам, поднявшим страну из руин.
Я родился и вырос в Архангельской области, куда в начале семидесятых приехали по распределению мои родители, молодые врачи из Ленинграда. Не то чтобы скучаю по Северу, однако иногда тянет в родные края. Как-то по-другому там жизнь ощущается. Более упруго, что ли. И величественней. Наверное, скучаю все-таки. Радуюсь, когда встречаю земляков и с удовольствием с ними общаюсь.
Не так давно я познакомился с одной удивительной женщиной, землячкой, чье детство тоже прошло под Архангельском, правда, лет на двадцать пять раньше. Ее рассказов о жизни хватило бы не на один увлекательный сериал: сегодня эта женщина - крупный предприниматель, чей бизнес начинался в лихие девяностые. На мой вопрос - как ей, хрупкой женщине, удалось то, с чем не под силу справиться большинству мужчин, включая меня, - она ответила неожиданно: «За все, что я добилась в жизни, я благодарна своей бабушке. Я поняла это недавно, когда сама стала бабушкой».
Вот ее рассказ.
«…Мне было годика четыре, когда в середине пятидесятых меня вместе с умирающей мамой привезли из Средней Азии в Архангельск. Как мои родители оказались в Средней Азии, я не знаю. В дороге, а может быть и раньше, я сильно заболела и напоминала загнивающую мумию: все тело покрывали болячки, они сильно чесались и кровоточили. Помню, как бабушка снимала с меня чулочки, а они сниматься не хотели и слезали вместе с кожей, как чешуя. Было очень больно.
Похоже, что вместе с этой чешуей ушли из моей жизни и все воспоминания о родителях. Я их совсем не помню. Наверное, это тоже было слишком больно.
От бабушки знаю, что моя мама, ее дочь, была молода, красива и вскоре умерла в инфекционном отделении архангельской больницы.
А папа… Мой папа - иностранец, человек с непростой судьбой, который не мог быть рядом со мной. Бабушка тоже осталась одна, похоронив мужа и троих детей. Про мужа она не рассказывала, сын погиб на войне, а обе дочки сильно болели и рано умерли. Осталась только я. У меня тоже никого на этом свете не было, только бабушка. Наверное, подсознательно я понимала, что в ней - мое спасение, она стала для меня всем. И мамой, и папой, и врачом, и воспитателем. Я называла ее «Баба». Баба была стара и могла отдать меня в детдом, но, видимо, мама уж очень просила ее не отдавать внучку чужим людям. Вот так старая одинокая женщина и маленькая больная девочка стали семьей.
Местные жители посоветовали бабушке ехать деревню и купить козу, обещая мое скорое исцеление посредством козьего молока. Так она и сделала. Уехала в забытую Богом и советской властью глухую деревушку в Архангельской области, где и прошло мое детство, купила дом и козу. И действительно, довольно быстро на козьем молоке и свежем воздухе я поправилась. Правда, из-за перенесенной болезни немного отставала в развитии, зато кожа, зрение и волосы восстановились полностью и были лучше прежнего.
О себе Баба рассказывала мало. Она была из очень богатой семьи. Как она говорила, «ела из золотой посуды и пила горячий шоколад по утрам». Еще запомнилось, что было у нее 16 работников и что она их наказывала. Это мне не нравилось, я не одобряла бабушку и очень боялась ходить в подвал дома, представляя, что там в цепях сидят ее рабы-работники и горько плачут.
А потом богатство кончилось. Революция? Вовсе нет. От Бабы я узнала об интервенции, о том, как богатейший Русский Север был разорен. Интервенты забирали буквально все, вплоть до посуды. Но самое страшное - не стало мужчин, продолжателей рода поморов, сильных и бесстрашных настолько, насколько это было необходимо для выживания в условиях вечной мерзлоты. Уже потом я узнала, что первый концлагерь в России был основан англичанами в августе 1918 года на острове Мудьюг в Белом море, и мне очень жаль, что эта трагическая страница Русского Севера сегодня предана забвению.
