Нам очень жаль, но запросы, поступившие с вашего IP-адреса, похожи на автоматические. По этой причине мы вынуждены временно заблокировать доступ к поиску.
Чтобы продолжить поиск, пожалуйста, введите символы с картинки в поле ввода и нажмите «Отправить».
В вашем браузере отключены файлы cookies . Яндекс не сможет запомнить вас и правильно идентифицировать в дальнейшем. Чтобы включить cookies, воспользуйтесь советами на странице нашей Помощи .
Что очень интересно, так это то, что большинство композиторов начинают с музыки в комнате или более коротких композиций, и никто не любит писать что-то настолько сложное и плотное, как симфония во время музыкального дебюта. Сияние Шостаковича начало появляться через эту симфонию, и она была очень хорошо принята. Успех его первой симфонии побудил его продолжать сочинять; так что «Симфония № 2 си-майор» родилась в ближайшее время, патриотическая композиция с неофициальным названием «Октябрь», написанная по случаю 10-летия великой революции с впечатляющим коралловым финалом и Симфония № 3 в майоре.
Почему так случилось?
Возможно, автоматические запросы принадлежат не вам, а другому пользователю, выходящему в сеть с одного с вами IP-адреса. Вам необходимо один раз ввести символы в форму, после чего мы запомним вас и сможем отличать от других пользователей, выходящих с данного IP. В этом случае страница с капчей не будет беспокоить вас довольно долго.
Несмотря на то, что эти два произведения не пользовались успехом их дебюта, симфония «Октябрь» привлекла внимание Коммунистической партии, которая предоставила Шостаковичу свободную карьеру, которая только начинала развиваться. Этот год был годом, когда его первый «Нос» был премьером и уничтожен всеми русскими критиками. Ни следующая, более амбициозная и трудоемкая «Леди Макбет из Мтенска» не была бы более успешной. Также в этот период состоялся его первый фортепианный концерт, а именно «Концерт для фортепиано № 1 в исполнении минор».
Более того, Коммунистическая партия, которая до сих пор поддерживала ее, отвергла их, поскольку «Леди Макбет из Мтенска» была «капиталистической» работой после того, как его премьера заявила, что это очень хорошо, что «партия пытается сделать для этой страны». Говорят, что Сталин сам справлялся с этими атаками, чтобы сдержать Шистаковича. И Сталин должен был опасаться, что четвертая Симфония Шостаковича не имеет ничего общего с русской музыкальной культурой, на которую влияют Малер и другие западноевропейские композиторы.
Возможно, в вашем браузере установлены дополнения, которые могут задавать автоматические запросы к поиску. В этом случае рекомендуем вам отключить их.
Также возможно, что ваш компьютер заражен вирусной программой, использующей его для сбора информации. Может быть, вам стоит проверить систему на наличие вирусов .
Из-за этих влияний его симфония не увидела свет дня до смерти Сталина. Тем не менее, Шостакович знал, что ему придется пойти на компромисс, чтобы выжить. Симфония - это русская 100%, многие зрители, которые потеряли свои семьи и друзей после того, как Великие увещевания ворвались во время концерта. Феноменальный успех, который он записал со своей Симфонией № 5, побудил композитора рисковать в мир камерной музыки, особенно квартетов квартетов. Он следовал напряженному периоду в мировой истории, в котором русский композитор не был чужд и должен был адаптироваться, насколько мог.
Если у вас возникли проблемы или вы хотите задать вопрос нашей службе поддержки, пожалуйста, воспользуйтесь формой обратной связи .
Если автоматические запросы действительно поступают с вашего компьютера, и вы об этом знаете (например, вам по роду деятельности необходимо отправлять Яндексу подобные запросы), рекомендуем воспользоваться специально разработанным для этих целей сервисом
Симфония - это жестокое выражение восхитительного сопротивления страны нацистскому тоталитаризму. Эта работа имела феноменальный успех, возвращая ее общественности и коммунистической партии. Но ни второе возвращение не будет долговечным. В попытке сохранить свою репутацию коммунистическая партия называет ее «Сталинградской симфонией», чтобы отметить знаменитую битву. В своих мемуарах Шостакович признал, что они не имеют никакой связи друг с другом и что общественность это чувствовала. Разочарованный тем, что он не может писать музыку, которую хочет и должен подчиняться, Шостакович всерьез задумывается о том, как убежать из страны, тем более что он снова вступил в критические атаки с его стороны.
5 марта 1942 года в Куйбышеве состоялась Премьера
7 симфонии Дмитрия Шостаковича
Седьмую (Ленинградскую) симфонию Шостакович начал писать в сентябре 1941 года, когда вокруг города на Неве замкнулось кольцо блокады, Шостакович подал заявление с просьбой направить его на фронт. Вместо этого он получил приказ готовиться к отправке на «Большую землю».
Руководство Москвы осуждает Шостаковича как зачинщика и автора неприемлемой музыки для своего народа. Шостакович совершенно не соглашался с атонизмом Стравинского, в том числе в его музыке только корни, принадлежащие к этому стилю. Кроме того, его любовь к стране заставила его вернуть самую быструю из четырех в России, затаив таким образом презрение к своему другу Стравинскому. Тем не менее, американский опыт оказался плодотворным, чтобы открыть здесь джаз и качели. В конце своей жизни он сочинил легендарную «Джаз-сюит» и «Танцевальную сюиту»; композиции явно носили американское влияние.
Вскоре семья композитора была переправлена в Москву.
Из Москвы, где снова обращался в военкомат с просьбой об отправке на фронт, Шостакович с женой и двумя маленькими детьми (Гале 5 лет, Максиму - 3) ехал около недели до Куйбышева вместе с композиторами P. M. Глиэром, А. И. Хачатуряном, В. Я. Шебалиным, Д. Б. Кабалевским, пианистом Э. Г. Гилельсом, дирижёром Б. Э. Хайкиным, скрипачом Д. Ф. Ойстрахом, художником Н. А. Соколовым.
