Екатерина Гениева – деятельница, довольно известная в либеральных кругах. Во-первых, она – директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М. И. Рудомино (ВГБИЛ). Во-вторых, в 1995-2003 гг. она возглавляла Институт «Открытое общество» (Фонд Сороса). В-третьих, она является директором Института толерантности. И, наконец, в-четвёртых – она участник основанной Прохоровым политической партии «Гражданская платформа». В предвыборной компании она даже была претендентом на пост министра культуры в возможном правительстве Прохорова.

Не так давно мы стали свидетелями отвратительного лицемерия со стороны этой дамы.

Она была приглашена на передачу «Общественного телевидения России» (ОТР) , где обсуждалась тема – почему, мол, Россия перестала быть самой читающей страной мира.

Во время своего выступления Екатерина Гениева высказала свои мысли по этому вопросу. И всё сводилось к тому, что, мол, у нас в стране «нет политической воли», которая бы поставила на должный уровень книгоиздательство и книгораспространение. Дама жаловалась, что у нас коммерцию ставят прежде культуры и вместо того, чтобы создавать книжные магазины, – предпочитают торговать чем-то более доходным.

Вот это поворот!

Значит, Гениева вздумала проливать крокодиловы слёзы, что у нас культура загноблена! Это – после того, как она сама столько лет помогала гнобить эту самую культуру!

Разве не Гениева всей душой была на стороне буржуазной контрреволюции, так называемой «перестройки»?

Разве Гениева не очерняла, не помогала разрушать советский социализм и все достижения советского строя – в том числе и заботу советской власти о культуре, о том, чтобы культура была доступна широким массам, чтобы всё более широкие слои трудящихся приобщались к культуре?

Разве Гениева не сделала всё возможное для того, чтобы у нас был реставрирован капитализм – тот строй, при котором всё строится на деньгах, на погоне за прибылью любой ценой, и в котором коммерция всегда будет на первом месте, потому что она и составляет основу буржуазного строя? А всё остальное, в том числе и любезная Гениевой культура, – это потом, это постольку-постольку.

Разве Гениева не защищала и не прославляла тот строй, в котором кучка грабителей живёт за счёт ограбленного большинства и может себе позволить любые прихоти? А большинство, рабочий класс, трудовой народ, – обездолено, лишено насущных материальных и духовных благ – в том числе и возможности приобщаться к культуре?

Разве Гениева не была всей душой за «рыночные отношения» – то есть за такие отношения, когда всё является товаром, всё покупается и продаётся – в том числе и культура?

А если культура продаётся – то это значит, что она доступна только богатым, а большинство общества лишено возможности приобщаться к ней. В этом случае культурный уровень большинства общества падает.

Всё это мы теперь видим воочию – и падение культурного уровня большинства общества, отлучённого от подлинной культуры, и появление отвратительной, растленной, снобской и презрительной к большинству народа «элитной культуры».

И причина всего этого – реставрация капитализма. Буржуазная контрреволюция под именем «перестройки», в которой Гениева приняла видное участие. Она много помогла классу буржуазии, оказала ценную услугу перестроечным деятелям, которые стремились уничтожить советскую власть, чтобы свободно грабить народ.

Перечислим её «заслуги» в этом направлении (за которые мы, рабочий класс, ей особо «благодарны», и надеемся поквитаться в будущем, после того как уничтожим буржуазную диктатуру и установим нашу рабочую власть).

Во-первых, Гениева превратила возглавляемую ею Библиотеку иностранной литературы – одно из лучших культурных учреждений страны – в средство разложения общества, очернения Советской власти и пропаганды либерализма. Так, в саду («атриуме») библиотеки расположены памятники трём десяткам человек, среди них значительное множество тех, кто участвовал в разрушении СССР и социалистического лагеря (памятники Александру Меню, Дмитрию Лихачёву, Иоанну Павлу II, из новейших Егору Гайдару).

Во-вторых, издательством библиотеки выпущено множество книг на тему «ужасов тоталитарного советского прошлого». Гениева делала и делает всё возможное, чтобы оболгать советский строй, оболгать социализм.

С 2003 года действует совместный проект ВГБИЛ и Фонда Сороса – Институт толерантности. В каком направлении действует этот институт – думаем, незачем объяснять. Как мы уже сказали – Гениева опять-таки является директором этого института.

Но этого мало. Гениева не только идеологически способствовала реставрации капитализма и помогала придти к власти рвачам и грабителям. Она и сама действовала в духе этих грабителей – на протяжении ряда лет, находясь на посту директора библиотеки, цинично обогащалась расхищением библиотечных средств и махинациями с госсобственностью.

Вот кое-какая информация о её прошлой «хозяйственной» деятельности, которою в 2011-2012 гг. заинтересовались антикоррупционные органы.

В 2012 году в ходе проверки были выявлены многочисленные махинации с книгопечатной продукцией на общую сумму около 5 млн руб.

Кроме того, проводилась проверка использования бюджетных ассигнований в размере 20 млн руб., выделенных резервным фондом Правительства Российской Федерации на финансовое обеспечение расходов по созданию цифровых копий книжных коллекций князей Эстерхази (оригиналы, вывезенные в ходе Великой Отечественной войны, в настоящее время возвращены в Австрию) .

В рамках этого «проекта» выплаты только пяти «рядовым» сотрудникам библиотеки составили около 8 млн (!!!) руб.

Сама Гениева утвердила премии себе и подчинённым за 2011 год, составившим от 400 тыс. до 1 млн руб., при этом бухгалтер организации, имеющая «профильный» диплом горного института специалиста «инженера-системотехника» (!), получила за год более 3 млн руб.

Стало известно, что в библиотеке не ведётся реестр закупок, отсутствуют путевые листы на использование автомобилей, отсутствуют документы на выполнение подрядных работ, с отдельными сотрудниками библиотеки заключались договоры на выполнение работ (услуг), которые входили в их должностные обязанности, не были выполнены работы по реставрации зданий…

Но при этом все выделенные средства были потрачены.

И это не считая, называя вещи своими именами, «откатов» от культурных иностранных центров, которые не платят налоги в наш многострадальный госбюджет, располагаясь в библиотеке уже долгие-долгие годы, начиная с «весёлых демократических» девяностых.

Только за 2011 год сумма неуплаченных (или скрытых Гениевой в своём широком, как выясняется, кармане) налогов колеблется от 10 до 12 млн руб.

Эти суммы, дорогие друзья, были освоены директором библиотеки только за год-полтора, а руководит Гениева госучреждением без малого 22 года.

Представляете, сколько она «освоила» за всё это время?