На свою судьбу Баба никогда не жаловалась, да и некому ей было жаловаться. Только пела грустные песни «Раскинулось море широко» и «Птичка в клетке» и плакала, тосковала о потерянных детях. Мне эти грустные песни не нравились, мне хотелось веселья. Меня Баба не хвалила, не ласкала, не воспитывала и не наказывала. Не заставляла заниматься физическим трудом. Кормила. Ее доброта, не проявленная в объятиях, поцелуях или словах, никуда не исчезала, она будто витала в воздухе, заполняя все вокруг, растворяя невзгоды и лишения.
У Бабы была одна икона, Богородицы. Баба постоянно читала Евангелие, много молилась, но о Боге со мной никогда не говорила. А молилась о том, чтобы у меня была достойная жизнь. Мне ее молитвы тоже не нравились, мне нравилось книги читать. Казалось, что у меня и без молитв все будет хорошо. И, глядя на Бабу, я решила никогда не плакать. Так всю жизнь и не плакала.
Росла я одна, с детьми в деревне общаться почти не пришлось - все дети были с раннего возраста приучены к труду, заняты на хозяйстве, потом они выросли и стали хорошими людьми. Так что в детстве мне оставалось самой познавать тот мир, который был рядом.
Больше всего я любила гулять по таежному краю, мне было совсем не страшно. Общение с дикой природой наполняло силой, покоем и ликующей радостью, и впоследствии память об этих ощущениях помогала мне в самые трудные моменты жизни. И я никак не могу это объяснить. Как было здорово прийти к реке или озеру с ледяной черной водой, сесть на берегу и помечтать о том, какая настоящая и счастливая жизнь ждет меня где-то там, за дремучим лесом, какие там дворцы и чудеса… Как я поняла много позже, именно здесь, на берегу, была моя самая настоящая счастливая жизнь, которая больше никогда не повторялась. Никогда.
Из игрушек у меня была одна говорящая кукла, потом появились книги. «Незнайка», «Волшебник Изумрудного города», «Сказки народов мира». Русских сказок почему-то не было, но мне очень нравились восточные сказки, особенно на всю жизнь впечатлила одна притча, которая научила меня думать:
Жила была очень бедная женщина, и была у нее всего одна юбка, вся в заплатах. Шел как-то мимо добрый волшебник, пожалел он эту женщину и дал ей новую, красивую юбку. Женщина очень обрадовалась и долго благодарила волшебника. На следующий день волшебник снова встречает женщину. А женщина снова в заплатанной юбке. «Почему ты не надела новую юбку?» - спросил он. «Я разрезала ее на заплаты, и теперь мне их надолго хватит».
Кроме леса и книг меня очень интересовали люди. Моей страстью было ходить по домам и смотреть, как они живут. Меня жалели и не выгоняли, если была возможность - кормили. Тогда на Севере дома не вообще не закрывались. Я сидела тихонько на лавочке, наблюдала. Наверное, люди так сейчас телевизор смотрят.
Мужики в деревне были в основном с фронта, покалеченные войной. Кто после ранения, кто после плена. И все работали. Суровые были мужики, молчаливые. Дети, скот, огород - обязательно. А женщины детей рожали и хозяйство вели. Детей много было - по 5-6 в семье.
Не пили. А если кто и начинал - это сильно осуждалось.
Был там один журналист, Юра, пил безбожно и рассказы писал, про войну. Пригласил меня однажды к себе, сказал, что нужен умный слушатель. «Я тебе читать буду, ты слушай». Стал читать. Когда дошел до места, где немцы издевались над пленными и мочились им на головы, мне стало нехорошо, и я убежала. С тех пор и в кино, и в книгах я такие моменты всегда пропускаю.
Позже мне рассказали, шепотом, что журналист дядя Юра спился и повесился.
Баба говорила: «У тебя будет очень трудная жизнь. Ты будешь много работать, до самой старости, но у тебя хватит сил все пережить. И учить тебя не надо, всему сама научишься». Так все и случилось. Правда, одному она меня все-таки научила, не специально, а всей своей жизнью - помогать людям.
