«Последняя любовь» Федор Тютчев
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе, бродит сиянье,-
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство и безнадежность.
Анализ стихотворения Тютчева «Последняя любовь»
Будучи уже зрелым человеком, состоявшимся дипломатом и известным поэтом, Федор Тютчев влюбился в юную воспитанницу пансионата благородных девиц Елену Денисьеву. Автор даже не подозревал, что на склоне лет способен испытывать столь сильные чувства. Более того, он был поражен тем, что его любовь является взаимной. Роман Тютчева и Денисьевой развивался бурно, став предметом многочисленных споров и сплетен в высшем обществе. Однако поэт до конца не мог поверить собственному счастью, о чем свидетельствует стихотворение «Последняя любовь», написанное первой половине 1850-х годов.
Пытаясь разобраться в своих чувствах, Тютчев приходит к выводу, что «на склоне лет нежней мы любим и суеверней». Этот умудренный жизненным опытом мужчина, который дважды был женат и успел вырастить детей, открывает в себе совершенно новые черты характера, о которых даже не подозревал. Поэт сравнивает свою нежданную любовь с вечерней зарей, которая освещает его путь особым сиянием. Именно в этом всепоглощающем чувстве автор видит не только смысл своего земного существования, но и черпает силы для вдохновения, которое, как считает Тютчев, давно уже его покинуло.
Примечательно, что после знакомства с Еленой Денисьевой поэт вновь обращается не только к любовной, но и к пейзажной лирике, он начинает замечать, что окружающий его мир действительно прекрасен. «Полнеба обхватила тень, лишь там, на западе, бродит сиянье», — так описывает поэт обычный день из своей жизни. И то, что он видит за окном, наиболее полно отвечает тем чувствам, которые испытывает в этот момент поэт. Он не хочет, чтобы день так неумолимо клонился к закату, и внутренне протестует против того, что и его жизнь близится к завершению . Однако та теплота, которую дает Тютчеву его последняя любовь, согревает душу поэта, наполняя ее самыми разнообразными чувствами. «Пускай скудеет в жилах кровь, но в сердце не скудеет нежность», – отмечает Тютчев. Он умиляется тому, что испытывает в данный момент, и при этом не перестает удивляться, что все это происходит именно с ним – человеком, который менее всего ожидал стать героем увлекательного любовного романа. Вместе с тем поэт понимает, что его положение безнадежно, так как статус и положение в обществе не позволяет ему развестись с законной супругой. Но и отказаться от любви к Елене Денисьевой поэт не в состоянии, считая, что получил незаслуженный подарок небес.
Любовь - непредсказуемое чувство. Она может прийти к человеку внезапно. Недаром одной из ведущих традиций русской литературы является сравнение любви с ударом, вспышкой, как, например, в рассказах Ивана Алексеевича Бунина. В поэзии дело обстоит несколько иначе. Поскольку лирика касается области чувств, то поэт ждет эмоционального отклика от читателя, надеется, что каждый, прочитавший стихотворение, сможет воскликнуть: "Да, и я это чувствовал! И я это пережил!"
Стихотворение Федора Ивановича Тютчева "Последняя любовь", входящее в знаменитый "денисьевский цикл", действительно, посвящено последней его любви - 24-летней Елене Денисьевой. Конечно, оно автобиографично, ведь трагическая история их взаимоотношений довольно хорошо известна: 47-летний поэт полюбил юную воспитанницу Смольного института, но не смог оставить семью. Измученная таким "двойным" существованием, молодая женщина умерла от скоротечной чахотки, а Тютчев жил с ощущением вины до самой смерти.
Стихотворение по праву считается жемчужиной любовной поэзии. Это не страстное юношеское признание, это не горькое сожаление о прошедшей любви - это поистине объяснение, объяснение умудренного жизнью мужчины, научившегося ценить самые сокровенные моменты в любви между мужчиной и женщиной. Именно такие моменты боишься сглазить, поэтому автор и пишет: "О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней..." Возможно, герой, на самом деле становится суеверным, потому что боится, что потеряет что-то драгоценное в своей жизни и никогда уже не обретет вновь.
Вообще, нужно отметить, что человек в поэзии Тютчева - хоть в "космической", хоть в любовной - слаб и величествен одновременно. Хрупкий, как тростник, перед лицом природы, он велик какой-то внутренней, ничем не объяснимой силой. Подобная двойственность ощущается и в данном стихотворения, только здесь это двойственность выражена с помощью параллелизма (сопоставления явлений природы с человеческой жизнью), характерного больше для народной поэзии. В данном произведении последняя любовь героя ассоциируется с вечерней зарей:
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Буквально это нужно понимать так: как вечерняя заря свои последним сияньем освещает все вокруг, так прощальный свет последней любви озаряет жизнь человека, близящуюся к концу, ведь "полнеба охватила тень", значит, половина жизни уже прожита. Как тут не вспомнить дантовское: "...земную жизнь пройдя наполовину, я очутился в сумрачном лесу"? Но герой Тютчева не испытывает ни страха, ни сожаления, он только со смиренной мольбой просит:
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.