Самое отвратительное в сложившейся ситуации следующее.

Проклинаемые Гениевой постоянные проверки всё-таки выявили просто неприличные масштабы нарушений, многомиллионное воровство, распил бюджетных и внебюджетных средств, а также практически полное отсутствие контроля и попустительство с её стороны. Что обычно делают в таком случае с неумелым, да ещё и проворовавшимся начальником? Конечно, снимают, не говоря уже об уголовно-правовых последствиях подобной деятельности. Ведь не зря существует поговорка о рыбе, гниющей с головы.

Но вы посмотрите на эту ревностную либералку!

Для приведения в порядок, а на самом деле создания видимости порядка и благополучия, она одним росчерком пера увольняет треть сотрудников библиотеки, при этом совершенно обычных и далёких от хозяйственной деятельности библиотеки и от себя работников, тем самым убив сразу двух зайцев: отчитаться о наказании виновных и поднять зарплату своему окружению.

Войдя в своеобразный раж увольнения неугодных, директор библиотеки пытается всеми способами избавиться от последних оставшихся в руководстве ВГБИЛ честных людей, не желающих мириться с коррупционным произволом и способных взять библиотеку в свои руки.

В то же время, она прячет от всяческих проверок отдельных сотрудников.

А почему?

Вот именно потому, что они слишком много знают о многочисленных махинациях в бухгалтерии и масштабах коррупции в библиотеке.

Мотивация Гениевой в данном случае ясна: кто же так просто расстанется с золотой жилой, своего рода Клондайком отечественной культуры?

Известность, постоянные командировки, признание на международной арене, щедро присыпанные распиленными миллионами… Плохо ли?

Да и демонстративно выставляемые Екатериной Юрьевной напоказ привлечённые средства почему-то находятся в британских да американских банках…

Как вы думаете, откуда у директора библиотеки в голодные девяностые взялись деньги на две квартиры в элитном доме на престижнейшем участке Садового кольца общей площадью под 300 кв. м?

По оценкам риелторов, сейчас стоимость хором Гениевой по адресу: Новинский бульвар, д. 28/35 составляет около 100 млн руб.!

А на участке в ближайшем Подмосковье на ярославском направлении отстроено сразу 2 (!) особняка.

И это не принимая в расчёт средств, вложенных в недвижимость в Западной Европе.

Про личного водителя и горничных упоминать в данном случае не приходится.
Словом – либеральная госпожа хорошо потрудилась! Не только помогала в девяностых прийти к власти грабителям – но и сама беззастенчиво действовала в таком же грабительском духе, воровала только так.

Так что пускай эта гадина буржуазная не обманывает нас своим лицемерным сожалением о нежелании молодёжи читать и о загнобленности нашей культуры.

Она и ей подобные сделали особенно много для того, чтобы вернуть преступный капиталистический строй и подчинить трудящихся господству капитала, при котором мы лишены культуры, образования, науки, искусства, ограблены, бесправны, обречены на нищету и прозябание.

Таким, как эта тварь, лицемерка и воровка, – мы должны быть особенно благодарны за это. И даст бог, придёт время – отблагодарим.

Красный Агитатор

55.614343 37.473446

Екатерина Юрьевна Гениева родилась в семье актёра Юрия Ароновича Розенблита (1911-2002) и хирурга Елены Николаевны Гениевой (1917-1982). Родители вскоре расстались, мать устроилась на работу в медсанчасти ИТЛ в Магадане, и Е. Ю. Гениева провела раннее детство в семье родителей матери. Бабушка, Елена Васильевна Гениева (урождённая Кирсанова; 1891-1979), в 1921-1926 годах ежегодно отдыхала в «Доме поэтов» Максимилиана Волошина в Коктебеле, состояла в переписке с рядом деятелей русской литературы; её корреспонденция 1925-1933 годов с С. Н. Дурылиным была издана отдельной книгой («Я никому так не пишу, как Вам»). Дед, инженер-гидролог Николай Николаевич Гениев (1882-1953).
Екатерина Юрьевна Гениева окончила филологический факультет МГУ (1968), кандидат филологических наук, в 2006 г. защитила докторскую диссертацию. Специалист по английской прозе XIX-XX веков. Автор статей и комментариев, посвящённых творчеству Чарльза Диккенса, Джейн Остин, Шарлотты и Эмили Бронте, Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Сьюзен Хилл и других авторов.

С 1972 г. работает во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. С 1989 г. первый заместитель директора, с 1993 г. генеральный директор. Вице-президент Российской библиотечной ассоциации, первый вице-президент Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA (с 1997).

C октября 1997 года Гениева - президент Российского фонда Сороса (институт «Открытое общество»), вице-президент Международной федерации библиотек (IFLA), член Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президент Российского совета по культуре и искусству, Президент Московского отделения Союза англоговорящих (ESU). Член редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и др.

«А ВРЕМЯ ВАМ ПОШЛЕТСЯ…»

Действительно, каждый человек гениален по-своему. И очень ценно, когда такие люди открыты к общению, готовы делиться опытом, идеями и, что немаловажно, умением их реализовывать. И несмотря на происходящие события вокруг таких Личностей всегда создаётся особый мир, особое пространство. Их энергия притягивает, и жизнь наполняется невероятным количеством идей, планов и проектов. И кажется, что успеть везде невозможно, но вдруг и время появляется, и проекты осуществляются. Надо только иногда останавливаться... и оглядываться назад, чтобы не потерять себя и тех, кто рядом, или тех, кто уже только в сердце...

Екатерина Юрьевна, Вас с детства окружали книги и мыслящие люди, которые приучали вас к чтению. Вас воспитывала чудесная бабушка. У Вас была замечательная библиотека. Как Вам удалось привнести в жизнь, в работу эту любовь к книге, совместить её с активной деятельностью и с отдыхом, если в Вашей жизни существует такое понятие?
- Мне, конечно, очень повезло с семьёй. И со временем всё пронзительнее становятся воспоминания, возвращающие к картинам детства, - на даче каждое утро мы с бабушкой после завтрака усаживались на замечательный резной диван, она раскрывала огромные тома Библии с иллюстрациями Гюстава Доре и на хорошем французском языке (бабушка, говорила со мной по-французски) объясняла, что в книге нарисовано. После вечернего чая она брала итальянскую газету, в которой печатались очень смешные приключения какого-то итальянского джентльмена. Находиться рядом с книгой было для меня такой же естественной вещью, как завтрак, обед или ужин. Но мне повезло ещё больше. Вокруг меня были люди, которые знали, как обращаться с книгой, умели показать её увлекательность и завлекательность, её аромат, её ценность - это большое счастье.

