Недавно в издательстве «Никея» вышла книга протоиерея «Кто же Сей? Книга об Иисусе Христе». Издательство «Никея» любезно предоставило нашему сайту несколько эссе из этого сборника для публикации.
Христос и антихристы – тема в наше время животрепещущая! Мне бы хотелось обратить внимание не столько на апокалиптический, сколько на евангельский и исторический аспекты. Кто такие антихристы, откуда они берутся? Господь обращается к иудеям: «Я пришел во Имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете» (). Что значит «во имя свое» ? Человека, делающего что-либо во имя свое, называют самозванцем. Такого самозванца, говорит Христос, вы и примете. Причем самозванец этот даже не будет прикрываться Именем Отца Небесного. Господь предупреждает: «Тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, – не верьте. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот, Я наперед сказал вам. Итак, если скажут вам: «вот, [Он] в пустыне», – не выходите; «вот, [Он] в потаенных комнатах», – не верьте; ибо, как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» ().
Великий вторник Страстной седмицы, осталось совсем немного времени до Голгофы, и Господь беседует на Елеонской горе со Своими учениками, провозвещая им будущее. «Восстанут лжехристы и лжепророки» … Лжепророк – явление более-менее понятное всем – человек, имеющий в себе необычного духа (но не Божия) и с помощью этого духа что-то вещающий, но кто такие лжехристы? Апостол Иоанн, слышавший Самого Спасителя, говорил: «Всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; А всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет, и теперь есть уже в мире» (). Иоанн Богослов ставит своего рода диагноз: антихрист – это дух, не исповедующий Иисуса Христа, пришедшего во плоти.
Уже тогда, в I столетии, об антихристе говорилось в настоящем времени, хотя говорилось и о том антихристе, который грядет. Дух антихриста был всегда, есть он и сегодня. Немало людей не исповедуют Иисуса Христа, пришедшего во плоти. Что означает слово «антихрист» в переводе на русский язык? Греческое слово «анти» – имеет два значения. Основное значение – «вместо», то есть замена одного другим, подлог, подмена. Другое значение этого слова сформировалось еще у греков, а затем перешло и в другие языки. Это «противодействие», то есть «против».
В данном случае слово «антихрист» означает «вместо Христа». Против Спасителя выступали древние римляне, иудеи, язычники, иногда приверженцы других религий, наконец, коммунисты. Но если вникнуть в эти явления, то окажется, что эти выступления никогда не были направлены против Самого Христа.
Всякий, кто идет против Господа, обречен на то, чтобы предложить кого-то (или что-то) вместо Него. Это и есть антихристианство, о котором Иоанн Богослов говорил: «Дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире» .
Быть антихристом – значит выдавать себя за Христа. Что же это за человек (или явление), которое предлагает себя вместо Него? Иными словами, как можно дойти до такой жизни, чтобы предложить себя вместо Христа? Размышляя об этом, выделим четыре причины. Первая – это умопомешательство в прямом смысле слова. Такое действительно случается. Люди с глубоким повреждением психики нередко выдают себя за кого-то, например, за Юлия Цезаря или Наполеона. Разумеется, больные люди достойны сожаления, но не только сожаления. Конечно, существуют повреждения мозга, но почему это повреждение привело именно к такому результату, предопределило именно такое самоощущение? В психиатрии есть термин «мания величия». Но ведь начинается эта «мания» задолго до поступления в психиатрическую клинику. Помешательство может случиться и у умного человека, который проявляет себя как талантливый лидер.
Вторая причина – самовнушение. Трудно сказать, как люди доходят до такого, но в любом случае когда-то, где-то человек позволил себе перейти некую грань, и это всегда граница между правдой и ложью. Сам сатана назван лжецом и отцом лжи. Когда-то человек солгал сам себе, хотя бы в том, что он талантлив, умен, силен или красив. Причем сделал это так: «Я умнее того», «Я лучше того», наконец – «Я святее того»!
Третья причина – одержимость нечистым духом (беснование). Если первая причина, можно сказать, психиатрическая, а вторая – нравственно-психологическая, то третья уже относится к области демонологии. Такой человек тоже может быть и умен, и талантлив и способен вполне адекватно вести себя во всех остальных жизненных ситуациях. Такие люди встречаются даже среди прихожан. Это может быть очень преданный и верный христианин, но попустил пребывание в нем нечистого духа, который определенным образом себя проявляет. В таком случае антихрист-лжехристос оказывается вестником, посланником нечистого духа, то есть самого дьявола.
Можно указать и четвертую причину – обыкновенный обман и шарлатанство. Человек прекрасно осознает, что он не тот, за кого себя выдает, но при этом с какой-то целью продолжает играть свою роль. Это – аферист, обманщик, шарлатан.
Совершим краткий исторический экскурс. Когда мы говорим об антихристе, то подразумеваем, что его явление произойдет в будущем. Есть известные опасения, касающиеся принятия «печати антихриста». Это опасение возникло еще двадцать веков назад. Зачастую мы уверены в исключительности текущего момента, в экстраординарности событий, происходящих «здесь и сейчас», в грандиозности того, что должно, по нашему мнению, случиться завтра или по крайней мере при нашей жизни. Вот почему полезно знать историю. Она предостерегает и удерживает нас от некоторых порывов, которым мы бываем подвержены.
История антихристов, тех, кто пришел «вместо» Христа, начинается вместе с Христом. Не все знают, что в те времена Христос был не один. Как и в наше время, многие выдавали себя за Него. Упоминания, содержащиеся в «Деяниях апостольских», находят свое подтверждение в летописи Иосифа Флавия.
Вот что в книге Деяний говорится об Иуде Галилеянине или, как его называли иначе, Гавлоните: «Во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он погиб, и все, которые слушались его, рассыпались» (). Иосиф Флавий пишет о нем в книге «Иудейская война»: «Дальше в Сепфоресе в Галилее Иуда, сын того Иезекии, который некогда во главе разбойничьей шайки разорял страну, но был побежден царем Иродом, поднял на ноги довольно многочисленную толпу, ворвался в царские арсеналы, вооружил своих людей, и нападал на тех, которые стремились к господству».
Таков был человек, выдававший себя за Мессию. Он погиб, а его восстание закончилось ничем. Иуда Галилеянин поднял войну против переписи: «Смотрите, иудеи, римский император хочет нас переписать, словно мы – вещи!» Но именно благодаря участию Иосифа и Марии в переписи Иисус родился в Вифлееме, где ему и положено было родиться согласно библейским пророчествам.
О Февде в книге «Деяний святых апостолов» сказано: «…явился Февда, выдавая себя за кого-то великого, и к нему пристало около четырехсот человек; но он был убит, и все, которые слушались его, рассеялись и исчезли» (). Вот что об этом пишет Иосиф Флавий в книге «Иудейские древности»: «Некий Февда, обманщик, уговорил большую массу народа забрать с собой все имущество и идти за ним к реке Иордан. Он выдавал себя за пророка и уверял, что прикажет реке расступиться и без труда пропустить их. Этими словами он многих ввел в заблуждение. Однако Фаб, наместник, не допустил их безумия. Он послал против них отряд конницы, которая неожиданно нагрянула на них. Многих из них перебили, многих захватили живьем. Остервенев, воины отрубили самому Февде голову и повезли ее в Иерусалим».
Еще один уроженец Самарии, воспитывавшийся в Александрии, живший при Христе, но с Ним не общавшийся, – Симон Волхв. Уже после того, как Господь вознесся на Небо, Симон возвращается в Святую Землю: «Находился же в городе некоторый муж, именем Симон, который перед тем волхвовал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого-то великого» (). В это время по Самарии ходил дьякон Филипп, один из семидесяти апостолов. Он проповедовал, крестил и изгонял бесов из одержимых. Потом приходят апостолы Петр и Иоанн, возлагают руки, и Дух Святой сходит на уверовавших. Увидев это, Симон ощутил силу, большую, чем у него, и захотел эту силу получить, предложив апостолу Петру деньги, «говоря: дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святаго. Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое неправо пред Богом. Итак покайся в сем грехе твоем, и молись Богу» (). Однако Симон не покаялся и продолжал выдавать себя за «силу Божию». «Ему внимали все, от малого до большого, говоря: сей есть великая сила Божия» ().
Вместе с ним была некая женщина по имени Селена, которая называла себя «Премудростью Божией». Симон и Селена путешествовали по Империи, смущая людей. История эта бесславно завершилось в Риме. Симон в присутствии императора Нерона обещает вознестись на небо. Тогда в Риме проповедовал апостол Петр. Симон действительно оторвался от земли и летал по воздуху. Апостол Петр горячо молился, чтобы Господь посрамил это бесовское действо, и властью имени Христова прогнал нечистого духа. Симон Волхв упал с высоты на землю, разбился и умер в мучениях. Так закончилась грандиозная афера Симона Волхва – чародея, который совершил много удивительных чудес, многих соблазнил и смутил.
Далее история антихристианства шествует разными путями. Один из них – антихристианство иудейское. Народ иудейский не принял Иисуса из Назарета как истинного Христа. Обетование о том, что Христос придет, – стержень всей иудейской веры, ее суть. Часто говорят о том, что иудейская вера – это закон. Но вовсе не законничество является ее фундаментом. Сердцем иудейской веры является ожидание Мессии. С этим ожиданием жил Авраам, жил Моисей, эти ожидания поддерживали в иудейском народе древние библейские пророки, и поскольку Иисус из Назарета не был принят как Мессия, с этим ожиданием иудеи прожили еще двадцать веков. Сегодняшний иудаизм – это вера в Христа, но не в Того Христа, о Котором говорится в «Символе Веры», а в Христа Мессию, который должен прийти, при котором должны исполниться все обетования пророков, который должен установить на земле Царство Божие.
Не нужно утрировать иудейские представления о мессианстве. Часто говорят, что иудеи мечтают о своем иудейском царстве, стремятся господствовать над остальными народами. Но истинная основа их чаяний – установление Царства Божия. Израильский народ – первенец Божий, и все другие народы должны прийти к Мессии и уверовать через Него в Бога. В этом иудаизм почти полностью соответствует христианской вере.
Мессию ждали и во времена Иисуса Христа. В Новом Завете мы несколько раз встречаем выражение: «Он был из чающих утешения Израилева» . Так сказано, например, об Анне, о Симоне, о Симеоне Богоприимце. Это напряженное ожидание – и есть суть иудаизма. Свою новую форму оно приобрело после того, как народ отверг Христа. За это иудеи лишились Иерусалима, лишились своего Храма (поскольку назначение ветхозаветного храма было исполнено), лишились своей земли. В 70 году, после того, как римские императоры Тит и Веспасиан разорили Иерусалим, иудеи оказались рассеяны по всему миру, и ожидание Мессии приобрело для них новый, особый смысл. Оно превратилось в мечту о возвращении на родину, о восстановление своей государственности, о возрождении поруганной Святой Земли. Когда чего-то очень хочется, когда чего-то с нетерпением ждешь, то чаемое, как правило, приходит, и долго его ждать не приходится. Поэтому иудейские «мессии» появлялись не раз.
Начало II столетия ознаменовалось появлением Симона Бар-Кохбы (Сына Звезды), в Талмуде называемого Бар-Козибой (Сыном Лжи). Отношение к этому человеку было неоднозначным, но самый авторитетный раввин того времени – равви Акиба принял его, уверовал, благословил и провозгласил Мессией. Объявленный Мессией, Бар-Кохба поднимает второе восстание против римлян.
В то время римский император Адриан начинает восстановление Иерусалима под названием Элия Капитолия. На месте Голгофы и Храма Соломона он воздвигает капища римских богов и богинь. Иудеи восприняли это как величайшее осквернение своих святынь. И вот Бар-Кохба, как Мессия, поднимает восстание, и ведет иудеев. Интересна его молитва, сохранившаяся в Талмуде: «Господи, можешь не помогать, только не мешай!» Эти слова очевидно проникнуты духом антихриста. «Я пришел во имя Отца, и Меня не приняли. Другой придет во имя свое, и его примите…» Ждать пришлось недолго; со времени Христа прошла всего сотня лет. Закончилось все разгромом восстания римской армией. С тех пор иудеи рассеяны по всей земле. Сама иудейская синагога была вынуждена признать Бар-Кохбу лжемессией.
Представьте себе трагедию эмаусских путников. Мы редко задумываемся о ней. Ведь они уверовали в живого Христа, и вот уже третий день как оказывается, что Иисус из Назарета, Тот Иисус, Который насытил пятью хлебами пять тысяч человек, Тот Иисус, Который произнес Нагорную проповедь , исцелял и изгонял бесов, мертв! Неужели Он оказался, страшно вымолвить это слово, обманщиком? Уже третий день, как Его нет на земле, значит, пророчества не сбылись!
Путники говорят об этом Воскресшему Иисусу, и, как мы знаем, Господь открывается им в преломлении хлеба. Но какое испытание веры! Какую трагедию духа суждено было пережить этим людям! Так же пришлось разувериться в Бар-Кохбе и иудеям. Но на этом антихристианство не закончилось.
История иудаизма знает еще одного лжемессию – Саббатея (Шабтая) Цви. Шел XVII век. Это время было неласковым к иудеям. Еще полыхали костры инквизиции, существовали гетто – еврейские кварталы, за пределы которых иудеям выходить запрещалось, систематически устраивались погромы, вызывая ответную ненависть иудеев по отношению к христианам.