Первым шагом стала «Симфония № 10 ми минор», которая называется «Симфония Сталина», и, хотя она кажется памятной, на самом деле она является дефоррацией фрустраций, которые Шостакович имел в своей карьере. Все, что ему не позволяли использовать, когда жил Сталин, можно найти в этой симфонии. Хотя сталинская оппозиция, Шостакович, уже давно является поклонником идей Ленина. Спор не собирался обойти Шостаковича и его старость «Симфония № 13 в Малой», обвиняемая в антисемитизме.
Это была его последняя важная работа. Были рассмотрены круглые и полупечные дни рождения с 60-х годов. Составление списка: Уолтер Новотный. Он родом из семьи музыкантов, изучал скрипку и дирижирует сначала с отцом, затем с Уолтером Сасскиндом в Аспене и с Жана Морелем в школе Джульярд. До этого в течение двенадцати лет он руководил Национальным симфоническим оркестром в Вашингтоне, округ Колумбия, в качестве главного дирижера. Берлинский филармоникер, Немецкая симфония-оркестр Берлин, Королевский оркестр Концертгебау, Чешская филармония, Симфонический оркестр Байеришен Рундфанкс и Венская филармония.
А. И. Хачатурян вспоминал, как в вагоне вместо 42-х человек разместилось более 100... Какого-то парня, забравшегося на третью полку, долго убеждали уступить место Нине Васильевне Шостакович с двумя детьми.
Свои воспоминания о переезде в Куйбышев оставил один из Кукрыниксов, художник Н. А. Соколов: «Спали плохо, да и негде было. Женщины отдыхали ночью, мужчины днём - и то по очереди. Я видел, как Д. Шостакович выходил за кипятком на станциях, около вагона мыл снегом посуду... Он ехал в единственном старом костюме. Промочив ноги, пытался найти кое-что из своих вещей. Не найдя, расстроился. Я дал ему свои носки. - Спасибо! Это очень благородно с вашей стороны, - сказал он. Кто-то вручил ему рубашку и что-то ещё. Вещи он брал, стесняясь, и всех взволнованно благодарил».
В дополнение к своей дирижерской работе Леонард Слаткин участвует в различных заведениях и учреждениях для музыкального молодого таланта. Он является основателем и директором «Национального института дирижирования», который поддерживает предстоящего дирижера в рамках программы финансирования. Он специализировался на творчестве Гектора Берлиоза особым образом, который он мастерски мастерствовал как на сцене, так и в концертном зале. Обучение преподавателей Кармен Мелис и Ренато Пасторино в Милане.
На итальянском телевидении она появилась в опере «Отелло» Верди и «Лоэнгрин» Вагнера. Он изучал песню и ораторию с Хильдой Задеком. Он получил диплом с Антоном Дермотой в Венском университете музыки и исполнительских искусств. Ее пригласили в Германию японский басист Куникадзу Охаси, где она училась в Кельнской музыкальной школе с Эллен Босениус. Успешные гостевые выступления отвезли ее в Мюнхен и Штутгарт, в штаб-квартиру Ганновера, в Франкфуртский оперный театр. Среди ее великих ролей были Дездемона в «Отелло» Верди, «Фрейя в Рейнгольде» и Софи в Розенкавалье.
В Куйбышев они прибыли 22 октября 1941 года.
Почти без вещей, без денег, с двумя детьми на руках, удручённый пропажей чемоданчика с партитурой Седьмой симфонии, Дмитрий Дмитриевич поселился в школе № 81, что на Самарской площади. Там, в классах, разгороженных простынями и одеялами, жили артисты Большого театра. В куче утерянных вещей в Рузаевке отыскали и чемоданчик с партитурой.
Она была одновременно концертом и ораторией. Она также пела под именем Йоко Кавахара-Стобински. Записи: Издание Шванн, Аулос. Другие учителя: Отто Эрих Герман, Хелен Берг, Клаус Вокурка и Пьер Бернак. Мировые выступления и концерты в качестве солиста, особенно в качестве компаньона и партнера известных певцов, среди прочих. Брижит Фассбейдер, Дитрих Фишер-Дьескау, Джесси Норман, Питер Шрейер и в последние годы, среди прочих. Дитрих Хеншель в «Опернхаусе Нэнси» и Кристине Шефер в «Рур Триеннале». Многочисленные записи, совсем недавно с песнями Антонина Дворжака с Дагмаром Пекковой, а также песни Вольфганга Амадея Моцарта, Франца Шуберта и Ансельма Хюттенбреннера с Сибиллой Рубенс.
Вскоре Шостаковичу предоставили комнату в квартире № 13 по улице Фрунзе, 140. Постепенно преодолевались угнетённость и растерянность первых дней на куйбышевской земле. После очередной неудачной попытки добровольцем уйти на фронт, взялся за работу.
В ноябре семья переехала в двухкомнатную квартиру (ул. Фрунзе, 146), получила продуктовые карточки, и композитор вплотную включился в творчество, в общественную и концертную деятельность. Незаконченная Седьмая «Ленинградская» симфония мучительно звала, притягивала всё существо. И вот в декабре 1941 года она полностью захватила композитора. 27 декабря симфония была закончена.