Моя бабушка действительно была совершенно удивительной личностью. Человек предреволюционной эпохи, смолянка, она, хотела того или нет, получила то образование, которое получали девушки из дворянских семей в институтах благородных девиц. После революции она никогда не работала. Эту возможность обеспечивал ей муж, профессор Гениев. Она переводила, но скорее для себя. К концу своей довольно долгой жизни бабушка знала четырнадцать языков, совершенно свободно говорила на пяти-шести европейских языках. И это тоже было для меня естественной средой обитания. Дома общались только по-французски, и все дефекты моей речи связаны с тем, что в детстве я не научилась правильно выговаривать трудные русские звуки. По-французски я говорю так же свободно, как по-русски, бабушка учила меня и английскому языку, а с дедом они разговаривали только по-немецки. Такое полиязычие с самого детства воспитывало глубокое чувство толерантности, равно уважительное отношение к другому языку, другой культуре.

Я была не очень здоровым ребенком, много болела, лежала в кровати, и взрослые мне читали. Это вообще замечательная вещь, которая уходит из нашей жизни, - чтение ребенку вслух. Так мне был прочитан, по-моему, весь Пушкин; Шекспир, наверное, не весь, но, по крайней мере, вещи, которые я могла понять. Когда поступила в Московский государственный университет, то считала, что все люди знают, о чем говорится в Библии, - ведь это был факт моей каждодневной жизни. И была потрясена, когда узнала, что люди не знают этой истории. Одна из причин, по которой я поступила не на русское отделение, а на западное, романо-германское, - я была убеждена, что русская поэзия, поэзия Серебряного века, Волошин, Цветаева, Мандельштам известны всем. Близким другом бабушки, с которым она сохранила переписку до конца жизни, был Максимилиан Волошин. Я также думала, что его знают все. Я, конечно, выросла в привилегированной, литературной семье. И такие фигуры, как Михаил Васильевич Нестеров или Сергей Николаевич Дурылин, были для меня своими, «людьми за столом». Вряд ли в 6 или 8 лет я понимала значение творчества Нестерова, хотя его картины висели у нас в доме. (К счастью, некоторые висят до сих пор.) Но я очень хорошо запомнила разговоры, которые они вели с бабушкой. Ведь у Нестерова были очень тяжелые годы. Его фраза, что и картошку нужно подавать на серебряной тарелке (которая, видимо, осталась от лучших времён), врезалась в мою память навсегда. Поэтому, когда я жила с дочерью и её друзьями на даче, то картошку и макароны по-флотски подавала не на серебряной тарелке, конечно (её у меня просто не было), но закусочными тарелками, тарелками для первого, для второго и т.д. пользовались постоянно. А потом дети дружно мыли всю посуду в тазиках. Это ведь тоже часть культуры. Культура - это не только, если мы читаем книгу, но и как мы себя воспринимаем, ощущаем в жизни.

Я, конечно, не понимала значения Сергея Николаевича Дурылина, его работ о Лермонтове, его места в русской культуре. Для меня это был просто кто-то, к кому мы ездили в гости. Это сейчас я издаю книжку - переписку между моей бабушкой Еленой Васильевной Гениевой и Сергеем Николаевичем Дурылиным.

Обычно в доме стояла тишина, потому что дедушка работал. Но мне разрешали всё: ездить на трёхколесном велосипеде по профессорской квартире, возиться с рукописями на столе, где лежали аспирантские работы. Однако больше всего меня привлекал (поскольку запрещали трогать) маленький чемоданчик, всегда стоящий готовым около кабинета. Мне очень хотелось сделать из него спальню для куклы или что-нибудь подобное. Я, конечно, не понимала, для чего он. Это был чемоданчик на случай стука в дверь. Деду он, к счастью, не пригодился. Но ГУЛАГ не миновал нашу семью, как почти любую семью в России. Мой дядя Игорь Константинович Романович, известный переводчик с английского языка, погиб от голода в лагере под Рыбинском. Погиб только за то, что работал с западной литературой.

Как видите, факторов, сформировавших мою личность, было довольно много. Я вовсе не хочу сказать, что всё было безоблачно. Во-первых, так не бывает, а во-вторых, жизнь моя могла сложиться совершенно по-другому. Родители развелись ещё до моего рождения, сохранив, правда, очень хорошие отношения. Мама моя, Елена Николаевна Гениева, была человеком очень ярким, увлекающимся. Во время войны родителей призвали как актеров Мосэстрады (проигнорировав их основные специальности - медика и химика). Для мамы это была трагедия, и она, будучи женщиной красивой и упрямой, дошла до приёмной Сталина, где ей объяснили: «Врачей хороших у нас много, а хороших актёров мало. Так что занимайтесь тем, для чего вас прислали». Возможно, поэтому они остались живы. После войны маму не брала на работу ни одна клиника. Мне было, наверное, месяцев десять, когда она, бросив всё, уехала в Магадан, где стала начальником санмедслужбы. Её рассказы о Магадане тех лет, о Каплан, стрелявшей в Ленина, о романе с главным паханом лагеря - все эти увлекательнейшие истории я услышала только в 6 лет, когда первый раз увидела маму.

Вообще, я могла вырасти совершенно другой. Я была предоставлена самой себе, могла ходить, куда хочу. Но мне гораздо интереснее было дома, тем более, что я могла привести любых гостей, всех своих молодых людей. Обычный вопрос, которым меня встречали бабушка или мама: «Почему ты так рано пришла?» По этой же причине у меня никогда не возникало желания курить. Мама курила, бабушка курила, и я думаю, они были бы не против, если бы и я курила. Сложись моя судьба по-другому, я стала бы этаким богемным существом.

Но молитвы ли бабушки, которая была очень верующим человеком, или что-то, заложенное в детстве, но из меня вышла очень примерная школьница. Я окончила школу с золотой медалью, легко поступила в Московский государственный университет, где училась с большим энтузиазмом, поступила в аспирантуру. Классический путь молодого благополучного филолога. А вот в аспирантуре у меня начались сложности. Мне предложили тему, от которой некоторые умные преподаватели с кафедры меня отговаривали. Но фигура Джойса была связана с моей семьей (его переводил И.К. Романович), а «Улисса» я в то время ни по-русски, ни по-английски не читала, а хорошо знала только рассказы «Дублинцы». И я не понимала, почему не должна этим заниматься. Всё сполна я получила на защите. К этому моменту было очевидно, что я должна переступить через себя и объяснить, что Джойс, Кафка, Пруст - чуждые писатели, чьи произведения не помогают строить Магнитогорск. То есть повторить слова Жданова, произнесенные на съезде советских писателей. В результате, я получила четыре чёрных шара. Эта защита стала явлением на факультете - впервые модерниста не обливали грязью, а пытались проанализировать. А дальше у меня была вещь совершенно беспрецедентная - перезащита кандидатской диссертации в Высшей аттестационной комиссии, с чёрными отзывами, всё как полагается. Тем не менее, кандидатскую степень я получила.