В 1648 году в синагоге города Смирна, располагавшегося на территории современной Турции, Саббатей Цви вслух произносит священную тетраграмму, то есть Имя Божие, которое никому произносить было нельзя и которое произносил только Первосвященник раз в году в праздник очищения (Иом-кипур), входя в Святая Святых. Уже шестнадцать столетий ни один иудей не слышал этого Имени, оно передавалось тайно. И сегодня мы не знаем точно, как произносится Имя Божие, нам известно лишь его написание. У иудеев по сей день за произнесение этого Имени нарушители наказываются проклятием. Иудеи верят, что Мессия, придя на Землю, произнесет Имя, которое известно лишь первосвященникам. При этом Мессия не будет ни первосвященником, ни левитом, но он произнесет это Имя как священный пароль.
И вот Саббатей Цви произносит это Имя. За это его сразу же отлучают от синагоги. Однако он начинает свою проповедь , и больше половины евреев всего мира приняли его и пошли за ним. Согласно иудейским верованиям, день рождения Мессии должен совпасть с днем разрушения первого и второго Иерусалимских храмов. Разрушения произошли при Навуходоносоре и при римлянах с интервалом в семь веков, но в один и тот же день. Саббатей Цви действительно родился в этот день, ему исполнилось тридцать лет, и он верно произнес Имя Бога.
Он был вдовцом. Саббатей женился на девице, которой было видение, что она выйдет замуж за Мессию. Когда жена умерла, он заключил священный брак с Торой (Пятикнижием Моисея). У Саббатея Цви была своеобразная молитва: «Хвала Тебе, Господи, который позволяет запретное!» Он начал с того, что принялся нарушать все иудейские запреты. Это привело к созданию учения, призывающего делать то, что запрещено. Нетрудно догадаться, куда заведет такая «нравственность»!
Саббатей отправился в Стамбул для того, чтобы обратить в свою веру султана, который должен был принять его как Мессию. В Коране тоже написано, что Христос должен прийти еще раз. Султан предложил Саббатею Цви выбор – либо принять , либо подвергнуться смертной казни. Разумеется, все ожидали, что Мессия откажется перейти в мусульманство и будет убит, исполнив тем самым сказанное пророком Исаией. Однако, к ужасу всего иудейского мира, Саббатей Цви принял ислам, объяснив это намерением объединить все религии. Многие иудеи отвернулись от него. Саббатей Цви создал свою секту, которая просуществовала до начала XX столетия.
В XVIII веке некий Яков Франк объявил, что дух Саббатея Цви переселился в него. Ему импонировала мораль, позволявшая нарушать запреты, и он говорил, что бороться со злом можно, лишь вкусив его. То есть, вкушая грех, ты этот искореняешь (ересь николаитов). Это неизбежно привело к откровенным бесчинствам. Позже Яков Франк с последователями обратились в католичество.
Другое явление лжемессианства зародилось в недрах христианской Церкви, где тоже время от времени появляются лжехристы. Господь сказал, что придет во второй раз, и некоторая загадочность слов о Втором Пришествии, присутствующая и в евангельских, и в апостольских пророчествах, и тем более в Апокалипсисе, позволяет по-разному интерпретировать это грядущее великое событие и даже спекулировать на нем.
Однако для христианства это явление менее типично. У иудеев это было и будет, поскольку они ждут Мессию, внешне – обычного человека, призванного спасти их, восстановить Храм, и привести народы к Царству Божию. В христианстве такого учения нет. Второе Пришествие Христово – это Пришествие во славе. В «Апокалипсисе» говорится, что Христос придет, свяжет сатану, и начнется тысячелетнее царство на земле (хилиазм). Даже некоторые из святых отцов древности, например Папий Иерапольский (ок. 70–155 или 165), Иустин философ († ок. 165) и Ириней Лионский (ок. 130 – ок. 202), принимали учение о том, что, когда Господь придет во второй раз, окончательно, причем не только внутренне (в сердце), но и внешне установится Царствие Божие на земле. В те времена это не считалось ересью. Спекулируя на этом учении, и появлялись лжехристы.
Из учебников истории мы знаем о крестьянской войне, вспыхнувшей в Германии в 1525 году. В основе этого восстания лежали не только социальные, но и религиозные причины. По существу оно было антихристианским. В 1517 году Мартин Лютер начинает реформацию, которая быстро набирает силу. И крестьянское восстание во главе с Томасом Мюнцером проходит под лозунгом «установления Царства Божия на земле». Сам Лютер ужаснулся, увидев это кровавое восстание, и призвал германских курфюрстов «давить восставших, как бешеных собак», что, в конечном счете, и произошло. Поддавшись этому обольщению, многие люди погибли.
Не менее трагические события разворачивались в северогерманском Мюнстере, где Ян Лейденский , объявив себя «царем Нового Израиля», провозглашает «Царство Христа». Войска, посланные епископом, окружили город. Долгое время он был в осаде; начался страшный голод, приведший к людоедству. Город был взят, лжехриста и нескольких его «пророков» после жестоких пыток казнили, а их обезглавленные тела возили по всей Германии в металлических клетках, а затем поставили эти клетки на башне церкви святого Ламберта в назидание всем. Там они находятся и по сей день.
Нечто подобное происходило и в России, где существовало такое явление, как «хлыстовство». Члены этой секты были, как правило, неграмотными простолюдинами. Еще их именовали «прыгунами», поскольку молитвы сопровождались характерными приплясываниями – «священными танцами». Так пытались стяжать Духа Святого.
Была еще секта скопцов – выходцев из хлыстов, которые при этом еще и оскопляли себя. Скопцы объявляли брак – делом не Божиим, но любовь – Божией. На своих молитвенных собраниях они испытывали друг к другу «духовную любовь», которая превращалась в блудные оргии. Правительство боролось с этими сектами методами, принятыми в те времена, без церемоний. Тем не менее, эти секты существовали, и особенно процветали во времена Петра I, Елизаветы Петровны и в эпоху Просвещения.
В 1645 году, при царе Алексее Михайловиче, в Стародубской волости Ковровского уезда Владимирской губернии совершилось «чудо». «Три ангела вознеслись на небо», а Господь Саваоф воплотился в «пречистую плоть» некоего Данилы Филипповича. Ангелы вознеслись, а «Господь Саваоф», то есть Данила Филиппович, остался. Вскоре он находит себе «сына-Христа». Им стал крестьянин Муромского уезда Иван Тимофеевич Суслов, последовавший за Данилой. Рассказывали, что его распяли, а он воскрес. Затем нашли девицу, которая стала «Свята Богородица». У этих крестьян появились последователи. Пришло время, и «Иван-Христос» «вознесся на небо», а «Данила-Саваоф» остался на земле «навсегда».
Такими представлениями жили русские сектанты. Их преследовали правители вплоть до императора Петра III – несчастного человека, волею судеб оказавшегося на российском троне. Его властолюбивой жене, будущей Екатерине II, это надоело, Петр «скоропостижно скончался», а она взошла на престол. Но государь все же успел сделать немало, в том числе провозгласить «Манифест о вольности дворянства», упразднить Тайную канцелярию, издать указ о свободе внешней торговли, в котором, среди прочего, содержалось требование о бережном отношения к лесам как к одному из важнейших богатств России и указ, квалифицировавший убийство помещиками крестьян как «тиранское мучение» и предусматривавший за это пожизненную ссылку.
Именно Петр III снял гонения на скопцов и стал им покровительствовать. Благодарные скопцы называли императора «белым голубем», утверждали, что он, дескать, еще до брака был оскоплен, и поэтому Екатерина не может родить от него ребенка. Поговаривали даже, что его мать, царевна Анна Петровна, – «пренепорочная Дева"… Вот поэтические строки того времени, описывающие рождение Петра III: «Святым Духом разблажилася, утробушка растворилася, хорошо дитя родилося, стены ада повалилися».
Петр III был объявлен Христом, но, поскольку было объявлено о его кончине, а Екатерина воцарилась, пошли слухи о том, что он якобы спасся. 22 ноября 1772 года в доме уральского жителя Дениса Пьянова появился некий гость, которому Пьянов пересказал эти слухи. Гость пообещал, что выведет всех недовольных в турецкие земли, где всем им будет хорошо жить. На вопрос: «Как такое возможно?», гость ответил, что у него для этого достаточно денег, а потом наклонился и шепнул: «Я и есть Петр». Этим загадочным гостем был ни кто иной, как Емельян Пугачев. Вслед за этим, так же как когда-то в Германии, в России началась великая междоусобица. Восстание Пугачева – не просто крестьянская война, фактически это очередная попытка установления «Царства Божия» на земле. Емельян Пугачев – Петр III, он же «Христос» и «Бог"… Закончилось все это, как обычно, жестоким подавлением восстания, и Емельяна Пугачева в стальной клетке везут в Петербург. Так из раза в раз повторялись и проваливались эти авантюры, за которые тысячи людей расплачивались своими жизнями.
Лжехристы появлялись и вне христианства. В Индии в основе этого явления лежит учение об аватарах , которое говорит о том, что божество время от времени воплощается. Это явление свойственно всем языческим религиям, согласно представлениям которых боги сходят на землю. Поскольку богов много, то и являются они постоянно. О римских императорах говорили: «Божественный Октавиан» или «Божественный Август», и это были не просто эпитеты. На праздники римлянам предписывалось приносить жертвы императорам, как богам.
В более утонченной, философской, глубинной форме это реализуется в учении об аватарах. Христос говорил: «Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники; но овцы не послушали их» (). Христианская вера твердо стоит на том, что однажды «Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины» (), однажды произошла «великая благочестия тайна: явился во плоти» (). Это произошло лишь однажды , и больше не повторится никогда. Все бывшие до Христа – воры и разбойники, а приходящие после Него – лжехристы и лжепророки. Второе Пришествие непременно будет, но, как сказал Христос: «Как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого» (). Когда будут говорить: «…он в этой комнате», или «в той», или «в пустыне», – не верьте. Этому учил нас Сам Господь.
Один из всемирно известных аватар – Шри Сатья Саи Баба, родившийся в Индии в 1926 году и скончавшийся в 2011-м. Согласно верованиям его приверженцев, он являлся перерождением аватары Саи Ширди. Действительно, уникальнейшее явление… Уже в детстве он демонстрировал свои возможности материализовать предметы, открывая пустые сумки и доставая из них продукты по желанию присутствовавших. Это происходило публично, на глазах у многих. На сегодняшний день миллионы людей являются его последователями. Это – всемирное движение. Он – живое «божество», он совершал чудеса, исцелял больных. Говорят, даже воскрешал из мертвых…
Описывается такой удивительный случай. Один из индийских губернаторов ехал в поезде. Вдруг загорелся электродвигатель, катастрофа, казалось, была неминуема. Тогда губернатор мысленно призвал Саи Бабу. Внезапно входит электрик, на полном ходу устраняет повреждение и так же неожиданно исчезает. После прибытия в пункт назначения губернатор садится на самолет, у которого отказывают шасси. Другой пассажир по какому-то внутреннему позыву устремляется в кабину пилота, дергает за какой-то рычаг (хотя летчиком не был и ничего в этом не понимал). В результате шасси срабатывают, и самолет благополучно приземляется. Когда губернатор позвонил Саи Бабе, чтобы поблагодарить за спасение от авиакатастрофы, тот ответил: «А почему ты не упомянул электрика?» То есть чудеса в прямом смысле слова… К нему приезжали физики, химики, биологи, психологи и криминалисты, чтобы изучать эти аномальные явления.
Впрочем, этот человек не уникален. Подобные ему люди встречались и в Древней Греции, составив основу древнегреческой мифологии. Мифические персонажи – не просто плод буйного человеческого воображения, равно как и наши былинные герои. За ними всегда стоят реальные прототипы.
Наконец, наш современник, Виссарион, который не совершает чудес, ничего сверхъестественного не делает, но упрямо твердит: «Я – Христос». Он пришел «во имя свое» и тоже увлек за собой тысячи людей. В этом же ряду стоит и «Белое братство» Марины Цвигун – «Деви Христос"…
Все это – лжехристы, приход которых предрекал Господь, предтечи того конечного антихриста, о котором говорится в Священном Писании . Тот антихрист вряд ли будет существенно отличаться от этих, разве что роль его окажется всемирной. Одержимые люди порабощены нечистыми духами, этим же будет управлять сам сатана. Все остальное будет протекать примерно по тому же сценарию: это и решение политических вопросов, и наступление всеобщего мира, упраздняющего войны на земле, и разрешение экономических проблем, и всемирное царство, и «Бог на земле». Те же «Данилы» да «Иваны», только другого масштаба…
Пришествием «великого» антихриста, «человека греха» и завершится этот этап человеческой истории. Уничтожен он будет самим Христом, Который придет и Духом Своим убьет антихриста. Не человеческими силами, а самим Вторым Пришествием Христа все это будет разрушено и уничтожено.
СМЕРТЬ БОГОВ. ЮЛИАН ОТСТУПНИК
Действие первой книги этой трилогии начинается в городе Каппадокия, где Осудило, который был римским трибуном, и страстно желал проявить себя перед великим императором, решает убить двух детей. Сами дети были двоюродными братьями действующего в Константинополе императора по имени Констанций, который, придя к власти, убил множество своих близких родственников, в числе их был его двоюродный брат и отец Гала и Юлиана - тех, чьей смерти сейчас желал Осудило.