Международные награды за его постановки и другие. Сначала он хотел стать скульптором, но затем учился у Аделаиды Сарацени в Милане. Вскоре он добился больших успехов в ведущих итальянских театрах. Его услышали в Ла Скала в Милане в опере Рима, в Триесте, Венеции, Турине, Парме, Палермо, на Фестивале в Флоренции и в бани Каракаллы в Риме. Часть его репертуара для оперного театра: Перси в «Анне Болене» Доницетти, Роберто в «Марии Стюарде» того же мастера, Родриго в «Ла Донна дель Лаго» Россини, Эрнесто в Доне Паскуале Каварадосси в «Тоска» и «Геральд» в «Лакме» Делиба.
Много лет спустя Вера Дулова, арфистка оркестра Большого театра, рассказывала как Шостакович и выдающийся пианист Лев Оборин в четыре руки играли эту симфонию на пианино по только что завершенной партитуре.
Кинодраматург Алексей Каплер вспоминал: «Он играл, сидя на краешке стула, - худенький, с острыми плечами, в подтяжках, с хохолком, торчащим на голове, удивительно похожий на примерного ученика, на гимназиста с первой парты. За окном медленно опускался снег... А рядом... грохотала война - страшная и великая, здесь полыхало пламя её и пахло горькой гарью пожарищ, здесь слышался гром катастроф...»
Уже в раннем возрасте он получил уроки игры на фортепиано и начал сочинять. После школьных лет в гимназии Ли, он учился в Манчестерском университете и в Королевском музыкальном колледже Манчестера, где его сокурсниками были Харрисон Биртвистл, Александр Гёр, Элгар Ховарт и Джон Огдон. Фестиваль Магнуса, культурный фестиваль, который привел Дэвиса к существованию.
На этом фестивале регулярно проводятся мировые премьеры его новых работ. Чуть позже было объявлено, что его давний доверенный человек, Майкл Арнольд, который провел более 25 лет, ухаживая за финансовыми интересами композитора, присвоил значительную сумму своих активов.
На звуки музыки пришел живший по соседству главный дирижер Большого театра Самуил Самосуд. Музыка Шостаковича настолько потрясла всех присутствующих, что Самосуд решает немедленно начать оркестровые репетиции.
Легко сказать - начать. А как, если не было даже нотной бумаги? Пришлось ждать, пока ее пришлют специальным рейсом из Москвы. Музыканты оркестра Большого театра сами расписывали свои партии. На репетиции шли, как на праздник, вспоминала Вера Дулова. Поначалу они проходили в фойе амфитеатра Дворца культуры имени В. Куйбышева.
Дэвис - очень продуктивный композитор, который сочинил в разных стилях и жанрах, часто сочетая разные стили в работе. Его ранние работы включают Трубную сонату, произведение из его исследований и его первую оркестровую работу «Пролети», написанную во время его учебы с Петрасси. Выдержки из григорианских предметов часто используются в качестве основы и развиваются по-разному. Начиная с переезда в Оркней, Дэвис часто использовал темы с островов или общие шотландские темы в своей музыке, в том числе слова писателя Джорджа Маккей Брауна, который родом с Оркнейских островов.
Присутствовавший на них писатель Алексей Толстой так описывал свои впечатления:
«В большом фойе между колонн расположился оркестр московского Большого театра, один из самых совершенных музыкальных коллективов в мире. За пультом - Самосуд, по-рабочему, в жилетке. Позади него на стуле - Шостакович, похожий на злого мальчика… Сейчас - после корректур - будут проиграны все четыре части. Взмахивает мокрыми волосами Самосуд, пронзает палочкой пространство, скрипки запевают о безудержной жизни счастливого человека. Седьмая симфония посвящена торжеству человеческого в человеке».
Дэвис также начал заниматься классическими формами и завершил свою первую симфонию. Недавно выпущен четвертый квартет. Дэвис также написал серию более легких оркестровых произведений, таких как «Мавис» в Лас-Вегасе и «Оркнейская свадьба», с восходом солнца, а также театральная музыка для детей и большое количество музыки для образовательных целей. Среди его друзей и знакомых Дэвис известен как «Макс». Он родился в Берлине как сын юриста, а затем истребитель сопротивления Ханс фон Дохнани и Кристин Бонхоффер, сестра Дитриха Бонхеффера.
Сначала он изучал право в Мюнхенском университете Людвига-Максимилиана, как и его брат, затем перешел на композицию, фортепиано и дирижировал в Музыкальный университет и театр в Мюнхене. Затем его обучил его дед Эрнст фон Дохнани из Университета штата Флорида и Леонард Бернштейн в Танглвуде. Он предлагал предложения от Бернштейна в Нью-Йорке и Ласло Халаса в Голливуде. В том же году он вернулся в Соединенные Штаты и с тех пор ведет концерты с Бостонским симфоническим оркестром, Нью-Йоркским филармоническим оркестром, Симфонией Канзас-Сити и Кливлендским оркестром.
Премьера состоялась 5 марта 1942 года.
Шостакович сам составил краткое пояснение и перед началом концерта выступил с вступительным словом.
Прием нового музыкального произведения публикой был ошеломляющим.
Музыка воспринималась не только слухом... ощущалась всеми нервами, казалось, даже зрением. Во время исполнения первой части всех била дрожь. Очевидцы вспоминают, что после заключительных аккордов в зале в течение десяти-пятнадцати секунд стояла гробовая тишина, а потом на музыкантов и автора обрушился настоящий шквал аплодисментов.
Ханс Вернер Хенц Молодой Лорд и Бассариды, а также Ваал Фридриха Церхи для премьеры. Кроме того, как наставник был отмечен Дохнани. Кристоф фон Дохнани женился на Барбаре Коллер в своем третьем браке. Он впервые женился на актрисе Ренате Циллессен, а затем на певице Анхе Силье.