Как-то в девяностых один знакомый прислал ко мне парня с просьбой о трудоустройстве. Этот парень работал охранником у какого-то большого человека, потом он в чем-то провинился и остался без работы. Профессии у него не было, родителей он не знал, жил, как и я когда-то, с бабушкой. Я его пожалела, взяла на работу, научила, чему нужно, потом в хорошее место устроила. О его дальнейшей судьбе я ничего не знала, пока однажды, совершенно неожиданно, он не пришел на мой день рождения. И принес икону, завернутую в тряпочку. Вручил и ушел. Сказал только, что это его бабушка велела мне икону передать. Так и сказала: «Отдай женщине, которая тогда тебе помогла». Икона оказалась очень старой и ценной. Наверное, это моя Баба на том свете так все устроила, очень уж эта икона напоминает мне тот образ Богородицы, который у бабушки был… Вот так спустя 40 лет бабушкина икона ко мне вернулась. Парень, надеюсь, не пропал, и у него все хорошо».… у нас есть небольшая просьба. Портал «Матроны» активно развивается, наша аудитория растет, но нам не хватает средств для работы редакции. Многие темы, которые нам хотелось бы поднять и которые интересны вам, нашим читателям, остаются неосвещенными из-за финансовых ограничений. В отличие от многих СМИ, мы сознательно не делаем платную подписку, потому что хотим, чтобы наши материалы были доступны всем желающим.
Но. Матроны - это ежедневные статьи, колонки и интервью, переводы лучших англоязычных статей о семье и воспитании, это редакторы, хостинг и серверы. Так что вы можете понять, почему мы просим вашей помощи.
Например, 50 рублей в месяц - это много или мало? Чашка кофе? Для семейного бюджета - немного. Для Матрон - много.
Если каждый, кто читает Матроны, поддержит нас 50 рублями в месяц, то сделает огромный вклад в возможность развития издания и появления новых актуальных и интересных материалов о жизни женщины в современном мире, семье, воспитании детей, творческой самореализации и духовных смыслах.
Об авторе
Выпускник Санкт-Петербургской театральной академии, актер кино, сценарист, общественный деятель. Многодетный отец, спортсмен, автор и ведущий социальных проектов, направленных на поддержку и помощь детям-инвалидам, людям, попавшим в сложную жизненную ситуацию, а также семьям тех, кто страдает от алкогольной или наркотической зависимости.
До Великой Отечественной войны женщины в частях Красной Армии не служили. Но нередко «несли службу» на пограничных заставах вместе со своими мужьями-пограничниками.
Судьбы этих женщин с приходом войны сложились трагически: большая их часть погибла, лишь единицы сумели выжить в те страшные дни…
К августу 1941-го года стало очевидно, что без женщин никак не обойтись.
Утро 2 мая 1945-го выдалось ласковым. Ефрейтор Шальнева регулировала движение нашей военной техники в полутора километрах от рейхстага. Вдруг одна «эмка» съехала на обочину, из машины вышел поэт Евгений Долматовский и фронтовой корреспондент Евгений Халдей. Опытный глаз фотокора ТАСС сразу же «выхватил типаж». Халдей не вышел из машины спокойно, как это сделал. Долматовский, он выскочил из нее, словно его ошпарили кипятком, чуть не сбив своего товарища с ног. Закружив вокруг девушки, будто шмель, он с улыбкой до ушей протараторил:
— Скажи мне, красавица, откуда ты родом?!
— Сибирячка я, из деревни, название которой вам ничегошеньки не скажет, — улыбнулась в ответ регулировщица.
Щелкнул затвор «лейки», и Мария Шальнева попала в историю... Мария Тимофеевна Шальнева, ефрейтор 87-го отдельного дорожно-эксплуатационного батальона, регулирует движение военной техники недалеко от рейхстага в Берлине.
Присяга. В Красной Армии во время войны женщины служили не только на вспомогательных должностях, таких, как связистки, санитарки. Существовали даже стрелковые части: 1-й отдельный женский запасной стрелковый полк, 1-я отдельная женская добровольческая стрелковая бригада (ОЖДСБр) из 7-ми батальонов общей численностью 7 тысяч человек. В основном это были 19-20-летние девушки
Девушки 487-го истребительного авиаполка. На фото сидит слева сержант О.Доброва. Надписи на обороте фотографии:
«Маша, Валя, Надя, Оля, Таня — девушки нашей части п/п 23234-а»
«29 июля 1943 года»
Местные жители возводят баррикады на одной из улиц Одессы. 1941 год.