Да, герой уже немолод, поэтому "скудеет в жилах кровь" , зато теперь его любовь выражает больше доброты, заботы, т.е. нежности, которая "не скудеет в сердце" . Хотя в последних строках звучит скрытая грусть, потому что герой называет последнюю любовь "безнадежностью". И опять возникает характерный для стиля Тютчева оксюморон: оказывается, "безнадежность" вызывает у героя "блаженство"! Удивительно.
Говоря о ритмической организации стихотворения, нельзя не сказать об особом звучании этого произведения. Поначалу кажется, что стихотворение написано амфибрахием. Но последнее слово словно выбивается из общего ритма и нарушает слаженное звучание. В поэзии это принято называть перебивкой ритма. Очевидно, автор использует данный прием, чтобы создать более доверительную интонацию, чтобы подчеркнуть исповедальный характер своего любовного признания. Замедленность ритма вызывают и повторы: "Сияй, сияй, прощальный свет..." , "Помедли, помедли, вечерний день..." , "Продлись, продлись, очарование..."
Обязательно рассмотрите другие сочинения:
- Анализ стихотворения Ф.И. Тютчева «Silentium!»
- «Осенний вечер», анализ стихотворения Тютчева
- «Весенняя гроза», анализ стихотворения Тютчева
Остерегись холодных слов,
Когда о помощи в борьбе
Взывает юноша к тебе;
Быть может, - это сын богов.Его ты встретишь на пути
В его триумфа гордый час,
И осужденья строгих глаз
Не сможешь ты перенести.
Юдоль плача
Перевод Ю. Тынянова
Сквозь щели ветр ночной свистит,
А на чердачном ложе
Две бедных тени улеглись;
Их лица - кости да кожа.Первая бедная тень говорит:
"Меня обойми рукою,
Ко рту моему прижми свой рот,
Хочу согреться тобою".Вторая бедная тень говорит:
"Когда я гляжу в твои очи,
Скрывается голод, и бедность, и боль,
И холод этой ночи".Целовались они, рыдали они,
Друг другу руки сжимали,
Смеялись порой, даже спели раз,
И вот под конец замолчали.Наутро с комиссаром пришел
Лекарь, который, пощупав
Пульс, на месте установил
Отсутствие жизни у трупов.Всегда при морозах, - прибавил он, -
Нужно топить жилище
До теплоты и вообще
Питаться здоровой пищей".
Крик сердца
Перевод В. Левика
Нет, в безверье толку мало:
Если бога вдруг не стало,
Где ж проклятья мы возьмем, -
Разрази вас божий гром!Без молитвы жить несложно,
Без проклятий - невозможно!
Как тогда нам быть с врагом,
Разрази вас божий гром!Не любви, а злобе, братья,
Нужен бог, нужны проклятья.
Или все пойдет вверх дном,
Разрази вас божий гром!
Всегда их подлинную кличку
Давай, мой друг, героям басен.
Сробеешь - результат ужасен!
С твоим ослом пойдет на смычку
Десяток серых дурней, воя:
"Мои ведь уши у героя!
А этот визг и рев с надсадой
Моею отдает руладой:
Осел я! Хоть не назван я,
Меня узнают все друзья,
Вся родина Германия:
Осел тот я! И-я! И-я!"
Ты одного щадил болвана,
Тебе ж грозит десяток рьяно!
Дуэль
Перевод В. Левика
Сошлись однажды два быка
Подискутировать слегка.
Был у обоих горячий норов,
И вот один в разгаре споров
Сильнейший аргумент привел,
Другому заорав: "Осел!"
"Осла" получить быку - хуже пули,
И стали боксировать наши джон булли.Придя в то же время на тот же двор,
И два осла вступили в спор.
Весьма жестокое было сраженье,
И вот один, потеряв терпенье,
Издал какой-то дикий крик
И заявил другому: "Ты - бык!"Чтоб стать длинноухому злейшим врагом,
Довольно его назвать быком.
И загорелся бой меж врагами:
Пинали друг друга лбом, ногами
Отвешивали удары в podex,
Блюдя священный дуэльный кодекс.А где же мораль? - Вы мораль проглядели,
Я показал неизбежность дуэли.
Студент обязан влепить кулаком
Тому, кто его назвал дураком.
Эпоха кос
Перевод Ю. Тынянова
Басня
Две крысы были нищи,
Они не имели пищи.Мучает голод обеих подруг;
Первая крыса пискнула вдруг:"В Касселе пшенная каша есть,
Но, жаль, часовой мешает съесть;В курфюрстской форме часовой,
При этом - с громадной косой{173} ;Ружье заряжено - крупная дробь;
Приказ: кто подойдет - угробь".Подруга зубами как скрипнет
И ей в ответ как всхлипнет:"Его светлость курфюрст у всех знаменит,
Он доброе старое время чтит,То время каттов{174} старинных
И вместе кос их длинных.Те катты в мире лысом
Соперники были крысам;Коса же - чувственный образ лишь
Хвоста, которым украшена мышь;Мы в мирозданье колоссы -
У нас натуральные косы.Курфюрст, ты с каттами дружен, -
Союз тебе с крысами нужен.Конечно, ты сердцем с нами слился,
Потому что у нас от природы коса.О, дай, курфюрст благородный наш,
О, дай нам вволю разных каш.О, дай нам просо, дай пшено,
А стражу прогони заодно!За милость вашу, за эту кашу
Дадим и жизнь и верность нашу.Когда ж наконец скончаешься ты,
Мы над тобой обрежем хвосты,Сплетем венок, свезем на погост;
Будь лавром тебе крысиный хвост!"