Его сын из первого брака Юстус из Дохнани - актер. Он также имеет почетные степени в Кентском государственном университете, Университете Кейса Западного Резерва, Оберлинском колледже, Музыкальной школе Истмана и Кливлендском музыкальном институте. Он изучал композицию и проводил сначала в Будапеште, а затем в классе Ханса Сваровского в Вене. Первое знакомство привело его к Опернхаусу Грацу в качестве пианиста. В качестве директора концерта Адам Фишер является приглашенным гостем во всех крупных музыкальных центрах мира.
Присутствовавший на премьере Алексей Каплер вспоминал об этом так:
«Слова «овация», «успех» ни в какой мере не передают того, что творилось в зале. У многих на глазах стояли слезы. Вновь и вновь выходил на сцену создатель этого творения, и не верилось, что это именно он, 35-летний худощавый интеллигент-очкарик, выглядевший совсем юным, мог вызвать такую бурю эмоций».
На другой день после премьеры копия партитуры Седьмой симфонии самолетом была отправлена в Москву.
Первое исполнение в Москве состоялась в Колонном зале Дома Союзов 29 марта 1942 года.
Ольга Берггольц вспоминала:
«Мне выпало счастье быть на исполнении Седьмой симфонии 29 марта 1942 года в Колонном зале, когда я находилась в Москве в кратко-временной командировке. Не буду подробно рассказывать о том потрясении, которое я, как и все присутствовавшие (больше половины из них было Фронтови-ков), испытала, слушая эту симфонию, нет, не слушая, а всей ду-шой переживая ее как гениальное повествование о подвиге родного города, о подвиге всей нашей страны. Помню, как на сверхъестественные овации зала, вставшего перед симфонией, вышел Шостакович с лицом подростка, худенький, хруп-кий, казалось, ничем не защищенный. А народ, стоя, все рукоплес-кал и рукоплескал сыну и защитнику Ленинграда. И я глядела на него, мальчика, хрупкого человека в больших очках, который, взволнованный и невероятно смущенный, без малейшей улыбки, неловко кланялся, кивал головой слушателям, и я думала: «Этот человек сильнее Гитлера, мы обязательно победим немцев» …
Крупнейшие американские дирижеры - Леопольд Стоковский и Артуро Тосканини (Симфонический оркестр Нью-Йоркского радио - NBC), Сергей Кусевицкий (Бостонский симфонический оркестр), Юджин Орманди (Филадельфийский симфонический оркестр), Артур Родзинский (Кливлендский симфонический оркестр) обратились в Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) с просьбой срочно самолетом выслать в Соединенные штаты четыре экземпляра фотокопий нот «Седьмой симфонии» Шостаковича и запись на пленку исполнения симфонии в Советском Союзе. Они сообщили, что «Седьмая симфония» будет готовиться ими одновременно и первые концерты состоятся в один и тот же день - случай беспрецедентный в музыкальной жизни США. Такой же запрос пришел из Англии.
Партитуру симфонии отправили в Соединённые Штаты военным самолётом, и первое исполнение «Ленинградской» симфонии в Нью-Йорке транслировали радиостанции США, Канады и Латинской Америки. Ее услышали около 20 миллионов человек.
«Какой дьявол может победить народ, способный созда-вать музыку, подобную этой» , — писал летом 1942 года американский музыкальный критик о Седьмой симфонии, сыгранной Симфоническим оркестром Нью-Йоркского радио под управлением Артуро Тосканини…
Советская разведчица, полковник МВД, Зоя Воскресенская (Рыбкина), которая с 1941 по 1944 год находилась в Швеции в качестве пресс-секретаря советского посольства, описывает в своей книге:
«Теперь я могу сказать правду», как Седьмая симфония попала в Швецию. «Ночь… У нас в комнатах пресс-бюро сотрудники «ловят» по радио сквозь хаос вражеских помех новости из Советского Союза. Сажусь у радиоприемника. Передают из Москвы информацию для областных и районных газет. Записывают сразу несколько человек, вылавливают по слову, иногда схватывают только начало слова, потом соединяют вместе. Закончена сводка. И вдруг из эфира доносится музыка. Что это? Сквозь вой, треск сильно, как родник, пробивается мощная мелодия. Все замирают… Музыка волнует и своей суровостью, и светлыми нотами, горем и надеждой. «Мы передавали Седьмую, Ленинградскую симфонию композитора Дмитрия Шостаковича», - заключает диктор. И в ту же ночь в Москву летит телеграмма с просьбой выслать партитуру новой симфонии. Проходит немного времени, и партитура, заснятая на фотопленку, летит через Средний Восток и Африку, плывет на корабле в Америку, оттуда в Англию и затем опять на самолете в Швецию. Еще несколько недель - и Ленинградскую симфонию Шостаковича исполняет лучший в стране Гётеборгский оркестр. Публика сидит завороженная. Женщины смахивают слезы. Язык музыки интернационален. Заключительные аккорды симфонии собравшиеся выслушивают стоя… Это было первое в Европе исполнение симфонии Шостаковича. Министру иностранных дел Гюнтеру пришлось выслушать протест германского посольства против «нарушения шведского нейтралитета» …
Жизнь в Куйбышеве
С декабря 1941 года в Куйбышеве началась деятельность отделения Союза композиторов, который возглавил Шостакович. «... Он старательно занялся новой работой. Ему помогают Л. Н. Оборин, музыковед А. С. Оголовец, композитор В. Н. Денбский. «Как видишь, люди все хорошие и проверенные в своём деле», - делился он с Шебалиным». Заседания Союза были еженедельными. «Посвящались они, главным образом, обсуждению новых произведений. Эту форму Шостакович считал основной, самой необходимой, продуктивной, способствовавшей активизации композиторских сил».