Медсестры Северного флота.
Кавалер ордена «Славы» 3 степени, снайпер Мария Кувшинова, уничтожившая несколько десятков немецких солдат и офицеров.
Девушки-офицеры 46-го гвардейского Таманского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта: Евдокия Бершанская (слева), Мария Смирнова (стоит) и Полина Гельман.
Евдокия Давыдовна Бершанская (1913—1982) — командир женского 588-го ночного легкобомбардировочного авиационного полка (НЛБАП, с 1943 года — 46-й гвардейский Таманский ночной бомбардировочный полк). Единственная среди женщин награждена полководческими орденами Суворова (III степени) и Александра Невского.
Мария Васильевна Смирнова (1920—2002) — командир эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка. К августу 1944 года совершила 805 ночных боевых вылетов. 26.10.1944 удостоена звания Героя Советского Союза.
Полина Владимировна Гельман (1919—2005) — начальник связи авиационной эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка. К маю 1945 года, как штурман самолета По-2, совершила 860 боевых вылетов. 15.05.1946 удостоена звания Героя Советского Союза.
Валентина Милюнас, санинструктор 125-го стрелкового полка 43 гвардейской латышской дивизии.
Из книги Андрея Еременко «Годы возмездия. 1943-1945»:
«В дальнейшем 43-я гвардейская латышская дивизия, наступая несколько севернее Даугавпилса, заняла железнодорожную станцию Вишки; бой здесь был очень упорным, так как, закрепившись в прочных станционных постройках, гитлеровцы вели губительный огонь по наступавшим. Стрелки залегли. Именно в эту минуту поднялась Валя Милюнас и с возгласом: «Вперед, за родную Латвию!» — устремилась на врага. За ней двинулись десятки других воинов, но вот вражеская пуля сразила героиню. Все думали, что она убита. С мыслью о мести за смерть молодой патриотки
стремительно двинулись новые подразделения. Вдруг Валя поднялась и, размахивая красным флажком, вновь стала звать воинов вперед на врага. Гитлеровцы были выбиты из станции. Раненую героиню подобрали ее подруги — санитарки. Красный флажок оказался косынкой, пропитанной ее кровью. Валя была принята в партию и удостоена высокой награды.»
Герой Советского Союза, снайпер 25-й Чапаевской дивизии Людмила Михайловна Павличенко (1916—1974). Уничтожила свыше 300 фашистских солдат и офицеров.
Женщины роют противотанковые рвы под Москвой осенью 1941 года.
Снайпер 54-го стрелкового полка 25-й стрелковой дивизии Приморской армии Северо-Кавказского фронта младший лейтенант Л.М. Павличенко. Фото сделано в ходе ее поездки по Англии, США и Канаде с делегацией советской молодёжи осенью 1942 года.
Предположительно в то же время американский певец, музыкант, представитель направлений фолк и кантри Вуди Гатри (Woodrow Wilson Guthrie, Woody Guthrie; 1912—1967) написал о ней песню «Miss Pavlichenko». Однако записана она была в 1946 году.
Павличенко Людмила Михайловна родилась в 1916 году, участница Великой Отечественной войны с июня 1941 — доброволец. Участник оборонительных боев в Молдавии и на юге Украины. За хорошую стрелковую подготовку направлена в снайперский взвод. С августа 1941 года участник героической обороны города Одессы, уничтожила 187 гитлеровцев. С октября 1941 года участник героической обороны города Севастополя. В июне 1942 года Людмила Павличенко была ранена и её отозвали с передовой. К этому моменту из снайперской винтовки Людмила Павличенко уничтожила 309 гитлеровцев, в том числе 36 вражеских снайперов. Она была не только отличным снайпером, но и прекрасным педагогом. За период оборонительных боёв она воспитала десятки хороших снайперов.
В октябре 1943 года присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 1218).
Девушка-санинструктор из состава 1-го гвардейского конного корпуса.