Я пробовала устроиться на работу в самые разные места, и всех устраивала, имея знание языков, филологическое образование и кандидатскую степень. Но в анкете было написано, что я наполовину русская, наполовину еврейка. На этом выяснялось, что мест нет. Да ещё мешал Джойс. На работу в эту библиотеку я поступила потому, что здесь работали мои коллеги - В.А. Скороденко, наш известный англист, и покойный В.С. Муравьёв. Они предложили меня на должность библиографа в отдел литературы и искусства. В то время библиотеку возглавляла Л.А. Косыгина, дочь Косыгина, сменившая М.И. Рудомино. Людмила Алексеевна - фигура, конечно, неоднозначная. Однако, благодаря ей библиотека получила научный статус и тем самым привлекла сливки литературоведческой общественности, которые не могли ездить за границу. Я была на приёме, кстати, вот в этом же самом кабинете. У Л.А. Косыгиной была черта, совершенно не соответствующая её статусу и положению, - безумная застенчивость. Поэтому, несмотря на уговоры кадровика, она, не глядя в анкету, приняла меня на работу. Так в 1972 г. я оказалась здесь. И работаю почти 40 лет.

Я занималась комплектованием, потом трудилась в отделе литературы и искусства, который готовит наши замечательные издания. А потом наступила эпоха М.С. Горбачёва, который привёл страну к идее трудовых коллективов. Началось брожение. Людмилы Алексеевны уже не было, назначили, правда ненадолго, другого директора, который явно эту библиотеку не понимал. В итоге решили выбирать, победил тогда Вячеслав Всеволодович Иванов. Потрясающий филолог, писатель, которого не печатали, изгнали из Московского государственного университета. И вдруг он стал всем нужен, все двери открылись. Его стали приглашать читать лекции во все университеты, он был почётным профессором Библиотеки Конгресса. И, конечно, уделял ВГБИЛ не очень много времени (что по-человечески совершенно понятно). Но сам факт его директорства был очень важен, он показал, что возглавлять библиотеки могут такие фигуры как он, Биллингтон и т.д. Я была его заместителем, фактически исполнителем обязанностей директора. Когда В.В. Иванов окончательно утвердился в одном из американских университетов, я стала директором этой библиотеки. Но фактически я руковожу ей с 1989 г. Кстати, никогда не собиралась этим заниматься.

- Но всё же занялись? И довольно успешно.
- Да, это тоже отдельная история. Огромное влияние на формирование моей личности и судьбы оказал отец Александр Мень. Я знала его с четырёх лет - его мама была дружна с моей бабушкой. И Алик проводил много времени у нас на даче. Когда я поняла, что не буду заниматься переводами, книгами, редактурой, а неровен час, стану руководителем библиотеки, то решила посоветоваться с человеком, мнение которого было для меня существенно. Изложив ему, почему не собираюсь становиться директором, я услышала фразу, которую он никогда до этого не произносил ни за службой, ни на исповеди: «Вы знаете, а я Вас, наверное, не благословлю». Я была потрясена этим словосочетанием. «Но время, где я найду время?» Ему оставалось жить, наверное, месяца два-три. Я думаю, он знал это. Он сказал: «Знаете, время Вам пошлётся». И вот эта работа, Вы знаете, я её не воспринимаю как работу. Это как своеобразное послушание в монастырях.

Расскажите, в чём кроется история успеха библиотеки? Как Вам удалось в такой сложный с исторической, экономической точек зрения период начала 1990-х годов создать подобный «центр притяжения» различных культур?
- Я никогда не была бюрократом, чиновником. Это мне и мешало и, одновременно, очень помогало. Например, не понимала, зачем нужен спецхран, который, вроде бы, отменили. И я его ликвидировала. Мне тут же указали на необходимость государственного решения. Позвонив в какую-то комиссию, я услышала - всё на ваше усмотрение. Хотя в других библиотеках спецхран отменили много позже. При М.С. Горбачёве начались перемены, и я подумала, как бы было замечательно сотрудничать с западными издательствами. И пригласила в Москву эмиграционное издательство YMKA-Press, просто позвонив им по телефону из дома. Мой муж, слышавший этот разговор, сказал мне: «Знаешь, в советское время десять лет давали за то, что книги YMKA-Press просто находились в твоей библиотеке. Есть более простые способы сесть в тюрьму. Я могу тебе подсказать, если ты не знаешь». Так или иначе, выставка состоялась. После чего я получила предложение МИДа Франции открыть в Москве французский культурный центр. С одной стороны, я понимала, что я не дипломат и делать этого не должна. Но с другой стороны, если партнёр приглашает тебя танцевать, то вряд ли отдавит обе ноги сразу. Будучи человеком упрямым, но законопослушным, я пошла к министру Николаю Николаевичу Губенко. Он только рукой махнул: «Забудьте. Какой-то французский центр. Никто ничего не собирается открывать». Я ответила: «Николай Николаевич, я вас предупредила. Центр я открою». И улетела в Париж, в котором никогда не была. Парижа я так и не увидела, потому что всё время просидела в Министерстве иностранных дел, где мы составляли договор. А в это время Шеварднадзе подал в отставку. Я чудно проспала ночь в гостинице, а утром отправилась в Министерство, «держа лицо». И вот когда я почувствовала перо в руках, чтобы подписать соглашение, мне, говоря литературным языком, сильно захорошело. Что я говорила, что они говорили, что происходило на официальном обеде, где были люди из разных министерств, правительства, из нашего посольства, - ничего не помню. Всё время думала: что я буду делать, когда вернусь? Это было финансовое соглашение, и оно мне было очень нужно. 1991 г., комплектования никакого, библиотека иностранной литературы вообще не могла существовать, потому что не было валютных ассигнований. Выбор был небольшой: или рыдать, чем занималась вся страна, или повесить замок на дверь библиотеки, или что-то сделать. И я выбрала последний вариант. Результат - огромный приток книг, средства, получаемые по межкультурному соглашению. Эти деньги мы могли потратить на комплектование и на развитие библиотеки. Library Development - это ведь не просто развитие библиотеки, это развитие самой идеи библиотеки. Это и комплектование, и персонал, и тренинги, и социальные льготы, и помещения. Всё это я и смогла реализовать. Это был прорыв.