Так уже в декабре 1941 года в помещении радиокомитета состоялась первая «Музыкальная среда. «Собравшиеся прослушали три части Седьмой симфонии Шостаковича в фортепианном исполнении автора. Затем состоялся обмен мнениями, в котором участвовали чешский профессор Зденек Неедлы, венгерский антифашистский композитор Ференц Сабо, куйбышевский композитор Виктор Денбский и другие». К сожалению, не удалось восстановить содержание последующих «Музыкальных сред». По воспоминаниям А. В. Фере и Л. Ф. Другова, это были творческие отчёты композиторов, прослушивание и обсуждение новых произведений, встречи с писателями, артистами, деятелями искусства, общественностью.
Общественная работа отнимала много времени и сил. Вместе с московским композитором М. М. Черёмухиным он организует в Куйбышеве музыкальные радиопередачи; вместе с певицей В. В. Барсовой и художником В. П. Ефановым работает в оргкомитете создававшегося весной 1942 года филиала Центрального дома работников искусств (ЦДРИ).
Шостакович был консультантом и добрым другом музыкальной школы № 1. Часто играл там, встречался с педагогами, слушал игру ребят, участвовал в экзаменационной комиссии, помо-гал способным ученикам в устройстве их дальней-шей учёбы. Когда оргкомитет Со-юза решил выпустить книгу «Советская музыка за 25 лет», Шостакович возглавил редакционную коллегию. Он занимается приглашением в Куйбышев именитых музыкантов, устраивает встречи и дискуссии, вникает во все мелочи композиторской организации, работает консультантом Комитета по делам искусства при Совете Народных Комиссаров СССР, в ноябре 1942 г. выступает с пламенной речью на антифашистском митинге ра-ботников литературы и искусства.
В марте 1942 года Шостаковича получает большую 4-х комнатную квартиру с отдельным кабинетом, роялем и видом на Волгу (ул. Вилоновская, д. 2 а, кв. 2). Благополучно добрались до Куйбышева мать, сестра и племянник. В январе-феврале 1943 года Дмитрий Дмитриевич тяжело переболел брюшным тифом. 3 марта 1943-го он выезжает в Москву. Предстояло подлечиться в подмосковном санатории «Архангельское»....
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя «Седьмая»,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая ленинградка
Возвращалась в родной эфир.
Анна Ахматова
Но с особым нетерпением «свою» Седьмую симфонию ждали в блокадном Ленинграде.
Еще в августе 1941 года, 21 числа, когда было опубликовано воззвание Ленинградского горкома ВКП(б), Горсовета и Военного Совета Ленинградского фронта «Враг у ворот», Шостакович выступил по городскому радио:
«Час назад я закончил вторую часть своего нового симфонического произведения, - говорил он. - Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую часть, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией…»…
И теперь, когда она прозвучала в Куйбышеве, Москве, Ташкенте, Новосибирске, Нью-Йорке, Лондоне, Стокгольме, ленинградцы ждали ее в свой город, город, где она родилась...
2 июля 1942 года двадцатилетний летчик лейтенант Литвинов под сплошным огнем немецких зениток, прорвав огненное кольцо, доставил в блокадный город медикаменты и четыре объемистые нотные тетради с партитурой Седьмой симфонии. На аэродроме их уже ждали и увезли, как величайшую драгоценность.
На следующий день в «Ленинградской правде» поя-вилась коротенькая информация: «В Ленинград достав-лена на самолете партитура Седьмой симфонии Дмит-рия Шостаковича. Публичное исполнение ее состоится в Большом зале Филармонии».
Но когда главный дирижер Большого симфонического оркестра Ленинградского радиокомитета Карл Элиасберг раскрыл первую из четырех тетрадей партитуры, он помрачнел: вместо обычных трех труб, трех тромбонов и четырех валторн у Шостаковича было вдвое боль-ше. Да еще добавлены ударные! Мало того, на партитуре рукою Шостаковича написано: «Участие этих инструментов в исполнении симфонии обязательно» . И «обязательно» жирно подчеркнуто. Стало понятно, что с теми немногими музыкантами, кто еще остался в оркестре, симфонию не сыграть. Да и они свой последний концерт играли 7 декабря 1941 года.
Морозы тогда стояли лютые. Зал филармонии не отапливался - нечем.
Но люди все равно пришли. Пришли слушать музыку. Голодные, измученные, замотанные кто во что горазд, так что не разобрать было, где женщины, где мужчины - только одно лицо торчит. И оркестр играл, хотя к медным валторнам, трубам, тромбонам было страшно прикоснуться - они обжигали пальцы, мундштуки примерза-ли к губам. И после этого концерта репетиций больше не было. Музыка в Ленинграде замерла, будто замёрзла. Даже радио ее не транслировало. И это в Ленинграде, одной из музыкальных столиц мира! Да и некому было играть. Из ста пяти оркестрантов несколько человек эвакуировалось, двадцать семь умерло от голода, остальные стали дистрофиками, не способными даже передвигаться.
Когда в марте 1942 года репетиции возобновились, играть могли лишь 15 ослабевших музыкантов. 15 из 105-ти! Сейчас, в июле, правда, побольше, но и тех немногих, что способны играть, удалось собрать с таким трудом! Что же делать?
Из воспоминаний Ольги Берггольц.
«Единственный оставшийся тогда в Ленинграде оркестр Радиокомитета убавился от голода за время трагической нашей первой блокадной зимы почти наполовину. Никогда не забыть мне, как темным зимним утром тогдашний художественный руководи-тель Радиокомитета Яков Бабушкин (в 1943 погиб на фронте) диктовал машинистке очередную сводку о состоянии оркестра: - Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти... И все-таки эти оставшиеся в живых, страшно истощенные му-зыканты и руководство Радиокомитета загорелись идеей, во что бы то ни стало исполнить Седьмую в Ленинграде... Яша Бабушкин через городской комитет партии достал нашим музыкантам допол-нительный паек, но все равно людей было мало для исполнения Седьмой симфонии. Тогда, по Ленинграду был через радио объявлен призыв ко всем музыкантам, находящимся в городе, явиться в Радиокомитет для работы в оркестре» .