Римский трибун в сопровождение отряда легионеров ворвался во дворец Констанция, однако воспитатель мальчиков по имени Мордоний, предъявляет эдикт, что останавливает легионеров, не знавших о том, что документ, предъявленный им был уже просроченным. Пришедшие покидают дворец и юноши продолжают свое изучение богословия под наставления Евтропия. В тайне от всех, Юлиан прочитывает Платона и пробирается в пещеру бога Бана. Он отчего-то в церкви христиан чувствует себя не в своей тарелке и поэтому после того, как богослужение окончено он отправляется в храм Афродиты. Здесь он встречает жреца Олимпиадора, а также двух его дочек, имена которых Психея и Амариллис. Юноша пытается ухаживать за Амариллис, но девушка равнодушна к его подаркам и он немного раздосадован и уходит. Немного погодя Амариллис все же встречает Юлиана и пытается его успокоить, после чего молодой человек проводит ночь в храме Афродиты и дает клятву вечно любить свою Богиню.
Прошло шесть лет и действие переносит читателя в Антиохию. Два незнакомых нам молодых человека смотрят выступление артистов, перед этим подслушав, о чем говорят другие люди. Выступающая гимнастка, милая, юная и очаровательная, производит сильное впечатление на одного из молодых людей, и тот, сразу же после выступления, покупает ее у хозяина бродячего цирка, после чего уводит в пустующей храм Приапа. Попав туда он случайно убил одного священного гуся, за что его ведут на суд, где выясняется, что это был цесарь Галл, которого император Констанций, действующий из соображений собственной безопасности, назначил своим соправителем.
В это же самое время, его брат Юлиан путешествует по Азии, где беседует с магами, философами. Здесь он встречается с неоплатоником по имени Ямвлик, имеющий к тому времени неоспоримый авторитет. Этот философ - ученый рассказывает Юлиану свои размышления по поводу Бога. После они вместе становятся очевидцами того, как христиане разрушают языческие храмы. В последствие Юлиан отправляется к Максиму Эфесскому, где под действием каких-то веществ, молодой человек отрекается от Христа и клянется в верности Великому Ангелу Зла. Именно волхв Максим преподает Юлиану идею единства Бога и Дьявола, а в один из вечеров, они вместе восходят на башню, где осматривая открывшийся их взору мир, учитель предлагает своему новоявленному ученику, восстать против всех и самому стать Кесарем.
После этого Юлиан отправляется к брату Галлу. Самого Галла, по приказу императора, высылают из Константинополя в сопровождение римского трибуна Скудило, а в скором времени убивают. Юлиан прибывает в Афины, где встречает поэта Пубдия, который представляет ему Арсиною - девушку с телом богини, которую поэт сравнивает с Артемидой. Проходит месяц и Юлиан в сопровождение Публия, прибывает на пир к Гортензию - известному сенатору. Здесь молодой человек вновь встречает Арсиною, которая оказывается воспитанницей сенатора. Когда молодые люди знакомятся ближе, то Юлиан узнает, что красавица категорически не приемлет христианство, на что юноша признается, что ему приходится прикидываться для того, что бы сохранить свою жизнь. В конечном итоге Юлиан и Арсина заключают некий союз, целью которого становится возрождение олимпийского вероисповедания. Они проводят вместе ночь, и Юлиан отправляется в Константинополь. Император Констанций принимает племянника, но в душе они оба ненавидят друг друга. Во время приезда Юлиана проходит церковный собор, во время которого происходит столкновение христиан и ариан., в котором Констанций принимает сторону последних. После встречи император назначает своего прибывшего племянника, взамен убитого брата, своим соправителем.
Проходит немного времени и прекрасная Арсиноя отправляется вместе со своей сестрой и центурионом Анатолием, который был поклонником девушки, в Рим. Здесь они знакомятся с римскими катакомбами и посещает тайную церковь, в которой православные проводят свои обряды и молятся. В то время, как молодые люди наблюдают богослужение, легионеры врываются в пещеры и разгоняют собравшихся, а наблюдавшие с большим трудом скрываются от преследователей.
Действие переносит читателя в пиренейский лес, где Стромбик и Арагарий - два простых солдата, отстают от войск Юлиана, но им удается догнать основные силы. Далее, молодой цесарь одерживает свою первую, но блестящую победу над галлами. После этого, Юлиан отправляет послание Арсиное, в котором вспоминает о заключенном союзе.
После победы, цесарь отправляется в Париж-Лютецию, где в это время находится жена Юлиана, на которой он вынужден жениться по наставлениям императора Констанция. Сама она исповедовала христианство и в своей фанатичной вере считает своего молодого супруга воплощением сатаны, отчего не подпускает к себе. Юлиан же, ненавидя христианство, пытается изнасиловать ее.
Император Констанций завидует успеху в войне своему племяннику и оттого присылает к нему одного из приближенных чиновников, который должен увести лучшие части армии к югу. Однако солдаты поднимают бунт и обращаются к Юлиану быть их императором. Обдумывая предложение своих верных солдат, Юлиан колеблется, но после соглашается и направляет свои войска в Константинополь, желая силой захватить власть. Во время этих событий супруга Юлиана неожиданно умирает.
Юлиан движется к Константинополю, но император Констанций, тем временем, умирает. Когда молодой наследник узнает об этом, он выступает перед своими войсками, где публично отрекается от христианства и после клянется в вечной верности богу Солнца. Молодого человека полностью поддерживает и одобряет его поступок Максим Эфесский. Однако солдаты высказывают недоумения и среди них некоторые начинают считать его антихристом.
Когда Юлиан становится императором официально, он, первым делом, пытается узаконить язычество и в процессе этого христианские храмы разрушают, а жрецы начинают возвращать отнятое у них императором Константином Великим. Молодой император пытается устроить вакхическое шествие, но люди, в большинстве своем, не поддерживают нового властителя, поскольку вера в Христа уже стала занимать прочные позиции и оттого стала намного крепче среди своих последователей. Юлиан начинает понимать, что не сможет воплотить задуманное, но он решает вести свою борьбу до самого конца. В одной из бесед с Максимом Эфесским, он отмечает, что он желает дать людям ту свободу, о которой те даже не мечтали, он - это вестник жизни и освободитель.
Однако многие христиане, боясь преследования, снова приняли язычество, а на самом деле, просто стали лицемерить и заняли выжидательную позицию. Монахи ночами вынимали из глаз статуи Диониса вставленные драгоценные камни, и заменяют их иконами. В то время, новый император пытается заниматься благотворительностью, он узаконивает свободу вероисповедания и, как-то, пытается избавить его подданных от влияния галилеян. Опять проходит церковный собор, и снова христиане не могут прийти к общему мнению и ссорятся друг другом. Наблюдая это, молодой император решает, что сама их религия полностью бесперспективна. Епископы пытаются навязать Юлиану казни своих оппонентов, однако он не идет у их на поводу, отказываясь устраивать казни за то, что кто-то высказывает свое собственное мнение. Он отправляется в один из монастырей христиан, где неожиданно встречает Арсиною, которая стала монахиней. Девушка изменилась и говорит, что олимпийцы - это мертвые боги, и народу нужна не любовь, а жертвы, не сострадание - а кровь. В конечном итоге они не могут договориться и не находят общего языка. Их союз уже не существует.
Император устраивает проверку выполнения всех своих благотворительных замыслов и находит, что ложь, как и прежде имеет свое место во всем и везде. Он делится с Максимом Эфесским своими горестями и тот пророчит гибель, однако благословляет на продолжение борьбы. Он отмечает, что время для понимания и возвращения людей к свободе еще не настало.
У молодого императора складывается не самая лучшая ситуация: его ненавидят, подданные и подчиненные чиновники в открытую устраивают саботаж его распоряжений, проповедники называют Антихристом. Юлиан слышит выступление одного из христианских проповедников и пытается разогнать толпу и вступить в спор, однако все настроены против него и сам он ни чего не может сделать.
Однажды Юлиан приходит в наполовину разрушенный храм Аполлона. Здесь он встречает жреца и его сына, который был от рождения глухонемым - это практически последние язычники. Когда император пытается возродить храм и приказывает вынести мощи святого христиан, последователи христианства поджигают сам храм и жреца вместе с сыном убивают.
Юлиан пытается восстановить свой авторитет и для этого выступает против Персии. Само начала выступления ознаменовано плохими приметами, однако останавливаться поздно. После того, как император одерживает несколько побед, он верит одному предателю и приказывает поджечь корабли - это становится фатальным решением и Юлиан вынужден отступить. Во время отступления к императору приходит его давняя знакомая Арсиноя, которая пытается уверить его в том, что он не может быть врагом Христа, он его главный последователь. Однако все, что говорит ему девушка, только раздражает Юлиана, и разговор заканчивается ссорой.
Наступает день последней, решающей битвы. Юлиан получает ранение, от которого в скором времени умирает. К власти приходит новый император, который является последователем христианства. Все друзья бывшего императора снова меняют свою веру, народ приветствует нового правителя Иовиана, все в полном восторге от возрожденных кровавых зрелищ.
Читатель видит финал этого повествования: Анатолий со своим другом историком исследователем Аммианом совершают плавание на корабле и разговаривают о Юлиане. В это время мы можем видеть Арсоною, которая делает статую, с лицом Христа и телом Диониса. Девушка рассуждает о том, прав или нет, был бывший император, она говорит о том, что необходимо как-то сохранить часть эленизма для последующих поколений и автор отмечает: в сердце ее было веселие возрождения.
ВОСКРЕСШИЕ БОГИ. ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
Действие книги второй проходит на рубеже XV - XVI веков в Италии.
В один из дней Чиприано Буонаккорзи, который был купцом и любителем - коллекционером античных вещей, обнаруживает Венеру - античную статую. Для проведения экспертизы он приглашает Леонардо да Винчи. Во время проведения экспертизы, Джованни Бельтраффио, который был учеником великого фра Бенедетто и теперь мечтает, но, в тоже время, боится, быть учеником великого Леонардо, вместе со своими знакомыми ведут беседу, в которой они обсуждают все странности в поведении живописца. В тоже время один фанатичный священник, всюду усматривающий воплощение сатаны, врывается в комнату и разбивает великолепную статую Венеры.
Решившись, Джованни Бельтраффио становится учеником Леонардо, который в это время строит свои летательные аппараты, одновременно пишет знаменитую в последствие «Тайную вечерю» и строит монумент герцога Сфорца. Ученики великого мастера не могут понять, как ему удается совмещать одновременно столь разительно отличающие проекты, а также, как ему удается одновременно заниматься богоугодными делами и меркантильной земной жизнью. Один из учеников, его имя Астро, разговаривает с Моной Кассандрой - колдуньей и чернокнижницей, которой он поведал о персиковом дереве, над которым Леонардо проводил свои опыты и в результате отравил ядом. Сам Джованни часто тоже забегает к Кассандре, которая, в конце концов, убеждает его уверовать в богов Олимпии, а когда колдунья, шокируя его своим предложением, предлагает отправиться с ней на шабаш, уходит. Сама девушка, или как ее называли - «Белая Дьяволица», перед празднеством ведьм, натирается специальной мазью, после чего отправляется на шабаш и становится супругой Люцифера-Диониса. Сам весь проводимый шабаш в конце превращается в оргию.
Читатель переносится во Фларенцию, где может видеть ее правителя - герцога Моро, который любит женщин и даримые ими услады, проводит дни со своей супругой Беатриче и двумя любовницами - Чечилией Бергамини и Лукрецией. В тоже время, Моро понимает, что в ближайшее время неминуема война, а потому он ищет поддержки французского монарха Карла VIII. Он также отправляет герцогу Джан-Галеаццо, который был его главным соперником, отравленные фрукты, предварительно украденные в саду великого Леонардо.
В это время, сам Леонардо предлагает различные проекты соборов и каналов, которые на первый взгляд выглядят чересчур смелыми и считается, что и выполнить будет не реально. Тут приходит приглашение от Джан-Галеаццо и Леонардо отправляется в Павию. После прибытия, Леонардо говорит, что невиновен в недуге своего друга, а фрукты, полученные от Моро и украденные из его сада, не были наполнены ядом. Однако, тем не менее, Джан-Галеаццо вскоре скончался. Эта смерть породила слухи о том, что великий Леонардо колдун и непосредственно причастен к смерти. Однако в это же время, мастеру дают поручение поднять гвоздь от Креста Иисуса к куполу храма, с чем Леонардо блестяще справляется.
Далее читатель может познакомиться с дневником, точнее с записями, сделанными Джованни Бельтраффио, в которых он рассуждает о своем великом учителе, его жизни и поступках. Он рассказывает, что Леонардо одновременно создает оружие, пишет «Тайную вечерю» и строит летательный аппарат. Он словно новый святой Франциск, то неожиданно, кажется своему ученику Антихристом. В один из дней, наслушавшись уговоров и обещаний, Бельтраффио покидает Леонардо, что бы стать последователем Савонаролы.
В это время, Савонароле получает предложение стать кардиналом, которое ему делает папа Александра VI Бордж - распутный и не сдержанный лидер католиков. Согласившись, он должен будет отказаться от дальнейшей критики двора папы, но он отказывается от предложения и собирает крестовый поход против Антихриста стоящего во главе церкви. Его последователь Джованни Бельтраффио участвует в этом походе, но когда он видит статую Афродиты, старые сомнения вновь всплывают и он вспоминает Мону Кассандру.