А потом - Британский совет, Американский центр, Японский центр, Голландский центр, Совет Европы, Дом еврейской книги, действующий телерадио-стенд Би-би-си. В те годы всё это спасло библиотеку. И, разумеется, создало мне дикие трудности. Потому что наши проверяющие не могли поверить, что директор библиотеки, привлекающий полностью бюджет библиотеки, не коррумпирован, у него нет собственности на юге Франции. Конечно, нас проверяли бесконечно. Был год, когда приехали 17 комиссий подряд. В итоге я попросила помощи у одного известного юриста, который, сидя в этом же кабинете, сказал: «А теперь пишите письмо Примакову. И напишите следующее - “Если вы мне в письменном виде прикажете закрыть все эти центры, то я их к чёртовой матери закрою сразу”». Как вы понимаете, мне никто на это письмо никогда не ответил. Но я его написала.

- А откуда, вообще, у Вас появилась идея межкультурного многоязыкового центра?
- Когда я была в Париже, мне показали Библиотеку центра Жоржа Помпиду - славу французской нации. Центр Парижа, историческое место, и вдруг ползет кошмарная металлическая гусеница. Ну… современная архитектура. На это чудо тратится треть бюджета на культуру. Центр не закрывается на ночь, в библиотеку стоят очереди. Когда я вышла, мне было уже безразлично, гусеница это или лягушка, потому что это функционально. Я увидела, как на территории библиотеки существует содружество множества стран, множества культур, и подумала: «Я тоже хочу центр Жоржа Помпиду в России». И начала моделировать концепцию развития библиотеки на нашей российской почве именно под идею такого центра. Сначала представительства наиболее развитых языков мира. А дальше, конечно, Восток. То есть, идея библиотеки - это идея мистики, таинства и величия Книги, которая на самом деле является мирообразующим строительным материалом. Это мы и создали.

У Вас очень яркая жизнь, Вы встречаете множество интересных людей, активно участвуете в общественной жизни. Но есть что-то, чего Вы боитесь?
- Я боюсь только одной вещи - предательства. Это самый страшный грех.

Что касается нашей страны, то очень надеюсь, что пути назад нет. Хочу надеяться, потому что стопроцентно не убеждена. С одной стороны, современное поколение уже не могло бы жить в той действительности, в которой, скажем, я росла. Но, с другой стороны, когда я вижу настоящий результат программы «Имя России», мне становится страшно. Конечно, когда мы говорим о войне, роль Сталина должна рассматриваться с разных сторон. Но если Москва 9 мая украсится его портретами… Это будет предательством того пути, который мы уже прошли. Я убеждена, например, что Егор Гайдар, который был моим близким другом и, я считаю, так и не оправился от того отравления в Ирландии, спас Россию от гражданской войны своими реформами. Наверное, всё это нужно было делать как-то по-другому. Но у истории сослагательного наклонения нет. Если всё начнет возвращаться, это будет предательство. Не знаю, насколько категория предательства применима к истории. История - дама капризная.

Вы сорок лет в библиотеке. Вы знаете и видите это общество изнутри. Постоянно меняющееся законодательство, нет единства мнений ни в библиотечном, ни в книгоиздательском сообществе… Куда ни шагнешь, движения нет… Так как же эта ситуация выглядит изнутри?
- Это, конечно, страшно, но не очень. Может быть, глупо, нелепо, сложно. Любой разумный человек этот закон попытается обойти. Уже проводят семинары на эту тему, специалисты выступают. Я понимаю, что в России законы пишутся для того, чтобы их нарушать. Нельзя сказать, что эти законы создаются людьми, не имеющими знаний или опыта. Я ведь не библиотекарь, я филолог, доктор наук. Мне, наверное, тоже не надо руководить библиотекой. Биллингтон - какой библиотекарь? Знаменитый славист. Но только человек, совершенно не понимающий, что делают библиотеки, может приравнять книгу к гвоздю. Мой любимый пример. Выгоднее купить на рубль не один гвоздь, а десять. Но если на этот гвоздь вы хотите повесить «Бурлаков» Репина, то лучше купить всё же один, чтобы Репин с этого гвоздя не упал. Потому что Репин, в отличие от гвоздя, не тиражируемый продукт. Книга, хоть и тиражируемая, тоже не гвоздь. Вот это объяснить невозможно.

- В мае перевыборы Президента РБА. Почему Вы решили предложить свою кандидатуру и каковы Ваши приоритеты?
- Главный вопрос, конечно, «почему?». Честно говоря, это не входило в мои жизненные планы. Своё библиотечное тщеславие я давно удовлетворила (хотя у меня его почти и не было). Восемь лет я состояла в руководящих органах ИФЛА. Если бы не вовлечённость в российский фонд Сороса, я, конечно, заняла бы место президента ИФЛА. Но совместить всё было невозможно - библиотеку, фонд Сороса и ИФЛА. Почему я выставила свою кандидатуру? Во всех нормальных библиотечных ассоциациях срок президентства составляет три года, максимум четыре, а чаще два с половиной. После чего президент уходит со своего поста. И не потому, что он плох или хорош, он может быть семи пядей во лбу, а следующий окажется хуже. Но у нового президента обязательно будет другая приоритетная программа. И библиотечный мир от этого улучшается. При В.Н.Зайцеве Ассоциация приобрела свои масштабы. Он может быть почётным председателем, он действительно сделал очень много, и я всегда была на его стороне. Я выставила свою кандидатуру, имея библиотечный опыт, международное реноме, чтобы нарушить этот активный библиотечный сон. Если меня выберут (если! Потому что мы привыкли, чтобы завтра было так же, как вчера, а ещё лучше, как позавчера), я буду стремиться к тому, чтобы каждый день был новым. Я проработаю два с половиной года или три, и даже если всё библиотечное сообщество будет меня умолять остаться, не останусь ни под каким предлогом. Я хочу показать на своём примере, как должно быть по-другому. Чтобы в сообщество вливались новые силы.

Какие мои приоритеты? Главный, наверное, не столько юридический, сколько нравственный, социальный. Хочу продолжить то, что начала на посту вице-президента ИФЛА, - сделать наши провинциальные библиотеки еще более известными в мире. Люди должны шире участвовать в международной деятельности, делиться опытом. Мой приоритет как директора Библиотеки иностранной литературы, одной из центральных федеральных библиотек, - это провинция. Крайне важна система мотивации и поощрения - разными способами. Да и многим из нас пора серьёзно задуматься о своих преемниках. А ведь молодой смены почти нет, вот что страшно. Пока ещё не поздно, надо создавать условия, чтобы она появилась.