Музыкантов искали по всему городу. Элиасберг, шатаясь от слабости, обходил госпитали. Ударника Жаудата Айдарова он отыскал в мертвецкой, где и заметил, что пальцы музыканта слегка шевельнулись. «Да он же живой!» - воскликнул дирижер, и это мгновение было вторым рождением Жаудата. Без него исполнение Седьмой было бы невозможным - ведь он должен был выбивать барабанную дробь в «теме нашествия». Струнную группу подобрали, а с духовой возникла проблема: люди просто физически не могли дуть в духовые инструменты. Некоторые падали в обморок прямо на репетиции. Позже музыкантов прикрепили к столовой Горсовета - один раз в день они получали горячий обед. Но музыкантов все равно не хватало. Решили просить помощи у военного командования: многие музыканты были в окопах - защищали город с оружием в руках. Просьбу удовлетворили. По распоряжению начальника Политического управления Ленинград-ского фронта генерал-майора Дмитрия Холостова музыканты, находившиеся в армии и на флоте, получили предписание прибыть в город, в Дом Радио, имея при себе музыкальные инструменты. И они потянулись. В документах у них значилось: «Командиру-ется в оркестр Элиасберга». Тромбонист пришел из пулеметной роты, из госпиталя сбежал альтист. Валторниста отрядил в оркестр зенитный полк, флейтиста привезли на санках - у него отнялись ноги. Трубач притопал в валенках, несмотря на весну: распухшие от голода ноги не влезали в другую обувь. Сам дирижер был похож на собственную тень.
Репетиции начались. Они продолжались по пять-шесть часов утром и вечером, заканчиваясь иногда поз-дно ночью. Артистам были выданы специальные пропу-ска, разрешавшие хождение по ночному Ленинграду. А дирижеру сотрудники ГАИ даже подарили велоси-пед, и на Невском проспекте можно было увидеть вы-сокого, предельно исхудавшего человека, старательно крутящего педали — спешащего на репетицию или в Смольный, или к Политехническому институту — в По-литуправление фронта. В перерывах между репетиция-ми дирижер спешил уладить многие другие дела орке-стра. Весело мелькали спицы. Тоненько позвякивал на-детый на руль армейский котелок. За ходом репетиций город следил внимательно.
Через несколько дней в городе появились афиши, расклеенные рядом с воззванием «Враг у ворот». Они извещали, что 9 августа 1942 года в Большом зале Ленинградской филармонии состоится премьера Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. Играет Большой симфонический Оркестр Ленинградского радиокомитета. Дирижирует К. И. Элиасберг. Иногда прямо тут же, под афишей, стоял легкий столик, на котором лежали пачки с отпечатанной в типографии программой концерта. За ним сидела тепло одетая бледная женщина - видно все еще не могла отогреться после суровой зимы. Около нее останавливались люди, и она протягивала им программу концерта, отпечатанную очень просто, ненарядно, одной толь-ко черной краской.
На первой страничке ее - эпиграф: «Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе над врагом, моему родному горо-ду - Ленинграду я посвящаю свою Седьмую симфонию. Дмитрий Шостако-вич». Пониже крупно: «СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ ДМИТРИЯ ШОСТАКОВИЧА». А в самом низу мелко: «Ленинград, 194
2». Эта программа служила входным билетом на первое исполнение в Ленинграде Седьмой симфонии 9 августа 1942 года. Билеты расходились очень быстро - все, кто мог ходить, стремились попасть на этот необычный концерт.
Одна из участниц легендарного исполнения Седьмой симфонии Шостаковича в блокадном Ленинграде гобоистка Ксения Матус вспоминала:
«Когда я пришла на радио, мне в первую минуту стало страшно. Я увидела людей, музыкантов, которых хорошо знала... Кто в саже, кто совершенно истощен, неизвестно во что одет. Не узнала людей. На первую репетицию оркестр целиком еще не мог собраться. Многим просто не под силу было подняться на четвертый этаж, где на-ходилась студия. Те, у кого сил было побольше или характер покре-пче, брали остальных под мышки и несли наверх. Репетировали сперва всего по 15 минут. И если бы не Карл Ильич Элиасберг, не его напористый, геро-ический характер, никакого оркестра, никакой симфонии в Ленинграде не было бы. Хотя он тоже был дистрофиком, как и мы. Его на репетиции привозила, на саночках жена. Помню, как на первой репетиции он сказал: "Ну, давайте...", поднял руки, а они - дрожат... Так у меня и остался на всю жизнь перед глазами этот образ, эта подстреленная птица, эти крылья, которые вот-вот упадут, и он упадет...
Вот так мы начинали работать. Понемножку набирались силенок.
А 5 апреля 1942 г. в Пушкинском театре состоялся наш первый концерт. Мужчины надевали на себя сперва ватники, а потом уже пиджаки. Мы тоже под платья надевали все подряд, чтобы не замерзнуть. А публика?