Во время похода, последователи Савонароле сжигают книги, грабят и рушат дворцы, уничтожают великие произведения искусства. На организованном костре сжигается множество исторических ценностей и среди них - картина Леонардо «Леда и лебедь». Когда бывший ученик видит это, он потрясен и не знает что думать и как быть, но его прошлый учитель - великий Леонардо, выводит молодого человека из фанатично настроенной толпы и после Джованни остается с ним.
Новогодний бал 1497 года, который организован герцогом Моро. Сам он разрывается между своей супругой и любовницами. На балу множество народа, среди которых присутствуют и русские послы, явно выражающие неодобрение античности итальянцев. Когда они разговаривают с великим Леонардо, то замечают, что третий Рим будет однозначно в России.
Жена Моро была беременна. И она уже давно подозревает своего благоверного в измене, но тут ей удается все-таки найти доказательства его связи с некими фаворитками. Однако, когда она получает сами подтверждения своих опасений и подозрений, у нее, раньше времени, начинаются роды, в процессе которых со словами проклятия в адрес супруга она скончалась. Сам герцог страшно потрясен случившимся и после этого целый год ведет самый богоугодный образ жизни, но о своих любовницах, впрочем, не забывает.
Крестовый поход Савонаролы заканчивается неудачно. Он не решается отправиться на предложенный ему костер и потому теряет уважение и влияние, после чего оказывается за решеткой. В это время Леонардо принимает участие в ученой дискуссии на вечере устроенном Моро, в процессе которой научно доказывает происхождение земли и лишь вмешательство самого герцога спасает великого мастера от того, чтобы не получить обвинение в ереси.
Приходит день, когда в Италию вошли войска Франции. Герцог Моро должен спасаться бегством, но в скором времени был схвачен и оказался в плену. Во время захвата солдаты громят дом Леонардо, отчего «Тайная вечеря» попадает в комнату, наполовину затопленную водой.
Великий Леонардо продолжает работать. Он пишет новые художественные шедевры, открывает законы отражения светового пучка, принимает участие в дискуссиях о достоинствах живописи в сравнение с поэзией. В это время он принимает приглашение от Чезаре Борджа и поступает к нему служить. Когда он оправляется в Милан, он заезжает в места, где провел детство и юность.
По пути, заехав в один придорожный трактир, мастер встречает Никколо Макиавелли, с которым ведет долгие беседы об этике, разговаривает о политике. Микколо уверен, что Чезаре Борджа может, своей беспринципностью, объединить Италию, с чем не соглашается Леонардо, который считает, что достижение настоящей свободы в знаниях, а не крови и предательстве.
Когда мастер прибывает ко двору Чезаре Борджа, то начинает много работать. Его ученик Джованни знакомится с Римом.
Перед самой своей смертью папа Александр VI узаконивает цензуру. После кончины покровителя у Чезаре Борджа дела идут не очень хорошо, несколько государств объявляют ему войну.
Леонардо вынужден вернуться во Флоренцию, а перед самым отъездом видится с Макиавелли. Они гуляют по Риму, говорят об античности, рассуждают о том, что они в чем-то схожи и оба боятся одного - открывать новое.
Наступает 1505 год. Великий Леонардо, сам того не понимая, влюблен в мону Лизу и делает ее бессмертный портрет. Во время сеансов они беседуют, говорят о многом: о Венере, вспоминают древние мифы, которые были давно позабыты. В это время у великого мастера появляются соперники: первый - это Микеланджело, который страстно ненавидит его, и второй - Рафаэль. Однако Леонардо не пытается доказать что-либо и потому не вступает в диспуты, считая, что у каждого из них свой путь.
В одну из своих последних встреч с великой моно Лизой, Леонардо поведал ей сказку о таинственной пещере, а вскоре после теплого прощания, мастер узнает, что его Джоконда оставила этот мир.
Леонардо принимается за новый проект, согласно которому он должен был построить новый канал, однако в тот раз у него не получается, и он отправляется в Милан. Здесь его ожидала приятная встреча со старым знакомым - Марко-Антонио, который был ученым астроном. В это время мастер начинает служить Людовику XII и пишет свой бессмертный трактат об анатомии.
Наступает 1511 год. Ученик Леонардо Джованни Бельтраффио встречает мону Кассандрой, которая внешне играет роль истинной христианки, оставаясь язычницей по своей сути. Девушка предрекает скорое падение христианства и говорит Бельтраффио, о том, что боги великого Олимпа в скором времени воскреснут из мертвых. В это время в Милан прибывает инквизиция, которой руководит фра Джордже - жестокий и беспощадный. В городе объявляют охоту на ведьм и вместе со многими, попадается Кассандра, которая в скором времени находит свою смерть в пламене костра.
Сама Италия горит в огне гражданской войны, и власть переходит из одних рук в другие. Леонардо в сопровождение своих учеников отправляется ко двору папы Льва X, но он не может здесь остаться, Микеланджело и Рафаель, которые были на пике своей славы и популярности строят козни мастеру.
В один из дней ученик Леонардо, Джованни Бельтраффио кончает жизнь самоубийством, а когда мастер прочитал дневник своего несчастного ученика, то понял, что причиной тому стало осознание факта единства Христа и Антихриста - это, по мнению Джованни было одно и тоже.
Леонардо начинают мучить болезни. Многие из учеников в это время перебегают к Рафаэлю, а сам мастер, рассматривая фрески своего оппонента Макеланджило, испытывает восторг и истинно радуется, что в своем мастерстве тот стал выше его, но в своих замыслах пока не может сравниться.
В скором времени Леонардо отправляется служить Франциску I - французскому монарху. Франциск I дарит мастеру замок, а он работает много и напряженно. Именно в это время он решает написать «Иоанна Предтечу», по замыслу похожего на Вахха и Андрогинна. Когда в мастерскую, где работал Леонардо, приходит король, то он решает купить портрет Джоконды и «Предтечу», а «Мону Лизу» мастер просит оставить до времени, пока не покинет этот бренный мир, на что Франциску I соглашается.
Наступает день праздника, на котором король празднует день рождения своего сына. На это событие съезжается множество гостей. Есть среди гостей и русские, которым не по нраву западная живопись со своей человечностью и противопоставляют византийскую иконопись со своей строгостью.
Наступает день и великий Леонардо умирает, так и не закончив постройку своего летательного аппарата.
АНТИХРИСТ. ПЁТР И АЛЕКСЕЙ
Наступил 1715 год. Старик проповедник Лариона Докукина читает свою проповедь и его слушает царевич Алексей. Ларион говорит о том, что уже скоро явится Антихрист и всячески проклинает великого Петра. Молодой Алексей говорит, что когда он будет у власти, что все будет совсем по-другому. Самому царевичу необходимо в этот день отправляться на празднование в Летний сад - именно сегодня должна быть установлена Венера. В парке, во время прогулки Алексей встречает своего отца, потом чиновника Аврамова, который говорит о том, что христианская вера забыта, а все поклоняются языческим богам. Доставленную статую Венеры, той самой, которой молился великий Юлиан, той, которая вдохновляла учеников Леонардо, распаковывает сам Петр. Все присутствующие были обязаны поклониться прекрасной Венере. Вспыхивают разноцветные огни фейерверка. Собутыльники Петра Алексеевича прибывают по воде на бочках - это члены Всешутейского Собора переодетые в Бахусав. Во время речей свое слово говорит Аврамов, который объявляет языческих богов бесами. Постепенно беседа переходит о чудесах, и Петр дает распоряжение принести икону, способную творить эти чудеса. Когда икону доставили, Петр показывает ее секрет - спрятанный механизм, который и заставляет икону плакать. В это время начинается гроза и гремит гром. Все в панике бегут в разные стороны. Икона валяется на земле, и кто-то, наступает на нее и рамка ломается. Все это наблюдает пораженный Алексей.
Далее читатель видит другую компанию, которая расположилась на другом берегу реки в это же самое время. Вокруг огня собрались беглые солдаты, кликуши и матросы. Все говорят о Петре и пророчат скорый конец света и явление антихриста. Все надеются только на его наследника - богоугодного Алексея. В скором времени все расходятся, и Корнелий подзывая своего ученика по имени Тихон, который был сыном стрельца казненного Петром и прошел весь путь дворянина от обучения, в которое был направлен силой до заграницы и навигационной школы. Корнелий предлагает Тихону сбежать из Петербурга. Сам Тихон вспоминает в этот момент комментарии Ньютона о грядущем конце света и то, что говорили его учитель Глюк с генералом Брюсом. Учитель, немец Глюк, звал Тихона идти дальше за государем, но он выбирает поиски града Китежа и отправляется на восток.
Царевич Алексей отправляется к царице Марфе Матвеевне, которая почти обезумела и у нее получает послания от своей матери, которая была насильно острижена и сослана в монастырь. Все уговаривают Алексея ждать смерти его родителя и держаться.
Далее читатель может видеть дневник одной дамы, по имени Арнгейм, которая была фрейлиной супруги царевича Щарлоты и довольно образованной. Она не может понять одного: как может совмещать в себе одном царь Петр две противоположности - варварство и стремление к европеизации. Она подробно описывает нрав Петра и строительство города на Неве. Кроме всего прочего, она рассказывает драму отношений Алексея и его жены, которую он не любит. Кроме всего прочего, она подробно описывает смерть последней русской царицы Марфы Матвеевны.
Далее мы можем видеть дневник самого царевича. Он не принимает и горюет о замене православия на лютеранство. Подробные комментарии указов отца, и записи о том, в каком положение находилась церковь, сочетается с его мнением о том, что Петр и есть антихрист.
В один из дней, в доме Апраксина, Петр решает провести ассамблею, не смотря на то, что был предупрежден о скором наводнении. Во время беседы и призыва убрать иконопочитание, а также закрыть все монастыри, в дом неожиданно прорывается вода. Сам государь принимает активное участие в спасение бедствующих людей и вскоре после того сильно заболевает. Появляются слухи о скорой кончине государя и к царевичу начинают приходить чиновники всех рангов с заверениями своего почтения и верности. Зашедший Ягннатьев говорит Алексею о том, что бы он ни в коем случае не отступался.
Однако Петр поднимается и ему становятся известны все подробности поведения его наследника. Алексей отправляется на исповедь и хоть ему отпустили сам грех желания смерти своему отцу, царевич понимает то, насколько сильно церковь зависит от большой политики. Государь разгневан на своего сына и желает лишить его всего наследства, на что царевич просит позволения уехать в монастырь. Однако Петр сознает, что это не решит вопроса и предлагает своему отпрыску исправиться.
Государь отправляется за границу. Царевич едет в Москву, гуляет по Кремлю, вспоминая свои детские дни, осматривает запустение и разруху. Он думает о том, как он любил своего отца и как постепенно стал ненавидеть и боятся.
В это время царь вызывает своего сына в Копенгаген, где находится сам. Царевич выезжает, но по пути не решается появиться перед государем и бежит в Италию вместе со своей любовницей Евфросинией. Здесь он просит покровительства австрийского цесаря и прячется от своего отца. Находясь в Неаполе, Алексей ведет активную переписку с сенаторами в городе на Неве. В своих письмах он пытается всех настроить против самого отца и его дел. В любовнице, он в один из дней узнает Белую Дьяволицу и очень напуган, но решает поклониться этой новоявленной Венере.
В Италию отправляются граф Румянцев и Петр Толстой, которые различными угрозами и уговорами привозят царевича в Россию. Одним из аргументов было письмо от отца, в котором он обещает простить своего непутевого сына.
Петр, когда узнает, что Алексей едет домой, долго не может решить того, как поступить с ним: с одной стороны, если казнить, то Петр губит себя, но не казнить, значит погубить, в конечном итоге, Россию и все, чего он добился. В результате, государь решает в пользу России.
Когда его сын появляется в Петербурге, царь лишает его престолонаследия. В разговоре с сыном Петр упоминает о связях с матерью, о его подготовке смены власти. Сам Алексей, воспринимает царя, как антихриста и не иначе. По приказу государя арестовывают всех, кто хоть как-то поддерживал отношения с его сыном и после, следуют казни. Заступивший новый архиерей произносит свою проповедь, в которой говорит о власти и царской чести. Алексей понимает, что церковь полностью подмята силой его отца. Против власти Петра в открытую выступает Ларион Докукин, царь возражает, но уже усталым голосом, а потом велит арестовать.
Дальше автор вновь переносит читателя к жизни Тихона в скиту у раскольников. Мы можем видеть, как одна женщина - Софья призывает молодого дворянина к самосожжению. А один из старцев говорит, что Петр не Антихрист, настоящий придет к власти посредством ласки и любви, а после, во истину станет страшен. Однажды Тихон стал очевидцем братского схода раскольников. Он видит, как отцы ссорятся из-за правил проведения обрядов. В это время становится известно, что к раскольникам движется отряд, который должен разогнать их. Старцы принимают решение устроить показательное массовое самосожжение. Тихон пытается уйти, но Софья отдается молодому человеку и уговаривает остаться со всеми. Во время пожара, Корнелий сбегает через скрытый подземный ход, а вместе с ним уходит и Тихон. Он уже после этого разочаруется в лицемерии раскольников и сбегает.
Снова читатель может видеть царевича Алексея, который чувствуя скорую свою кончину пьет и страшится своего родителя, в глубине души надеясь на то, что еще будет прощен. Во время очередного допроса ему становится известно, что любовница предала Алексея. Не выдержав, царевич признается в том, что готовил бунт. Царь бьет своего сына, а церковь не пытается подействовать на государя и спасти царевича от неминуемой казни. Сам Петр осознает, что за все произошедшее, он один несет полную ответственность.