Беседовала Елена Бейлина
Источник: www.unkniga.ru/ .

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА: статьи

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА (1946-2015) - филолог, библиотечный, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы с 1993 по 2015 год, всего в этой библиотеке работала 43 года: | | | | | .

ПАСТЫРЬ И СОБЕСЕДНИК

История моих отношений с отцом Александром и проста, и сложна. Я имела счастье - при жизни отца Александра я не догадывалась, что это счастье, - знать его со своих четырех лет. Можно сказать, он вырос у нас в доме, потому что моя бабушка, Ирина Васильевна, была очень дружна с Ириной Семеновной Мень, мамой о. Александра. Алик был частью моего детского быта и интерьера, во всяком случае, я так его воспринимала, хотя он был своеобразным предметом и быта, и интерьера: молодой человек все время что-то читал и что-то писал. Много позже я поняла, что он читал - у нас была большая, чудом сохранившаяся дворянская библиотека, в которой было много религиозных книг. А писал «Сына Человеческого» - книгу всей его жизни. Потом наши пути разошлись. Он уехал в Иркутск, я училась в Московском университете, затем он вернулся, служил в каких-то приходах, потом, уже до конца жизни, «осел» в Новой Деревне.

Много позже, в последние три-четыре года его жизни пути наши снова тесно сомкнулись, и произошло это совершенно естественно: бывает же - люди тысячу лет не виделись, а потом встретились, как вчера расстались. И это было очень интенсивное общение - и священника с духовной дочерью, и просто общение двух друзей.

Для меня он был, прежде всего, бесконечно интересный собеседник. Причем и как приходской священник, духовный пастырь, и как человек, который на твоих глазах собеседовал с Богом. Эту беседу было трудно не заметить, и особенно в праздник Троицы - это был его праздник, опаленный Святым Духом. И на исповеди (а исповедовал он замечательно, это никогда не был формальный акт, даже на общей исповеди, когда церковь полна народа) он был собеседник, и со всей страной он был собеседник - я застала тот период, когда он только начал выступать. (Впервые он публично выступал у нас в Библиотеке иностранной литературы, да и последнее его выступление состоялось тоже у нас. Круг замкнулся.) Он был собеседником и для моей маленькой дочери, которая росла у него на глазах, и для моих друзей… Он концентрировал в себе огромное количество энергии. Она хранилась в его сердце, в его душе, разуме и распространялась на всех: от простой прихожанки, восьмидесятилетней бабушки, до Александра Галича, Александра Солженицына, знаменитого Тимофеева-Ресовского, «Зубра», которого он крестил, Юдиной… И вот оказалось, что это человеческое тело так легко убить. Но его великую душу, которая служила Высшей силе, убить было невозможно.

Он действительно служил другим силам - а мы участвовали, были, кто как мог, свидетелями этого служения. Сила его любви к Богу была настолько всеохватывающа, что могла перемолоть и человеческую ревность, и недовольство, и трудности времени, в котором он жил. Ему нелегко приходилось с его весьма своеобразными церковными начальниками, ведь многие из них были просто присланы соответствующими органами. Все было. Но этот человек, конечно, был избран и выбран Высшей силой для того, чтобы жить в это время в России. Как и Андрей Дмитриевич Сахаров. Они в чем-то очень похожи. Андрей Дмитриевич своим тихим, еле слышным голосом усмирял страсти толпы. Отец Александр своим громким голосом, голосом библейского пророка заставил всю страну слушать себя. Те силы, которые убили его физически и уничтожили факт его присутствия в мире (что, конечно, было, есть и будет невосполнимой потерей), предоставили ему, сами того не понимая, платформу уже не в масштабе России, а в масштабе всего мира - его голос слышит и хочет слышать весь мир.

Александра Меня сегодня много переводят. А ведь некоторые собратья по церкви ставили ему в вину, что он не философ, не историк церкви, а всего лишь популяризатор. Я думаю, что о. Александр, конечно же, философский ум и большой религиозный мыслитель двадцатого века. Но и, безусловно, популяризатор. Это - его достижение, а не минус, потому что - благодаря своему образованнию, вере, пастырскому служению - он нашел замечательные слова о Христе как о сыне человеческом. Он никогда не был в Израиле. А я только что там была. И там я думала: как случилось, что человек, который никогда здесь не был, сумел рассказать об Израиле больше, чем увидели мои собственные глаза? Он знал все это, он в этом жил. И «Сына Человеческого» переводят на многие языки, пишут и переводят работы о самом о. Александре. Для Запада, несколько пресыщенного, утомленного и духовно вялого, образ о. Александра Меня и его слово - своего рода колокол, который будит дремлющее, усталое, материалистическое сознание.

О. Александр обладал огромным запасом действенного добра и искренности, умением просто говорить о сложных вещах и даром не снисходительного, а уважительного убеждения. Я видела, как к нему в новодеревенскую церковь (а до нее еще надо добраться) приезжали рафинированные московские и санкт-петербургские интеллигенты - он был модный священник еще в годы застоя. Очень многие из впервые приезжавших говорили: «Ну зачем мне этот поп? Что он может подсказать мне, доктору, академику?..» Однажды я наблюдала, как происходила такая встреча… Отец Александр подошел к одному из таких сомневающихся, протянув руку, сказал: «А я вас ждал так давно… И вот вы приехали». Этот человек крестился через месяц.

Он ничего не изображал и ни на кого и никак не давил. Естественно, всегда есть соблазн задать духовному отцу вопрос: как быть? В таких случаях он отвечал: «А я не знаю, как быть». Он не мог подсказать, как справляться с мелкими бытовыми проблемами, но прекрасно знал, как быть, когда ты ему задавала вопрос сущностный. Я вот как раз пример тому. Ведь в социальном смысле я - его произведение. Никогда не стремилась чем-то в жизни управлять. Но пришла перестройка, которая своим мощным потоком понесла меня вместе с другими представителями интеллигенции… Я понимала: пошумим, поволнуемся, что-нибудь сделаем, ну а там - я снова вернусь к своим книгам, переводам... Но когда мне нужно было принимать решение, у меня хватило ума посоветоваться с о. Александром. И я задала ему вопрос, как мне быть с библиотекой (советуясь, я имела в виду, что вообще-то не собираюсь ею заниматься), он сказал: «Вы знаете, Катюша, я вас не благословлю на это». Я говорю: «А почему я должна ею заниматься? Почему я, а не другой?» Он говорит: «Ну кто-то же должен этим заниматься. Вот этот кто-то и будете вы». Я возражаю: «Но я просто не смогу этим заниматься, у меня не будет времени…». И он тогда легко как-то сказал: «Вы знаете, вам пошлется время. Я вам это обещаю». Я пожала плечами. Но теперь, когда его не стало, я очень часто вспоминаю наш разговор. Ведь он, никогда ничего не требуя от собеседника, задавал такой настрой, что если у тебя уши и глаза хотя бы полуприоткрыты, ты понимала, что вступив с ним в диалог, ты невольно вступаешь в беседу и с другой, Высшей силой. О. Александр помогал установить каждому свой договор и с Богом, договор двусторонний (не только тебе дается, но и от тебя постоянно требуется).