Не разобрать было, где женщины, где мужчины, все замотаны, запакованы, в варежках, воротники подняты, только одно лицо торчит… И вдруг Карл Ильич выходит — в белой манишке, чистейший воротничок, в общем, как первоклассный дирижер. Руки у него в первый момент опять задрожали, ну а потом пошло… Концерт в одном отделении сыграли мы очень прилично, никаких «киксов» не было, никаких заминок. Но аплодисментов мы не слышали — все же были в варежках, мы только видели, что весь зал зашевелился, оживился…
После этого концерта мы как-то разом воспрянули, подтянулись: «Ребята! Наша жизнь начинается!» Пошли настоящие репетиции, нам даже дали дополнительное питание, и вдруг — известие, что на самолете, под бомбежками, к нам летит партитура Седьмой симфонии Шостаковича. Организовали все моментально: партии расписали, набрали еще музыкантов из военных оркестров. И вот, наконец, партии у нас на пультах и мы начинаем заниматься. Конечно, у кого-то что-то не получалось, люди обессилены, руки отморожены… Наши мужчины работали в перчатках с отрезанными пальчиками… И вот так, репетиция за репетицией… Мы брали партии домой, чтобы выучить. Чтоб все было безукоризненно. К нам приходили из Комитета по делам искусства, какие-то комиссии постоянно нас слушали. А работали мы очень много, параллельно ведь приходилось учить и другие программы. Помню такой случай. Играли какой-то фрагмент, где у трубы соло. А у трубача инструмент на коленке стоит. Карл Ильич к нему обращается:
— Первая труба, почему вы не играете?
— Карл Ильич, у меня нет сил дуть! Нет сил.
— А вы что, думаете, у нас есть силы?! Давайте работать!
Вот такие фразы и заставляли весь оркестр работать. Были и групповые репетиции, на которых Элиасберг к каждому подходил: сыграйте мне это, вот так, вот так, вот так… То есть, если бы не он, повторяю, никакой симфонии не было бы.
…Наконец подходит 9 августа, день концерта. В городе, по крайней мере в центре, висели афиши. И вот еще одна незабываемая картина: транспорт-то не ходил, люди шли пешком, женщины — в нарядных платьях, но эти платья висели, как на распялках, велики всем, мужчины — в костюмах, тоже будто с чужого плеча… К филармонии подъезжали военные машины с солдатами — на концерт… В общем, в зале оказалось довольно много народа, а мы ощущали невероятный подъем, потому что понимали, что сегодня держим большой экзамен.
Перед концертом (зал-то не отапливался всю зиму, был ледяной) наверху установили прожекторы, чтобы согреть сцену, чтоб воздух был потеплее. Когда же мы вышли к своим пультам, прожекторы погасили. Едва показался Карл Ильич, раздались оглушительные аплодисменты, весь зал встал, чтобы его приветствовать… И когда мы отыграли, нам аплодировали тоже стоя. Откуда-то вдруг появилась девочка с букетиком живых цветов. Это было так удивительно!.. За кулисами все бросились обниматься друг с другом, целоваться. Это был великий праздник. Все-таки мы сотворили чудо.
Вот так наша жизнь и стала продолжаться. Мы воскресли. Шостакович прислал телеграмму, поздравил нас всех. »
Готовились к концерту и на передовой. В один из дней, когда музыканты еще только рас-писывали партитуру симфонии, командующий Ленин-градским фронтом генерал-лейтенант Лео-нид Александрович Говоров пригласил к себе команди-ров-артиллеристов. Задача была поставлена кратко: Во время исполнения Седьмой симфонии компози-тора Шостаковича ни один вражеский снаряд не дол-жен разорваться в Ленинграде!
И артиллеристы засели за свои «партитуры». Как обычно, прежде всего был произведен расчет времени. Исполнение симфонии длится 80 минут. Зри-тели начнут собираться в Филармонию заранее. Зна-чит, плюс еще тридцать минут. Плюс столько же на разъезд публики из театра. 2 часа 20 минут гитлеров-ские пушки должны молчать. И следовательно, 2 часа 20 минут должны говорить наши пушки — исполнять свою «огненную симфонию». Сколько на это потребуется снарядов? Каких калиб-ров? Все следовало учесть заранее. И наконец, какие вражеские батареи следует пода-вить в первую очередь? Не изменили ли они свои пози-ции? Не подвезли ли новые орудия? Ответить на эти вопросы предстояло разведке. Разведчики со своей задачей справились хорошо. На карты были нанесены не только батареи врага, но и его наблюдательные пункты, штабы, узлы связи. Пушки пушками, но вражескую артиллерию следовало еще и «ослепить», уничтожившее наблюдательные пункты, «ог-лушить», прервав линии связи, «обезглавить», разгро-мив штабы. Разумеется, для исполнения этой «огненной симфо-нии» артиллеристы должны были определить состав и своего «оркестра». В него вошли многие дальнобойные орудия, опытные артиллеристы, уже много дней веду-щие контрбатарейную борьбу. «Басовую» группу «ор-кестра» составили орудия главного калибра морской артиллерии Краснознаменного Балтийского флота. Для артиллерийского сопровождения музыкальной симфонии фронт выделил три тысячи крупнокалиберных снарядов. «Дирижером» артиллерийского «оркестра» был назначен командующий артиллерией 42-й армии генерал-майор Михаил Семенович Михалкин.
Так и шли две репетиции рядом.
Одна звучала голо-сом скрипок, валторн, тромбонов, другая проводилась молча и даже до поры до времени тайно. О первой репетиции гитлеровцы, разумеется, знали. И несомненно готовились сорвать концерт. Ведь квад-раты центральных участков города были давно прист-реляны их артиллеристами. Фашистские снаряды не раз грохотали на трамвайном кольце напротив входа в зда-ние Филармонии. Зато о второй репетиции им ничего не было изве-стно.
И пришел день 9 августа 1942 года. 355-й день ле-нинградской блокады.
За полчаса до начала концерта генерал Говоров вы-шел к своей машине, но не сел в нее, а замер, напря-женно вслушиваясь в далекий гул. Еще раз взглянул на часы и заметил стоящим рядом артиллерийским ге-нералам: — Наша «симфония» уже началась.