Советские девушки-добровольцы отправляются на фронт.
Советские военнослужащие в Праге, разместившись в грузовиках, отдыхают.
Советские военнослужащие-участники штурма Кенигсберга — перед отправкой домой.
Медсестра американского полевого госпиталя во Франции. Нормандия, 1944 год.
Неоценимый вклад в победу над немецко-фашистскими захватчиками внесли советские женщины, вставшие на защиту своей Родины. Им и посвящается данная фотоподборка.
1. Советская санитарка оказывает помощь раненому красноармейцу под вражеским огнем.
2. Советские санитарки ведут раненого красноармейца, доставленного в тыл на самолете С-3 (модификация самолета У-2 для перевозки раненых).
3. Летчицы бомбардировщика Пе-2 из 587-го авиаполка обсуждает предстоящий вылет 1943 г.
4. Экипаж бомбардировщика Пе-2 из 125-го гвардейского бомбардировочного авиаполка рассказывает авиамеханикам о прошедшем вылете.
5. Девушка и юноша из Ленинградского народного ополчения на берегу Невы. 1941 г.
6. Санитар Клавдия Оломская оказывает помощь экипажу подбитого танка Т-34. Белгородская область. 9-10.07.1943 г.
7. Жительницы Ленинграда роют противотанковый ров. Июль 1941 г.
8. Женщины занимаются перевозкой надолб на Московском шоссе в блокадном Ленинграде. Ноябрь 1941 г.
9. Женщины-медики делают перевязки раненым в вагоне советского военно-санитарного поезда №72 во время рейса Житомир-Челябинск. Июнь 1944 г.
10. Наложение гипсовых повязок раненому в вагоне военно-советского санитарного поезда №72 во время рейса Житомир — Челябинск. Июнь 1944 г.
11. Подкожное вливание раненому в вагоне советского военно-санитарного поезда №234 на станции Нежин. Февраль 1944 г.
12. Перевязка раненого в вагоне советского военно-санитарного поезда №318 во время рейса Нежин-Киров. Январь 1944 г.
13. Женщины-медики советского военно-санитарного поезда №204 делают внутривенное вливание раненому во время рейса Сапогово-Гурьев. Декабрь 1943 г.
14. Женщины-медики делают перевязку раненому в вагоне советского военно-санитарного поезда №111 во время рейса Житомир-Челябинск. Декабрь 1943 г.
15. Раненые ожидают перевязку в вагоне советского военно-санитарного поезда №72 во время рейса Смородино-Ереван. Декабрь 1943 г.
16. Групповой портрет военнослужащих дивизиона 329-го зенитно-артиллерийского полка в городе Комарно, Чехословакия. 1945 г.
17. Групповой портрет военнослужащих 585-го медико-санитарного батальона 75-й гвардейской стрелковой дивизии. 1944 г.
18. Югославские партизанки на улице городка Пожега (Požega, территория современной Хорватии). 17.09.1944 г.
19. Групповое фото женщин-бойцов 1-го батальона 17-й ударной бригады 28-й ударной дивизии НОАЮ на улице освобожденного городка Джурджевац (территория современной Хорватии). Январь 1944 г.
20. Санинструктор перевязывает голову раненому красноармейцу на улице деревни.
21. Лепа Радич перед казнью. Повешенная немцами в городе Босанска Крупа 17-летняя югославская партизанка Лепа Радич (19.12.1925—февраль 1943).
22. Девушки-бойцы противовоздушной обороны несут боевое дежурство на крыше дома №4 по улице Халтурина (в настоящее время — Миллионная улица) в Ленинграде. 01.05.1942 г.
23. Девушки — бойцы 1-й Краинской пролетарской ударной бригады НОАЮ. Аранджеловац, Югославия. Сентябрь 1944 г.
24. Женщина-военнослужащая среди группы раненых пленных красноармейцев на окраине деревни. 1941 г.
25. Лейтенант 26-й пехотной дивизии армии США общается с советскими девушками-офицерами медицинской службы. Чехословакия. 1945 г.
26. Летчик-штурмовик 805-го штурмового авиационного полка лейтенант Анна Александровна Егорова (23.09.1918 — 29.10.2009).