Он был очень мягкий и добрый человек. Иногда мне казалось: ну зачем он мучается с некоторыми своими прихожанами, людьми сложными, а часто, может быть, и порочными. Я говорила ему: «Вы же понимаете, что это за человек…» Он на меня наивно смотрел и говорил: «Знаете, Катя, вы наверняка правы, но что поделаешь - я священник…». И добавлял: «Я пытаюсь представить, какими они были маленькими…» Тут я замолкала… Хотя, конечно, он все видел, видел и предательство вокруг себя, которое, возможно, его погубило…

Я не знаю, что произошло на той дорожке. Но я тысячи раз рисовала это в своем воображении и вижу, абсолютно убеждена, что он знал убившего его человека. Это тоже была встреча… Ведь о. Александр не был человеком глупо-наивным. Он бы не остановился, если бы его просто так кто-то остановил. Это должен был быть человек знакомый. Это был Иуда на его пути в Гефсиманский сад, на пути его жизни, которая смиренно повторила жизнь Христа… Встреча на той дорожке - с поцелуем, рукопожатием, передачей бумажек… Так, наверно, было запрограммировано.

Ничего страшнее его гибели в своей жизни я не пережила. Прошло уже десять лет, а я помню все в деталях. Мне сложно об этом рассказывать, но когда его уже не стало (а я этого еще не знала), мне была явлена (со мной такое происходило дважды) картина ада. Это было девятого сентября, в электричке - я ехала на дачу. Вокруг сидели люди, и сочетание было каким-то странным. Одна женщина была похожа на жительницу Сергиева Посада, она все время что-то шептала, может быть, читала молитву. Вторая очень странно, очень недоброжелательно неотрывно на меня смотрела. Я попыталась работать, но у меня ничего не получалось, и я стала молиться. А женщина напротив, как испорченная пластинка, повторяла: «Нужно отнять у таких самое дорогое». Потом я подумала: что я ей сделала, почему она так странно на меня смотрит? Она и ее соседка вышли в Пушкине, на станции, ближайшей к Новой Деревне. И тут женщина, сидевшая ко мне спиной, обернулась. И я увидела лицо дьявола. Я смертельно испугалась. В ту минуту я еще ничего не понимала. Позже, когда пришла в себя, поняла: что-то случилось, но что? Потом мне сказали, что о. Александра убили.

Конечно, его убили люди, но рукой их водили дьявольские силы…

Наверное, и половины того, что я смогла за эти годы сделать, никогда бы не сделала без его, говоря церковным языком, небесного предстательства. Могу ли я сказать, что считаю его святым? Ну кто я такая, чтобы говорить это? Я просто ощущаю его постоянное присутствие, я ощущаю любовь людей к нему и его ко всем нам. А для себя считаю великим счастьем уже то, что была с ним знакома, что о. Александр бывал в моем доме, венчал меня и моего мужа.

Екатерина Юрьевна Гениева родилась в семье актёра Юрия Александровича Розенблита и хирурга Елены Николаевны Гениевой 1 апреля 1946 года. Семья жила в Москве. В домашней библиотеке Гениевых часто бывал будущий знаменитый пастырь и теолог протоиерей Александр Мень.

Екатерина Гениева в 1968 года окончила филологический факультет МГУ, в дальнейшем стала кандидатом филологических наук.

С 1972 года Екатерина Юрьевна работала во о Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. Работать туда Екатерина Гениева пошла по благословению протоиерея Александра Меня, а в 1989 году уже занимала пост первого заместителя директора библиотеки, возглавив ее в 1993 году.

В 1995 году Екатерина Юрьевна стала одним из руководителей культурных программ Института «Открытое общество» (фонда Сороса) в России, занимая должности председателя исполкома, президента, председателя Стратегического правления.

С 1997 года Екатерина Гениева стала первым вице-президентом Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA, а также членом Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президентом Российского совета по культуре и искусству.

Екатерина Юрьевна являлось членом редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и многих других.

Екатерина Гениева скончалась 9 июля 2015 года в Израиле, где проходила лечение от онкологического заболевания.

Видео::

Воспоминания

“В домашней библиотеке Гениевых подолгу засиживался один духовный сын Катакомбной Церкви - черноволосый молодой человек, читавший одну за другой книги, в том числе дореволюционные, и писавший свою собственную книгу о Христе. Звали его Алик Мень - будущий знаменитый пастырь и теолог протоиерей Александр Мень. Маленькая Катя обижалась на Алика за то, что он отказывался с ней играть, будучи полностью поглощенным чтением”.

“Талантливый организатор и большой ученый, за двадцать лет ей удалось создать уникальную библиотеку, равной которой в своей сфере нет в мире”.

“В конце той нашей встречи Екатерина Юрьевна вдруг стала вспоминать, как она провожала о. Александра Меня на такси накануне его трагической гибели. Он прощался с ней, словно предчувствуя, что они расстаются навсегда, а она не понимала…”.

“Во времена, когда православные делают все для того, чтобы Церковь ассоциировалась с силой и властью, с погромами и грубостью, она была опровержением и доказательством: христианство не про власть, оно про любовь и Христа”.

“В ночь, после того, как ее не стало, мне приснилось, что спрашиваю: “Екатерина Юрьевна, страшно ли умирать?” А она отвечает: “Умирать – не страшно. Страшно отвечать на вопросы””.

“Кончина Екатерины Юрьевны не была безболезненной, но была подлинно христианской, непостыдной и мирной”.

“Осенью прошлого года я узнал о её тяжёлой онкологической болезни. Я подготовил к изданию ещё одну книгу - переводы текстов мистика XVI в. Валентина Вайгеля (уж не знаю, какой будет теперь судьба этой книги…) - и принёс все материалы Екатерине Юрьевне. Тут она мне и рассказала о своем положении - рассказала с удивительным спокойствием и смирением”.