Во время суда над царевичем, Алексей громогласно обвиняет своего отца клятвопреступником, проклинает Петра и говорит о том, что он и есть Антихрист. После этого, не выдержав пыток, он подписывает признания. В скором времени Алексей умирает, так и не дождавшись назначенного дня казни.
Когда Тихон покинул старца, он становится членом одной секты еретиков. Само учение напоминало языческое. Во время одного из обрядов Тихон должен был убить маленького ребенка и его нервы не выдерживают. Он восстает против сектантов, и только подоспевшие солдаты, смогли спасти его от верной смерти. Самих сектантов поголовно казнят, а Тихон, получив прощение, остается жить у Феофана Прокоповича, где служит библиотекарем.
В разговорах образованных знакомых Феофана, Тихон начинает усматривать не пресвященную веру, а скорее атеизм в его извращенном виде. В конечном итоге, молодой человек убегает и попадает к монахам, которые также не могут объяснить многого. Он продолжает свои поиски и в одном лесу встречает старика Иванушку с апостолом Иоанном. Эта встреча провозглашает третий завет, который будет царством духа, а уверовавший Тихон становится первым последователем новой церкви, после чего уходит к людям нести свет истинны.
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Христос и Антихрист». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
«Христос и Антихрист» - трилогия Д.С. Мережковского. В неё вошли символистские романы «Смерть богов (Юлиан Отступник)» (1893— 1894 гг.), «Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)» (1899 г.) и «Антихрист(Петр и Алексей)» (1904 г.).
«Смерть богов (Юлиан Отступник)»
Первый из романов будущей трилогии был написан в 1893-1894 гг.; вышел в свет на страницах журнала «Северный вестник» в 1895 г. (№№1—6) под названием «Отверженный». Отдельным изданием он, со значительными изменениями, но под тем же заглавием вышел в 1896 г. Название «Смерть богов (Юлиан Отступник)» впервые появилось во втором издании (Петербург, 1902 г.), текст которого, а также третьего (1906 г.), уже мало отличался от издания 1896 г. Роман вошел в собрания сочинений Мережковского 1911 г. (в «Товариществе М.О. Вольф») и 1914 г. (в «Товариществе И.Д. Сытина»).
Авторы первых критических отзывов о романе, в большинстве своем признавая его художественные достоинства и называя его первым произведением «нового искусства», которое заставило говорить о себе серьезно, видели в «Отверженном» исторический роман с явными романтическими аллюзиями на современность и отвергали «декадентскую и ницшеанскую» концепцию писателя.
При создании жизнеописания римского императора Юлиана, несмотря на ряд явных, отчасти оправданных характером замысла художника, отступлений от исторических фактов, Мережковский в целом опирался как на данные современной ему исторической науки, так и на античные источники, в первую очередь, на «Историю» Аммиана Марцеллина. Однако если обычно Юлиан Апостат изображался в литературе однозначно негативно, как вероотступник, правитель, пытавшийся остановить колесо истории и реанимировать отжившие языческие верования, то у Мережковского он предстает в трагическом образе явившегося слишком рано, а потому непонятого и обреченного на гибель, предтечи Возрождения. Христианство в романе изображено как «царство не от мира сего», как религия абсолютного добра, на земле не достижимого. Нисходя до земных дел, вторгаясь в «антихристов» мир государства, освящая деспотизм, насилие и несправедливость, оно изменяет своей сущности. Но и его оппонент — язычество — также ущербно, так как превозносит плоть над духом.
«Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)»
Первые главы этого романа были напечатаны в журнале «Начало» (1899 г., №№1—3) под названием «Воскресение». Полный текст произведения был опубликован в журнале «Мир Божий» (1900 г., книги I—XII). Отдельным изданием роман выходил в 1901, 1902 и 1906 гг. Под названием «Воскресшие боги» он появился в собраниях сочинений Мережковского (1911 и 1914 гг.).
О более раннем интересе Мережковского к творчеству и личности Леонардо да Винчи свидетельствует его стихотворение «Леонардо да Винчи» (1894 г.; опубликовано в «Северном вестнике», 1895, №5) и отрывок «Селение Винчи. Из путевого дневника» (« Cosmopoles », 1897, №2). Обращение русского писателя к той эпохе диктовалось ощущением раздвоенности времени, характерным как для России рубежа XIX—XX вв., так и для Возрождения, когда в Европу, казалось из небытия, вернулся дух язычества, эллинизма, а церковь вырождалась, встав, по мнению писателя, вопреки сути жизнеутверждающего учения Христа, на ложный путь умерщвления плоти. Мережковский считал, что историческое христианство своим чрезмерным подчеркиванием духовного начала привело к отрицанию священности плоти и оказалось неспособно понять их мистическое единство и равноценность. В свете чего образ Леонарда да Винчи — центральный в романе — возвышался до символического образа художника-титана, гения-творца, «соперника Бога» (Н. Минский). Другим важнейшим образом романа «Воскресшие боги» является образ Левиафана — папства и всей государственной машины Италии XV—XVII вв., — который стал в произведении символом Антихриста и неодолимого ада земной жизни.
Роман «Воскресшие боги» — первая в русской литературе попытка художественного воплощения и исследования ницшеанской идеи государства, реализовавшей свои потенции в тоталитаризме XX в. («Петр I» А.Н. Толстого явился лишь продолжением этой литературной традиции). Кризис гуманизма, веры в возможность победы добра, столь характерные для умонастроений европейцев рубежа столетий, в полной мере отразились в творчестве Мережковского. В результате от романа к роману явственнее обнаружилась тенденция к смещению нравственных норм, живописанию насилия и жестокости, а сквозь объективный стиль, унаследованный от прозы 1880-х гг., все определеннее начала просматриваться декадентская апология зла. С Мережковским, по утверждению Н.А. Бердяева, «исчезает из русской литературы ее необыкновенное правдолюбие и моральный пафос». Однако уже в следующей части трилогии «антихристов пафос государства» был отвергнут художником.
Второй роман вызвал горячую полемику и интерес критики, значительно превосходивший тот, что был проявлен к роману о Юлиане Отступнике. Прежде всего резко осуждалось усиление ницшеанских и декадентских настроений писателя, его манихейские взгляды (в чем, правда, сам Мережковский обвинял историческое христианство). А. Волынский, Н. Сумцов и другие авторы статей, отмечая влияние на романиста сочинений Иринея Лионского, Ипполита Римского, а также таких трудов, как «Государь» Н. Макиавелли, «Жизнеописаний» Д. Вазари и произведений самого Леонардо да Винчи, указывали на слишком вольное обращение Мережковского с источниками (отсутствие ссылок при введении цитат, удивлявшее современников сочетание скрупулезного описания исторических реалий, деталей быта и в то же время явные нарушения фактологии). Вместе с тем невыразительная прорисовка сюжета, психологического портрета, статичность образов, отмечавшиеся критикой в связи со «Смертью богов» среди недостатков, теперь воспринимались как проявления оригинальной манеры автора нового типа романа — «романа идей», где истинными героями оказываются не люди, а обретающиеся в них и выражаемые ими идеи и духовные тенденции.
Разрабатывая принципиально новую поэтику «романа идей», Мережковский эстетизировал разнородные, в том числе и внехудожественные, тексты, что проявилось в использовании парафраз, многократных, порой неоправданных повторов одних и тех же цитат, создающих из любого «чужого слова» лейтмотивные цепочки.
«Антихрист (Петр и Алексей)»
Сообщение о подготовке к печати последней части трилогии — «Петр и Алексей» — впервые появилось в той же книге журнала «Мир Божий» за 1900 г., в которой завершалась публикация «Воскресших богов». Однако текст третьего романа, и то неполный, впервые увидел свет лишь в 1904 г. в журнале «Новый путь» (книги I —V, IX—XII). Два отдельных издания «Антихриста» вышли в 1905 и в 1906 гг. Произведение также вошло в собрания сочинений писателя 1911 и 1914 гг.
Написанию романа предшествовала большая подготовительная работа. Мережковский изучил «Историю России с древнейших времен» С.М. Соловьева, «Историю царствования Петра Великого» Н.Г. Устрялова, исследование П.П. Пекарского «Наука и литература при Петре Великом» и др.). Особое внимание писателя привлекли статьи и очерки по истории русской культуры П.Н. Милюкова в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, в которых Мережковский нашел весьма близкие своим взглядам суждения о призрачности успехов петровских реформ и о преобладании в сознании народных масс идей старообрядчества. Кроме того, по свидетельству З.Н. Гиппиус, романист совершил несколько путешествий по России в целях изучения быта старообрядцев, в которых он видел свет религиозной истины, утраченный официальной церковью.
Обычное для Мережковского вольное обращение с данными источников (нарушение хронологии, приписывание высказываний одних исторических деятелей другим и т.п.), а также часто отсутствие психологической мотивировки поступков персонажей, нарушение правдоподобия и прочие недочеты, вызвали резко отрицательную реакцию литературных критиков и профессиональных историков. Однако современниками была оставлена без внимания не только философская, или точнее историософская, концепция писателя, но и попытка создания им новой мифологии русской истории. Напротив, Мережковским и его окружением роман воспринимался не как исторический, а как символистский, мета-исторический. В поэтике этого произведения факты, взятые из источников, переосмысляются, в значительной мере отрываются от своей исторической почвы, становясь символами таинственных могучих и страшных движущих сил истории. Цепочки символов пророчат о грядущих судьбах мира, намекают на просыпающиеся в неведомых безднах бытия стихии. Весь роман пронизан ощущением неизбежности глобальных потрясений — революции в России, в которую, по мнению художника, переместился из Европы центр противоборства Бога и дьявола и высшей миссией которой является исполнение правды Христа (этот мотив близок образу Спасителя, в образе нищего благословляющего нищую Русь, из стихотворения Ф.И. Тютчева). Вслед за славянофилами и Ф.М. Достоевским Мережковский связывает будущее «всеединство людей во Христе» с Россией, являющейся в этом смысле истинной наследницей многотысячелетней истории цивилизации Запада.
Важнейшей темой здесь у Мережковского впервые становится тема «народа-богоносца» — истинного героя истории, хранителя правды о небе и о земле (в романе о титанах Возрождения — «Воскресших богах» — тема народа далеко не центральная). Поэтому в «Антихристе» писатель особенно много внимания уделил художественной разработке образов персонажей — представителей народа, придавая им больше глубины и избегая однозначности трактовки.
Центр мира греха и смерти в романе — Петр I, сердце мертвящей государственной машины, частью которой является официальная, огосударствленная церковь. Несмотря на всю сложность образа российского императора, религиозная и этическая оценка его автором совпадает с распространенным в народе взглядом на царя (кесаря) как на исполнителя дьявольского замысла, вероотступника, воплощение Антихриста. Петр строит великое будущее страны, однако вся его деятельность, его государство и личность, ориентированные на Запад и чуждые России, являют собой, по мысли Мережковского, ложный синтез, а потому гибельны. (Явно отталкиваясь от слов Достоевского «красота спасет мир», символист интерпретирует даже пресловутую бытовую неприхотливость царя-реформатора как элементарное неумение жить «в красоте».)
Петру противопоставлен столь же неоднозначный образ царевича Алексея, сюжетные линии которого создаются автором явно в параллель с историей земного пути Христа (неправый суд, мученическая смерть), а его отношения с отцом построены по аналогии с ветхозаветной историей Авраама и Исаака (жертвоприношение как подтверждение веры и залог исполнения божественного обета и миссии прародителя; в случае с царем-Антихристом-лжепророком всё подготавливаемое им грядущее обретает цвет смерти). Поэтому проклятие в адрес Петра I воспринимается как пророчество, обращенное к современникам писателя: «И падёт сия кровь от главы на главу...». Эсхатологические мотивы, значительно усиленные за счёт использования антипетровских легенд старообрядцев, также играют структурообразующую роль в поэтике романа (уже название задает тему ожидания Страшного Суда: Антихрист — предвестник конца света, второго пришествия Христа).
Судьба этого произведения в отечественной культуре полна парадоксов. Роман, воспринятый вне круга символистов как исторический, полемически направленный против официальной апологетики одной из важнейших фигур династии Романовых, внес новые акценты в традицию изображения Петра I — разрушителя, лжетворца, созидающего на крови людей свой обреченный на гибель Парадиз — призрачную петербургскую империю (от «Медного всадника» Пушкина до «Петербурга» А. Белого и рассказов А.Н. Толстого досоветского периода). В 1930-е гг., когда революционная критика средств и результатов деятельности первого русского императора сменилась его же официальной идеализацией, роман Мережковского был осужден и не переиздавался (что, впрочем, только добавило концепции писателя авторитета, а произведению известности).
Общая характеристика трилогии «Христос и Антихрист»
Христос и Антихрист, чьи имена были вынесены автором в заглавие трилогии, не являются у Мережковского однозначными символами христианства и язычества. В концепции писателя-философа они стали емкими художественными и историческими символами, в которых реализовалась мысль о вечном этическом конфликте, лежащем в основе человеческой цивилизации и о преобразовании двух начал в грядущем синтезе. Значение этих символов здесь сопоставимо с понятиями концепции Достоевского — «богочеловеческое» и «человекобожеское» начала в человеке (другая, более поздняя, вероятная параллель — «богоискательство» и «богостроительство» рубежа 1900—1910-х гг.).