27. Пленные советские девушки-военнослужащие у немецкого тягача «Крупп Протце» где-то на Украине. 19.08.1941 г.
28. Две пленные советские девушки-военнослужащие на сборном пункте. 1941 г.
29. Две пожилые жительницы Харькова у входа в подвал разрушенного дома. Февраль-март 1943 г.
30. Пленная советская военнослужащая сидит за партой на улице оккупированной деревни. 1941 г.
31. Советская военнослужащая пожимает руку американскому солдату во время встречи в Германии. 1945 г.
32. Аэростат воздушного заграждения на проспекте Сталина в Мурманске. 1943 г.
33. Женщины из подразделения народного ополчения Мурманска на военных занятиях. Июль 1943 г.
34. Советские беженцы на окраине деревни в окрестностях Харькова. Февраль-март 1943 г.
35. Сигнальщик-наблюдатель зенитной батареи Мария Травкина. Полуостров Рыбачий, Мурманская область. 1943 г.
36. Одна из лучших снайперов Ленинградского фронта Н.П. Петрова со своими учениками. Июнь 1943 г.
37. Построение личного состава 125-го гвардейского бомбардировочного полка по случаю вручения гвардейского знамени. Аэродром Леонидово, Смоленская область. Октябрь 1943 г.
38. Гвардии капитан, заместитель командирa эскадрильи 125-го гвардейского бомбардировочного авиационного полка 4-й гвардейской бомбардировочной авиационной дивизии Мария Долина у самолета Пе-2. 1944 г.
39. Пленные советские женщины-военнослужащие в Невеле. Псковская область. 26.07.1941 г.
40. Немецкие солдаты выводят из леса арестованных советских женщин-партизан.
41. Девушка-военнослужащия из состава советских войск-освободителей Чехословакии в кабине грузовика. Прага. Май 1945 г.
42. Санинструктор 369-го отдельного батальона морской пехоты Дунайской военной флотилии главный старшина Екатерина Илларионовна Михайлова (Дёмина) (р. 1925 г.). В Красной Армии с июня 1941 года (прибавила к своим 15 годам два года).
43. Радистка подразделения ПВО К.К. Барышева (Баранова). г. Вильнюс, Литва. 1945 г.
44. Рядовая, лечившаяся от ранения в архангельском госпитале.
45. Советские девушки-зенитчицы. г. Вильнюс, Литва. 1945 г.
46. Советские девушки-дальномерщицы из состава войск противовоздушной обороны. г. Вильнюс, Литва. 1945 г.
47. Снайпер 184-й стрелковой дивизии кавалер Ордена Славы II и III степеней старший сержант Роза Георгиевна Шанина. 1944 г.
48. Командир 23-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор П.М. Шафаренко в Рейхстаге с сослуживцами. Май 1945 г.
49. Операционные сестры 250-го медсанбата 88-й стрелковой дивизии. 1941 г.
50. Шофер 171-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона рядовая С.И. Телегина (Киреева). 1945 г.
51. Снайпер 3-го Белорусского фронта кавалер Ордена Славы III степени старший сержант Роза Георгиевна Шанина в деревне Мерзляки. Витебская область, Белоруссия. 1944 г.
52. Экипаж катера-тральщика Т-611 Волжской военной флотилии. Слева направо: краснофлотцы Агния Шабалина (моторист), Вера Чапова (пулеметчик), старшина 2-й статьи Татьяна Куприянова (командир корабля), краснофлотцы Вера Ухлова (матрос) и Анна Тарасова минер). Июнь-август 1943 г.
53. Снайпер 3-го Белорусского фронта кавалер Ордена Славы II и III степеней старший сержант Роза Георгиевна Шанина в деревне Столяришки, Литва. 1944 г.
54. Советский снайпер ефрейтор Роза Шанина в совхозе Крынки. Витебская область, Белорусская ССР. Июнь 1944 г.
55. Бывшая медсестра и переводчица партизанского отряда «Полярник» сержант медицинской службы Анна Васильевна Васильева (Мокрая). 1945 г.