Добродетельный пес
Перевод М. Замаховской
Был пудель Брутом наречен.
Носил по праву кличку он.
Ум с добродетелью вдвойне
Его прославили в стране.
Он был морали образец,
Терпенья, скромности венец.
Ценимый и чтимый, как чтут немногих,
Он был Натан Мудрый{175} четвероногих.
Не пес, а перл настоящий, большой!
Так предан и честен! С прекрасной душой!
Хозяин ему доверял безгранично
И посылал его даже обычно
К самому мяснику! Благородный пес
В зубах корзинку ручную нес,
Куда мясник клал телячьи почки,
Говяжьи котлеты, свиные биточки.
И как аппетитно ни пахло сало,
Собака и взгляда на него не бросала.
Уверенно, медленно, стоически твердо
Брут с ценной кладью шествовал гордо.Однако меж псами, вы знаете сами,
Есть проходимцы, как между нами:
Их множество: это - лгуны, волокиты,
Завистники, воры, бродяги, бандиты.
Они без морали живут, не скучая,
В угаре чувственном жизнь расточая.
Вступил в заговор этот сброд безвестный
Против Брута, что верно и честно
С корзинкой в зубах по прямому пути
Святого долга стремился идти.И вот однажды, когда из мясной
Брут возвращался с корзиной домой,
Все заговорщики шумной оравой
Напали на Брута. И в схватке кровавой
Корзину выпустил он из пасти,
И выпали наземь жирнейшие части.
Тогда на добычу жадной ратью
Накинулась разом голодная братья.
Вначале, скандал увидав такой,
Философ Брут сохранял покой,
Однако, поняв, что песья свора,
Пируя, сожрет все мясо скоро,
Он принял в обеде участие сам
И выбрал филе на зависть всем псам.
"И ты, мой Брут, ты тоже жрешь?" -
С грустью сказал моралист. Ну что ж!
Весьма опасны примеры дурные:
Увы! Как все созданья земные,
Не безупречен собачий род, -
И пес добродетельный при случае - жрет!
Лошадь и осел
Перевод Л. Пеньковского
По рельсам, как молния, поезд летел,
Пыхтя и лязгая грозно.
Как черный вымпел, над мачтой-трубой
Реял дым паровозный.Состав пробегал мимо фермы одной,
Где белый и длинношеий
Мерин глазел, а рядом стоял
Осел, уплетая репеи.И долго поезду вслед глядел
Застывшим взглядом мерин;
Вздыхая и весь дрожа, он сказал:
"Я так потрясен, я растерян!И если бы по природе своей
Я мерином белым не был,
От этого ужаса я бы теперь
Весь поседел, о небо!Жестокий удар судьбы грозит
Всей конской породе, бесспорно,
Хоть сам я белый, но будущность мне
Представляется очень черной.Нас, лошадей, вконец убьет
Конкуренция этой машины;
Начнет человек для езды прибегать
К услугам железной скотины.
Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
Перевод В. Левика
(Старинное сказание)
«Я в Ниле младенцев топить не велю,
Как фараоны-злодеи.
Я не убийца невинных детей,
Не Ирод, тиран Иудеи.Я, как Христос, люблю детей, -
Но жаль, я вижу их редко.
Пускай войдут мои детки, – сперва
Большая швабская детка».Так молвил король. Камергер побежал
И воротился живо;
И детка швабская за ним
Вошла, склонясь учтиво.Король сказал: «Ты, конечно, шваб, -
Тут нечего стыдиться!»
«Вы угадали, – ответил шваб, -
Мне выпало швабом родиться».«Не от семи ли ты швабов пошел?» -
Спросил король лукаво.
«Мне мог один лишь быть отцом,
Никак не вся орава!»«Что, в этом году, – продолжал король, -
Удачные в Швабии клецки?»
У нас удачные клецки».«А есть ли великие люди у вас?» -
Король промолвил строго.
«Великих нет в настоящий момент,
Но толстых очень много».«А много ли Менцелю {168} , – молвил король, -
Пощечин новых попало?»
«Спасибо за память, – ответил шваб, -
А разве старых мало?»Король сказал: «Ты с виду прост,
Однако не глуп на деле».
И шваб ответил: «А это бес
Меня подменил в колыбели!»«Шваб должен быть, – сказал король, -
Отчизне верным сыном.
Скажи мне правду, отчего
Ты бродишь по чужбинам?»Шваб молвил: «Репа да салат -
Приевшиеся блюда.
Когда б варила мясо мать,
Я б не бежал оттуда!»«Проси о милости», – молвил король.
И, пав на колени пред троном,
Шваб вскрикнул: «Верните свободу, сир,
Германцам угнетенным! {169}Свободным рожден человек, не рабом!
Нельзя калечить природу!