Трилогия Мережковского — явление в русской литературе уникальное по временному и пространственному охвату событий (и, пожалуй, сопоставимо только с замыслами незавершенных романов В.Ф. Одоевского «Иордан Бруно» и «Петербургские письма» 1830-х гг., где взаимосвязанные события разворачиваются соответственно в начале новой эры - XVI - XIX - XX и XVII - XIX - XLIV веках). Качественная интерпретация идей и образов трилогии невозможна без обращения к культурному контексту эпохи рубежа столетий. Внешне эта связь выражена в огромном количестве цитат, парафраз, аллюзий и реминисценций из русской литературы. Современная писателю критика указывала прежде всего на образные и стилистические параллели в романах Мережковского и пушкинском фрагменте «Цезарь путешествовал...», а также «Легенде о Великом инквизиторе» Достоевского; исследователи последних десятилетий расширили этот список, включив в него «Житие протопопа Аввакума...», ряд произведений Пушкина («Борис Годунов», «Маленькие трагедии», «Сцены из рыцарских времен» и др.), В.Ф. Одоевского, Ф.И. Тютчева, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, а также значительное число имен западноевропейских авторов (особое место здесь занимает «мировая драма» Г. Ибсена «Кесарь и Галилеянин»).
Трилогия Мережковского, первый совершенный образец символистской прозы в России, сыграла важную роль в становлении поэтики символизма и шире — в развитии всей русской литературы XX в. на пути от полифонического романа к роману концептуальному. Отголоски историософских и художественных идей автора трилогии, возникших пол влиянием произведений Достоевского, Ф. Ницше, В.С. Соловьева, В.В. Розанова, ощутимы в творчестве А.А. Блока, А. Белого, А.Н. Толстого, В. Хлебникова и их продолжателей.
С 1914 по 1989 г. на родине писателя трилогия не переиздавалась (репринт двадцатичетырехтомного собрания сочинений 1914 г. вышел за рубежом — Hildesheim , 1973 г.). До сих пор нет единого мнения исследователей о правомерности отнесения к этому замыслу таких позднейших, несомненно более слабых в литературном отношении, романов писателя, как «Рождение богов (Тутанхамон на Крите)» (1925), «Мессия» (1926—1927 гг.), « Tod und Auferstehung (Смерть и воскресение]» (вышел на немецком языке в 1935 г.), а также о связи трилогии «Христос и Антихрист» с философской трилогией «Тайна трёх: Египет и Вавилон» (1925 г.), «Тайна Запада: Атлантида — Европа» (1930 г.) и «Иисус неизвестный» (1931 г.).
Существовал сценарий киноиллюстрации трилогии Мережковского «Юлиан Отступник» (М., 1917 (?) г.), однако его послереволюционная судьба остается неизвестна.
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Мережковский Дмитрий
Юлиан отступник (Христос и Антихрист – 1)
Д.С.Мережковский
Христос и Антихрист
(трилогия)
Книга первая. ЮЛИАН ОТСТУПНИК
пленник культуры
(О Д. С. Мережковском и его романах)
вступительная статья.
"Я родился 2-го августа 1865 г. в Петербурге, на Елагином острове, в одном из дворцовых зданий, где наша семья проводила лето на даче. До сих пор я люблю унылые болотистые рощи и пруды елагинского парка""."Помню, как мы забирались в темные подвалы дворца, где на влажных сводах блестели при свете огарка сталактиты, или на плоский зеленый купол того, же дворца, откуда видно взморьеа зимою мы жили в старом-престаром, еще петровских времен, Вауаровском доме, на углу Невы и Фонтанки, у Прачечного моста, против Летнего сада: с одной стороны – Летний дворец Петра 1, с другой – его же домик и древнейший в Петербурге деревянный троицкий собор".
Эти строки из "Автобиографической заметки" Мережковского можно было бы поставить эпиграфом к его историческим произведениям из русской жизни: роману "Петр и Алексей" (1906, из трилогии "Христос и Антихрист", драме для чтения "Павел 1" (1909), романам "Александр 1" (1911) и "14 декабря" (1918), составляющим вторую трилогию. Как видно, с детских лет он дышал воздухом старины, был окружен реалиями прошлого и даже его тенями, мог близко наблюдать быт русского Двора: отец писателя, Сергей Иванович, в течение всего царствования Александра ii занимал должность столоначальника в придворной конторе.
Идет лакей придворный по пятам Седой и чизной фрейлины-старушки... Здесь модные духи приезжих дам И запах первых листьев на опушке, И разговор французский пополам С таинственным пророчеством кукушки, И смешанное с дымом папирос Вечернее дыханье бледных роз...
вспоминал писатель о впечатлениях своего детства и отрочества в поэме "Старинные октавы", которую жена Мережковского, поэт и критик з. Н. Гиппиус, недаром назвала впоследствии его лучшей автобиографией.
Д. Мережковский. Автобиографическая заметка.кн. Русская литература XX в"". Под редакцией проф. С. А. Венгерова, т. 1. М" IS15, стр. 2S3. Впрочем, сами Мережковские не могли похвастаться громкой родословной. Прадед писателя был войсковым старшиной на Украине, в городе Глухове, а дед лишь в царствование императора Павла i приехал в Петербург и поступил "младшим чином" в Измайловский полк. "Тогда-то, вероятно,– писал Дмитрий Сергеевич,– и переменил он свою малороссийскую фамилию Мережки на русскую – Мережковский". В жилах бабушки текла древняя кровь Курбских.
И все же происхождение, принадлежность к миру чиновничьей касты (отец закончил службу в чине действительного тайного советника, что соответствовало 2-му классу табели о рангах: выше был только канцлер), воспитание (3-я классическая гимназия, с ее зубрежкой и муштровкой) как будто бы не предполагали появления "бунтаря", разрушителя традиционных нравственных и эстетических канонов, одного из вождей нового направления в литературе – символизма, критика имперских и церковных устоев, книги которого арестовывались цензурой, а самого его едва не отлучили от официальной церкви.
Драма "отцов" и "детей" обозначилась рано. В многодетной, внешне благополучной семье Мережковский чувствовал себя одиноким и несчастным, боялся и не любил отца. "У меня не было школы, как не было семьи",– скажет он позднее. Юному Мережковскому навсегда запомнилось столкновение Сергея Ивановича, потрясенного событиями 1 марта 1881 года – убийством "царяосвободителя" народовольцами, со старшим сыном Константином (будущим известным профессором зоологии и ботаники), который оправдывал "извергов". Эта тяжелая ссора, длившаяся несколько лет, в конечном итоге свела в могилу обожавшую детей мать.
Сумеречные фантазии и мечты, обуревавшие Мережковскогоребенка, были как бы дальним предвестием эсхатологических позднейших исканий, тяги к "бездне" и "мгле".
Познал я негу безотчетных грез, Познал и грусть,-чуть вышел из пеленок. Рождало все мучительный вопрос В душе моей; запуганный ребенок, Всегда один, в холодном доме рос Я без любви, угрюмый как волчонок, Боясь лица и голоса людей, Дичился братьев, бегал от гостей...
Но "бездна" и "мгла" заявят о себе позднее. Пробудившееся у Мережковского раннее влечение к литературе, к стихотворчеству прошло под солнечным знаком Пушкина (тринадцати лет написал он свое первое стихотворение в подражание "Бахчисарайскому" фонтану"). Детские опыты были откровенно слабы, и в памяти Мережковского на всю жизнь осталась фраза Достоевского, который выслушал их "с нетерпеливою досадой":
– Слабо... плохо... никуда не годится... чтоб хорошо писать, страдать надо, страдать!
Однако книжный груз только накапливался с годами, хотя учителя и менялись. В университетские годы – Мережковский поступил в 1884 году на историко-филологический факультет Петербургского университета – он испытал сильнейшее влияние философов-позитивистов Канта, Милля, Спенсера. (Как вспоминает Гиппиус, Мережковский, познакомившись с ней, восемнадцатилетней девушкой, в 1888 году, в Боржоми, посоветовал ей читать Спенсера.) Правда, учение позитивистов – стремление поставить уметвенный мир человечества на твердую основу науки через совершенное отрицание всяких теологических и метафизических идей приходило в противоречие с религиозными идеалами, впитанными Мережковским с детства, рождало безысходные сомнения.
Уже с этого момента начинается раздвоение, характерное для личности и творчества писателя. Оно будет порождать антиномии и метафизические противопоставления, метания из одной крайности в другую, попытки примирить антихристианский нигилизм Фридриха Ницше с исканиями Вселенской церкви Владимира Соловьева.
Как бы то ни было, но литературный путь Мережковский начинает в среде либерально-демократической. Своим первым публичным выступлением (1881 год) он обязан поэту и революционеру-народнику П. Ф. Якубовичу, а близким для него журналом делаются "Отечественные записки" М. Е. Салтыкова-Щедрина и Д. Н. Плещеева. К этой же поре относится дружба Мережковского с С. Я. Надсоном, тогда еще юнкером Павловского военного училища, которого он "полюбил, как брата". Они посвящают друг другу стихи, в которых звучат расхожие гражданские призывы, мотивы скорби и туманного протеста против общественной реакции. Поэма Надсона "Три встречи Будды" навела Мережковского на мысль написать длинное пышное стихотворение "Сакья-Муии" – статуя Царя Царей смиренно склоняется перед нищим. Оно вошло во все сборники чтецов-декламаторов и принесло автору популярность. Другим ближайшим приятелем Мережковского становится поэт Н. Минский, уже сделавший себе имя на воспевании "больного поколенья", которое "стоит на распутьи, не зная пути". Надо сказать, что поэзия Мережковского не самая сильная часть его огромного наследия, Стихи его часто подражательны, банальны, однообразны. И не случайно Мережковский, в собрание своих сочинений (в 17 томах готовя полное 1911-1913 гг. в издательстве Вольфа и в 1915 гг. у Сытина), поместил там немало критических мелочей, но включил лишь несколько десятков стихотворений. Книжность, впитанная огромная культура мешали Мережковскому-поэту прорваться к первородным впечатлениям.
Под влиянием народнических идей, бесед с тогдашним властителем дум, публицистом и критиком Н. К. Михайловским и Глебом Успенским молодой Мережковский отправляется "познавать жизнь". Он путешествует по Волге и Каме, посещает Уфимскую и Оренбургскую губернии, знакомится с основателем религиозно-нравственного учения, основанного только на Евангелии, крестьянином Тверской губернии В. К. Сютаевым, которого навещал и Лев Толстой. Мережковского привлекают отколовшиеся от официальной церкви течения и секты, начиная с мощного народного "раскола" и кончая хлыстовством и скопчеством. Он не шутя собирается по окончании университета "уйти в народ" и стать сельским учителем. Но уже иные ориентиры возникают для него. К началу 90-х годов Мережковский испытал, по собственному признанию, глубокий религиозный переворот.
Это совпадает по времени с появлением в русской литературе нового направления – символизма.
Первым манифестом отечественных символистов можно считать вышедшую в 1890 году книгу Н. Минского "При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни". В ней говорилось о тщетности и тленности всего перед лицом неизбежной смерти и как единственно реальное утверждалось "вечное стремление к несбыточному". Опираясь на труды русской философии и прежде всего В. Соловьева, Мережковский углубил и развил эти постулаты. В одном и том же 1892 году появился его поэтический сборник с многозначительным заглавием "Символы" и ставшая программной для нового направления работа "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы". Идеи, носившиеся в воздухе, воплотились в формулы.
"Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимости верить и так не понимали разумом невозможности верить. В этом болезненном неразрешимом диссонансе, этом трагическом противоречии так же, как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности XIX века" ,– писал в своей характерной "антиномической" манере Мережковский, отказываясь от собственных недавних позитивистских устремлений и призывая к "высшей идеальной культуре".
Восстав против "удушающего мертвого позитивизма" и назвав учителями символистов "великую плеяду русских писателей" – Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова, Мережковский провозгласил "три главных элемента нового искусства: мистическое содержание, символы и расширения художественной впечатлительности" ".
К тому времени, с появлением поэтических сборников К. бальмонта "В безбрежности" и "Тишина", стихов Д. Мережковского, Н. Минского, з. Гиппиус, а позднее трех сборников В. Брюсова "Русские символисты" (1894-1895) в литературе оформилось это новое направление, черты которого были предвосхищены уже в поэзии К. Фофанова, Мирры Лохвицкой и, конечно. Вл. Соловьева:
Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами Только отблеск, только тени От незримого очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий Только отклик искаженный Торжествующих созвучий?
Символизм – русский символизм – явление очень широкое и еще нуждающееся в осмыслении. Сами символисты рассматривали свой метод как принципиально новый тип художественного и нравственно-религиозного мышления и с необыкновенной отчетливостью выразили в своем творчестве кризисный характер эпохи, отрицание буржуазного быта и морали, неизбежность великих исторических катаклизмов. В лучших своих произведениях они исполнены трагического величия.