А на Пулковских высотах рядовой Николай Савков занял свое место у орудия. Он не знал ни одного из музыкантов оркестра, но понимал, что сейчас они бу-дут работать вместе с ним, одновременно. Молчали немецкие пушки. На головы их артиллери-стов свалился такой шквал огня и металла, что было уже не до стрельбы: спрятаться бы куда-нибудь! В зем-лю зарыться!
Зал Филармонии заполняли слушатели. Приехали руководители Ленинградской партийной организации: А. А. Кузнецов, П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, А. И.Манахов, Г. Ф. Бадаев. Рядом с Л. А. Говоровым сел ге-нерал Д. И. Холостов. Приготовились слушать писате-ли: Николай Тихонов, Вера Инбер, Всеволод Вишнев-ский, Людмила Попова…
И Карл Ильич Элиасберг взмахнул своей дирижерской палочкой. Позже он вспоминал:
«Не мне судить об успехе того памятного концерта. Скажу только, что с таким воодуше-влением мы не играли еще никогда. И в этом нет ни-чего удивительного: величественная тема Родины, на ко-торую находит зловещая тень нашествия, патетический реквием в честь павших героев — все это было близко, дорого каждому оркестранту, каждому, кто слушал нас в тот вечер. И когда переполненный зал взорвался ап-лодисментами, мне показалось, что я снова в мирном Ленинграде, что самая жестокая из всех войн, когда-ли-бо бушевавших на планете, уже позади, что силы разу-ма, добра и человечности победили».
А солдат Николай Савков, исполнитель другой — «огненной симфонии», после ее окончания вдруг напи-шет стихи:
…И когда в знак начала
Дирижерская палочка поднялась,
Над краем передним, как гром, величаво
Другая симфония началась —
Симфония наших гвардейских пушек,
Чтоб враг по городу бить не стал,
Чтоб город Седьмую симфонию слушал. …
И в зале — шквал,
И по фронту — шквал. …
А когда разошлись по квартирам люди,
Полны высоких и гордых чувств,
Бойцы опустили стволы орудий,
Защитив от обстрела площадь Искусств.
Эта операция так и называлась «Шквал». Ни один снаряд не упал на улицы города, ни один самолет не сумел подняться в воздух с вражеских аэродромов в то время, когда зрители шли на концерт в Большой зал филармонии, пока шел концерт, и когда зрители после завершения концерта возвращались домой или в свои воинские части. Транспорт не ходил, и люди шли к филармонии пешком. Женщины - в нарядных платьях. На исхудавших ленинградках они висели, как на вешалке. Мужчины - в костюмах, тоже будто с чужого плеча… К зданию филармонии прямо с передовой подъезжали военные машины. Солдаты, офицеры…
Концерт начался! И под гул канонады - Она, как обычно, гремела окрест - Невидимый диктор сказал Ленинграду: "Вниманье! Играет блокадный оркестр!.. " .
Те, кто не смог попасть в филармонию, слушали концерт на улице у репродукторов, в квартирах, в землянках и блин-дажах фронтовой полосы. Когда смолкли последние звуки, разразилась овация. Зрители аплодировали оркестру стоя. И вдруг из партера поднялась девочка, подошла к дирижеру и протянула ему огромный букет из георгинов, астр, гладиолусов. Для многих это было каким-то чудом, и они смотрели на девочку с каким-то радо-стным изумлением - цветы в умирающем от голода городе…
Поэт Николай Тихонов, вернувшись с концерта, за-писал в своем дневнике:
«Симфонию Шостаковича... иг-рали не так, может быть, грандиозно, как в Москве или Нью-Йорке, но в ленинградском исполнении было свое — ленинградское, то, что сливало музыкальную бу-рю с боевой бурей, носящейся над городом. Она роди-лась в этом городе, и, может быть, только в нем она и могла родиться. В этом ее особая сила».
Симфонию, которая транслировалась по радио и громкоговорителям городской сети, слушали не только жители Ленинграда, но и осаждавшие город немецкие войска. Как потом говорили, немцы просто обезумели, когда услышали эту музыку. Они-то считали, что город почти умер. Ведь еще год назад Гитлер обещал, что 9 августа немецкие войска пройдут парадным маршем по Дворцовой площади, а в гостинице «Астория» состоится торжественный банкет!!! Через несколько лет после войны двое туристов из ГДР, разыскавшие Карла Элиасберга, признавались ему: «Тогда, 9 августа 1942 года, мы поняли, что проиграем войну. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть...»
Работу дирижера приравняли к подвигу, наградив орденом Красной Звезды «за борьбу с немецко-фашистскими захватчиками» и присвоив звание «Заслуженный деятель искусств РСФСР».
А для ленинградцев 9 августа 1942 года стало, по выражению Ольги Берггольц, «Днем Победы cреди войны». И символом этой Победы, символом торжества Человека над мракобесием стала Седьмая Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича.
Пройдут годы, и поэт Юрий Воронов, мальчиком переживший блокаду, напишет об этом в своих стихах: «…И музыка встала над мраком развалин, Крушила безмолвие темных квартир. И слушал ее ошарашенный мир… Вы так бы смогли, если б вы умирали?..».
«
Спустя 30 лет, 9 августа 1972 года, наш оркестр, -
вспоминает Ксения Маркьяновна Матус, -
вновь получил телеграмму от Шостаковича, уже тяжело больного и потому не приехавшего на исполнение:
«Сегодня, как и 30 лет назад, я всем сердцем с вами. Этот день живет в моей памяти, и я навсегда сохраню чувство глубочайшей благодарности к вам, восхищение вашей преданностью искусству, вашим артистическим и гражданским подвигом. Вместе с вами чту память тех участников и очевидцев этого концерта, которые не дожили до сегодняшнего дня. А тем, кто собрался сегодня здесь, чтобы отметить эту дату, шлю сердечный привет. Дмитрий Шостакович».