О сир, верните права людей
Немецкому народу!»Взволнованный, молча стоял король,
Была красивая сцена.
Шваб рукавом утирал слезу,
Но не вставал с колена.И молвил король: «Прекрасен твой сон!
Прощай – но будь осторожней!
Ты, друг мой, лунатик, надо тебе
Двух спутников дать понадежней.Два верных жандарма проводят тебя
До пограничной охраны.
Ну, надо трогаться, – скоро парад,
Уже гремят барабаны!»Так трогателен был финал
Сей трогательной встречи.
С тех пор король не впускает детей -
Не хочет и слышать их речи.
Перевод В. Левика
Слава греет мертвеца?
Враки! Лучше до конца
Согревайся теплотой
Бабы, скотницы простой,
Толстогубой девки рыжей,
Пахнущей навозной жижей.
А захочешь – по-другому
Можешь греться: выпей рому,
Закажи глинтвейн иль грог,
Чтоб залить мясной пирог, -
Хоть за стойкой самой грязной,
Средь воров и швали разной,
Той, что виселицы ждет,
А пока и пьет и жрет,
Выбрав мудро жребий лучший,
Чем Пелид избрал могучий.
Да и тот сказал потом:
«Лучше нищим жить, рабом,
Чем, уйдя из жизни этой,
Править сонмом душ над Летой
И героя слыть примером,
Что воспет самим Гомером».
ДОПОЛНЕНИЯ
ЛЮБОВНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯПеревод А. Оношкович-Яцыны
Сердца людские рвутся,
А звездам смешно бесстрастным;
Лепечут и смеются
Они на небе ясном:«Да, всей душой друг друга
Несчастные люди любят,
Томятся от недуга
И жизнь любовью губят.Мы вечно знать не будем
Томительной истомы,
Несущей гибель людям, -
Со смертью мы не знакомы».
Перевод А. Голембы
Сама доброта и скромность сама,
Она моим ангелом стала;
Строчила чудесные письма мне,
Цветов и травы не топтала.Когда же приблизился свадьбы срок,
Узнал о том весь околоток,
Берта сглупила, родне угодив,
Послушав кузин и теток.Она преступила клятву свою,
Что я ей прощаю охотно:
Она ведь в супружестве жизнь мою
Испортила б бесповоротно!Ах, все вероломство женское в ней
Теперь для меня воплотится!
Желаю благополучно я ей
От бремени разрешиться.
Перевод М. Замаховской
Каноника дочка меня ввела
В святого храма приделы.
Был рост ее мал, коса светла,
Косынка с плеча слетела.Я осмотрел за два гроша
Гробницы, кресты и свечи.
Мне стало жарко – чуть дыша,
Смотрел я на Эльсбет плечи.Разглядывал я со всех сторон
Святых, что храм украшали.
Там – аллилуйя! – на стеклах окон
Раздетые дамы плясали.Каноника дочка рядом со мной
Стояла в церковном притворе.
Глаза у нее – как фиалки весной,
И все я прочел в их взоре.Каноника дочка меня увела,
Покинул я храма приделы.
Был рот ее мал, а кожа светла,
Косынка с груди слетела.
Перевод А. Линдегрена
Как тебя в картонном царстве
В блеске зрительного зала
Я увидел, ты Джессику,
Дочь Шейлока, представляла.И еврей лишился дочки,
Ты нашла в крещеном мужа…
Бедный Шейлок! А Лоренцо -
За него я плачу вчуже!Повстречались мы вторично;
Вспыхнув страстию великой,
Стал твоим я дон Лоренцо,
Стала ты моей Джессикой.Как меня вино пьянило,
Так тебя – любви проказы,
И лобзал твои я очи,
Эти хладные алмазы.Тут я начал бредить браком,
Точно вдруг рехнулся разом,
Или близость донны Клары
Заморозила мне разум?После свадьбы очутился
Я в Сибири. Что же это?
Холоднее снежной степи
Ложе брачное поэта.Я лежал так одиноко
В этих льдах, я мерз все хуже,
И мои продрогли песни
В честь любви – от страшной стужи.К пылкой груди прижимаю
Я подушку – с снегом льдину:
Купидон стучит зубами,
А жена воротит спину.
Перевод П. Быкова
Что за роскошь, соразмерность
Членов гибких, форм упругих!
И головку-чаровницу
Шейка стройная колеблет!В умилительно задорном,
Дивном личике смешались
Нега женщины во взоре
С детской кротостью в улыбке.И когда б, местами только,
Не налег на эти плечи
Прах земной густою тенью, -
Я б сравнил тебя с Венерой,С Афродитою, богиней,
Из волны морской восставшей,
Излучающей сиянье,
Да и вымытой отлично…
Перевод М. Фромана
«Очи, смертные светила!» -
Было песенки начало,
Что когда-то мне в Тоскане
Возле моря прозвучала.Пела песенку девчонка,
Сеть у моря починяя,
И смотрела так, что начал
Целовать ее в уста я.Песенку и сеть у моря
Вспомнил я, когда, тоскуя,
Увидал тебя впервые, -
Дай же рот для поцелуя!
Перевод Ю. Тынянова
Человек от этого счастлив,
Человек от этого слег.