В самом общем плане символизм отражал кризис традиционного гуманизма, разочарованность в идеалах "добра", ужас одиночества перед равнодушием общества и неотвратимостью смерти, трагическую неспособность личности вЫЙТИ за пределы своего "я":
Д. С. Мережковский. Полн. собр. соч., т. XVIII, М" 1914, стр. 212. " Там же, стр. 218. В своей тюрьме,– в себе самом, ты, бедный человек, В любви, и в дружбе, и во всем Один, один нав"к?.. Д. Мережковский. "Одиночество" В то же время символизм представлял собой в определенном смысле и реакцию на голое безверие, позитивизм и натуралистическое бытописательство ЖИЗнИ. Поэтому он нередко проявлялся там, где натурализм обнаруживал свою несостоятельность. Нападая на плоское описательство, символисты предлагали другую крайность: пренебрегая реальностью (или недооценивая ее), они устремлялись "вглубь", к метафизической сущности видимого мира; окружающая их действительность казалась им ничтожной и недостойной внимания поэта. Это был всего лишь "покров", за которым пряталась вожделенная "тайна" – главный, по мнению художника-символиста, объект. Нужно учитывать и то, Что поиски, которые велись символистами, были частью широких исканий, какими отмечена русск"я духовная жизнь той поры. К непредвзятой, объективной оценке этих исканий мы только приходим.
"До сих пор широко бытует представление о том,– пишет доктор философских наук А. Кулыга,– что в конце прошлого начале нынешнего века в культурной жизни России царил сплошной декаданс, упадок мысли и нравственности. Декаданс был, но возник и своеобразный философско-релИгиозный ренессанс, вышедший за рамки страны и всколыхнувший духовную жизнь Европы, определивший поворот западной мысли в сторону человека. Корни таких философских направлений, как феноменология, экзистенциализм, персонализм,– в России. Здесь был услышан ве Ликий вопрос Канта: "Что такое человек?" Русские попытки ответа на него эхом прозвучали на Западе, а затем снова пришли к нам как откровения просвещенных европейцев" . "УСилиями русских мыслителей – Вл. Соловьева, В. Розанова, П. Флоренского, Н. Бердяева, С. Булгакова, А. Карташова, С. Франка, Н. Лосского, Л. Карсавина, П. Сорокина, В. Успенского и многих других – в России создалась совершенно особая атмосфера, позволяВШая личности при внешнем деспотическом, царистском режимЕ обретать безусловную внутреннюю свободу. Преграды если и ставились, то только в форме механической цензуры, или, говорЯ словами А. Блока, "на третьем пути поэта: на пути внесения гармонии в мир". Лишь позднее более изощренное государство догадалось, как, впрочем, и предвидел Блок в своей речи "О назначении поэта" (1921), изыскать средство для "замутнения самих источников гармонии" . Но до этого было еще далеко...
В атмосфере религиозно-философского ренессанса Начала нашего века Мережковский и создавал главные свои произведения. К слову сказать, сам он не обладал даром первооткрывателя-любомудра, способностью оригинального мыслителя (как, скажем, блиЗкий ему В. В. Розанов): он принимал или контаминировал уже сложившиеся концепции. Его устремления были направлены НА то, чтобы наново рассмотреть основы христианской догматики. И в этом движении, которое можно определить как попытку соединить русскую культуру с православной или даже шире – Вселенской церковью,– огроМнуЮ роль сыграла жена и единомышленник – Зинаида Николаевна Гиппиус.
Мережковские прожили в браке пятьдесят два года, "не разлучаясь,-по словам Гиппиус,-со дня нашей свадьбы в Тифлисе, ни разу, ни на один день" . Однако "идеальный" союз этот со стороны казался необычным, даже странным.
Традиционное, от века определение семьи как малого общества людей, произошедшего от одной четы, к ним не применимо: чета была бездетна и могла порождать только книги. (Как и Мережковский, Гиппиус оставила обширное литературНОе наследие: прежде всего поэтическое, а кроме того – романы, рассказы, пьесы, несколько критических сборников, два тома воспоминаний "Живые лица" и т. д.) Куда ближе, кажется, здесь понятие "семейство", взятое иЗ естествознания, только с поправкой на систематику иного, внутреннего, мировоззренческого родства. Вскоре к этому семейству присоединяется критик и публицист Д. В. Философов, двоюродный брат известного художественного деятеля С. I. Дягилева. "Триумвират" просуществовал долгих пятнадцать Лет и носил характер некоей религиозно-философской ячейки или даже секты: жили "коммуной", сообща намечались генерализующие идеи и писались некоторые книги. Как вспоминал много позднее Н. А. Бердяев: "Мережковские всегда имели тенденцию к образованию своей маленькой церкви и с трудом могли примириться с тем, что тот, на кого они возлагали надежды в этом смысле, отошел от них и критиковал их идеи в литературе. У них было сектантское властолюбие"
Вероятно, этим и объясняется недолговечность и непрочность тех союзнических отношений, которые возникают (и распадаются) у Мережковских – как с печатными органами, так и с отдельными лицами: "Северным Вестником" (где был опубликован не принятый другими журналами первый исторический роман Мережковского "Отверженный" – раннее название "Юлиана Отступника") и его редактором Акимом Волынским; так называемым "дягилевским кружком" (художники В. А. Серов, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст, поэт Н. Минский) и его трибуной "Мир Искусства" (руководителем литературного отдела которого был Д. В. Философов, напечатавший длинное исследование Мережковского "Толстой и Достоевский"); журналом "Новый Путь" (здесь появился роман "Петр и Алексей") и редактором П. П. Перцовым и т. д. Особо следует сказать о сближениях и расхождении или даже разрыве с такими деятелями философии и литературы, как В. В. Розанов, Н. А. Бердяев, Андрей Белый, наконец, А. А. Блок (посвятивший, кстати, Гиппиус свое знаменитое – "Рожденные в года глухие...").
Мережковские предпочитают в итоге, используя выражение Бердяева, "свою маленькую церковь", стремясь совместить ее с церковью "большой". В 1901 году они добиваются разрешения у Синода учредить в Петербурге "Религиозно-философские собрания" (вместе с Розановым и Философовым). В собраниях этих участвуют видные богословы, философы, представители духовенства – В. Тернавцев, А. Карташов, В. Успенский, епископ Сергий
(СтавшИй через много лет, в 1943 году, патриархом Московским и всея Руси) и др.
Собрания из-за резкости и остроты выступлений просуществовали недолго: уже С апреля 1903 года их запретила синодальная власть. "Не могу сказать,– вспоминает Гиппиус,– наверное, к этому времени или более позднему относится свидание Дмитрия Сергеевича со всесильным обер-прокурором Синода Победоносцевым, когда этот крепкий человек сказал ему знаменитую фразу: "Да знаете ли вы, что такое Россия? Ледяная пустыня, а по ней ходит лихой человек". Кажется, Дмитрий Сергеевич вОзразил ему тогда, довольно смело, что не он ли, не они ли сами устраивают эту ледяную пустыню из России..."
Идеи "религиозной общественности", своего рода варианта христианского социализма, к которым склонялся "триумвират" Мережковский – Гиппиус – Философов, понятно, никак не укладывались в рамки официального православия. Еще меньше понимания могла найти мысль, которая (вслед за В. Соловьевым) овладевает Мережковским,– соединить православие с католичеством, восточный образ "богочеловека" и западный "человекобога". После поражения первой русской революции, "ввиду создавшегося атмосферного удушья" (как пишет Гиппиус), "триумвират"-выезжает в 1906 году в Париж, где оседает (с периодическими наездами в Россию) до 1914 года.
В Париже Мережковские увлеченно интересуются католичеством и модернизмом, а также сближаются с деятелями партии эсеров, умеренными и радикальными (знаменитый Борис Савинков даже ищет у них религиозного оправдания политического террора и получает интенсивные литературные консультации в работе над романом "Конь Бледный"). Там же складывается коллективный сборник "Le Tsar et Revolution" ("Царь и революция", 1907), где Мережковскому принадлежит очерк "Революция и религия". Рассматривая русскую монархию и церковь на широком историческом фоне, он приходит к выводу: "В настоящее время едва ли возможно представить себе, какую всесокрушающую силу приобретет в глубинах народной стихии революционныЙ смерч. В последнем крушении русской церкви с русским царсгвом не ждет ли гибель Россию, если не вечную душу народа, то смертное тело его – государство". Исключение делается только для "избранных" – "всех мучеников революционного и религиозного движения в России". В слиянии этих двух начал и видится Мережковскому то отдаленное, чаемое будущее, совпадающее с евангельским заветом: "Да приидет царствие Твое". При всей отВлеченности, книжности таких пророчеств в них ныне прочитывается и некая им предугадываемая правда, тогда еще слабо воспринимаемая интеллигенцией. В своих для того времени странных прорицаниях Мережковский (вместе с А. Блоком или В. Розановым) обращается поверх современников в трагическое "завтра",..
Однако в силу своей сугубой отвлеченности подобные пророчества отклика в обществе не находили. И к той поре сам Мережковский, его фигура в отечественной литературе выглядела одинокой и почти оторванной, отрезанной от бурлящей России и ее "горячих" запросов. То, чем он "пугал" современников, для большинства казалось чистой схоластикой. И с некоторой долей условнОсти можно сказать, что добровольная эмиграция для Мережковского началась задолго до событий 1917 года. Отчасти объяснение этому, кажется, мы находим в нем самом – писателе и человеке.
"Почему все не любят Мережковского?" – таким вопросом задавался А. Блок.
В самом деле, литераторы полярных направлений и групп от М. Горького, с которым Мережковские в 1900-е годы вели яростную полемику, до близкого их исканиям В. Розанова; от "чистого" журнального критика Корнея Чуковского и до философа Н. Бердяева – оставили немало самых резких о нем отзывов и характеристик. ДаЖе обзорная статья А. Долинина в "Русской литературе XX века" (1915), которая должна была предполагать академическую объективность, местами более похожа на памфлет. Он как будто никого не устраивает.
Особое положение Мережковского отчасти объясняется глубоким личным одиночеством, которое он сам превосходно сознавал, пронеся его с детских лет и до кончины.
Гиппиус вспоминала: "Я сказала раньше, что у него никогда не было "друга",-как это слово понимается вообще. Отчасти (я стараюсь быть точной) это шло от него самого. Он был не то что "скрытен", но как-то естественно закрыт в себе, и даже для меня то, что лежало у него на большой глубине, приоткрывалось лишь в редкие моменты" И то, что подспудно мучило Мережковского, исповедально объяснено им как "бессилие желать и любить, соединенное с неутолимой жаждой свободы и простоты", как "окаменение сердца" – следствие "болезни культуры, проклятия людей, слишком далеко отошедших от природы". Слово сказано. Кажется, только отражение – от книги или созерцания памятника великой культуры прошлого – зажигается в этом человеке живое и сильное чувство.
Не будет преувеличением назвать Мережковского первым у нас на Руси кабинетным писателем-"европейцем".
Впрочем, именно так отзывался о нем проницательнейший Розанов (даже видя Мережковского гуляющим, он всякий раз, по собственному признанию, думал: вот идет "европеец"); о том же писали А. Блок и Н. Бердяев. Певец культуры и ее пленник, он походил на сложившийся уже в Европе тип художника-эссеиста, который явили нам Анатоль Франс (с ним Мережковский познакомился в Париже), Андре Жид, Стефан Цвейг. Полиглот, знаток античности и итальянского Возрождения, историк культуры, Мережковский особенно плодотворно выразил себя именно в жанре эссе, свободного очерка, сочетавшего элементы философии, художественной критики и ученой публицистики. Это некий перенасыщенный культурный раствор, из которого выпадают кристаллы великолепных образов, рожденных, однако, вторичным знанием, а не цельным инстинктом жизни.
Напряженное внимание к нравственно-религиозной проблематике, каким отмечено все творчество МереЖсковского, было лишь одним из проявлений той глубокой духовной жизни, что была свойственва русской интеллигенции начала века. Одни и те же
Тайны бытия волновали Мережковского и его совремекников-опионеитов, например,. В. В. Розанова, Н. А. Бердяева или предшествовавшего им В. С. Соловьева. В цикле историко-релИгиоЗНых работ "Больная Россия" ("Зимние радуги", "Иваныч и Глеб", "Аракчеев и Фотий", "Елизавета Алексеевна" и др.), а также в примыкающих к ним очерках "Революция и религия" и "Последний святой" он делает попытку осознать, возможно ли совмещение "Божеского" и "человеческого".
Мережковскому одинаково важны и дороги правда небесная и правда земная, дух и плоть, ареной борьбы которых становится человеческая душа. Вместе с В. В. Розановым он не приемлет многого в официальной церкви и мог бы повторить розановские слова о православии, унаследовавшем старческие заветы падающей Византии: "Дитя-Россия приняла вид сморщенного старичка... и совершила все усилия, гигантские, героические, до мученичества и самораспятий, чтобы отроческое существо свое вдавить в формы старообразной мумии, завещавшей ей свои вздохи... Вся религия русская – по ту сторону гроба" .
Вот почему так важен для Мережковского "последний святой" – Серафим Саровский, который предстает под его пером не просто как заживо замуровавший себя в аскезу схимник, но несущий свою святость "в народ", являющий пример живого благочестия. Современник Павла и Александра I, Серафим Саровский (1760-1833) был, можно сказать, подвижником милосердия – как бы по контрасту с суровым, циничным и зачастую бесчеловечным временем.
Так выявляется внутренняя связь духовно-религиозной публицистики Мережковского и его романов о русской истории, в которых столь важное место занимают поиски идеала, будь то богатая духовная жизнь князя Валерьяна Голицына и других декабристов, или искания раскольников, сектантов, выдвигающих из крестьянских низов религиозных проповедников вроде Кондратия СеливАнова, основавшего знаменитый хлыстовский "корабль" (с которым мы встречаемся на страницах романа "Александр I").