Известный филолог, культурный и общественный деятель Екатерина ГЕНИЕВА вот уже более 15 лет руководит Всероссийской государственной библиотекой иностранной литературы – одним из крупнейших книгохранилищ мира. О том, как сегодня, в эпоху Интернета, живут библиотеки и остались ли еще те, кто по-прежнему предпочитает держать книгу в руках, а не перелистывать страницы на экране монитора, Екатерина Юрьевна рассказала «НИ».

– Как Интернет, электронные СМИ влияют на роль библиотек? Уменьшилось число людей, приходящих к вам?

– Безусловно, их стало значительно меньше. Они превращаются, что называется, в «удаленных пользователей».

– Какова же тогда сегодня функция библиотек?

– Видите ли, если библиотеки не отнесутся серьезно к тому, что с ними происходит, и будет происходить, то их роль как традиционных библиотечных сообществ, на мой взгляд, будет достаточно печальна. Если же они себя переструктурируют в некие образования, которые в состоянии отвечать на потребности времени – скажем, в дискуссионные площадки, в культурные центры, в диалогические сообщества, то, я думаю, их роль будет другой. И самое главное – библиотеки будут сохранены.

– Но как же расценивать такой процесс в целом: как положительный или?..

– А как вы оцениваете то, что мы сегодня говорим по телефону?.. Раньше люди в моем любимом XIX или еще более любимом XVIII веках не говорили по телефону, а писали замечательные письма, потом они долго шли на почту, созерцая природу, потом размышляли о жизни, после чего еще мило беседовали. Мир был совершенно иной. Но появился телефон, а потом иные средства связи. И что? Как можно оценить телефон? Никак. Это факт жизни.

–Благодаря Интернету мы получили доступ к такому объему информации, который ранее был недоступен.

– Вы правы, конечно же. Мы можем за одну минуту получить такое количество информации, которое во времена Кольриджа или Чарльза Диккенса получали в течение полугода, а, может быть, и более того. Но, согласитесь, совсем другое дело, что же нас ожидает в конце этого информационного бума? И вот это, мне кажется, большой вопрос. Да, удобно. Платишь деньги и через минуту говоришь с Лондоном. И деньги причем не такие уж большие. Но достижения эти меняют представления о пространстве человеческой жизни. Оно оказывается таким спрессованным и таким ядрообразным, что я не убеждена, что человеческая психика будет в состоянии это выдержать.

– Между тем многие люди старшего поколения так и не овладели компьютером и Интернетом.

– Что касается Интернета, то я помню свои разговоры с человеком, который оказал на меня огромное влияние. Это был Дмитрий Сергеевич Лихачев. Его очень интересовала эта штука – Интернет. И вот он приходил к нам в Петербурге, когда мы обсуждали философию этой непонятной для него структуры, сидел, слушал – ему было явно интересно. Но в его глазах я видела испуг человека, который, наверное, подходил к этому вопросу с глобальных измерений. Что это за система? В моем сознании образ Интернета связан с тем образом, который создал Андрей Тарковский в «Солярисе». Хотя я и не думаю, что он понимал, что создает свой образ Интернета.

– Океан – это все же образ Станислава Лема в первую очередь…

– Да, конечно, но для большинства наших людей он связан с именем Тарковского. Так вот, это тот самый Океан, который диктует свои законы и навязывает их обитателям земного корабля вне зависимости от их желаний, и поедает их этими законами. Так и Интернет – мы его создали, но он нас начинает поедать.

– Даже так?!.

– Меня пугает или настораживает то, что он почти не оставляет возможности человеку быть одному, не дает возможности одиночества. Конечно, если ты выключишь этот экран – ради Бога! Но это же наркотическое действие. Ну, если мне надо узнать температуру на улице – я гляну на градусник за окном. А моя дочь – точно полезет в Интернет. И мои сотрудники не пойдут смотреть ни на градусник, ни на погоду за окном. Они быстро пошуршат клавиатурой и мгновенно узнают температуру по всему земному шару.

– Но кто же тогда сейчас ходит в библиотеки?

– В нашу ходят самые разнообразные персонажи.

– И много среди них молодежи?

– Я бы сказала, средне. Могло бы быть и больше. Много, когда идут с вполне определенной целью. Чтобы изучать иностранные языки, на встречу с писателем, особенно с интересным, молодым, пишущим на французском, английском, да и не поймешь на каких языках…

– А вот именно в библиотеку, как таковую, за книгой?

– А вот тут они у компьютеров.

– Неужели все, что выходит сейчас в свет в виде книг, сразу же попадает в Интернет?

– Нет, конечно. Иначе, я думаю, библиотеки уже опустели бы. Ну а потом все же и сейчас еще есть люди, которые хотят работать с живой страницей. Особенно в провинции, потому что этот технический бум пока туда не дошел. Он придет, но позже. А поскольку информация – самоценна, то пока реальность там другая.

– Когда-то «иностранка» была своеобразным центром интеллектуального свободомыслия...

– Я думаю, что она такой и осталась. Сочетание научной и публичной библиотеки с пятимиллионным фондом и такого количества иностранных центров, которые при библиотеке действуют в едином культурном пространстве, – уже свидетельство и толерантности, и свободомыслия, и вполне прогрессивной мысли, которая всегда отличала нашу библиотеку.

– А откуда финансируются библиотеки?

– Главным образом с помощью Министерства культуры.

– А на Западе?

– Оно несопоставимо с нашим финансированием.

– Оно государственное или спонсорское?

– В основном государственное. Но даже Библиотека Конгресса США привлекает спонсорские структуры, и сама еще зарабатывает. Я получила урок от доктора Биллингтона – директора Библиотеки Конгресса в конце 80-х годов. Когда я по его приглашению была в Вашингтоне, то попросила, хотя в приличном обществе этого не делают, показать мне бюджет библиотеки. В силу нашей многолетней дружбы он мне его показал. Тогда я мало что поняла в этом бюджете, однако заметила, что даже этот гигант, получающий огромные деньги от Конгресса США, две трети получает откуда-то еще. Это был «фандрейзинг» – слово тогда для меня абсолютно иностранное. Теперь этот термин я знаю хорошо. В русском языке такого короткого слова для определения привлечения внебюджетных средств финансирования нет. Наконец, на Западе есть и структуры, в которые входят очень богатые люди, они вносят свои пожертвования на развитие фондов и т.д. по соизволению сердца и ума. И у нас это было. Но, увы, после 17-го года печально закончилось. Я вот только что вернулась из Ирландии. Там один из топ-функционеров повез меня в свой колледж, в котором также учился и Джеймс Джойс . И рассказал, как они с удовольствием построили там одну аудиторию, потом другую… Понимаете, они чувствуют свои обязательства перед Alma Mater. Дай Бог, чтобы у нас это вернулось! Пока этого нет.