Имеешь трех милых любовниц
И только пару ног.К одной бегу я утром,
К другой в вечерний час,
А третья после обеда
Сама приходит как раз.Прощайте вы, три дорогие,
Лишь две ноги у меня;
Я лучше поеду в деревню
Созерцать красоту бытия.
Перевод В. Левика
Весь день я в усладах небесных провел,
Весь вечер вкушал я блаженство.
Вино было крепко, душа весела,
Но Китти была – совершенство!Горячие губы впивались в меня
Так бурно, так сладострастно!
Глаза, потемнев, заклинали меня
Так нежно, так робко, так властно!Обманом бежал я. Покуда, смеясь
Она играла со мною,
Я руки прекрасные Китти связал
Ее расплетенной косою.
Саксонские дворяне на Лейпцигской ярмарке
Шарж неизвестного художника
Цветная гравюра
1820-е годы
«Вчера блеснуло счастье мне…»
Перевод В. Левика
К Дженни
Вчера блеснуло счастье мне,
Сегодня изменило
И женской верностью меня
Опять не одарило.Они из любопытства все
Моей любви искали,
Но, в сердце заглянув мое,
Мгновенно убегали.Одна бледнела, уходя,
Другая усмехалась,
Лишь Китти молвила: прости!
И горько разрыдалась.
Перевод Л. Гинзбурга
Песнь песней
Мне – тридцать пять, тебе – пятнадцать…
Но, Дженни, ты ль вообразишь,
Кого ты мне напоминаешь,
Какую рану бередишь?В году семнадцатом я встретил
Ту, что была моей судьбой,
Всем – от походки до прически -
Столь дивно схожую с тобой.Ах, как по ней я убивался,
Отправясь в университет!
И не она ли говорила,
Что без меня ей жизни нет?..Но вот, едва прошло три года,
Я в Геттингене узнаю
О том, что замуж за другого
Невесту выдали мою.Был майский день. Цветы пестрели,
Ручьи весенние текли,
И выползал навстречу солнцу
Последний червь из-под земли.И только я, теряя силы,
Томился, бледный и больной.
И богу одному известно,
Что было пережито мной…Но я, как видишь, исцелился.
И ты едва ль вообразишь,
Кого ты мне напоминаешь,
Какую рану бередишь.
Перевод В. Левика
Прощание
Женское тело – те же стихи!
Радуясь дням созиданья,
Эту поэму вписал господь
В книгу судеб мирозданья.Был у творца великий час,
Его вдохновенье созрело.
Строптивый, капризный материал
Оформил он ярко и смело.Воистину женское тело – песнь,
Высокая песнь песней!
Какая певучесть и стройность во всем!
Нет в мире строф прелестней.Один лишь вседержитель мог
Такую сделать шею
И голову дать – эту главную мысль -
Кудрявым возглавьем над нею.А груди! Задорней любых эпиграмм
Бутоны их роз на вершине.
И как восхитительно к месту пришлась
Цезура посредине!А линии бедер: как решена
Пластическая задача!
Вводная фраза, где фиговый лист -
Тоже большая удача.А руки и ноги! Тут кровь и плоть,
Абстракции тут не годятся,
Губы – как рифмы, но могут при том
Шутить, целовать и смеяться.Сама Поэзия во всем,
Поэзия – все движенья.
На гордом челе этой песни печать
Божественного свершенья.Господь, я славлю гений твой
И все его причуды,
В сравненье с тобою, небесный поэт,
Мы жалкие виршеблуды.Сам изучал я песнь твою,
Читал ее снова и снова.
Я тратил, бывало, и день и ночь,
Вникая в каждое слово.Я рад ее вновь и вновь изучать
И в том не вижу скуки.
Да только высохли ноги мои
От этакой науки.
Перевод Д. Минаева
«Земные страсти, что горят нетленно…»
Как пеликан, тебя питал
Я кровью собственной охотно,
Ты ж в благодарность поднесла
Полынь и желчь мне беззаботно.И вовсе не желая зла:
Минутной прихоти послушна,
К несчастью, ты была всегда
Беспамятна и равнодушна.Прощай! Не замечаешь ты,
Что плачу я, что в сердце злоба…
Ах, дурочка! Дай бог тебе
Жить ветрено, шутя, до гроба.
Перевод М. Тарловского
«Я чашу страсти осушил…»
Земные страсти, что горят нетленно,
Куда идут, когда в земле мы сгнили?
Они идут туда, где раньше были,
Где ждет их, окаянных, жар геенны.
Перевод А. Мушниковой
РОМАНСЫ И РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Я чашу страсти осушил.
Всю до последнего глотка,
Она, как пунш из коньяка,
Нас горячит, лишая сил.Тогда я, трезвость восхваляя,
Отдался дружбе – мир страстям
Она несет, как чашка чаю
Отраду теплую кишкам.
Перевод В. Рождественского
Где последний час покоя
Рок усталому пошлет?
Там, на юге, в пальмах, в зное,
Иль средь лип, у рейнских вод?Буду ль я зарыт в пустыне
Равнодушною рукой
Иль у скал, где море сине,
Опущусь в песок сырой?Все равно! Везде отрадой
Будет свод небесный мне
И надгробною лампадой -
Эти звезды в вышине.