Мережковский, как правило, идет от метафизической схемы: Христос и Антихрист (первая историческая трилогия). Богочеловек и Человекобог, Дух и Плоть (так, в исследовании о Толстом и Достоевском первый выступает в качестве "ясновидца плоти", воплощения ветхозаветной, земной правды, в то время как второй Это "ясновидец духа", воплощение правды Христовой, небесной), христианство и язычество (статья о Пушкине), "власть неба" и "власть земли" (статья "Иваныч и Глеб") и т. д. В таком духе строятся многочисленные литературно-критические работы, где самое ценное все-таки не в отвлеченных схемах, а в конкретных наблюдениях, в характеристике художественной индивидуальности, в свободе эстетического анализа, даже если он осложнен тяжелой авторской тенденцией.
Трудно даже перечислить всех, о ком написал Мережковскийкритик; легчЕ, кажется, сказать, о ком он не писал. Во всяком случае, один цикл "Вечные спутники" (1897) включает портреты Лонга, автора "Дафниса и Хлои", Марка Аврелия, Плиния Младшего, Кальдерона, Гете, Сервантеса, Флобера, Монтеня, Ибсена, Достоевского, Гончарова, Тургенева, Майкова, Пушкина. Критическое же наследив Мережковского составляет сотни статей и работ (в том числе и книгу о Гоголе), в которых перед нами предстает едва ли не вся панорама литературной жизни и борьбы. От рецензий 1890-х годов на произведения Чехова и Короленко и до предреволюционных статей о Белинском, Чаадаеве, Некрасове, Тютчеве, Горьком – таков неправдоподобно широкий диапазон его как критика.
При этом многие злободневные статьи Мережковского (как и выступления З. Гиппиус, избравшей себе недаром псевдоним Антон Крайний) отмечены еще и ультимативностью тона, непререкаемо-пророческим пафосом, воистину "крайностью" оценок и суждений. Упомяну хотя бы такие его программные работы, как "Грядущий Хам", "Чехов и Горький", "В обезьяньих лапах (О Леониде Андрееве)", "Асфоделии и ромашка". Правду Сказать, и в них есть немало такого, что прочитывается сегодня новым, свежим взглядом, дает пищу уму и мыслям, даже в отталкивании, несогласии с автором. И сквозь весь этот пестрый и как будто бы клочковатый материал проступают знакомые нам общие постулаты, занимавшие всю жизнь воображение Мережковского. Недаром он сказал в предисловии к собранию своих сочинений, что это "не ряд книг, а одна, издаваемая для удобства только в нескольких частях. Одна об одном". Это относится, понятно, и к его историческим романам.
Всероссийскую, шире – европейскую известность принесла Мережковскому уже первая трилогия "Христос и Антихрист": "Смерть Богов (Юлиан Отступник)", 1896; "Воскресшие БОГИ (Леонардо да Винчи)", 1902; "Антихрист (Петр и Алексей)", 1905.
Точнее сказать, известность эта пришла после публикации первого романа, "Отверженный" (раннее название "Юлиана Отступника"), едва ли не сильнейшего в трилогии. Великолепное знание истории, ее красочных реалий и подробностей, драматизм характеров, острота конфликта – столкновение молодого, поднимающегося из социальных низов христианства с пышной, ослабевшей, но еще пленяющей разум и чувство античностью позволило Мережковскому создать повествование незаурядной художественной силы. Трагична фигура императора Юлиана (правил с 361 по 363 г.), который до воцарения тайно исповедовал языческое многобожие, а затем решился повернуть историю вспять, дерзнул возвратить обреченную велением времени великую, но умирающую культуру. Сам Мережковский, кажется, сочувствует своему герою, противопоставляя аскетической, умерщвляющей плоть религии "галилеян" (христиан), устремленной к высоким, но отвлеченным истинам добра и абсолютной правды, светлое эллинское миросозерцание, с его проповедью гедонизма, торжеством земных радостей, волшебно прекрасной философией, искусством, поэзией. Порою христианство предстает в романе не утверждением высших принципов духовности, а всего лишь победой злой воли слепой и темной в своем опьянении вседозволенностью толпы, низкие инстинкты которой разожжены свирепыми призывами князей церкви: "Святые императоры! Придите на помощь к несчастным язычникам. Лучше спасти их насильно, чем дать погибнуть. Срывайте с храмов украшения: пусть сокровища их обогатят вашу казну. Тот, кто приносит жертву идолам, да будет исторгнут с корнем из земли. Убей его, побей камнями, хотя бы это был твой сын, твой брат, жена, спящая на груди твоей". Но вера в Спасителя – это религия социальных низов, религия бедных. И в восприятии народном Юлиан предстает не просто Отступником, но Антихристом, Анти-Христом, Диаволом. Сам Ощущая свою обреченность, раздираемый противоречиями, он погибает со ставшей знаменитой фразой на устах: "ТЫ победил. Галилеянин!.."
В следующем романе – "Воскресшие Боги (Леонардо да ВиНчи)" Мережковский широкими мазками рисует эпоху Возрождения в противоречиях между монашески суровым Средневековьем и новым, гуманистическим мировоззрением, которое вместе с возвращением античных ценностей принесли великие художники и мыслители этой поры. Однако здесь уже проступает некая нарочитость, заданность: вместе с возрождением античного искусства якобы воскресли и боги древности. И все же в романе главным является не отвлеченная концепция, а сам великий герой, гениальный художник и мыслитель. Леонардо, его "страшный лик" и "змеиная мудрость" с особой силой влекли к себе Мережковского – как символ Богочеловека и Богоборца:
Пророк, иль демон, иль Кудесник, Загадку вечную храня, О, Леонардо, ты – предвестник Еще неведомого дня.
Смотрите вы, больные дети Больных и сумрачных веков, Во мраке будущих столетий Он непонятен и суров,
Ко всем земным страстям бесстрастный, Таким останется навек Богов презревший, самовластный, Богоподобный человек.
– АНТИХРИСТ хочет быть. Сам он, последний черт, не бывал еще, а щенят его народилось – полна поднебесная.
Дети отцу своему подстилают путь. Все на лицо антихристово строят. А как устроят, да вычистят гладко везде, так сам он в свое время и явится. При дверях уже – скоро будет!
Это говорил старик лет пятидесяти в оборванном подьяческом кафтане молодому человеку в китайчатом шлафроке и туфлях на босую ногу, сидевшему за столом.
– И откуда вы все это знаете? – произнес молодой человек. – Писано: ни Сын, ни ангелы не ведают. А вы знаете…
Он помолчал, зевнул и спросил:
– Из раскольников, что ли?
– Православный.
– В Петербург зачем приехал?
– С Москвы взят из домишку своего с приходными и расходными книгами, по доношению фискальному во взятках.
– Брал. Не из неволи или от какого воровства, а по любви и по совести, сколько кто даст за труды наши приказные.
Он говорил так просто, что, видно было, в самом деле не считал взятки грехом.
– И ко обличению вины моей он, фискал, ничего не донес. А только по запискам подрядчиков, которые во многие годы по-небольшому давали, насчитано оных дач на меня 215 рублев, а мне платить нечем. Нищ семь, стар, скорбен, и убог, и увечен, и мизерен, и приказных дел нести не могу – бью челом об отставке. Ваше премилосердное высочество, призри благоутробием щедрот своих, заступись за старца беззаступного, да освободи от оного платежа неправедного. Смилуйся, пожалуй, государь царевич Алексей Петрович!
Царевич Алексей встретил этого старика несколько месяцев назад в Петербурге, в церкви Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы, что близ речки Фонтанной и Шереметевского двора на Литейной. Заметив его по необычной для приказных, давно не бритой седой бороде и по истовому чтению Псалтыри на клиросе, царевич спросил, кто он, откуда и какого чина. Старик назвал себя подьячим Московского Артиллерийского приказа, Ларионом Докукиным; приехал он из Москвы и остановился в доме просвирни той же Симеоновской церкви; упомянул о нищете своей, о фискальном доношении; а также, едва не с первых слов – об Антихристе. Старик показался царевичу жалким. Он велел ему придти к себе на дом, чтобы помочь советом и деньгами.
Теперь Докукин стоял перед ним, в своем оборванном кафтанишке, похожий на нищего. Это был самый обыкновенный подьячий из тех, которых зовут чернильными душами, приказными строками. Жесткие, точно окаменелые, морщины, жесткий, холодный взгляд маленьких тусклых глаз, жесткая запущенная седая борода, лицо серое, скучное, как те бумаги, которые он переписывал; корпел, корпел над ними, должно быть, лет тридцать в своем приказе, брал взятки с подрядчиков по любви да по совести, а может быть, и кляузничал, – и вот до чего вдруг додумался: Антихрист хочет быть.
«Уж не плут ли?»– усумнился царевич, вглядываясь в него пристальнее. Но ничего плутовского или хитрого, а скорее что-то простодушное и беспомощное, угрюмое и упрямое было в этом лице, как у людей, одержимых одною неподвижною мыслью.
– Я еще и по другому делу из Москвы приехал,добавил старик и как будто замялся. Неподвижная мысль с медленным усилием проступала в жестких чертах его.
Он потупил глаза, пошарил рукою за пазухой, вытащил оттуда завалившиеся за подкладку сквозь карманную прореху бумаги и подал их царевичу.
Это были две тоненькие засаленные тетрадки в четвертую долю, исписанные крупно и четко подьяческим почерком.
Сперва шли выписки из святых отцов, пророков и Апокалипсиса об Антихристе, о кончине мира. Затем – воззвание к «архипастырям великой России и всей вселенной», с мольбою простить его, Докукина, «дерзость и грубость, что мимо их отеческого благословения написал сие от многой скорби своей и жалости, и ревности к церкви», а также заступиться за него перед царем и прилежно упросить, чтоб он его помиловал и выслушал.
«Поведено человеку от Бога самовластну быть».
И наконец – обличие государя Петра Алексеевича:
«Ныне же все мы от онаго божественного дарасамовластной и свободной жизни отрезаемы, а также домов и торгов, землевладельства и рукодельства, и всех своих прежних промыслов и древле установленных законов, паче же и всякого благочестия христианского лишаемы. Из дома в дом, из места в место, из града в град гонимы, оскорбляемы и озлобляемы. Весь обычай свой и язык, и платье изменили, головы и бороды обрили, персоны свои ругательски обесчестили. Нет уже в нас ни доброты, ни вида, ни различия с иноверными; но до конца смесилися с ними, делам их навыкли, а свои христианские обеты опровергли и святые церкви опустошили. От Востока очи смежили: на Запад ноги в бегство обратили, странным и неведомым путем пошли и в земле забвения погибли. Чужих установили, всеми благами угобзили, а своих, природных гладом поморили и, бьючи на правежах, несносными податями до основания разорили. Иное же и сказать неудобно, удобнее устам своим ограду положить. Но весьма сердце болит, видя опустошение Нового Иерусалима и люд в бедах язвлен нестерпимыми язвами!».
«Все же сие, – говорилось в заключение, – творят нам за имя Господа нашего Иисуса Христа. О, таинственные мученики, не ужасайтесь и не отчаивайтесь, станьте добре и оружием Креста вооружитесь на силу антихристову! Потерпите Господа ради, мало еще потерпите! Не оставит нас Христос, Ему же слава ныне и присно, и во веки веков. Аминь!».
– Для чего ты это писал? – спросил царевич, дочитав тетрадки.
– Одно письмо такое же намедни подкинул у Симеоновской церкви на паперти, – отвечал Докукин. – Да то письмо, найдя, сожгли и государю не донесли и розыску не делали. А эту молитву прибить хочу у Троицы, возле дворца государева, чтоб все, кто бы ни читал, что в ней написано, знали о том и донесли бы его царскому величеству. А написал сие во исправление, дабы некогда, пришед в себя, его царское величество исправился.
«Плут! – опять промелькнуло в голове Алексея.А, может быть, и доносчик! И догадал меня черт связаться с ним!» – А знаешь ли, Ларион, – сказал он, глядя ему прямо в глаза, – знаешь ли, что о сем твоем возмутительном и бунтовском писании я, по должности моей гражданской и сыновней, государю батюшке донести имею? Воинского же Устава по артикулу двадцатому: кто против его величества хулительными словами погрешит, тот живота лишен и отсечением головы казнен будет.
– Воля твоя, царевич. Я и сам думал было с тем явиться, чтобы пострадать за слово Христово.
Он сказал это так же просто, как только что говорил о взятках. Еще пристальнее вгляделся в него царевич.
Перед ним был все тот же обыкновенный подьячий, приказная строка; все тот же холодный тусклый взгляд, скучное лицо. Только в самой глубине глаз опять зашевелилось что-то медленным усилием.
– В уме ли ты, старик? Подумай, что ты делаешь?
Попадешь в гарнизонный застенок – там с тобой шутить не будут: за ребро повесят, да еще прокоптят, как вашего Гришку Талицкого.
Талицкий был один из проповедников конца мира и второго пришествия, утверждавший, что государь Петр Алексеевич – Антихрист, и несколько лет тому назад казненный страшною казнью копчения на медленном огне.
– За помощью Божией готов и дух свой предать,ответил старик. – Когда не ныне, умрем же всячески.
Надобно бы что доброе сделать, с чем бы предстать перед Господом, а то без смерти и мы не будем.
Он говорил все так же просто; но что-то было в спокойном лице его, в тихом голосе, что внушало уверенность, что этот отставной артиллерийский подьячий, обвиняемый во взятках, действительно пойдет на смерть, не ужасаясь, как один из тех таинственных мучеников, о которых он упоминал в своей молитве.