56. Снайпер 3-го Белорусского фронта кавалер Ордена Славы II и III степеней старший сержант Роза Георгиевна Шанина на праздновании Нового 1945 года в редакции газеты «Уничтожим врага!».
57. Советский снайпер будущий Герой Советского Союза старший сержант Людмила Михайловна Павличенко (01.07.1916-27.10.1974). 1942 г.
58. Бойцы партизанского отряда «Полярник» на привале во время похода в тыл врага. Слева направо: медсестра, разведчица Мария Михайловна Шилкова, медсестра, курьер связи Клавдия Степановна Краснолобова (Листова), боец, политрук Клавдия Даниловна Втюрина (Голицкая). 1943 г.
59. Бойцы партизанского отряда «Полярник»: медсестра, подрывник Зоя Ильинична Деревнина (Климова), медсестра Мария Степановна Волова, медсестра Александра Ивановна Ропотова (Невзорова).
60. Бойцы 2-го взвода партизанского отряда «Полярник» перед выходом на задание. Партизанская база Шуми-городок. Карело-Финская ССР. 1943 г.
61. Бойцы партизанского отряда «Полярник» перед выходом на задание. Партизанская база Шуми-городок. Карело-Финская ССР. 1943 г.
62. Летчицы 586-го истребительного авиаполка ПВО обсуждают прошедший боевой вылет у самолета Як-1. Аэродром "Анисовка", Саратовская область. Сентябрь 1942 г.
63. Летчица 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка младший лейтенант Р.В. Юшина. 1945 г.
64. Советский кинооператор Мария Ивановна Сухова (1905—1944) в партизанском отряде.
65. Летчица 175-го гвардейского штурмового авиаполка лейтенант Мария Толстова в кабине штурмовика Ил-2. 1945 г.
66. Женщины роют противотанковые рвы под Москвой осенью 1941 года.
67. Советская регулировщица на фоне горящего здания на улице Берлина. Май 1945 г.
68. Заместитель командира 125-го (женского) гвардейского бомбардировочного Борисовского полка имени Героя Советского Союза Марины Расковой майор Елена Дмитриевна Тимофеева.
69. Летчик-истребитель 586-го истребительного авиаполка ПВО лейтенант Раиса Нефедовна Сурначевская. 1943 г.
70. Снайпер 3-го Белорусского фронта старший сержант Роза Шанина. 1944 г.
71. Бойцы партизанского отряда «Полярник» в первом боевом походе. Июль 1943 г.
72. Моряки-десантники Тихоокеанского флота на пути в Порт-Артур. На переднем плане участница обороны Севастополя, десантник Тихоокеанского флота Анна Юрченко. Август 1945 г.
73. Советская девушка-партизан. 1942 г.
74. Офицеры 246-й стрелковой дивизии, в том числе женщины, на улице советской деревни. 1942 г.
75. Девушка-рядовой из состава советских войск-освободителей Чехословакии улыбается из кабины грузовика. 1945 г.
76. Три пленные советские женщины-военнослужащие.
77. Пилот 73-го гвардейского истребительного авиаполка младший лейтенант Лидия Литвяк (1921—1943) после боевого вылета на крыле своего истребителя Як-1Б.
78. Разведчица Валентина Олешко (слева) с подругой перед заброской в немецкий тыл в район Гатчины. 1942 г.
79. Колонна пленных красноармейцев в окрестностях Кременчуга, Украина. Сентябрь 1941 года.
80. Оружейники загружают кассеты штурмовика Ил-2 противотанковыми бомбами ПТАБ.
81. Девушки-санинструкторы 6-й гвардейской армии. 08.03.1944 г.
82. Красноармейцы Ленинградского фронта на марше. 1944 г.
83. Связистка Лидия Николаевна Блокова. Центральный фронт. 08.08.1943 г.
84. Военврач 3-го ранга (капитан медицинской службы) Елена Ивановна Гребенева (1909—1974), врач-ординатор операционно-перевязочного взвода 316-го медсанбата 276-й стрелковой дивизии. 14.02.1942 г.
85. Мария Дементьевна Кучерявая, 1918 года рождения, лейтенант медицинской службы. Севлиево, Болгария. Сентябрь 1944 г.