Перевод А. Мейснера
На небе полная луна,
И тихо шепчет море;
Опять душа моя грустна,
И в сердце тяжесть горя.Я вспомнил песни старины
О городах забытых,
На дне морском, средь глубины,
Водой навеки скрытых.Молитвы там, на дне, и звон,
Но это не поможет:
Кто был однажды погребен,
Восстать уже не может.
Перевод В. Рождественского
На волнах месяц кроткий
Горит то там, то тут.
В качающейся лодке
Любовники мирно гребут.«О, как бледна ты стала,
Возлюбленная моя!»
«Любимый, я плеск услыхала,
Нас догоняет ладья».«Попробуем вплавь, дорогая,
Возлюбленная моя!»
«Любимый, отец, проклиная,
Догонит, чувствую я».«Держи лишь голову выше,
Возлюбленная моя!»
«Любимый, о, горе, ты слышишь,
Все глубже нас тянет струя».«Сковал нас холод ужасный,
Возлюбленная моя!»
«Любимый, и смерть прекрасна,
Когда с тобою я».
Перевод М. Фромана
Изменница Луиза
Пришла; нежны ее речи.
Сидит бедняга Ульрих,
Чуть светятся тусклые свечи.И ластится и шутит,
Развеселить желая:
«Мой бог, как ты изменился,
Где смех твой, не понимаю!»И ластится и шутит,
Присела возле постели:
«Мой бог, как эти руки
Замерзли и похудели!»И ластится и шутит -
И вдруг поднялась в печали:
«Мой бог, смотри-ка, – кудри
Твои как пепел стали!»Сидит бедняга Ульрих,
В нем сердце порваться готово.
Целует злую Луизу,
Не говоря ни слова.
Перевод М. Кузмина
«Друг сосед, прошу прощенья:
Ведь у ведьмы есть уменье
Превращать себя в зверей,
Чтобы мучить тем людей.Ваша кошка – мне жена,
Знаю это точно я:
Пахнет, скачет, мордой тычет,
Лапки моет и мурлычет».Сосед с соседкою в ответ:
«Бери ее, нам дела нет».
Дворовый пес: «Вау, вау!»
Мяучит кошка: «Мяу!»
Перевод В. Левика
Ликуешь! – Ты думаешь, Плантагенет,
У нас ни малейшей надежды нет!
А все потому, что нашлась могила,
Где имя «Артур» написано было!Артур не умер, не скрыла земля
Холодным саваном труп короля.
Вчера следил я, глазам не веря,
Как он, живехонек, поднял зверя.На нем зеленый парчовый наряд;
Смеются губы, глаза горят;
На гордых конях, по тропам дубровы
За ним летели друзья-звероловы.Его рога заглушают гром:
Трара! Трара! – рокочет кругом.
Чудесные гулы, волшебные громы
Сынам Корнуэля милы и знакомы.Они говорят: «Не пришла пора,
Но она придет – трара! трара!
И король Артур своему народу,
Прогнав норманнов, вернет свободу».
Перевод Л. Пеньковского
Из времен Тридцатилетней войны
А я гусаров как люблю,
Люблю их очень, право!
И синих и желтых, все равно -
Цвет не меняет нрава.А гренадеров я как люблю,
Ах, бравые гренадеры!
Мне рекрут люб и ветеран,
Солдаты и офицеры.Кавалерист ли, артиллерист, -
Люблю их всех безразлично;
Да и в пехоте немало ночей
Я поспала отлично.Люблю, я немца, француза люблю,
Голландца, румына, грека;
Мне люб испанец, чех и швед, -
Люблю я в них человека.Что мне до его отечества, что
До веры его? Ну, словом, -
Мне люб и дорог человек,
Лишь был бы он здоровым.Отечество и религия – вздор,
Ведь это – только платья!
Долой все чехлы! Нагого, как есть,
Хочу человека обнять я.Я – человек, человечеству я
Вся отдаюсь без отказу.
Могу отметить мелом долг
Тем, кто не платит сразу.Палатка с веселым венком – моя
Походная лавчонка…
Кого угощу мальвазией
Из нового бочонка?
Перевод В. Разумовского
Остерегись холодных слов,
Когда о помощи в борьбе
Взывает юноша к тебе;
Быть может, – это сын богов.Его ты встретишь на пути
В его триумфа гордый час,
И осужденья строгих глаз
Не сможешь ты перенести.
Перевод Ю. Тынянова
Сквозь щели ветр ночной свистит,
А на чердачном ложе
Две бедных тени улеглись;
Их лица – кости да кожа.Первая бедная тень говорит:
«Меня обойми рукою,
Ко рту моему прижми свой рот,
Хочу согреться тобою».Вторая бедная тень говорит:
«Когда я гляжу в твои очи,
Скрывается голод, и бедность, и боль,
И холод этой ночи».Целовались они, рыдали они,
Друг другу руки сжимали,
Смеялись порой, даже спели раз,
И вот под конец замолчали.Наутро с комиссаром пришел
Лекарь, который, пощупав
Пульс, на месте установил
Отсутствие жизни у трупов.«Полый желудок, – он пояснил, -
Вместе с диетою строгой
Здесь дали летальный исход, – верней,
Приблизили намного.Всегда при морозах, – прибавил он, -
Нужно топить жилище
До теплоты и вообще
Питаться здоровой пищей».
Перевод В. Левика
Нет, в безверье толку мало:
Если бога вдруг не стало,
Где ж проклятья мы возьмем, -
Разрази вас божий гром!Без молитвы жить несложно,
Без проклятий – невозможно!
Как тогда нам быть с врагом,
Разрази вас божий гром!Не любви, а злобе, братья,
Нужен бог, нужны проклятья.
Или все пойдет вверх дном,
Разрази вас божий гром!
Всегда их подлинную кличку
Давай, мой друг, героям басен.
Сробеешь – результат ужасен!
С твоим ослом пойдет на смычку
Десяток серых дурней, воя:
«Мои ведь уши у героя!
А этот визг и рев с надсадой
Моею отдает руладой:
Осел я! Хоть не назван я,
Меня узнают все друзья,
Вся родина Германия:
Осел тот я! И-я! И-я!»
Ты одного щадил болвана,
Тебе ж грозит десяток рьяно!
Перевод В. Левика
Сошлись однажды два быка
Подискутировать слегка.
Был у обоих горячий норов,
И вот один в разгаре споров
Сильнейший аргумент привел,
Другому заорав: «Осел!»
«Осла» получить быку – хуже пули,
И стали боксировать наши джон булли.Придя в то же время на тот же двор,
И два осла вступили в спор.
Весьма жестокое было сраженье,
И вот один, потеряв терпенье,
Издал какой-то дикий крик
И заявил другому: «Ты – бык!»Чтоб стать длинноухому злейшим врагом,
Довольно его назвать быком.
И загорелся бой меж врагами:
Пинали друг друга лбом, ногами
Отвешивали удары в podex, 16
Зад (лат.).
Блюдя священный дуэльный кодекс.А где же мораль? – Вы мораль проглядели,
Я показал неизбежность дуэли.
Студент обязан влепить кулаком
Тому, кто его назвал дураком.
Перевод Ю. Тынянова
Басня
Две крысы были нищи,
Они не имели пищи.Мучает голод обеих подруг;
Первая крыса пискнула вдруг:«В Касселе пшенная каша есть,
Но, жаль, часовой мешает съесть;В курфюрстской форме часовой,
При этом – с громадной косой {173} ;Ружье заряжено – крупная дробь;
Приказ: кто подойдет – угробь».Подруга зубами как скрипнет
И ей в ответ как всхлипнет:«Его светлость курфюрст у всех знаменит,
Он доброе старое время чтит,То время каттов {174} старинных
И вместе кос их длинных.Те катты в мире лысом
Соперники были крысам;Коса же – чувственный образ лишь
Хвоста, которым украшена мышь;Мы в мирозданье колоссы -
У нас натуральные косы.Курфюрст, ты с каттами дружен, -
Союз тебе с крысами нужен.Конечно, ты сердцем с нами слился,
Потому что у нас от природы коса.О, дай, курфюрст благородный наш,
О, дай нам вволю разных каш.О, дай нам просо, дай пшено,
А стражу прогони заодно!За милость вашу, за эту кашу
Дадим и жизнь и верность нашу.Когда ж наконец скончаешься ты,
Мы над тобой обрежем хвосты,Сплетем венок, свезем на погост;
Будь лавром тебе крысиный хвост!»
Перевод М. Замаховской
Был пудель Брутом наречен.
Носил по праву кличку он.
Ум с добродетелью вдвойне
Его прославили в стране.
Он был морали образец,
Терпенья, скромности венец.
Ценимый и чтимый, как чтут немногих,
Он был Натан Мудрый {175} четвероногих.
Не пес, а перл настоящий, большой!
Так предан и честен! С прекрасной душой!
Хозяин ему доверял безгранично
И посылал его даже обычно
К самому мяснику! Благородный пес
В зубах корзинку ручную нес,
Куда мясник клал телячьи почки,
Говяжьи котлеты, свиные биточки.
И как аппетитно ни пахло сало,
Собака и взгляда на него не бросала.
Уверенно, медленно, стоически твердо
Брут с ценной кладью шествовал гордо.Однако меж псами, вы знаете сами,
Есть проходимцы, как между нами:
Их множество: это – лгуны, волокиты,
Завистники, воры, бродяги, бандиты.
Они без морали живут, не скучая,
В угаре чувственном жизнь расточая.
Вступил в заговор этот сброд безвестный
Против Брута, что верно и честно
С корзинкой в зубах по прямому пути
Святого долга стремился идти.И вот однажды, когда из мясной
Брут возвращался с корзиной домой,
Все заговорщики шумной оравой
Напали на Брута. И в схватке кровавой
Корзину выпустил он из пасти,
И выпали наземь жирнейшие части.
Тогда на добычу жадной ратью
Накинулась разом голодная братья.
Вначале, скандал увидав такой,
Философ Брут сохранял покой,
Однако, поняв, что песья свора,
Пируя, сожрет все мясо скоро,
Он принял в обеде участие сам
И выбрал филе на зависть всем псам.
Мораль
«И ты, мой Брут, ты тоже жрешь?» -
С грустью сказал моралист. Ну что ж!
Весьма опасны примеры дурные:
Увы! Как все созданья земные,
Не безупречен собачий род, -
И пес добродетельный при случае – жрет!
Перевод Л. Пеньковского
По рельсам, как молния, поезд летел,
Пыхтя и лязгая грозно.
Как черный вымпел, над мачтой-трубой
Реял дым паровозный.Состав пробегал мимо фермы одной,
Где белый и длинношеий
Мерин глазел, а рядом стоял
Осел, уплетая репеи.И долго поезду вслед глядел
Застывшим взглядом мерин;
Вздыхая и весь дрожа, он сказал:
«Я так потрясен, я растерян!И если бы по природе своей
Я мерином белым не был,
От этого ужаса я бы теперь
Весь поседел, о небо!Жестокий удар судьбы грозит
Всей конской породе, бесспорно,
Хоть сам я белый, но будущность мне
Представляется очень черной.Нас, лошадей, вконец убьет
Конкуренция этой машины;
Начнет человек для езды прибегать
К услугам железной скотины.А стоит людям обойтись
Без нашей конской тяги -
Прощай, овес наш, сено, прощай, -
Пропали мы, бедняги!Ведь сердцем человек – кремень:
Он даром и макухи
Не даст. Он выгонит нас вон, -
Подохнем мы с голодухи.Ни красть не умеем, ни брать взаймы,
Как люди, и не скоро
Научимся льстить, как они и как псы.
Нам путь один – к живодеру!»Так плакался конь и горько вздыхал,
Он был настроен мрачно.
А невозмутимый осел между тем
Жевал репейник смачно.Беспечно морду свою облизнув,
Сказал он: «Послушай-ка, мерин:
О том, что будет, – ломать сейчас
Я голову не намерен.Для вас, для гордых коней, паровоз -
Проблема существованья:
А нам, смиренным ослам, впадать
В отчаянье – нет основанья.У белых, у пегих, гнедых, вороных,
У всех вас – конец печальный;
А нас, ослов, трубою своей
Не вытеснит пар нахальный.Каких бы хитрых еще машин
Ни выдумал ум человека, -
Найдется место нам, ослам,
Всегда, до скончания века.Нет, бог не оставит своих ослов,
Что, в полном сознанье долга,
Как предки их честные, будут плестись
На мельницу еще долго.Хлопочет мельник, в мешки мука
Струится под грохот гулкий;
Тащу ее к пекарю, пекарь печет, -
Человек ест хлеб и булки.Сей жизненный круговорот искони
Предначертала природа.
И вечна, как и природа сама,
Ослиная наша порода».
Мораль
Век рыцарства давно прошел:
Конь голодает. Но осел,
Убогая тварь, он будет беспечно
Овсом и сеном питаться вечно.
Гейне Генрих
«Романсеро»
нам сети ставит,От твоих объятий, ведьма,
Сам господь меня избавит.
Идет конец -- в том нет сомненья,
К чертям идут любовь, волненья.
Освобожденною душой
Вкуси прохладу и покой
Благих семейственных услад.
Обласкан жизнью, кто богат,
И свет ему сердечно рад.
Он вволю ест; бессонной думой
Не мучаясь в ночи угрюмой,
Спокойно спит и видит сны
В объятьях преданной жены.
Земные страсти, что горят нетленно,
Куда идут, когда в земле мы сгнили?
Они идут туда, где раньше были,
Где ждет их, окаянных, жар геенны.
Я чашу страсти осушил
Всю до последнего глотка,
Она, как пунш из коньяка,
Нас горячит, лишая сил.
Тогда я, трезвость восхваляя,
Отдался дружбе, -- мир страстям
Она несет, как чашка чаю
Отраду теплую кишкам.
Ни увереньями, ни лестью
Я юных дев не соблазнял,
Равно и к тайному бесчестью
Замужних женщин не склонял.
Будь грешен я в таких забавах,
Не перепала б ни строка
Моей персоне в книге правых;
Тогда я стоил бы плевка.
В часах песочная струя
Иссякла понемногу.
Сударыня ангел, супруга моя,
То смерть меня гонит в дорогу.
Смерть из дому гонит меня, жена,
Тут не поможет сила.
Из тела душу гонит она,
Душа от страха застыла.
Не хочет блуждать неведомо где,
С уютным гнездом расставаться,
И мечется, как блоха в решете,
И молит: "Куда ж мне деваться?"
Увы, не поможешь слезой да мольбой,
Хоть плачь, хоть ломай себе руки!
Ни телу с душой, ни мужу с женой
Ничем не спастись от разлуки.
ПРОЩАНИЕ
Как пеликан, тебя питал
Я кровью собственной охотно,
Ты ж в благодарность поднесла
Полынь и желчь мне беззаботно.
И вовсе не желая зла:
Минутной прихоти послушна,
К несчастью, ты была всегда
Беспамятна и равнодушна.
Прощай! Не замечаешь ты,
Что плачу я, что в сердце злоба.
